About a Girl

Грустная девушка, Ты говорила, что мы больше не увидимся, но не сдержала слово. Я видел тебя. Ты видела меня. Мы смотрели друг другу в глаза. Я замечал в твоём взгляде грусть. Что бы ты ни говорила, тебе на самом деле не интересна эта жизнь — ты хочешь иного. Знаю, что ты снова врёшь, но совсем не понимаю, почему ты так настойчиво всё отрицаешь. Мэгс, я видел тебя с ним. Это не то, чего ты ждёшь. Помнишь, ты говорила совсем о другом, ты мечтала совсем об иных вещах. Почему ты всё это отрицаешь? Прячешь сама от себя? Мэгги… Надеюсь, что жизнь всё же занесёт нас на одну орбиту, хочу верить, что мы с тобой всё же однажды сможем завязать странный узел, чтобы быть вместе. Я помню, что ты мне говорила про мою семью. Но ты же понимаешь, что это совсем другое? Мой брак с Кортни всегда будет, он остаётся. Знаешь почему? Когда в отеле «Беверли-Гарланд» мы пришли к выводу, что любим друг друга, то почти одновременно с этим нашли мёртвую птицу. Я вырвал из неё три пера и сказал: «Одно из них для тебя, второе — для меня, а вот это — для ребёнка, который у нас скоро появится». И она тут же забрала одно перо с собой. Мы с ней связаны. Но между нами очень глубокая связь. Между нами прочная нить. Давай сохраним это, не будем оставлять в прошлом. Жаль, что нет никого, к кому я мог бы обратиться за советом. Кого-то, кто не заставит меня чувствовать себя дерьмово из-за того, что я болтаю обо всём, что известно, и пытаюсь объяснить все те сомнения, которые мучают меня, уже около двадцати пяти лет. Мне бы хотелось, чтобы кто-нибудь объяснил мне, почему именно у меня больше нет желания учиться. Может быть, ты, Мэгс, скажешь это? Хотя, вряд ли. Ты ясно дала понять, что всё в далёком прошлом. Для тебя. Но не для меня. Понимаешь? Сентябрь 1992 — Давайте запишем альбом, — предложил Крист. Не было ничего удивительного, когда они закончили вечер с Territorial Pissings и уничтожили свои инструменты. Они ушли со сцены как завоеватели, в то время как тур-менеджер Алекс МакЛеод катил пустую инвалидную коляску, в которой до этого возили Курта. Им нужно было что-то доказать, и они хотели это. Они хотели встать перед всеми этими людьми, которые твердили, что они неудачники, и послать их подальше. Курт вернулся в Лос-Анджелес в начале сентября, но, несмотря на то, что он в третий раз очаровал Англию, он чувствовал себя далеко не победителем. Курт всё ещё сидел на метадоне и был под наблюдением реабилитационного центра, сменил лечебный центр и теперь был пациентом в Марина-дель-Рей. Однажды Крист навестил его в центре и увидел, каким больным выглядел Курт. Тот лежал там на кровати, был просто измотан. Всё было слишком тяжело: он был отцом, он был женат, он был рок-звездой — и всё это случилось в одно время. Для любого, кто пережил такое, это было огромным давлением. Но быть зависимым от наркотиков, когда проходишь через подобное, — это совсем другое дело. Крист понимал Курта и в то же время отчасти его не понимал, но в любом случае внешнее давление на друга оказалось очень сильным, особенно учитывая всю эту шумиху вокруг опеки Френсис. И всё из-за длинного языка Кортни. Курт проводил всё время в «Exodus», посещая индивидуальную терапию, групповую терапию и даже программу реабилитации. Большую часть ночей он писал в своём дневнике, сочиняя длинные трактаты обо всём: от этики панк-рока до личной цены наркотической зависимости. Курту разрешали выезжать на короткие дневные свидания с Френсис и Кортни, но его ночи казались бесконечными. Их брак имел довольно необычную специфику: когда Курт был слабым и нуждающимся, то он ещё больше романтизировал Кортни; когда он был более сильным, то хотел от неё уйти, чувствуя, как она его подавляет, но сейчас он был в первом состояние. Письма, которые он писал ей из реабилитационного центра, были комбинацией стихотворных разглагольствований и бурного потока мыслей. Курт покрывал их свечным воском, кровью и иногда своей спермой. Когда Курт не употреблял наркотики достаточно долго, чтобы избавиться от физической зависимости, он принимал противоположную сторону, демонстрируя ненависть и отвращение к себе за то, что подсел на них в первую очередь, хотя до этого спорил со всеми, кто был против приёма наркотиков. Он понимал: почти каждый, кто пробует тяжелые наркотики, в конечном счёте становится практически рабом этих веществ. Конечно, тогда он не воспринимал это всерьёз и насмехался над этой идеей, но теперь он верил, что верно делал, что пытался от них отказаться. Будучи под кайфом, Курт использовал свой желудок как оправдание для наркотиков, а когда был трезв, то оспаривал это. Он добился большего успеха в лечении, когда начал посещать доктора Роберта Фремонта — консультанта по химической зависимости из Лос-Анджелеса, который также консультировал и Кортни. Фремонт не мог быть более противоречивым: однажды он лишился своей медицинской лицензии, прописав самому себе наркотики. В конце концов, Фремонт вернул её и начал практиковать лечение некоторых из крупнейших голливудских звёзд от наркотической зависимости. Он преуспел в профессии, где частота рецидивов чрезвычайно высока, возможно, потому, что он не понаслышке знал о связанных с этим проблемах. Он щедро прописывал клиентам легальные наркотики, избавляя их от нелегальных, — именно такой метод он использовал и с Куртом. И это вполне устраивало последнего. Восьмого сентября Курт получил один выходной в центе для репетиции с Nirvana. Несмотря на его продолжающуюся реабилитацию, дела группы не остановились, и на следующий день они должны были играть на премии MTV. Nirvana номинировали сразу на три премии, и в июле было объявлено, что они будут выступать на шоу. Всё ещё оставались сомнения, сможет ли Курт — да и должен ли? — выступать на премии в таком состоянии. Под давлением менеджеров Курт решил участвовать. Он ненавидел ходить на церемонии награждений, и ему не всегда нравилось быть узнаваемым, но он очень много работал, чтобы его номинировали на эти премии, и очень много сделал, чтобы стать признанным. Курт жаловался в интервью, что MTV слишком часто крутит его клип, отчего его хитовая песня перестала ему нравится — из-за того, что она звучала из каждой колонки. Он звонил своим менеджерам и жаловался, когда ему казалось, что они крутят его недостаточно часто. В Курте, как и в многих звёздах, сочетались желание спрятаться от всего и желание того, чтобы о нём постоянно говорили. Все. Желательно в хорошем ключе. С огромной телевизионной аудиторией продажа большого количества альбомов была гарантирована, но, возможно, более важным для Курта оказалось то, что награды были его первым шансом встать на пьедестал почёта и быть признанным самой популярной рок-звездой в мире. В интервью он много курил и тут же жаловался на сигаретный дым. Он чувствовал, что курение вредит его голосу и здоровью. В нём всегда странно сочетались самосохранение и саморазрушение. И всё же они с Кортни отправились на премию. Они решили взять с собой Френсис, хотя Денни говорил, что лучше этого не делать, но Кортни сразу же парировала, что не сможет надолго оставить дочь, ведь подобные мероприятия затягиваются очень надолго. Всё пошло немного не так. Руководство не хотело, что они играли песню про изнасилование, явно решив, что это про них и про то, как они используют чужую популярность, выдавливая всё живое из исполнителей. Они поругались с Экслом Роузом, давним врагом Курта, как всегда обменявшись разными едкими фразочками. Брайан Мэй любезно помогал загасить конфликт. С Эдди Веддером Курт танцевал за кулисами, сказав, что он классный парень, но у него весьма дерьмовая группа. Кортни высказала презрение Стефани Сеймур, подружке Роуза, но вела себя не так яро, потому что у неё был ребёнок. Ну, почти. Вроде бы ничего такого не случилось. Кроме одного. Курт увидел Мэгги. Она стояла рядом с женщиной в зелёном брючном костюме, оживлённо о чём-то говоря. Курт знал, с кем она была рядом. С матерью. Она и её муж приехали сюда, потому что их прошлогодний альбом был номинирован на разные премии. Явно тоже прихватив с собой маленького ребёнка, о котором так восторженно говорила Мэгги. Мэгги была чудно как хороша: в простом лиловом платье, с зачёсанными назад волосами, которые казались как будто сырыми, на высоких каблуках. Она постоянно улыбалась матери, а та отвечала ей, дотрагиваясь до неё, отчего звенели браслеты. Курт хотел было подойти к ней, но никак не решался, ведь никто не знал, как на всё это могла отреагировать Бетти Данлер: к чёрту его послать или же сделать вид, что ничего такого не происходит? Он дождался, когда Бетти уйдёт, — явно к своему мужу и ребёнку. Курт решился подойти к Мэгги. — Как дела? — спросил он. Она вздрогнула и посмотрела на него. Конечно, она догадывалась, что может увидеть его, но думала, что это вряд ли случится, ведь тут была Кортни. А жена Курта могла запросто служить сейчас щитом от его приставаний к ней. Хосе не было нигде рядом — видно, он остался в Англии, — и Курт вздохнул спокойно. Ну и хорошо, что этот супер-мачо остался не удел. Может быть, у них с Мэгги дела шли не так хорошо, как она говорила. Курт зацепился за слабую надежду: он сможет поговорить с ней, а может быть, сбежать от всех и навсегда. Да, сегодня он пребывал в том состоянии, когда ему совсем не хотелось быть зависимым от Кортни. — Я же сказала… — Тебе не кажется немного нелогичным всё это? Ты говоришь одно, а потом сама приезжаешь сюда. — Меня попросила приехать мама. — Ты уже стала нянькой? — Она моя сестра! И у неё есть моя няня. Френ воспитывает Фло, как и меня когда-то. Курт смутно помнил рассказы Мэгги о том, что у неё была няня. Она появилась, когда ему было четыре года, когда Бетти больше не могла подкидывать её в Уэльс друзьям. Благодаря Фло Мэгги знала итальянский и умела готовить кухню этой страны. Да, у Мэгги определённо было другое детство. Она не знала нищеты и безнадёги, ей, по сути, никогда не хотелось вырваться за пределы своего убогого города, чтобы обрести всё то, что было у тех, кто мог себе позволить богатую жизнь. Мэгги не знала стеснения. — Тогда зачем ты тут? — спросил он. — Я приехала с ма и па, — её голос звучал несколько жалобно: ей явно не нравилось, что Курт начал нападать. — Прости, я не хотел тебя обидеть, — сказал он. Курт заметил, как Мэгги сжалась. Он не сразу понял, что случилось, но когда к ним подлетела Кортни, то уже поздно было хоть что-то предпринимать. Курт прекрасно знал, что Кортни могла сейчас полезть и в драку, и тогда могло случиться нечто страшное. Отцом Мэгги был Роберт Плант, он всегда и всем постоянно об этом говорил, и, конечно, пара звонков — и всё… можно было забыть о многом. Но вряд ли Кортни вообще думала об этом; ей, как любому обиженному ребенку, казалось, будто у неё забирают любимую игрушку. — Что ты тут делаешь, дворняжка? — Кортни пока не пыталась вцепиться в Мэгги, но было понятно: одно неверное слово, и случится самое плохое. — Я? — Мэгги перевела взгляд с Кортни на Курта. — А какое твоё дело, что я тут делаю? Думаешь, что только твой мужик нуждается в поддержке? — Значит, ты имеешь виды на моего мужика? — Кортни нехорошо улыбнулась. — Ну так знай: у нас есть ребёнок. — А я выхожу замуж, — спокойно сказала Мэгги. — Я не вижу причин делить то, что для меня не имеет уже значения. Когда-то я любила Курта, но я выросла из этого. Я более ничего к нему не чувствую. — Ты нагло мне сейчас врёшь! — Нет, я не вру, — Мэгги покрутила кольцо на пальце. — Я сама ушла от него. Первая. Оставила его, потому что он не говорил, что чувствует ко мне. Не смогла стерпеть его страсть к наркоте, не переварила то, что у него была своя жизнь без меня со всякими Трейси, Тоби и прочими бабами вроде тебя. Я не смогла продолжать с ним отношения по очень многим причинам. Да и мы слишком разные. Мы хотим разного. Но тебе кажется, что это я бегаю за ним. Я два раза уже меняла номер телефона, но Курт через Денни меня постоянно находит. Он знал мою мать и па, и ему ничего не стоит найти меня, где бы я сейчас не залегла. Я не Бетти и не готова принимать Курта со всеми его потрохами, как она — Роберта. Мэгги говорила пылко, на одном дыхании, явно не испытывая ни страха, ни подавленности. Она не казалась пойманной врасплох или же поставленной в тупик. Мэгги держалась — та самая английская холодность давала о себе знать. Она не привыкла выносить сор из избы, потому что, как она объясняла ему, это было свойственно лишь американцам. Англичане же были совсем другими: они предпочитали всё держать при себе, не показывая другим, что именно у них на душе. Может быть, поэтому британские рокеры для американской прессы были самыми загадочными — потому что они давали мало поводов сплетничать о себе? Курт перевёл взгляд с Мэгги на Кортни, ожидая, что же будет дальше: бежать или всё же остаться? Вдруг Кортни вцепится в горло Мэгги и придётся их разнимать? Курт почему-то приготовился к самому худшему. — Ты специально наговариваешь сейчас на Денни! — Кортни была на взводе, но ещё не настолько, чтобы кинуться в сторону Мэгги. — Нет, — отрезала она. — Я говорю как есть. Денни знал мою маму и знал неплохо Роберта. Он знает, где находится чёртов Дженнингс и Аргоед. Знает, какой на самом деле Роберт. И я бы на твоём месте лучше шла отсюда подальше. — У тебя такая убеждённость, что ничего дальше не случится? — У меня есть убеждённость, что если ты настоящая мать, то ты не будешь вести себя как базарная баба. — Мэгги стала вызывать огонь на себя, что не очень-то и понравилось Кортни. — Ты сейчас получишь! — Кортни было кинулась к ней, девушка приготовилась отразить удар, но Курт заслонил её. — Нет! — Так значит, это правда, что ты бегаешь за ней! — Кортни всё ещё находилась в эмоциональной яме после рождения ребёнка. Казалось, она сейчас заплачет. Но вряд ли Кортни была настолько пробиваемой. Первое время после родов женщине тяжело как физически, так и морально. Часто возникает отторжение собственной внешности, которая спустя короткое время после родов далеко не идеальна. Мышцам пресса, ног, спины и рук нужно время, чтобы прийти в себя. У каждой женщины этот период индивидуальный. Он зависит напрямую от душевного состояния, физических возможностей и образа жизни. Близким, а главное мужу, не следует упрекать молодую мать за её вид, наоборот, необходимо проявить терпение и понимание, ведь ей самой нелегко. Хотя вряд ли Кортни было до этого всего дело, а Курта вообще, судя по всему, такое не заботило. Это волновало лишь Бетти, которая была рабой некоторых своих комплексов. Хотя Мэгги ощущала, что все сомнения Кортни рождаются не на пустом месте, чтобы она там вообще ни говорила и как бы она ни хорохорилась. Эмоциональное состояние в такой период очень шаткое и требует огромного внимания от близких женщины. В первые месяцы после рождения ребёнка происходит важный социальный процесс: из женщины рождается мать как для самой женщины, так и для общества в целом. Какой она будет мамой и как выстроит отношения с ребёнком — этими вопросами задаётся каждая новоиспечённая мама. Помимо отношений «мама — малыш», изменения претерпевают отношения «жена — муж». Чаще всего именно мужу выделяется второе место в жизни женщины, что не проходит бесследно. Нужно готовиться стать папой, принять и осознать тот факт, что приоритеты партнёра и свои собственные претерпят значительные изменения, ведь жена в любом случае больше внимания будет уделять ребёнку. Но спустя какое-то время маме необходимо «ослабить хватку» и вернуть мужу внимание, ведь именно благодаря ему она испытывает радость материнства. Спустя определённый отрезок времени муж также должен вновь вернуться на лидирующие позиции и получать то, что ему положено. Мэгги смотрела на Кортни и Курта и понимала, что между ними всё же есть разлад, какой вряд ли они осознавали, но в их браке всё было далеко не идеально. Кортни лишь из-за своего противоречивого состояния предпочла сдаться. Она не стала нападать на Мэгги. — Ты её любишь? — заскулила она. — Нет, — отрезал Курт, и голос его дрожал. Мэгги чувствовала это. Тут бы стоило ликовать, радоваться, кричать о том, что она победила Кортни, но всё же она не была способна на это. Для неё Курт давно был в прошлом, а значит, и его брак с Кортни совсем не волновал её. Это его настоящее, это не её жизнь. — Скажи, что он тебе не нужен, — потребовала Кортни. — Он мне не нужен, — просто сказала Мэгги. — Иди лучше к Френсис, — попросил Курт. Почему-то сейчас Кортни его послушалась. Курт и Мэгги смотрели друг на друга, когда его жена оставила их вдвоём. Они ничего не говорили друг другу, а громыхающая вокруг музыка заглушала стук их сердец. — Маги… — Девушка повернула голову на голос. Это была Бетти. — Всё в порядке? — нашлась она. — Да, — отрезала та, протягивая руку матери. Конечно, она знала, кто стоит напротив её дочери. Бетти почти всех знала в своей тусовке: если не лично, так заочно. — Пойдём. — Да, конечно. — Бетти внимательно посмотрела на дочь, а потом на Курта. Мэгги не дала ей сказать хоть что-то бывшему парню. Хотя был ли он хоть когда-то её парнем по-настоящему? Наверное, это было слишком громкое слово для Курта. Парень — то ещё определение. — Всё хорошо? — Бетти подняла на неё глаза, отрывая взгляд от носков серых туфель. — Да, могло быть и хуже, — Мэгги нервно рассмеялась. — Мне всё же стоило остаться дома. — Ну… — протянула Бетти. — Мне хотелось, чтобы ты немного развеялась. Ты вся погрузилась в мою жизнь. Ты и Кармен. Даже Роберт настолько сильно во всём этом не растворился, как ты. — Ну, иногда бывает, что мне кажется, что Курт был прав: мне не нужна вся эта жизнь. — К чему вообще эти сомнения? — Я не знаю, но мне кажется, что он выбивает меня из прежнего равновесия. Каждый раз, как он появляется на горизонте. Каждый раз, как я вижу его. Я творю Бог весть что! — Мэгги, — Бетти взяла её за руку. — Ты просто ещё не переболела. — Я переболела, просто он настоящий вампир. — Бетти на это легко рассмеялась. — Всё будет хорошо. Пойдём к Роберту. У Курта Кобейна сегодня будут разборки с женой. — Мэгги на это улыбнулась. Хотя и правда, нужно перестать бить себя кнутом. Вечно это никак не может продолжаться. Пора двигаться дальше.