Аксиома параллельности

К концу августа Джорно начало тошнить. В Италии установилась страшная жара, и даже вездесущая мафия залегла на дно, пережидая изнуряющий зной. Джорно тошнило практически от всего. Он ненавидел духи и туалетную воду, запах пота и цветов. Он перестал есть пищу со специями, пить фруктовые соки с резкими вкусами и выгонял всех, кто заходил к нему с сигаретами. Голд Экспириенс поддерживал организм хозяина, но полностью облегчить участь не мог, — это бы означало вмешаться в естественный процесс создания новой полноценной жизни. Для Джорно было важно создать настоящее разумное существо, наделенное душой, часть себя и Мисты. Ради этого он готов был терпеть. Мисту он тоже ненавидел. Едва тот приближался ближе, чем на пять метров, мозг Джорно переставал нормально функционировать, запускался гормональный режим, и внутри все переворачивалось от жгучего желания. Для босса многотысячной мафиозной семьи такое состояние было недопустимо, и он отправил Мисту на Сардинию. Тот обиделся, но приказ выполнил. Вечерами, сворачиваясь под прохладным шелковым одеялом, Джорно долго лежал, обхватив живот руками, и вслушивался в собственные ощущения. Он еще не боялся того, как будет происходить весь процесс, он боялся того, что будет потом. Если Миста не поверит, если у него появится свой, обычный ребенок, если ему вообще не нужна такая странная ущербная семья. — Мы и сами справимся, правда? Нам никакие Мисты не нужны, — шептал Джорно, поглаживая живот. Все происходило так, как надо. Организм принял чужое ДНК, Голд Экспириенс следил за физиологическими процессами, запущенными в ту жаркую июльскую ночь. Джорно откровенно жалел, что тогда получилось так торопливо и воровато. В больничной палате, в халате медсестры, наспех, как в дешевом порно-фильме. Пришлось даже руки Мисте привязать, чтобы не возникло соблазна зарыться в его объятия. Хотя от тихого «Люблю» спрятаться не удалось. Не мог Джорно допустить, чтобы его с Мистой ребенок был зачат просто так, как результат только лишь собственного эгоизма. Нестабильный гормональный фон заставлял Джорно подолгу лежать и то сердиться на себя, то обожать Мисту, и при этом злиться на него в телефонную трубку, цепляясь ко всяким мелочам. К началу сентября он ненавидел утренние пробуждения до зубного скрежета — в это время его тошнило особенно сильно. Джорно прочитал уйму литературы, приняв тот факт, что токсикоз не отклонение и случается очень часто. К тому же к концу первого триместра он должен был постепенно пройти. — Ты все еще не хочешь мне ничего рассказать? — спросил Польнарефф. Был ясный прохладный сентябрьский вечер, то чудесное время, когда летний зной уже позади, а осенние дожди еще не наступили. В Неаполе в это время было особенно замечательно любоваться морем. Море пахло остатками лета, уходящим теплом и обещаниями, тихо шелестя рассказами о будущем. Но Джорно находился в Риме, проводил важные встречи, и главное — уже неделю его не мутило. Этот немаловажный факт заметно улучшил настроение и добавил энергичности. — О чем еще рассказывать? Ты и так все знаешь, Жан-Пьер. Фуго скоро закончит мой заказ. Хотелось бы думать, что к концу года мы выявим всех смутьянов в Пассионе. — Ты знаешь, о чем я, Джорно, — в голосе Польнареффа скользила отеческая строгость. — Я считал, что после нападения на Мисту вы помиритесь. — Я с ним и не ругался. — Ты попросил продержать его в больнице весь июль. В августе он загорал на Сардинии. Сейчас он где-то в Пьемонте…. — Наслаждается винами нового урожая, — перебил его Джорно. — Сейчас он работает с новыми капо на севере страны. Я не могу оставить Рим. — Не хочешь оставить Рим, — поправил Польнарефф. — Миста волен приехать в любой момент. Он моя права рука и друг, я всегда открыт к диалогу. — А Мисте ты забыл об этом напомнить. Ты не думаешь, что у него, вообще-то, тоже есть чувства? — Он тебя адвокатом нанял? — Только не я сплю с рубашкой Мисты в обнимку. Джорно поперхнулся молочным коктейлем, закашлялся и непроизвольно ухватился за живот. Последнее время он часто ненамеренно его прикрывал, боясь при этом, что жест слишком двусмысленный и характерный. — Зря я тебя оставлял те разы в спальне, — беззлобно вздохнул Джорно. Но тут крыть было нечем. Он, действительно, спал с одеждой Мисты. Домашняя рубашка пахла Мистой, и этот запах, в отличие от большинства, действовал на Джорно умиротворяющее. Он боялся стать слишком сентиментальным. — Нельзя врозь, если любишь. Потом поздно может быть, — серьезно сказал Жан-Пьер и строго посмотрел на Джорно. Он знал, о чем говорил. — Тогда поверь мне сейчас просто так. Без объяснений и вопросов. Джорно приосанился, скрестил руки на животе, и стал тем Джорно Джованной — властным и рассудительным боссом Пассионе — к чьему мнению прислушивались сотни и тысячи. В золотых волосах блуждали искры заходящего солнца. Польнарефф согласно кивнул и долго после этого не задавал никаких вопросов о Мисте. В Джорно хорошо было то, что слов на ветер он не бросал. Красиво говорить и красиво врать — совсем не одно и то же. Мисте красиво врать не получалось, только глупо и по-хамски. В октябре тот вернулся из Пьемонта и тут же наткнулся на глухую оборону со стороны Джорно. Босс прекрасно управлял Пассионе, вел бизнес, занимался расследованием дел о наркоторговле, но со своей правой рукой — Гвидо Мистой — он общался не более десяти минут. При этом лицо у него превращалось в застывшую маску с ледяными глазами, пальцы легонько подрагивали. Когда Джорно отправил Мисту на юг Италии, в Бари, тот лишь угрюмо кивнул головой и демонстративно ушел с видом побитой собаки. Глаза были несчастные. Он даже возражать не стал. Почти весь сентябрь — в Пьемонте. Провести октябрь в Бари — без проблем, все как скажет любимый босс. Польнарефф молчал. Джорно тоже. Он не мог никому, кроме собственного стенда, рассказать о том, что с начала второго триместра его мучают непонятные выделения, тянет низ живота, близость Мисты по-прежнему расшатывает гормональный фон, и все это вместе вызывает мутную тревогу и беспокойство. Джорно начал бояться, что не сможет выносить ребенка. Глянув одним дождливым октябрьским утром на себя в зеркало, он заметил, что низ живота начал аккуратно округляться. — Босс мафии, — засмеялся Джорно, гладя себя. Грудь сделалась намного чувствительнее, и ему это стало нравиться. Кроме тех случаев, когда она чесалась и набухала. Но общее состояние за последнюю неделю в целом вызывало волнение. Джорно даже начал подумывать о том, чтобы сходить к врачу, но каждый раз останавливался. В конце концов, полную трансформацию органов он не проводил, и объяснять доктору, почему у него одновременно все мужские половые признаки и беременность — не очень-то и хотелось. Голд Экспириенс не первый день что-то настраивал в физиологии, и неожиданно вынес свой вердикт: организму не хватало эстрогена. При всей уникальности стенда, создать полностью естественный набор женских гормонов, подходивший для Джорно, тот не мог. Вернее мог, но для этого Экспириенсу требовался образец. Так к Джорно стала приходить Триш. Девушка и раньше была желанной гостьей и с радостью заглядывала к давним друзьям. Но теперь ее визиты сделались регулярными, она редко наведывалась без сладкого гостинца — пудинга, пирожных — и подолгу о чем-то беседовала с Джорно за закрытыми дверями. В Пассионе появились слухи. — Странно видеть тебя так долго без Мисты, — уклончиво сказала Триш, разглядывая Джорно. К середине октября тот непривычно смягчился, движения стали плавными, исчезла угловатость. Джорно Джованна никогда не был грубым и резким человеком, но сейчас он стал особенно напоминать золото. Твердый и мягкий одновременно, светящийся изнутри собственным теплым и уютным светом. Триш не могла подобрать более подходящее сравнение и потому искренне удивлялась этой перемене. — Миста на юге Италии, ты же знаешь. У нас много, честно признаться, мелких проблем, — ответил Джорно, разливая чай. — Ты понимаешь, о чем я. Джорно едва не выругался вслух. Полмесяца назад Польнарефф донимал его такими же расспросами. Теперь сюда добавилась Триш. Кто следующий? Фуго? — Ты извини за то, что я сейчас скажу. Я обычная глупая девушка. Но если бы я не знала тебя хоть немного, то сказала бы, что сейчас ты ведешь себя как обыкновенная обиженная девчонка. Триш отвела взгляд. Она не совсем понимала, зачем Джорно просит ее гостить каждые три-четыре дня. Девушка просто приходила, поддерживала беседу, в это время стенд Джорно что-то делал — она это чувствовала — а потом уходила домой. Самой правильной ей казалась мысль о том, что Джорно пытается пустить слух об отношениях с женщинами и заставить Мисту ревновать. Хотя последнее было, по меньшей мере, странно. Мисту не надо было заставлять ревновать — он целиком и полностью принадлежал своему боссу, и издеваться над таким преданным человеком было обычным свинством. А обычное беспричинное свинство вообще-то за боссом Пассионе не водилось. — Сильно заметно? — неожиданно спросил Джорно. — Ну, что я обиженная девчонка? — Нет, только для своих, — Триш рассмеялась, не ожидая такой откровенности. И добавила: — Фуго тоже удивлен. Он думал, что вы с Мистой никогда не ругаетесь. Еще бы Фуго не был удивлен. Той ночью, летом, в больницу Милана босса Пассионе привез именно Фуго Паннакотта. Джорно не мог больше никому доверять, а вести машину сам он бы не рискнул. На обратном пути в гостиницу он только и думал о том, получилась или нет его задумка, да и липкая влага между ногами уверенности вождению не добавляла. Джорно то и дело зажимался, пытаясь удержать жидкость в себе. Фуго не сказал и слова, но всё понял — обычные друзья редко тайно встречаются ночью. — Фуго, на самом деле, одиноко. Он с радостью выполняет твое задание, но чувствует себя несколько брошенным. Я часто наведываюсь к нему в лабораторию. — Я знаю. Спасибо, что поддерживаешь его. Фуго знает, что я не могу сразу принять его в семью. Но его помощь сейчас очень важна. Как и твоя, — Джорно уже привычно сложил руки на животе и откинулся на спинку кресла. Голд Экспириенс брал у Триш немного ее собственных гормонов и синтезировал на их основе подходящие хозяину. В зависимости от дня цикла гормональный состав несколько менялся, что помогало создавать наиболее оптимальное сочетание. — Я же обязана тебе жизнью, — улыбнулась Триш. — Если то, что я сейчас делаю необходимо тебе, я с радостью буду приходить столько, сколько скажешь. Она пила чай, задумчиво разглядывая то кусочки фруктов на пирожном, то игру света в волосах Джорно. От Триш постоянно ускользало понимание того, что же сейчас с ним происходит. Отгадка крылась в чем-то очень простом — она это чувствовала. — Я понимаю твое желание быть для окружающих тебя подчиненных обычным парнем. Но если тебе от этого не комфортно — не мучай себя. И Мисту не мучай. По стенам кабинета расползались лучи заходящего солнца. Предметы отбрасывали странные, удивительные тени, старинная позолота на сервизе и рамах картин искрилась. — Триш, я босс Пассионе. И ты знаешь, что я никогда не предаю свою мечту. Какой бы безумной она не казалась. Джорно подвелся, пока говорил, обошел кресло и замер возле окна, глядя вдаль, словно пытаясь умчаться за пределы Рима, все быстрее и быстрее, к морю. На юге Италии и в конце октября еще было тепло. Где-то там находился Миста, и Джорно охватила такая волна нежности, что он машинально прижал руку к животу, словно хотя бы так мог обнять любимого человека. — Моя мечта — со мной, — сказал он с придыханием и серьезно посмотрел на Триш. На фоне окна, подсвеченного закатным солнцем, фигура Джорно казалась вырезанной из картона, четкая и ясная, с золотыми краями. Его обычный обтягивающий костюм, блестящие броши на груди, широкие плечи. И все-таки во всей фигуре было что-то не так. Триш прищурилась, словно смотрела на яркое солнце, и неожиданно улыбнулась, еще не понимая, насколько права в своей сумасшедшей догадке. В конце концов, она была женщиной, а некоторые вещи женщины понимают лучше, чем мужчины. К тому же она знала, что стенд Джорно Джованны умеет создавать жизнь. Контур фигуры был слишком четкий, а рука на животе лежала слишком явно и характерно. Джорно спешно убрал ладонь, встретившись взглядом с Триш. И по ее смеющимся глазам понял, что попался.