Аксиома параллельности

— Вот так эта гонка и закончилась. Глупо так, нелогично. Хотя мне в тот момент плевать было. Наверное, в состоянии аффекта действовал. Меня вот сейчас спроси, как я тогда себя чувствовал — отвечу, что никак. Пот, слезы, кровь, мы куда-то мчались, что-то делали. Я, правда, плохо помню детали. Потом пустота навалилась. Я знал, что должен сделать и просто делал. Валькирию отвезти на родину, его… на родину доставить. Мир ведь продолжал существовать, я в этом мире продолжал существовать. Я трус. Да и на ноги встал, мечта осуществилась. Он бы меня засмеял, откажись я теперь от всего этого. Так я приплыл в Неаполь. Отдал его отцу. Побыл немного. Мне некуда было спешить. Или не к кому. Сестра у Джайро замечательная, добрая. Наверное, его отец тоже добрый, но как-то иначе, чем мы привыкли считать. У совсем плохих родителей не могут быть такие замечательные дети. Сестра-то мне диагноз и поставила. Думаете, что я поверил сразу? Правильно думаете. В такое сразу не верят. В такое вообще не верят, когда живут обычной жизнью. А все наши приключения во время гонки сложно назвать обычными. Вот я и захотел поверить. Когда плыл назад — встретил Рину, ту девушку, о которой говорил в начале. Так и решил жить с ней. Она хорошая, любит меня. Может быть, я ее тоже люблю. Только ей я ничего не говорил о Джайро. Во всяком случае, о нем она знает не больше того, о чем писалось в газетах. Вычеркнул ли я его из своей жизни? А такое можно вычеркнуть? Загнать куда-то в глубину памяти, перестать откапывать, корить себя — можно. А чтобы совсем…. Я сейчас все рассказал скорее с точки зрения внешнего наблюдателя, чтобы не прыгать постоянно с одного на другое. По-сути ведь ничего от этой гонки и не выиграл. Или цена за приобретенное оказалась для меня слишком большой. Мне стыдно дальше рассказывать. Нет, серьезно, о таком ведь не говорят вслух. Одно дело про гонку рассказать, о жизни. А вот про отношения — это очень личное. Лучше бы мы друзьями остались. Девушек мне не хватало, что ли? Секс и любовь — разные вещи. А с Джайро все сошлось, такая вот ерунда. Я ему как-то начал про всех своих девушек рассказывать, а он издевается. «Кобель ты, Джонни» — говорит. Еще и добавил, что, мол, поэтому у меня писька и отсохла. А я встать же не могу, чтоб по роже его ехидной заехать. Я, конечно, не то чтобы обиделся, а отвернулся и спать лег. Можно подумать, приятно, когда тебе лишний раз напоминают, какой ты инвалид никчемный. А он рядом лег и тихо сказал: «Не обижайся, я не специально. И писька у тебя нормальная». Ну не дурак ли? Он первый раз так близко-близко был. Я всю ночь лежал в полудреме какой-то. Там, на великих равнинах на сотни миль никого. Хотя, может, и был кто из участников гонки, но мы в тот момент никого не видели. Только пыль, песок, редкая трава и небо. И от того, что рядом живой человек, к которому спиной поворачиваться не страшно, мне хорошо стало. Никогда такого чувства не было. Джайро, конечно, тот еще тип. Шутки грубые, песни дурацкие, дерзит постоянно. Но кто бы еще с паралитиком возиться стал? А он даже не заикнулся, что я для него обуза. В шутку разве что. Ночи на равнинах холодные, пару раз на нас нападали, и спать мы стали поближе друг к другу. Он заснет, а я лежу, идиот, смотрю на его лицо, как по нему тени скользят, и прикоснуться хочется — ужас как! Ну, говорю себе, совсем ты, Джонни, докатился. Мужиков трогать тянет. Только не в мужиках ведь дело. И не в том, что секса у меня хрен знает, сколько не было. Мне его трогать хочется. Не просто перепихнуться с кем-то, а по щеке именно этого человека провести, в волосы его зарыться. Только как я такое Джайро скажу?! Он же меня на смех поднимет, потом всю дорогу издеваться будет. А мне хотя бы раз так прикоснуться, чтоб убедиться. Все надеялся, что мне самому смешно или противно станет, и это наваждение обычное. Дорога, опасность, нервы — все ведь могло быть. Даже подрочить в одиночестве негде. Лежим так, костер потрескивает. Я все на небо пытаюсь смотреть. У Джайро игрушка была, медведь плюшевый. Так и не знаю, что его с этим драным куском плюша связывало, но он частенько с ним спал. Я ничего более милого в жизни не видел. Это я-то, пацан, спящего мужика милым называю?! А он лежит, волосы золотом отливают, в руках медведь этот зажат, он щекой к нему прижимался. Такой смешной. «Долго еще, — говорит он мне, — глаза пялить будешь?». И в упор смотрит. У меня в тот момент и ноги, наверное, дернулись. Словно кипятком облили. «Можешь ближе, если хочешь» — говорит. И продолжает смотреть. Ну, я и подполз. На расстояние в полруки. Смотрим друг на друга. Я думал, он заржет, шуточку свою отмочит похабную, ну чтоб наверняка. Чтоб у меня окончательно все упало. А он чуть приподнялся, глянул на меня и поцеловал. Целуется классно, скотина. Потом отстранился и с ехидством спрашивает: «Ну как, полегчало? Или дать подрочить?». А у меня уже все, мне его хочется — руки трясутся. Притянул снова к себе и, как мог, тереться начал. Стыдно о таком рассказывать. Только это лучший секс за всю мою жизнь был. Он же врач, знает, как нужно, больно не сделает. С девушками оно ведь надо, чтобы красиво, романтично. А тут два потных пыльных парня, которые плевать хотели на всякие условности, потому что им классно и так. Мы никогда не обсуждали, почему оно все так получилось. Да и некогда было. Хотел бы я знать, что на самом деле у него в голове творилось. Что мы, бабу по дороге найти не могли? Да они на контрольных точках толпами на шею вешались потенциальным победителям. В чем кайф был с таким, как я, спать? Ладно бы он изначально по мужикам, так ведь бабник не хуже меня. Жалко ему Джонни-плаксу стало? Так он и без этого ко мне отнесся по-человечески, не как к инвалиду парализованному. Хотя и бубнел, что не признает меня просто так. Ничего в отношениях не поменялось. Два потных пыльных парня, которые иногда спят вместе. Только у нас теперь словно все общее стало: одеяло на двоих, бутылка, фразы. О будущем мы не говорили. Да и какое будущее у такой пары? Мы и парой-то официально не были. Я только однажды сказал, что было бы, пожалуй, классно на выигранные деньги купить ранчо и объезжать лошадей. А он добавил: «Все дела свои порешать, а потом, наконец, в свое удовольствие красиво пожить. Вина классного прикупить». Может быть, в тот момент у нас и мысли оказались общие. Сейчас уже и не узнаешь, как бы оно потом было, после гонки. Возможно, мы бы разбежались через неделю. Он бы свои дела на родине уехал решать да там и остался. И встретились через пару лет случайно. Или о нас бы узнали газетчики, и пришлось бы всеми силами опровергать слухи. Я бы точно не смог угробить карьеру Джайро таким образом. Вариантов, на самом деле, множество. Даже такой, фантастический, как у меня сейчас, с моим положением. Джайро бы придумал, что делать. Он же врач. Я только одно точно знаю. Херово мне без него. Дело не в сексе, не в благодарности. Меня он на ноги во всех смыслах поднял. Не разбежались бы мы. Купили бы ранчо, водили бы за нос репортеров, это была бы грандиозная авантюра! И смеялись над всеми, посылая весь любопытный мир куда подальше. В путешествие бы отправились. Сейчас и ранчо есть, и Рина. Она замечательный человек. Но мир объехать уже не хочется. И в авантюры не тянет. Устал. Обычная жизнь, так даже лучше. Что-то тогда во мне умерло вместе с Джайро, и я не хочу больше эту боль испытывать. А оно вот там, внутри меня, злая насмешка на память от Святого трупа! Мне что теперь делать?! Опять прошлое ворошить? Снова и снова «спасибо за всё» в пустоту говорить? Не могу, не хочу. Не умею я больше любить! И чувствовать разучился. Лучше бы и не умел…. Джонни всхлипнул, жалобно и тихо, и Какеин, уже в который раз за время рассказа, соскользнув с колен Джотаро, осторожно поправил сползший плед с дрожащих плеч гостя. Чай был давно выпит, каминные часы показывали первый час ночи. — Вы извините за эту историю. Так много глупости наговорил, что самому стыдно. Но вы теперь понимаете, что мое появление в этом мире — полная нелепица, — Джонни оттер глаза и виновато посмотрел на сидящих напротив чужих, но таких понимающих его, людей. Все-таки устал он, страшно устал от попыток заполнить пустоту в душе. Проще, когда ты настоящий эгоист и ни к кому не привязываешься. Иногда, во время рассказа, Джонни поднимал взгляд, и сквозь пелену слез мог наблюдать цельное единое существо напротив — большой спокойный Джотаро и сидящий на коленях рыжий Какеин. Джонни видел, как внимательно следят за ним две пары глаз, как время от времени Джотаро прижимается щекой к огненной голове, как стискиваются его широкие ладони на тонкой талии Какеина, словно боясь отпустить хотя бы на минуту. В этих молчаливых жестах было столько всепоглощающей нежности, что Джонни невольно понял — этот человек, высокий сильный мужчина из другого мира, однажды испытал схожую боль. И они, Джонни Джостар и Джотаро Куджо, чужие люди, не связанные даже пространством и временем, понимают друг друга, словно родные. — Вы, насколько я понял, всегда можете вернуться назад. Ваш стенд ныряет в пространственные дыры. У нас это называется кротовой норой. — Джотаро! — шикнул Какеин. — Ну и ну… Мы чем помочь можем? Приютить, разве что, — спокойно ответил Джотаро. — Мы не могли тогда вернуться назад просто так, — напомнил Какеин. — Тогда пусть ищет свой ответ. Джонни переводил взгляд с одного на другого, пытаясь уловить суть их диалога. — Вы хотите вернуться назад? Только честно, — Джотаро чуть сощурил глаза, глядя на Джонни. — Нет, — и сам удивился, насколько быстрым и решительным оказался ответ. Но потом добавил: — Вернее, не сейчас. Во всем этом должен быть смысл. — А если его нет? — уточнил Джотаро. — Джонатан Джостар был моим прапрадедом. Но вы — не он, это точно. Какеин легонько сжал его ладонь, напоминая, чтобы тот не был слишком резким, — Джонни и без этих сложных вопросов находился на грани истерики. В его положении это было чревато последствиями. — Но я же почему-то попал именно к вам! Не к вашим соседям, не в полицейский участок, не к президенту Америки! К вам, к таким же, как я. К тем, кому я могу без страха рассказать обо всем и знать, что вы поймете! Вы ведь понимаете?! — глаза Джонни лихорадочно искрились. Он сердито оттер мокрое лицо и добавил: — Не может не быть в этом смысла! Зачем-то я здесь. — Вот на этот вопрос вам и следует ответить. Самому, в одиночку, без подсказок. Это должен быть ваш выбор, — мягко произнес Какеин. — Вы можете оставаться столько, сколько потребуется. Мы не против, — Джотаро задумчиво пожевал рыжую прядь волос. Джонни смотрел на них, умиротворенно-счастливых и добрых, и ему, наконец, захотелось спать. В чужом странном мире, где наверняка есть чужой родной Джайро Цеппели. Какой ответ ему надо найти? Какеин хитро улыбнулся и, чуть прищурив глаза, сказал: — Оставайтесь. Что вы любите на завтрак?