bite me
Свежая, молодая трава упрямо ползла вверх и все проминалась под ее ладонями, а в темном стекле входной двери Эда видела отражение собственного лица — покрасневшее, щеки мокрые от слез, искусанные губы, дергающиеся в бесполезной попытке вдохнуть, и дальше — над ее качающейся от толчков грудью стискивающая горло рука, крепкая и обычно такая нежная, сейчас безжалостная. В отражении над своей головой Эда видела бешеные глаза Серкана — он отпустил ее горло, и она со всхлипом вздохнула, заскулив, когда его пальцы впились в ее бедро и с силой дернули, помогая ему в очередной раз вонзиться в нее — потому что мягкая. Потому что до стыда мокрая. Его лицо исказилось, и Эда на мгновение зажмурилась от вспышки боли, когда он дернул ее за волосы, вынудив запрокинуть голову. Он навис над ней, и Эда распахнула глаза, не отрываясь и как-то отстраненно наблюдая в темном стекле за тем, как он открывает рот, и ее позвоночник пробивает дрожь от вырвавшегося из его рта хриплого рыка, как он опускает подбородок, как словно светятся в скудном свете звезд белые клыки… Как они вонзаются в ее шею, и как дергается его горло, пока он глоток за глотком выпивает ее. Он меня осушит, — промелькнуло у нее в голове. Потому что он приказал, а я нарушила его приказ. Это было единственное, что он запретил ей. О чем попросил, а она не послушалась. Потому что могила, на которой Серкан пытался вытрахать из нее душу, была не пуста.kiss me
Он всегда был с ней до смешного нежен. Эде не на что было жаловаться. Сладкие слова, горячие поцелуи, объятия, которые он всегда был готов перед ней раскрыть. Ему с трудом получалось извиняться, но признания в любви? Серкан был готов осыпать ее ими. Он находил новые способы, он, этот серьезный и педантичный робот, в чем она поначалу обвиняла его, устраивал для нее какие-то невероятно романтичные свидания, без стеснения целовал руки и украдкой смотрел влюблёнными глазами посреди деловых собраний. Эда чувствовала себя окружённой этим теплым коконом его любви со всех сторон. Настолько, что иногда чувствовала, что тонет в море этой нежности. Ей казалось, что она отвечает недостаточно. Что мало делает для него. Он готовил для нее, он нырял за ней в бассейн, уверенный, что она сейчас утонет, наплевав на самолеты и клиентов, он ловил ее, когда ее слишком нервная система выключала ей сознание от перегрузок стрессом. Он вежливо беседовал с ее тетей, хотя Эда видела, как он улыбается через силу воли, и искренне пытался сойтись с ее девочками. В постели счет на оргазмы всегда был в ее сторону, а в офисе ей приходилось сражаться за каждый неочевидный плюс ее предложений и по десятку раз перерисовывать эскизы, пока он не видел в них нечто, приближенное к совершенству, и от этого она еле сдерживалась от того, чтобы опуститься перед ним на колени, едва они оставались одни, потому что он действительно понимал ее. Эде не нужны были подачки. Эде не нужно было снисхождение. Ей нужен был противник и партнер — и она получила его в лице Серкана. После того, как она впервые увидела его фотографию в глянцевом журнале, такого красивого, такого отвратительного, сколько ей снилось, как она вонзает шпильку своей туфли прямо ему в грудь. Несложно было поверить, что полгода назад она собиралась убить его, похоронить его посреди ее сада и высадить сверху какие-нибудь банальные розы. Ну, что было, то было.kill me
Эда знала, что в смерти ее родителей был виноват вампир по фамилии Болат. Знала она это с тех пор, как в ее жизнь вернулась бабушка, пытаясь купить себе место папкой с расследованием и вкрадчивым голосом, обещавшим сравнять холдинг с землей. Как будто это могло вернуть ее маму и папу. Конечно, там напрямую не говорилось, что ее родителей убил упырь, которому помешали лишние свидетели его черных сделок, но у Эды, которая была Йылдырым только наполовину (читай: только наполовину человеком), были свои способы добыть информацию. Оттуда и планы убить его, именно вонзив ему в сердце осиновый кол. Это, конечно, тоже не вернуло бы родителей, но она хотя бы перестала чувствовать железную цепь, туго перетягивавшую ее грудь с тех пор, как она была девочкой, временами настолько, что она переставала дышать и падала без сознания. Поэтому Эда облачилась в одну из самых своих коротких юбок и пошла штурмовать Art Life — сначала опосредственно, через подручных Фифи, а затем и лично. Нечистый на руку коммерческий директор сливал информацию конкуренту, и после легкого внушения, ему пришла в голову гениальная идея подставить Болата, втихую отменив гранты на обучение и планируя в будущем сделать из этого скандал. Эда, которая и до всех этих откровений училась на ландшафтного дизайнера — серьезно, какую еще профессию она могла выбрать с ее-то талантами? — сочла это за знак и в срочном порядке подала заявление на участие в программе. Разумеется, она в нее попала. Разумеется, отмененный грант лишил ее возможности поехать в Италию, чего она и не планировала. Разумеется, это дало ей выход на Болата. Она просто не ожидала, что он окажется… Таким. Таким молодым, таким красивым, таким харизматичным почти до гипнотичности — на кой черт ему понадобилось прибегать к убийству, неужели он не мог договориться? Под неодобрительным взглядом тети, которая все же молчала, Эда освободила от сорняков место на южной стороне сада — примерно полтора на полтора метра, она же не дилетантка, чтобы хоронить своих жертв горизонтально, но оно так и осталось незанятым. Потому что Серкан не просто молодо выглядел, он и был молодым. Когда загородный дом ее родителей совершенно мистическим образом обрушился на них, он был не намного старше самой Эды — не говоря уже о том, что он находился на другом конце света, запертый отцом в интернате. Скажем так, этот Болат — Серкан Болат — был не первым вампиром в своей семье.own me
Он меня осушит. Ну пожалуйста, — со смешком подумала она. Сожри меня целиком. Выпей досуха. Запусти в меня зубы. Чего-то одного твоего во мне всегда будет мало. Клыки, член, сунь руку мне в грудь — оно, скользкое и трепещущее, полностью твое. Чувствуя, как уже темнеет в глазах, Эда обхватила его руку немеющими пальцами и снова притянула ее к своему горлу. Сожми. Вся твоя. Как хорошо.love me
В себя Эда пришла уже в собственной постели — ворот слишком большой для нее футболки был заляпан кровью, но рана уже закрылась. Сам Серкан стоял у окна голой спиной к ней, сложив руки на груди и глядя на буйно разросшиеся у дома кусты. Помедлив, она слезла с постели и, шлепая по холодному полу босыми ногами, обняла его, сцепив пальцы в замок на его животе и уткнувшись лицом ему между лопаток. Когда Серкан накрыл ее руки своими и нежно сжал, она поняла, что он уже не только не злится, даже не сердится. — Что там? — спросил он после молчания, кивнув на пышным ковром затопившие землю у калитки цветы, которые в солнечном свете радовали глаз белыми, розовыми и фиолетовыми лепестками, а сейчас казались лишь еще одним ничем не примечательным кустом. Впрочем, Серкан, с его-то зрением, прекрасно видел разницу. — Алиссум, — пробормотала Эда. — Многолетник. Сладко пахнет. — А под алиссумом? — с улыбкой в голосе поинтересовался он. Эда звонко чмокнула его куда-то между позвонками. — А под алиссумом Александр. Я планировала посадить там лайм, но в конце концов решила, что он не стоит таких усилий, лайм капризный, даже нашей зимой загнется… Он тихо рассмеялся. — А возле беседки? — Сеймен, — уже не прячась и делая вид, что не понимает, о чем он, сказала Эда, протиснулась у него под рукой и обняла его за талию, снизу вверх глядя ему в лицо. — Что ты хотела посадить там? Она пожала плечами. — Ну, я хотела что-то со значением, но сколько я не искала, ни одно растение не имеет значения «ебанутый принц, который планировал похитить меня, держать под наркотиками и притворяться, что я его жена, которую он убил, когда она пыталась сбежать». Так что я решила, что он обойдется просто олеандром. Серкан поднял брови. — Что бы ты планировала посадить надо мной? — спросил он после паузы. Эда задумчиво прикусила губу. — Аконит? — предложила она и захихикала, когда он фыркнул и начал ее щекотать. — Гортензии? Лобелии? — задыхаясь от хохота, предложила она, ахнув, когда Серкан поднял ее и с легкостью швырнул на кровать. — Лядвенец? — Слушай, если ты хотела пожестче, можно было просто попросить, — вкрадчиво сказал он, неумолимо приближаясь и начиная расстегивать штаны. — Не обязательно было врать и… — Кто сказал, что я соврала? — возразила Эда, сдув с лица волосы, и не дала ему времени нахмуриться. — Это ты сразу сразу сделал вывод и решил меня наказать… Забравшись на кровать, Серкан навис над ней и медленно начал поднимать подол ее футболки, скользя ладонями по бедрам. — Там лежит не мой отец, — без вопроса, утверждающе, сказал он. — Нет, ты же сказал, что сам о нем позаботишься, — почти неслышно пробормотала Эда, все ниже опускаясь на подушки и розовея щеками. — Я тебе верю… Серкан как-то очень светло — и клыкасто — улыбнулся. Он действительно давно не проверял Альптекина — прикованный в катакомбах под Стамбулом, он мог питаться только крысами, и Серкан планировал держать его там ровно столько же лет, сколько его мать провела запертой в доме — до того, как в его жизни появилась Эда, увидела ее проклятие, появившееся не без помощи дорогого «папочки», и избавилась от него. А после этого… Он неплохо знал язык цветов, но тоже сомневался, что найдет цветок, означающий «трус, подлец, изменник и убийца». Не важно. Эда найдет, что посадить.be mine
— Но там кто-то есть, — все-таки вернулся к мысли Серкан спустя несколько минут, поднимая голову от ее лона и вытирая влажный подбородок о ее бедро. — Есть, — слегка задыхаясь, хихикнула Эда, приподнимаясь на локтях и откидывая назад его растрепанные ее же руками волосы. — Я планирую посадить там розы Королевы Маргрете. Серкан вздохнул и закатил глаза. — Я думал, Селин уехала в Данию строить новую жизнь. Чтобы быть справедливой, Эда помогла ей начать эту новую жизнь в качестве удобрения для пышных, нежно-розовых роз только после того, как Селин заявилась к ней, якобы, чтобы «поговорить на прощание» и после не совсем цивилизованного обмена мнениями попыталась столкнуть ее с балкона третьего этажа. — В Данию, — сладко согласилась Эда, коленями сжав его ребра, толчком перевернула их, сползла чуть ниже, оседлав Серкана и, облизывая губы, все-таки стянула с него штаны.