Феи и роботы

Эда Йылдыз, сидящая под столом Серкана Болата между его ног в то время, как он сидит за этим самым столом и разговаривает с кем-то. Это буквально самая банальная вещь, которая могла бы случиться с ними, если бы их жизнь была ромкомом с временами случающимися горячими сценами, но увы. Эда не находила в этой ситуации ничего смешного или возбуждающего. Затаив дыхание, она сидела на полу, держась за колено Серкана, который вывернул ногу, чтобы ей было удобнее, и она видела, насколько он напряжен — но не из-за нее. Она даже уже не помнила, почему они ушли в его кабинет. Просто они, они обсуждали что-то, и так увлеклись, что она едва осознала, что они поднялись по лестнице, что Серкан жестом предлагает ей сесть на диван, а сам прикрывает дверь. Они перебирали какие-то старые чертежи, которые он вытащил из шкафа, когда в кабинет торопливо постучалась Лейла и спотыкающимся голосом сказала, что здесь Альптекин-бей. Эда не хотела его видеть, Серкан не хотел его видеть, но только ей хватило фантазии и безбашенности на то, чтобы нырнуть под стол. Серкан с приоткрытым ртом смотрел, как она сворачивается в клубок, прижимая колени к груди, и, опомнившись, сел, или можно даже сказать прыгнул, в кресло, как раз, когда дверь начала открываться. Она намеренно не слушала, думая о чем угодно, лишь бы заглушить степенный, ненавистный голос Альптекина Болата. О том, что приготовить на ужин. О том, сколько еще баллов ей нужно набрать для досрочной аттестации. О том, что они с девочками давно не пекли кекс. Как она соскучилась по Фифи. О том, что пора искупать Сириуса. О незаконченной картине, которая так и стоит на мольберте, ожидая своего часа. О посаженных ею в маленьких горшочках в квартире Серкана базилике, розмарине и тимьяне, и о том, что он сказал, что места на подоконнике много, и что нет нужды так скромничать. Колено Серкана, в которое она вцепилась, начало дергаться, Эда утешающе сжала его, а затем и вовсе опустилась на него щекой и прикрыла глаза. Рука, которую он опустил под стол, сначала до белизны сжалась в кулак, а затем расслабилась, и Эда, беззвучно вздохнув, сцепила их пальцы в замок. Его рука, обычно такая уверенная, такая сильная, казалась вялой и влажной от пота, и от этого Эда ненавидела его отца еще больше. Наконец среди невнятного бормотания, в которое она усилием воли превратила голос, который не желала слушать, повисла пауза. — Если это все, — процедил Серкан, — то я тебя услышал. — Тебе нечего мне сказать? Эда потерлась щекой об его колено, кусая губы и чувствуя, как на глазах закипают слезы. Рука Серкана мелко дрожала, и она скорее угадала, чем ощутила, как он втянул носом воздух, пытаясь успокоить себя. — Все, что я хотел тебе сказать, я уже сказал. Могу повторить. Я не желаю видеть тебя в моей жизни. В жизни моей матери. Моей компании. Моей семьи. Мне не нужна твоя поддержка и одобрение. Была нужна когда-то. Но ты это время упустил. Он сделал движение, как будто собирался оттолкнуться и встать с кресла, но опомнился, вместо этого опустив под стол и вторую руку, запутываясь пальцами в волосах Эды, медленно гладя ее по затылку. — Дверь там, — наконец сказал он. — Скатертью дорога. Выдержав минуту, Серкан отъехал от стола, медленно встал, выглянул в коридор и, видимо, нашел взглядом Лейлу. — Ко мне никого не пускать, — хлестко, но не зло, сказал он и захлопнул дверь. Эда поморщилась, на затекших ногах выбираясь из-под стола, и с облегчением приняла протянутую им руку. Несколько секунд они просто смотрели друг на друга, а затем молча обнялись. Эда вытерла мокрую щеку о его плечо, Серкан подозрительно шумно дышал ей в ухо, похлопывая ее по лопаткам, как будто утешение было нужно ей. — Пойдем домой? — спросила она шепотом, и он, помедлив, кивнул. — Энгин проведет собрание, — хрипловато согласился он. Эда задвинула кресло, получив в ответ слабую улыбку, и они, взявшись за руки, вышли из кабинета.