About a Girl

Грустная девушка, Я думаю о нас. Почему-то постоянно. Прошло уже столько недель, но я думаю о том, что мы сказали друг другу. Я боюсь, что ты меня не так поняла. Я не хотел тебя задеть или обидеть. Не хотел вообще никак тронуть тебя. Я думал… Чёрт… Почему-то мне трудно подобрать правильный оттенок эмоций сейчас. Я думал, будто после всего между нами снова зажжётся искорка. Я всё же скучаю по тебе. Очень сильно. Я счастлив быть отцом, но абсолютно несчастлив нести это тяжкое бремя славы и порой непонимания. Я боюсь остаться один, а Кортни — она всегда рядом со мной. Она часть меня. Ты справедливо можешь спросить: «А кто тогда ты для меня?» Но ты для меня очень много значишь, и я не хочу это потерять. Напиши мне хоть что-то. Ноябрь 1992 Через два дня после вручения премий MTV Курт и Кортни с дочерью вернулись в Сиэтл. Там Nirvana была главной группой на благотворительном концерте против законопроекта о музыкальной цензуре, внесённого в Законодательное собрание штата Вашингтон. Накануне вечером в Портленде они давали концерт в поддержку прав гомосексуалистов, потому что Курт всегда говорил, что в душе был именно таким и, если бы не Кортни, давно бы оказался на другой стороне жизни. Впрочем, он всегда был за права тех, кого считал лишёнными чего-либо. Выбор группы в пользу организаций, поддерживающих геев и аборты, принёс им то, на что Курт совсем не рассчитывал. Теперь он получал смертельные угрозы. В основном это были противники легализации абортов. Один из звонивших предупредил, что Курта застрелят, как только он выйдет на сцену. Такая перспектива была достаточно пугающей, хотя не менее пугающим было и возвращение в Сиэтл, где он впервые после рождения ребёнка увидит своих родственников. Все они жаждали познакомиться с его дочерью, и почему-то скопление людей пугало его. Курт испытывал какую-то странную панику перед грядущими событиями, но его утешала Кортни. Пусть с ней он не ощущал каждый день спокойствие, но без неё он бы уже давно пропал. Пока его семья тряслась над Френсис, Курт услышал новости от своего тур-менеджера: угроз расправой стало ещё больше. У Fitz of Depression возникли проблемы на саундчеке. Курт, конечно, настоял, чтобы они были на разогреве. А десятки журналистов ждали, в надежде взять у него интервью. И в конце концов Курт развёл руками. Но как раз в тот момент, когда он думал, что избавился от всех проблем, Ким, его сестра, прибежала к нему в панике. — Папа здесь! — воскликнула она. — Какого хрена он здесь делает? — выругался Курт. Дон пробрался за кулисы, показав свои водительские права и удостоверение патрульного полиции штата охраннику. — Все в порядке, — заверила Курта сестра. — Я сказала ему, что никого не пускают в гримёрные. Конечно, это была ложь, потому что повсюду бродили даже маленькие группы с «Sub Pop» и пили бесплатное пиво; все хотели прикоснуться к большому миру музыки, на миг подумать, что они смогут оказаться в стратосфере, в какой сейчас пребывал их главный кумир, открывший им дорогу на Олимп. Ким предупредила главу службы безопасности, чтобы тот не подпускал Дона к своему сыну. Курт не видел отца восемь лет и не разговаривал с ним с февраля прошлого года, когда они смогли созвониться и скупо перекинуться несколькими фразами. Дон пытался связаться с Куртом, но их отношения были настолько испорченными, что у него даже не было номера телефона сына, но он оставлял сообщения соседям и секретарям звукозаписывающей компании. Дон всё же не терял надежды. Курт злился на отца, ведь он не смог спасти свой брак. Он знал, что развод родителей стал для него самым тяжёлым моментом, из-за чего он полностью изменился, став носить в себе тёмный след печали и разочарований. Он был взрослым человеком, стал отцом, но продолжал влачить за собой эту обиду, никак не желая её отпустить. Дон вошёл в гримёрную с единокровным братом Курта — Чэдом. — О, привет, пап, — сказал Курт, сменив тон голоса, чтобы скрыть гнев, который он демонстрировал несколько минут назад. Впервые за десять лет четверо Кобейнов — Дон, Венди, Курт и Ким — оказались в одной комнате. Теперь в их клан входили ещё единокровные брат и сестра, Кортни и пара служащих Курта. Трёхнедельную Френсис, передавали от родственника к родственнику; она была единственной, кто не замечал всего этого напряжения. Семейная мыльная опера Кобейнов не разочаровала зрителей. Когда Дон увидел, что Венди держит Френсис на руках, он сказал: — Ну, здравствуй, бабушка, — и сделал ударение на слове «бабушка», как будто это было оскорблением. — Каково это — быть бабушкой? — Отлично, дедушка, — ответила Венди тем же саркастическим тоном. — Мне это нравится. То, что во многих семьях могло быть шутливым или сентиментальным обменом мнениями, превратилось в неприятную конфронтацию. Прошло уже более восемнадцати лет с тех пор, как Дон и Венди развелись, но отношения остались без изменений. Для Курта это было слиянием его новой семьи с ранами старой. Единственным отличием стала роль Курта — он больше не был маленьким беспомощным мальчиком. Он стал главой семьи с шестнадцатью тысячами обожающих его поклонников, ожидающих по ту сторону стены. Кортни никогда раньше не видела Дона и не могла вымолвить ни слова, наблюдая за тем, как сильно он похож на своего сына. Курт нашёл, что сказать в адрес своего старшего двойника. — Слушай, закрой рот! — заорал он на отца так решительно, как никогда в жизни. — Не смей так с ней разговаривать. Не вздумай её унижать. Все быстро вышли из комнаты, и, как ни странно, пожар был быстро потушен. Дон не хотел ничего, кроме как просто начать снова общаться с сыном. Курт пытался быть спокойным, но отец ощущал, как в каждой его фразе скользит пренебрежение. Курт злился по очень разным причинам. Само шоу было феноменальным, лучшим из всех, что Nirvana когда-либо делала в Сиэтле. Угнетённое состояние во время концерта в «Reading» испарилось, и Курт казался человеком, горящим желанием обратить в свою веру любого неверующего. Во время перерыва между песнями Крист рассказал историю о том, как его «пожизненно выгнали» из «Coliseum» за то, что он напился на концерте Нила Янга. За кулисами он нашёл свою фотографию на доске объявлений с людьми, которых никогда не следовало пускать внутрь. Все смеялись и снова приходили в дикий восторг. Всё было слишком хорошо, даже общение Курта с прессой не могло испортить этот день. Пусть в воздухе и было разлито какое-то странное напряжение, но это был запах опасности и людской неприязни. Курт не собирался любить всю свою странную семью, как это делала Мэгги. В этом они всегда не сходились. Той осенью Курт и Кортни вместе с Френсис большую часть времени проводили в Сиэтле, живя в Сорренто, в нескольких четырёхзвёздочных отелях. Они регистрировались как «Саймон Ричи», настоящее имя Сида Вишеса, считая это чем-то оригинальным, пока не собирались перебираться на постоянное местожительства. — Джим Моррисон жил так. Мама часто рассказывает, что он не был привязан к одному местожительству. Он искал приют с женщинами. Где жили они, там был и его дом. — Я не Моррисон. — Да, — выдохнула Мэгги. — Он был шаманом. Но ты в некоторых вещах на него похож. Они всё же купили дом на одиннадцати акрах земли близ Карнейшен, недалеко от Сиэтла. Дом, внутри которого росло дерево, был настолько обветшалым, что они начали строительство нового на том же участке. Курт погрузился в эту суету, совсем забыв, что всё лето, а может быть и сейчас, Мэгги была занята обустройством своей фермы. У неё вряд ли было одиннадцать акров земли, да и у её отчима столько вроде не было. Но Курт испытывал гордость, что у него был теперь свой дом. Это произошло в то время, когда в Сиэтле Курт узнал, что две дамы из Англии начали писать его несанкционированную биографию. Он пришёл в ярость, поскольку у его тёти Джуди уже взяли интервью для книги. Курт, Кортни, тётя Джуди и Дэйв Грол позвонили одному из авторов и оставили серию угрожающих сообщений. — Если в этой книге появится хоть что-нибудь, что причинит боль моей жене, я, чёрт возьми, причиню боль тебе, — предупредил Курт. Ночные телефонные звонки Курта стали обычным делом, хотя большинство из них были плохо завуалированными криками о помощи. Однажды он позвонил своей тёте Мари в глубокую ночь с деловым предложением: он хотел выпустить для неё альбом. Старые друзья Курта жаловались, что Кортни стала помехой их общению: иногда, когда они звонили, она бросала трубку, считая их приятелями-наркоманами и желая защитить Курта от его пороков. Курт всё больше зависел от тех, у кого просил совета и с кем дружил. Ему нужно было, чтобы его хвалили, горели тем, что он двигается в нужном направлении, сочувствовали, понимали. Он звонил и Мэгги, радуясь, что между ними есть пропасть из часовых поясов. Сначала он пытался найти её в Лондоне, но когда не наталкивался на неё там, то искал её в уэльской глуши. Денни всё же раздобыл ему номер её фермы, дав понять, что она теперь там живёт постоянно. Курт считал часы. Если он натыкался на Хосе или её подружку, то бросал трубку, но всё же смог поговорить с Мэгги. — Скажи, тебе хорошо в этой уэльской глуши? — Это не уэльская глушь. Это часть Англии. Это находится на границе с Уэльсом, — терпеливо объяснила она. — Что тебе надо, Курт? — Я хочу увидеть тебя. — А я тебя нет, — отрезала она. — Прости, но я не хочу тебя слушать. Короткие гудки причиняли ему боль. Курт хотел, чтобы настроение Мэгги переменилось, но, кажется, это не случится. Может быть, стоило сменить тактику, чтобы добиться своей цели?

***

— Это столько народу пришло к нам? — Мэгги выглянула в зал. Она удивлённо посмотрела вокруг, гадая, откуда тут столько людей. Да, они раздавали приглашения везде, обещали ужин в день открытия за свой счёт. Наверное, это сработало и стало поводом зайти в их тапас-бар. — А ты как думала? — Хосе встал рядом с ней. — Неожиданно? — Да, — выдохнула она. — Что ты так нехорошо улыбаешься? — Я всё думаю, будешь ли ты ругаться, если узнаешь, что это всё Роберт. — Хосе отвернулся от неё. — Он раздавал листовки? — Она положила голову к нему на плечо. — Нет, он, видно, кому-то рассказал. А ты знаешь, что нашего Боба тут почти все знают, — Хосе улыбнулся. — Я пойду на кухню, проверю, как там дела у Педро. — Мэгги оставила Хосе в баре. Для неё всё это было новым и незнакомым. Она была до этого частью другой стороны жизни. Мэгги бывала в клубах, но мало интересовалась тем, как это работало, до этого. И вот в последние месяцы ей пришлось глубоко погрузиться во всё это, помогая Хосе нанимать на работу персонал, договариваясь с поставщиками, разрабатывая дизайн меню. Она и сама удивилась тому, сколько скрытых в ней талантов оказалось на самом деле. Это было странно и удивительно, что у неё легко и просто всё получалось и она не чувствовала, как говорил Курт, бремени или того, что живёт сейчас чужой жизнью, следуя за мечтами, которые вовсе не принадлежали ей. Пока вся эта приятная суета ей была по душе. — Справляешься? — Она стала внимательно смотреть за тем, как Педро раздавал указания своим помощникам и при этом сам успевал готовить закуски. Педро они нашли в одном из ресторанов Лондона. Хосе, узнав, что повар из Севильи, сразу же решил его переманить к себе, учитывая, что тот недавно женился, а его жена ждала ребёнка и страдала от суеты. Педро был очень высоким мужчиной, темноволосым, со жгучими глазами, выделяющимся из толпы. — Скажи Хосе, что если завтра всё будет точно так — потому что завтра воскресенье, — то, считай, мы к себе заманили публику. — Почему? — Как говорят у нас в Севилье, кто владеет публикой по воскресеньям, тот владеет ей всегда. — А! — протянула Мэгги. Она встречала гостей сегодня как хозяйка зала, хотя они с Хосе оба понимали, что вечно так не будет по очень простым причинам. Мэгги хотела работать над своим романом, а ещё она не собиралась бросать Кармен или Бетти. Френни росла, и не хотелось наблюдать за этим всем со стороны. Проведя весь день на каблуках, Мэгги вернулась домой вместе с Хосе. Их ферма ещё была плохо обустроенной, но они не замечали, что в доме ещё многого нет, сад и огород в диком запустении, как и старая конюшня. Пока они были вместе, они не замечали всех помех, что должны были бы мешать им жить под одной крышей. Если верить народной мудрости, то почти все браки разбиваются о прозу жизни: необустроенный быт и отсутствие денег всегда дают о себе знать. Потом начинаются ссоры, измены, хлопанья дверью. Вот поэтому они решили уделять дому время. Отправив Хосе в бар, Мэгги решила завести машину и отправиться в Аргоед. Она не видела мать уже неделю и хотела провести с ней время до вечера, надеясь, что сегодня застанет там и Роберта. В Аргоеде всё текло своим чередом. Бетти, погружённая в материнство, — настолько это было неожиданно, — казалась спокойной. Роберт был в студии. Кармен вила семейное гнёздышко в Бате, налаживая отношения с матерью Чарли. Фло занималась своей работой, успевая следить за домом и ребёнком. — Как мама? — Мэгги облокотилась на кухонный стол. Фло была занята ужином, пока Френни спала. — Погори с ней, потому что она меня совсем не слушается, — Фло посмотрела на девушку. — А что случилось? — Самое простое. Она родила ребёнка три месяца назад — ей пора бы впустить в свою постель мистера Роберта, — сказала Фло. — Они что… — Мэгги осеклась. — Но почему? У неё опять бредовая идея, будто она плохо выглядит? — А ты как думаешь? — Я постараюсь, но не думаю, что мы сможем её переубедить. Тем более, это индивидуальное дело. У всех женщин это по-разному происходит. — Это да, но Кнопка, всё не так драматично. Мэгги на это рассмеялась. Она решила, что Фло всё же зря разводит тут драму. Роберт был неглупым. Морин рожала детей, была его женой, и, конечно же, они не сразу становились любовниками. Да и отношения между Бетти и Робертом сохранили какую-то необычную нежность, кажется понятную лишь им двоим и больше никому. Девушка поднялась наверх. Бетти была в детской и укачивала Френни. Мэгги стояла на пороге, наблюдая за ними, испытывая приступы нежности. Вряд ли у неё просыпалось желание завести своего ребёнка прямо сейчас. К таким вещам нужно быть внутренне готовым, чтобы потом не страдать всякой белибердой, как это случилось в итоге с Куртом, когда вместо счастья у него в голове возникали непонятного происхождения мысли. Вот только поэтому они с Хосе даже не пытались говорить на подобные вещи. — Что ты хотела? — Бетти вышла из комнаты. — Ничего такого, — Мэгги улыбнулась. Бетти всегда чувствовала, когда вокруг неё сгущались краски. — Так я тебе и поверила. Я знаю, что это значит, когда ты так улыбаешься. — Бетти оставила дверь приоткрытой. — Тут просто Фло… — …считает, что я обижаю Роберта, — закончила Бетти. — Ну да… — Я только две недели назад начала заниматься балетом и спортом вообще. То, о чём она говорит, мне просто не позволяет снова стать прежней. — Ма… — Мэгги понимала, что лучше бы не думать об этом, сделав вид, что Фло вообще о таком с ней не говорила. — Да, всё хорошо, — Бетти немного грустно улыбнулась. — У него появилась другая? — Я думаю, что это было бы нечестно по отношению к тебе. И я ничего не знаю, — Мэгги опустила глаза в пол. — Если это так, то я просто не переживу этого, — захныкала Бетти. — Я думаю, что Фло напрасно нагоняет тучи. Мэгги отчасти уже привыкла быть громоотводом. Но она не стала донимать Роберта расспросами. Она просто наблюдала за тем, как они с Бетти общаются, и поняла, что нет вообще ни одного повода для беспокойства. Всё же зря Фло начала переживать. Вряд ли именно сейчас семья Роберта и Бетти рухнет, ведь они были вместе уже столько лет, пережили столько всего на свете, и, безусловно, сейчас это всё мелочи по сравнению с тем, что было раньше. Мэгги помнила, как одно время Бетти рыдала, как белуга, по ночам, а утром срывалась на всех, словно её укусила злая муха. Кто бы мог подумать, что это из-за того, что она потеряла ребёнка? Но сейчас всё было тихо. — Как они там? — Хосе подал ей розовое вино. — О, всё хорошо, — Мэгги улыбнулась. — Они не дети, чтобы из-за каждой мелочи бить посуду. — Вот и я это же всё время твержу. — Хосе протянул к ней руку, дотрагиваясь до её щеки. — А все считают, что за ними нужен вечный присмотр. — Это всё Фло. Разводит бурю понапрасну. — Мэгги сделала глоток вина. — Как дела в баре? — Ну, сегодня не было столько народу, как вчера, но всё же мы не остались в минусе. Ничего, такие дела не происходят за один день, — Хосе подлил им ещё вина. — Не каждый бизнес строился быстро. Хотя сейчас будут случатся странные вещи и люди будут делать деньги из воздуха. Сначала всем будет хорошо, а потом случится кризис. Но может быть, я не прав. — Хосе… — Да? — он потянулся к ней, нуждаясь в её объятиях. — Это он звонит сюда… Она не называла его имени: всё было понятно без лишних слов. Хосе замер на миг. Он не говорил ничего, и ей стало немного не по себе. — Я знаю. Я проверял историю звонков, — спокойно признался Хосе. — Ты… — Я решил, что это не имеет никакого значения, — Хосе пожал плечами. — Мы знали, что однажды он начнёт нас доставать, потому что Дэнни Голдберг знает Роберта. — Он тоже знает? — Ему не надо знать такие вещи, — Хосе притянул её к себе. — У нас у всех своя жизнь. Хосе взял её на руки и понёс на второй этаж. Их спальня, как и кухня, была одной из сделанных в доме комнат. Они выкрасили стены в нежно-розовый цвет, забили всё мебелью и разными приятными мелочами. Мэгги не хотела помпезности, поэтому решила, что их дом будет простым. Забывшись на некоторое время с Хосе, она не сразу же поняла, что внизу настойчиво трезвонил телефон. Скинув с бедра руку Хосе, она бросила на него нежный взгляд. Накинув бархатный халат, девушка спустилась вниз. Она подняла трубку, надеясь, что это будет не Курт. Это был Роберт. — Маги, Виктор сегодня умер. — Мы завтра приедем в Аллен-Холл. — Она повесила трубку, ощущая, что жизнь меняется. Сначала ушла Белла, а теперь Виктор. Впрочем, так давно должно было случиться. Они оба пережили своих детей, но зато были со своими внуками. Грусть была всё же светлой, а не чёрной.