Аксиома параллельности

Старый Джозеф Джостар неоднократно пытался навестить внука. После третьей попытки, под страхом вообще никогда не общаться, он оставил эту затею. Джотаро на всякий случай напомнил, что и свой стенд, пурпурного отшельника, Джозеф тоже не может использовать для подглядывания. Меньше всего и ему, и Какеину хотелось каких-либо расспросов. Сторонний наблюдатель мог бы сказать, что обычный студент-иностранец ведет обычную заурядную жизнь. Ни шумных вечеринок с друзьями, ни посиделок в барах, ни свиданий с девушками. Студентки постоянно приставали к Джотаро. — И это только начало весны, — улыбался Какеин, целуя Джотаро на прощанье утром. — Природный инстинкт, знаешь ли. — Знаю, — хмурился тот. — Ну и ну. Ему нравилась нынешняя жизнь. Он мог учиться и заниматься исследованиями, звонить каждые несколько часов домой, слушать голос Какеина, а потом возвращаться в квартиру и зарываться лицом в его рыжие волосы. Какеин честно пообещал, что не будет уходить далеко гулять в одиночку. По крайней мере, до тех пор, пока они не изучат город получше. Для того чтобы поступить в университет, ему требовалось все-таки окончить школу, и он выбрал для этого домашнее обучение. Иногда в квартире становилось скучно, но в просьбе Джотаро о самостоятельных прогулках было столько неподдельного страха, что Какеин даже возражать не стал. Ходил в магазин за покупками, в библиотеку, а раз в неделю — в ближайшую школу, чтобы взять задания и отдать уже сделанные. Он купил краски и снова начал рисовать. Порой они выходили с Джотаро вдвоем, а февраль был такой ветреный и дождливый, что нормально гулять было решительно невозможно. Разве только в кафе сидеть, но Джотаро постоянно норовил взять Какеина за руку, и это привлекало внимание. Самому Джотаро было плевать, однако ненужное любопытство со стороны окружающих было лишним для них. Какеин сначала хмурился, словно своим наличием лишал Джотаро нормальной жизни. Но скоро безоговорочно принял тот факт, что для Джотаро Куджо нормальная жизнь заключалась в возможности заниматься любимым делом рядом с любимым человеком. Для этого не нужны были лишние слова, походы в рестораны или какие-то особенные страсти. Если Какеин вечером что-то читал, то Джотаро брал свои конспекты, устраивался у его ног и тоже читал, периодически поглаживая ему пятки или колени. Иногда он сам что-то конспектировал или спешно изучал, и просил Какеина полежать рядом, чтобы можно было его ласкать. А временами они забрасывали книги и до утра занимались любовью. Как-то Какеин попробовал пошутить про себя-домохозяйку, но Джотаро нахмурил брови, стал чаще обычного заказывать еду на дом и предложил раз в неделю приглашать домработницу. — Не сердись, — вздохнул Какеин. — Меня всё устраивает. А если получится отрава, то хотя бы умрем вместе. Джотаро не любил его мрачные шутки. А готовить у Какеина, на самом деле, получалось вполне сносно. В апреле в Нью-Йорк пришла настоящая весна, теплая и шумная, стучащая каблучками по мостовым и расстилающая бескрайнее синее небо. Можно было часами сидеть в Центральном парке, на одной из уединенных аллей, и быть удивительно счастливыми. Деревья понемногу вспыхивали сочными красками мая. Иногда, глядя на светящееся улыбкой лицо Какеина, Джотаро начинал верить, что мысль о ребенке стоит окончательно выбросить из головы. Их жизнь была здесь и сейчас, состояла из десятков маленьких простых мелочей, о которых сам Джотаро и мечтать не мог. Он не хотел поднимать эту тему ровно до тех пор, пока не почувствует — а он непременно почувствует, — что Какеину это необходимо. Они всё обсудят, решат, он сделает так, как будет нужно. Ведь их же не заберут опять друг у друга? Он, Джотаро Куджо, согласится на все, лишь бы не снова порознь, а Какеин, святая простота, и сейчас был бы готов принять и любить его ребенка, не важно, откуда появившегося. А если их нынешнее счастье — лишь аванс? «Жизнь взаймы», как у Ремарка. Джотаро привычно утыкался в любимую рыжую макушку, обнимал, укрывая от ветра, и они с Какеином могли долго так стоять, рассматривая с Бруклинского моста ленивые паромы и подмигивающие огоньки города. Потом пришел дождливый циклон, смыл яркие майские краски, и Какеин стал вялым и одновременно каким-то беспокойным. Лицо снова вытянулось, побледнело, только глаза горели живым лихорадочным блеском. Какеину оказалось сложно признаться. Он думал, что когда всё получится, то просто подойдет к Джотаро и покажет экспресс-тест. Тот поймет, он же биолог. Но сначала сам Какеин никак не верил в произошедшее, хотя скупил все существующие тестеры и все они подтвердили догадку. Он прикладывал ладони к животу, словно пытаясь что-то там нащупать, активировал стенд, и Иерофант Грин согласно кивал, соглашаясь с мыслями хозяина. Маленькая рубиновая божья коровка тихо мерцала на шее. Тошнить его начало рано, и Какеин стал просыпаться первым, чтобы не беспокоить Джотаро. Было противно и страшно. Пропало влечение, тело сделалось непривычно чувствительным, особенно там, где находились прошлые травмы. И как он тогда не замечал никаких изменений? Наверное, из-за постоянного адреналина во время путешествия. Сейчас гормоны только начинали прыгать, и сам Какеин стал бояться того, что произошло. Опять навалились сомнения, путанные и мерзкие. А если Джотаро это все не нужно? Они счастливы вот так, вдвоем. А ребенок привяжет Джотаро. Хотя на счет последнего Какеин мог быть уверен: Джотаро Куджо из тех людей, которые не имеют подлого двойного дна. Они уходят, если им что-то не нравится, и выказывают свои чувства — заботой, редкой улыбкой, поступками — когда им это, действительно, важно. Они не будут навязывать и навязываться. Но ведь получилось? Маленькое эгоистичное желание сбылось? — Мне теперь точно можно с ним остаться? Навсегда-навсегда? — тихо прошептал Какеин, протягивая ладонь к окну. После дождя вечерний город пах прибитой пылью, в квартире было душно, и он сел в кресло у окна, поджав ноги. Рыжая данаида, бабочка-монарх, устало опустилась на палец Какеина. Он смотрел на ее тонкие дрожащие крылышки и крохотные усики. Откуда ей, глупой, взяться в центре Нью-Йорка в мае? — Какая неделя? — спросил Джотаро, тихо входя в комнату. Сумка с вещами тяжело стукнула об пол. Какеин дернулся от неожиданности — Джотаро говорил, что сегодня задержится в лаборатории. А сейчас стоял на пороге комнаты и смотрел, не моргая, своими честными глазами. Им давно уже нечего было скрывать друг от друга. — Седьмая, наверное, — спокойно ответил Какеин. И подумал, что седьмая неделя — это как тогда. После нее не оказалось следующей недели, и ничего не оказалось, в общем-то. Песок, пустота…. — Я завтра попрошу фонд Спидвагона, чтобы пригласили твоего арабского доктора. Думаю, что он не откажется. Наверное, будет лучше, если привлечь еще кого-то из врачей. Сколько скажешь, столько и попросим. Джотаро тихо подошел к креслу, сел на пол возле него и посмотрел на Какеина снизу вверх. Бронзовый закат расцветил волосы огненной короной. Вечерние сумерки сливались в минуты тишины. — Это всё будет обузой, я понимаю. Проще, если меня переведут в палату, буду лежать на сохранении. Я напишу родителям, не переживай. Скажу, что мне снова нужно лечение. Они переведут деньги, так что все в порядке, — Какеин чуть тряхнул головой и бабочка, уставшая и слабая, вспорхнула с пальца и села на его макушку. — Ну, наконец-то. А я все думал, когда же начнется самобичевание. Иди сюда. Джотаро протянул руки и Какеин, рыжей затравленной кошкой, скользнул к нему в объятия. Сжался в комок и затих. Бабочка перелетела на подоконник. Сквозь тонкие крылышки виднелось заходящее солнце. — Ты счастлив? — спросил Джотаро, покусывая рыжую прядь возле уха. Какеин яростно кивнул, не в силах ответить. Он слышал самое родное в мире «тук-тук», прижавшись к груди Джотаро. Сердца у обоих колотились в унисон. — Значит, я могу быть еще счастливее тебя. — Будь, Джоджо, пожалуйста, будь, — Какеин все-таки размазал слезы по щекам. Гормоны — вещь противная. — Тогда, в том времени, что-то произошло между тобой и тем парнем, Джорно? Он вылечил тебя, так? — Да. Подлатал немного. Ты не думай, что я безмозглый идиот. Если бы не лечение, я бы не решился. Да у нас бы и не получилось ничего. Я же инвалид. — Конек ты морской , — Джотаро провел пальцами по тонким шрамам на лице Какеина. Кожа была мокрая. И рассмеялся, тихо и ласково. Тот фыркнул в ответ и тоже засмеялся. Вечерний свет проникал в комнату, обволакивал, чертил длинные тени на полу. В этой обычной нью-йоркской квартире происходило что-то очень важное, значимое — не для всего мира, нет, — а только для двух конкретных людей, которым от мира уже больше ничего и не нужно было. Взрослые, серьезные, счастливые, блаженные…. — Ты ведь не исчезнешь? — Джотаро убаюкивал Какеина, и внутри мешалась дикая каша из противоречивых чувств. Разъедающий, как ржавчина, страх, что организм Нориаки не выдержит такой нагрузки. И ненормальная, несвойственная Джотаро, эйфория от осознания реальности происходящего. И благодарность, и еще тоненькая, как весенний ручеек, надежда на счастье. Они с Какеином устали что-то кому-то доказывать. Можно было прожить остаток жизни порознь и грустно умереть только затем, чтобы где-то там встретиться снова. — Не исчезнешь? — Нет, конечно. Я же уже твердо решил сделать тебя счастливым, — ответил Какеин. В его ярких лучистых глазах отражался Джотаро. — Как пожелаешь, конек. — Можешь начинать меня изучать, будущий профессор морской биологии Куджо. — Сам предложил, — хмыкнул Джотаро и повалил Какеина на пол.