Аксиома параллельности

Шарики мороженого в креманке безжалостно таяли. Жан-Пьер с сожалением смотрел, как уменьшается в объеме десерт, превращаясь в мутную молочную кашицу. Он с удовольствием съел бы сейчас пару-тройку таких порций мороженого, запил отличным ароматным кофе и, растянувшись под теплым итальянским солнцем, почувствовал бы в полной мере, что жизнь прекрасна. Но жизнь была штукой непростой и с отменным чувством юмора. Черным отменным чувством юмора. Иначе как можно было назвать факт существования разумной души в теле черепахи? При всем своем неуемном французском оптимизме на Жан-Пьера иногда накатывала невообразимо-липкая и мутная тоска. Как и сейчас, когда он смотрел на шарик мороженого, а думал о том, что провести неопределенный пожизненный срок в теле пресмыкающегося — очень извращенная вещь. Нет, он, безусловно, привязался к мальчишкам, Джорно создал для него максимально, насколько это было возможно, комфортные условия, прислушивался ко всем советам и рекомендациям. Да что там советам! Жан-Пьеру часто казалось, что он воспитывает собственного сына, которого у него, конечно же, никогда не было. Иногда он говорил по этому поводу «к счастью», иногда просто молчал. Может быть и хорошо, что семьи у него так и не появилось. Джорно был очень тактичным человеком, а потому поняв, что эта тема для Польнареффа болезненна, старался обходить ее стороной. Но тоже по своему, чистосердечно и искренне, проникся доверием к Жан-Пьеру, мысленно для себя переведя его в статус особого члена собственной семьи. — Закончил с отчетом? — Жан-Пьер предельно вытянулся, перегибаясь через панцирь черепахи. — Еще помощь нужна? Для тех, кто не знал о феномене нахождения человеческой души в теле черепахи, общение босса с животным всегда вызывало как минимум недоумение. Сначала Джорно старался не афишировать существование Польнареффа, но когда начали появляться претенденты на должность консильери , пришлось познакомить определенный круг лиц с советником Пассионе. Для младших членов мафиозной семьи Пассионе образ загадочного француза Жан-Пьера Польнареффа оставался окутанным ореолом тайны. — Нет, спасибо, я почти дописал, — Джорно потер глаза, ощущая в них легкое жжение. Последнее время он мало спал и чувствовал себя паршиво. Лето для него началось резко и слишком бурно. С конца мая, после нескольких недель постоянных ливней и гроз, в Италию пришла жара, а вместе с ней — непонятная эпидемия среди членов клана в Тоскане. Ее удалось быстро локализовать, но Пассионе потеряло несколько капо, и некоторые стали обвинять в этом самого Джорно. Не в глаза, конечно, но мысль о том, что это босс убрал ненужных людей, некоторое время муссировалась среди членов семьи. К счастью, это не переросло во что-то большее и клан успокоился. Параллельно с этим стали приходить сообщения о том, что в Кампании и Калабрии то тут, то там, возникают наркопритоны, которые едва ли не в открытую заявляют, что получают товар из Пассионе с разрешения самого босса. Это было уже слишком открытое обвинение и, не смотря на политику нейтралитета, к Джорно моментально наведались полицейские, но предъявить им по-сути было нечего. Хотя они пообещали, что вернутся снова с более вескими доказательствами. В тот день, после ухода полиции, Джорно едва ли не впервые бессильно сидел на диване, чувствуя такую всепоглощающую пустоту, словно опять вернулся в раннее детство, когда мать уходила на ночные прогулки и оставляла его одного в темной комнате. До утробного воя не хватало Буччеллати, доброго и умного Бруно, который бы точно подсказал, что делать дальше. Это была их общая мечта, бережно хранимая в памяти — убрать наркотики из Италии, но никакая, даже сверхъестественная, сила не могла помочь против человеческой подлости и алчности. Джорно не считал себя хорошим человеком — мафия и добро плохо совместимы, — но и смириться с некоторыми вещами не мог. Из-за визита правоохранительных органов Миста срочно вернулся из командировки в Венеции, и Джорно в который раз тихо, несвойственно для себя, выругал такое паршивое начало лета. Потому что даже в маленьком, крошечном личном уголке собственной жизни все рассыпалось, ускользая из рук. Миста приехал уже под утро, тихо вошел в кабинет и, накрыв пледом заснувшего на диване Джорно, просто сидел рядом, не позволяя большего. «Прости, что меня не оказалось рядом в нужный момент», сказал он потом. Джорно отмахнулся, что, мол, ерунда, надо учиться правильно и компетентно вести дела, а не впадать сразу в панику при первой трудности, но взгляды у обоих были пустые. Им не хватило касаний друг друга. С того момента у Джорно открылось второе дыхание. Текущее положение дел ни в одной из сфер жизни его не устраивало, а парнем он был упрямым и настойчивым. Мафия — это, прежде всего, бизнес. Прошлому боссу власть была важнее прибыли, а потому на денежную сферу он, скорее всего, смотрел сквозь пальцы. Что и позволило расцвести наркотрафику. Изучая документы Пассионе, Джорно, словно впервые осознал, что сам поставил во главу угла совсем не то, чего от него ждали члены мафии. Для них он был пугающе-сильным, особенно для тех, кто знал о существовании стендов, но не более. Так, мальчишка, дорвавшийся до власти, да еще и с не отгоревшим юношеским максимализмом в одном месте. — Хандришь? — спросил Польнарефф, глядя на Джорно. — И выглядишь с каждым днем все хуже. Джорно еще раз потер глаза, выныривая из потока собственных размышлений. Буквы в отчете уже начинали расплываться в мутные пятна. Впервые за несколько дней захотелось спать. Желательно упав головой в подушку и отключившись ото всех мыслей. — Ты не плохой босс, просто для старшего поколения ты кажешься выскочкой. Они не привыкли так вести дела, — Жан-Пьер интуитивно понимал, о чем сейчас постоянно думает Джорно. — Потому они и хотят меня убрать. Силой не получится, но другие способы всегда можно найти. Выходит за эти годы я не сильно-то и авторитетным стал. А отсюда и все, полностью все мои проблемы. — Тебе людей не хватает, надежных людей. Для такого огромного организма, как Пассионе, нужно много рычагов. Молодежь тебя любит, уж поверь мне на слово. Да ты и сам знаешь. Но матерые мафиози — другое дело. Они плохо реагируют на твои реорганизации. Потому тебе и нужны свои люди. — Польнарефф, не дави на больную мозоль, — Джорно потянулся к креманке с растаявшим мороженым и с удовольствием выпил получившийся коктейль. — Я снова лично съезжу в Неаполь, — сказал он, задумчиво, вздохнув. — Мисту возьми с собой. — Зачем? Пусть решает дела на севере Италии. Как раз потом вернется и побудет здесь вместо меня. — Я знаю, зачем ты едешь. Поэтому возьми Мисту с собой, — не смотря на серьезный разговор, Жан-Пьер улыбнулся. Он любил это, как он называл, «чувство родителя». Сейчас напротив него сидел не босс многотысячной мафии, не обладатель одного из сильнейших стендов, а обычный мальчишка, растерянный, влюбленный, запутавшийся в собственных вопросах. Собственно, только он, Польнарефф, да Миста и видели эту сторону Джорно. С ними он мог позволить себе быть слабым. — Не буду я его с собой брать. И не смотри на меня так, Жан-Пьер, — Джорно тоже немного улыбнулся. Во всяком случае, глаза у него потеплели. — Тебе же без него плохо. — Хотелось бы думать, что ему без меня тоже. Но раз я настолько никчемный босс, что не могу разобраться даже с личными проблемами, то мы оставим пока все так, как решили. Польнарефф разочарованно покачал головой. Не сказать, что мотива данного поступка он не понимал, но смотреть на то, как парни мучаются, ему было неприятно. В конце концов, кто сказал, что мужчины не плачут и не умеют искренне любить? Жан-Пьер Польнарефф мог поспорить с любым и оказаться прав в ста случаях из ста. — На внуков я, конечно, не рассчитываю, но надеюсь, что к концу лета ты станешь настолько авторитетным боссом, насколько сам этого хочешь, и бросишь заниматься ерундой. И Миста тоже. — На счет внуков пока не скажу ничего, но про босса мне понравилось, — глаза у Джорно смеялись. За что он любил Польнареффа — так это за его оптимизм. После разговоров с ним всегда становилось легче на душе. Хотя сам Жан-Пьер утверждал, что давно перестал быть глупым весельчаком, и жизнь сделала из него серьезного рассудительного мужчину. — Долго планируешь там быть? — Как получится, — ответил Джорно. — Иронично, что больше всего проблем мне доставляет именно Неаполь. — Гм, — сказал Польнарефф и надолго замолчал. Джорно, прикрыв глаза, размышлял о Неаполе и о том, что сейчас делает Миста. Чувство собственничества, которое как он думал раньше, — всего лишь глупая выдумка, и уж ему-то не свойственно, иногда противно чесалось, как укус комара. Умом Джорно понимал, что если он или Миста влюбится в кого-то другого — драмы не случится. У них хватит взаимного уважения, чтобы не превращать все в дешевую мелодраму и остаться друзьями и коллегами по бизнесу. Это было даже хорошо... если бы не то самое досадливое чувство собственничества у Джорно; за Мисту он не мог полностью утверждать. И это чувство говорило, что не будет у него «кого-то другого». Был и есть Гвидо Миста, шумный смуглый итальянец с дурацкой фобией. И если этот итальянец сейчас где-то в Милане встретил любовь всей своей жизни, то боссу Пассионе станет по-настоящему грустно. Любить — это отпускать. Даже если это очень, очень больно. — Жан-Пьер, извини, конечно, но я спрошу, можно? Джорно встал из-за стола, прошел к бару, задумчиво посмотрев на соломенно-желтое мартини в большой бутылке. Налил в бокал, но не выпил, а долго рассматривал, как преломляются лучи заходящего солнца в хрустальных гранях. — Спрашивай, что уж там, — ответил Польнарефф. Почему-то он знал, о чем хотел спросить Джорно. — Ты когда-нибудь жалел о том, что не создал полноценную семью? В бокале с мартини плавали искорки итальянского лета. — Жалел, конечно. Только знаешь, Джорно, я не о том жалел. Ну, не о том, что не создал семью, как таковую. А о том, что не создал ее с тем, кого любил. Это, ну… сложно объяснить, — Жан-Пьер вздохнул. Не смотря на серьезность момента, уголки губ у него легко подрагивали от улыбки. Разговор был необычный, и это было, словно объяснять ребенку, как папа полюбил маму, да еще и так, чтобы ребенок уяснил. — А ты попробуй. Я уж как-нибудь постараюсь понять, — Джорно взял черепаху на руки и сел на диван. По потолку блуждали крошечные солнечные зайчики. — Семью надо создавать с тем, кого любишь. Не потому что надо или боишься одному остаться. Иногда, конечно, случайно выходит. Сам понимаешь, чем мы порой думаем. Польнарефф многозначительно покашлял и Джорно кивнул в знак согласия. Уж он-то не понаслышке знал, что такое «случайный ребенок». — Но из этого тоже редко что-то путное получается, — продолжил Жан-Пьер. — В семье тепло должно быть. Чтобы, даже если что-то не так, дверью хлопать не хотелось. Вот я и жалею, что не оказалось со мной рядом того, с кем было бы тепло семью создавать. А сейчас… поздно уже. — Не оказалось или не появилось? — все-таки спросил Джорно. — Скажем так, однажды я просто перестал искать. Джорно не надеялся на откровенность, но сказанную фразу понял правильно. Если Миста найдет кого-то другого, он сам тоже «перестанет искать». Сердце ведь не обманешь. Он посмотрел на Польнареффа и благодарно качнул головой. В светлых глазах Жан-Пьера блестели слезы. — Поэтому я за вас переживаю, ребята. Нет, это полностью твое личное дело, с кем и как создавать семью. Или не создавать. Но ты спросил, а я ответил. — Спасибо, Жан-Пьер. Джорно очень жалел, что в такие моменты не может обнять этого смешного доброго француза по-настоящему. Наверное, это было бы похоже на объятия с любящим отцом, который искренне волнуется за ребенка. Они некоторое время молчали; Джорно все-таки выпил мартини и рассматривал дремлющий вечерний сад. Из открытого окна в комнату проникал аромат цветущего жасмина. К ночи он всегда почему-то пах сильнее. Если из жизни исчезнет что-то важное, что останется на этом месте? Каждый сам для себя решает, чем заполнить образовавшуюся пустоту. Но в семье должно быть тепло. Здесь Польнарефф прав. — Жан-Пьер, а ты бы хотел внуков? — нарушив затянувшееся молчание, спросил Джорно. — Да уж не отказался бы. Особенно, если бы это были ваши… эх, ладно, я хоть и в таком виде, но с головой еще дружу и биологию помню. Польнарефф засмеялся. Джорно улыбнулся в ответ, благодарно и искренне. Но в глазах уже скользила рябь зарождающихся идей и планов. С наркотрафиком стоило разбираться привычными путями — это бизнес и деньги — и ничего больше. Со всем остальным — искать собственный путь. Никто никогда не обещал, что все будет просто. Даже если ты — босс мафии. От второго бокала мартини Джорно стало жарко. Глупая фраза о внуках, сказанная Жан-Пьером, не шла у него из головы. И эта фраза ему нравилась. Миста хотел найти выход из их ситуации — он его получит.