Аксиома параллельности

Одиннадцатого февраля в Неаполе взорвали казино, принадлежавшее Пассионе. Погиб один из сыновей капо. Джорно тихо выругался, вздохнул и решил отправить туда Мисту. Январское затишье было слишком утопичным. Уже к концу месяца стали поступать сведения о том, что некоторые члены семьи пытаются наладить связь с Сицилией. Клан Лучано, заправлявший на острове, был настроен к Пассионе нейтрально. Они присматривались к молодому дону, иногда оказывали небольшие любезности, но отдавать свое место под солнцем не собирались. Быстро сообразив, что наркотрафик на основной части материковой Италии приостановлен, они всеми силами старались перенаправить его к себе, что привлекло лиц, заинтересованных в развале действующей Пассионе. Джорно не намеревался начинать полномасштабную войну, но и повлиять на сицилийскую мафию не мог. Впрочем, клан Лучано тоже остерегался покушаться на территорию и бизнес Пассионе, и обе стороны это временно устраивало. — Как всё некстати, — вздохнул Миста. Уезжать он не хотел, но другого выхода не было. Пропускать явный плевок в адрес Пассионе никто бы не позволил. — Я постараюсь быстро, босс. — Нет, ты уж постарайся качественно. Я надеялся, что в Неаполе разобрался со всеми недовольными. Видимо, не со всеми, — он серьезно посмотрел на Мисту. — Не забудь зайти к ребятам. Тот ткнулся лбом в плечо Джорно и ответил: — Угу. Миста не переставал тревожиться. Будь Джорно женщиной — он бы просто приставил охрану и врачей, и никаких бы вопросов не возникло. Но вся щекотливость ситуации стала окончательно проявляться с началом третьего триместра. Джорно не мог часто появляться на людях, — только очень широкий плащ скрывал живот. Дома он хотя бы позволял себе халат и минимум контактов, но прятаться от деловых партнеров, членов клана и простых просителей тоже не имело смысла. Хватало того, что приходилось максимально ограничивать перемещение, и это рождало в окружении целую гору домыслов. — Я буду принимать всех гостей только сидя за своим столом в кабинете. Никто ничего не узнает, — сказал Джорно. — У меня есть Экспириенс, в мелочах поможет Фуго. — Угу. Мисту все же радовало то, что у его босса такой сильный стенд. Да и сам босс слабаком никогда не был. Но только теперь, создав вот такую странную собственную семью, Гвидо Миста понял, что означало бояться. Это не имело ничего общего с обычным страхом, равно как и совсем не сочеталось с бравадой и ненужным героизмом. Было просто страшно разжать руки и потерять свое теплое личное счастье. — Если хочешь, могу попросить Триш пожить пока здесь. Она до конца месяца будет в Риме. Но не думаю, что в ближайшее время мне потребуется какая-то помощь. Миста просипел в плечо что-то невнятное. В январе оказалось, что тазовые кости у Джорно все-таки узковаты для седьмого месяца. Женская анатомия в этой части скелета несколько отличалась от мужской, плод начал интенсивно давить на внутренние органы, провоцируя сильнейшие боли, и Экспириенсу пришлось буквально, миллиметр за миллиметром, проводить трансформацию костей. Фуго — с будущим крестным поделились некоторыми подробностями — предложил рожать досрочно, за что выслушал от Мисты длинный поток отборных итальянских ругательств. Поскольку способность Голд Экспириенса не была лечением в полном понимании слова, а принимать обезболивающее Джорно не решился из-за вероятности навредить ребенку, то к концу процедуры трансформации у него было такое чувство, словно в его тело битого стекла насыпали. Все эти дни он почти не вставал с постели и был бесконечно благодарен Мисте и Жан-Пьеру за то, что они решительно и быстро разбирались со всеми текущими вопросами, дав боссу полный покой. Миста, не смотря на всю ситуацию, сиял от счастья и с нескрываемым удовольствием кормил своего Джорно, разминал ему руки и ноги, помогал подниматься, если это все-таки требовалось, и вообще вел себя как самый примерный итальянский семьянин. Джорно честно ему признался, что завидует самому себе — он и подумать не мог, что Гвидо Миста на такое способен. Тот даже немного обиделся, но потом гордо напомнил, что у него вообще-то шесть вечно голодных орущих Пистолсов, и он прекрасно знает, что это такое — о ком-то заботиться. — Не звони слишком часто, даже по отдельной линии, — напомнил Джорно. — Телефон, скорее всего, поставят на прослушку. Я боюсь, что Пассионе хотят подставить. — Не Пассионе, а тебя. Перестрелял бы всех, — зло ответил Миста. — Эй, — Джорно обхватил его лицо теплыми ладонями и заглянул в черную пропасть глаз, — нам нужен Гвидо Миста. Живой Гвидо Миста. Я справлюсь, ты понял? И ты должен справиться. Не в первый раз у нас проблемы в семье. Не лезь на рожон. — Не буду, — он отвел взгляд. — Ты меня услышал? — Да, но я не хочу оставлять тебя надолго одного! — Когда ты стал сентиментальным идиотом? Гормональный фон изменился у меня, а истеришь ты, — Джорно усмехнулся, но колкое ехидство мгновенно сгладилось. Он погладил Мисту по щеке и сказал: — Я даю тебе честное слово, что если со мной что-то случится, то ты можешь перестрелять всех на свете, включая папу Римского. А пока все в порядке, — помоги, пожалуйста, своему боссу. — Хорошо. Но если что-то почувствуешь — сразу говори! — Обещаю. — Я сделаю все, как надо, и вернусь. Нам это, — Миста смущенно наклонил голову, — в марте рожать? Точно? — Точно. Сам ведь считал. Ты успеешь сто раз съездить в Неаполь и вернуться. Джорно улыбнулся, борясь с возбуждением. За фразу Мисты «нам рожать» он готов был заняться любовью здесь и немедленно, желательно часов на несколько. Но с делами в Неаполе медлить было нельзя. И он, и Миста это прекрасно понимали. — Все еще не жалеешь о том, что затеял это дело с семьей? — спросил Жан-Пьер, наблюдая за тем, как Джорно отрешенно смотрит в окно. Небо было низкое, вечернее, февральское, где-то высоко мигал огнями рейс Рим-Неаполь. — Нет, не жалею, — ответил тот. — О чем жалеть? У любого дона есть семья, которая всегда будет под угрозой. Я был готов к этому. Единственное, что меня страшит — излишняя вспыльчивость Мисты. — Но ты же веришь ему? — Да, и только это спасает меня от прикручивания его к батарее на ближайшие два месяца. В глубине души он сам боится все испортить и не увидеть свою семью. Джорно отошел от окна, сел в кресло и неожиданно рассмеялся. — Кажется, я стал слишком мягким. Такую чушь несу, — он достал из ящичка стола сливочный пудинг. — Завидую по-хорошему. Но зато могу быть спокоен за вас, — вздохнул Жан-Пьер. — Хотя ты мог бы пойти более простым путем и использовать суррогатное материнство. — Если бы не мой стенд, то, я бы, конечно, рассмотрел другие варианты. Но может быть, этот шанс мне был дан не просто так? Как считаешь? — Смотря, во что ты хочешь верить, — уклончиво ответил Жан-Пьер. Слова «судьба», «предсказание» и «провидение» будили в нем стойкую ассоциацию с одним очень давним путешествием в жаркую страну. Он не любил эти слова. — Сейчас я хочу эгоистично поверить в то, что все получится. Мне хватит и этого, — Джорно снова посмотрел в окно. Он, действительно, верил в то, что в Неаполе с Мистой все будет в порядке. Там ведь ребята, они присмотрят. Гвидо Миста не имел права не вернуться. Жан-Пьер деликатно замолчал, он тоже все прекрасно понимал. Джорно долго сидел за своим столом в кабинете, бесцельно листая отчеты. Тело опять начало отекать. Фуго пришлось сердито напомнить боссу, что стресс — не самая полезная вещь в его положении, и заставил пойти спать. А утром в Неаполе взорвали еще одно казино, и Джорно почувствовал, как внутри все замерло, словно разом тепло выкачали. Он испугался этого и его долго тошнило. Потом зазвонил телефон. — Помощник начальника хочет сменить работу, — беззаботно сказал Миста в трубку. Что означало «подручный капо Неаполя — потенциальный предатель». — Если очень хочет, то можешь переводить его на другую работу. Как посчитаешь нужным, — ответил Джорно, тяжело приваливаясь к стенке. Ноги плохо слушались. После утренних событий он чувствовал себя паршиво. — Принято, — в голосе Мисты звучала сталь. Можно было не сомневаться, что он перевернет вверх дном весь Неаполь и найдет всех причастных к предательству. Босс Пассионе разрешал всё. Через неделю Миста вернулся. И уехал снова. И снова вернулся. Это был сумасшедший февраль, который надо было просто выдержать. В какой-то момент Джорно перестал тревожиться и отпустил ситуацию. Если им было суждено пережить происходящее — они переживут это с Мистой, не смотря ни на что. — Я слишком долго отсиживался, — вздыхал Джорно. Он прекрасно понимал, почему именно сейчас конкуренты перешли в наступление. Босс Пассионе залег на дно и некоторые посчитали, что могут нанести удар в спину и прижать его к стене. Чем больше было уничтожено подконтрольных ему объектов, тем больше людей начинало сомневаться в доне, и тем больше денег он терял. По-сути это была необъявленная война между кланом Пассионе и предателями. А при таком повороте событий, ни одна мафиозная семья не стала бы вмешиваться в чужие внутренние разборки и открыто помогать какой-либо стороне. — Никто ничего не добьется, — устало отвечал Миста, обнимая Джорно. — Береги себя, — шептал тот. — Чуть-чуть осталось. Им катастрофически не хватало времени, и диалоги между ними стали рваными, теплыми и уютными. — Берегите себя. Эти простые в своей мягкосердечности слова означали для Джорно и Мисты куда больше, чем банальное «люблю». Люблю — это и признание под звездами, и луна с неба, и искры шампанского на шелковых простынях. А «береги себя» не говорят абы кому, потому что беречь — это теплый шарф на шею, горячий чай больному, это отпускание в свободный полет. Не потому что всё равно, а потому что веришь, что вернется. И никакая луна с неба уже не нужна. — Они хотят выманить меня, — говорил Джорно в те моменты, когда Миста приезжал. По телефону они не обсуждали стратегию действия, и потому подручному дона Джованны приходилось так часто возвращаться в Рим. — Ты ведь подразумеваешь не только предателей? — Конечно. Сицилийцы подкладывают дрова в костер, им нужны каналы наркотрафика через Италию. Я не могу первым вступить в открытый конфликт против их клана, иначе мне не видать потом поддержки от других семей. Но все эти взрывы и уничтожение моих людей… — Я продержусь столько, сколько будет нужно. А потом ты решишь, как надо, — соглашался Миста. — Я все испортил? Вот этим всем, — Джорно разводил руками, показывая свой круглый живот. — Мне не стоило, правда… Жан-Пьер вздыхал в уголке. Миста тоже понимал, что у Джорно сдают нервы. Беременность начинала тяготить его морально. На Пассионе покушались, гибли люди, а босс отсиживался в тени и не мог даже наказать всех причастных. —А что тогда стоило? Прогнуться под мнение окружающих? Жить только делами Пассионе? Думаешь, Бруно был бы счастливее от этого?! — не выдерживал Миста и крепко сжимал Джорно в своих объятиях. Это действовало на того успокаивающе. Он даже предлагал уехать, но Джорно отказался. В своем доме в Риме он все еще чувствовал себя в безопасности. В марте стало совсем невыносимо. Приходили полицейские с расспросами о взрывах в двух римских ресторанах. В порту Генуи был замечен корабль с партией наркотиков. Он направлялся в Палермо. Миста, постоянно находившийся в разъездах и представлявший дела Пассионе, то и дело ставил себя на линию огня. — Не ненавидь себя. Ты прекрасен, — успокаивал Миста и сам же удивлялся своей спокойной житейской мудрости. Джорно кивал, вжимался в его плечо и считал дни до окончания срока. После двадцатых чисел марта он стал еще беспокойнее, каждый день измерял температуру, начал огрызаться даже на Мисту, и мог минутами сидеть, обняв живот, словно пытаясь договориться с сыном. Джорно боялся, что если не родит в ближайшее время, то начнет ненавидеть ребенка. Но каждый раз вздрагивал, когда тот надолго затихал и не шевелился. Время для Джорно и Мисты стало тянуться бесконечно долго. И вся Пассионе, словно чувствуя тревогу своего босса, сама пришла в движение. Так движутся льдины на поверхности океана, если он неспокоен. Ребята из самых низов семьи, простые солдаты, начали лично отлавливать подозрительных личностей и ревностно пресекали любые попытки навредить Пассионе. То, за что раньше можно было получить по шее — без указаний сверху в семье никто не действует — сейчас рассматривалось положительно. Джорно вдруг понял, что его семья, его Пассионе, те люди, которых он собирал не один год, теперь сами готовы защитить босса. Если босс бездействует лично — значит, босс занят, значит так надо. Возможно, ему самому нужна помощь, и не все так просто, как могло казаться стороннему наблюдателю. — Из тебя получился замечательный дон, — сказал Миста в один из мартовских вечеров. — Не хмурься. С учетом общей напряженной ситуации и постоянных совещаний, он мог беспрепятственно оставаться со своим боссом надолго. Фуго, невидимой тенью, охранял этаж. Но обычно все заканчивалось получасовым обсуждением, — голова у Джорно, не смотря на невроз, работала как надо, — а потом они с Мистой либо занимались любовью, либо просто лежали рядом, лаская друг друга. — Думаю, что пацану просто понравилось внутри, — прошептал Миста, целуя Джорно в плечо. — Мне тоже внутри нравится. — Если ты думаешь, что от твоих пошлых шуточек я быстрее рожу, то нет, — вздохнул тот. — Первого апреля шутка будет? Джорно фыркнул и замолчал. Из открытого окна в комнату пробирался аромат цветущих глициний. Этот запах и теплые объятия Мисты успокаивали. — Потерпишь еще? — спросил он тихо. — Сколько потребуется. Я же твой Гвидо Миста. Он уже давно перестал удивляться собственной сентиментальности. Просто любил своей бесхитростной любовью и ему этого хватало. Март близился к концу.