About a Girl

Грустная девушка, Мне сказали, что артист находится в потребности постоянной трагедии, чтобы полностью выразить смысл своей работы; но я не артист, и, когда я говорю «я» в песне, это не обязательно означает, что этот человек — я, и это не означает, что я — просто рассказчик. Это означает, что это может быть кто угодно, кто пожелаешь, потому что у каждого есть своё собственное определение отдельных слов, и, когда вы имеете дело с контекстом музыки, вы не можете ожидать, что слова имеют то же самое значение, что и в вашем повседневном словаре, потому что я принимаю во внимание музыкальное искусство. Когда я говорю: «Та песня — это искусство», я не имею в виду «по сравнению с живописью», потому что чувствую, что искусство, включая кино и телевидение, совсем не так священно, как расшифрованная или звуковая информация. Но это — искусство, и я чувствую, что это общество где-то потеряло чувство того, что искусство есть на самом деле. Искусство — это выразительность, в выразительности вам нужна полная свобода, и нашу свободу выражать своё искусство всерьёз поимели… Я не буду невозмутимо и без преувеличений жаловаться тебе! Поубивал бы! Я разделаюсь к чёртовой матери с мачо, садистским, пресыщенным правым крылом, неукоснительно оскорбительными убеждениями, на которые мы в целом должны работать согласно их условиям. До того, как я умру. Многие умрут вместе со мной, и они этого заслужили. Встретимся в аду. Я знаю, что скоро умру. Мне точно нет смысла надолго задерживаться здесь. Знаешь, Мэгги, почему? Хотя бы потому, что я не могу получить тебя обратно. Ты просто скрылась от меня. Решила, будто в своём браке будешь счастливой, но это не совсем так, дорогая. Брак — это слишком сложно, и я думаю, ты уже успела это понять, как я. Но я люблю её и пока готов мириться с многим. Хотя я бы мог быть лучшим мужем… и отцом. Может быть, именно с тобой мне было бы суждено построить лучшую жизнь? А ты всё молчишь. Ты ничуть не лучше всех этих корпоративных крыс, которые так же смотрят мне в глаза, а сами думают, как бы на мне стричь капусту. Ты так же мне смотрела в глаза и врала. А ведь именно ты мне говорила, что я для тебя всё и всегда буду значить для тебя многое. Надеюсь, что счастье быстро разобьётся об быт. Май 1993 Апрель выдался напряжённым месяцем как для Hole, так и для Nirvana. Группа Кортни выпустила «Beautiful Son» — песню, которую она посвятила Курту и на которую поместила его детскую фотографию. Кортни не собиралась засиживаться дома, возиться с пелёнками и присыпками, пропуская всё самое важное в рок-тусовке. Она хотела жить, как и все, считая, что ребёнок ей не помеха и вообще не повод, чтобы всё в жизни поменять. Курт ничего про это не говорил, понимая, что вряд ли остановит жену. Денни же молчал по этому поводу. У Кортни явно был на уме пример Бетти Данлер, которая родила ребёнка примерно в то же самое время, когда появилась на свет Френсис, и не собиралась так же сидеть дома. Впрочем, шумиха вокруг матери Мэгги была куда большей, чем вокруг Кортни. В первом случае всех интересовало, как она справляется и каково ей живётся в браке с Робертом Плантом; во втором случае в прессе сыпались язвительные статейки, пытающиеся поддеть Кортни. Её это жутко выводило из себя, и она ждала поддержки Курта, но он ничего не делал, не зная, как вообще можно умерить пыл Кортни. Тем временем Nirvana отправилась в Сан-Франциско, чтобы сыграть концерт в поддержку жертв изнасилования в Боснии, что беспокоило Криста из-за своего происхождения. Это было первое шоу Nirvana в США за последние шесть месяцев, и они использовали его для представления своего будущего альбома, сыграв восемь из двенадцати песен. Как правило, это приводило к радости, но в остальных случаях Курт медленно закипал, зная, как лейбл относится к будущей пластинке: её ненавидели и считали провальной. Курт всё время отмахивался и не говорил журналистам о всех проблемах, но ему с каждым разом было всё сложнее справляться с приступами злости, какие возникали внутри, когда он натыкался на те или иные трудности. Он взял за манеру писать странные письма Мэгги. Обычно он дублировал странички из своего дневника, всаживал себе в вену героин и делился с ней не понятными для неё мыслями. Он знал, что она не ответит ему, потому что не отправлял письма, да и Мэгги явно была счастлива со своим мужем. Но Курт ждал, когда спадёт весь этот налёт и их отношения покажут истинное нутро. В первое воскресенье мая в центр экстренной помощи поступило сообщение из дома Кобейнов о передозировке наркотиками. Когда на место происшествия прибыла полиция и машина скорой помощи, они обнаружили Курта на диване в гостиной, бормочущего что-то о «Гамлете». По словам офицеров, он страдал от симптомов, связанных с передозировкой наркотика. Всего за несколько минут до прибытия полиции Курт посинел и казался мёртвым. Кортни рассказала полицейским, что Курт был в доме своего друга, где ввёл себе какой-то не известный ей наркотик. Курт приехал домой на машине и, когда Кортни заявила, что он под кайфом, заперся в спальне наверху. Кортни пригрозила вызвать полицию или его семью, и, когда он не ответил, она выполнила вторую угрозу. Кортни дозвонилась до Венди с первой попытки, и мать и сестра Курта немедленно сели в машину и помчались вихрем. — По-моему, каждый наркоман пытается заглушить свои душевные проблемы, — постоянно говорила Мэгги. — У каждого свои трудности. — Курт тогда не мог ей признаться, что увлекается героином. Мэгги бы точно не оценила этого. Почему-то ему казалось, что она сразу же бросит его при первой же возможности, если, не дай бог, наркотики встанут между ними. И, по сути, так оно и оказалось. — Нормальным людям это не надо. — Ты сама говорила, что когда люди раздавлены славой, то их легко заманить в сети иллюзий. — Да, но это сейчас звучит как защита прав наркоманов. — Они тоже люди. — Они слабые. Просто кто-то может с этим расстаться, а кто-то нет. Мама смогла оставить всё это. Видно, у неё была веская причина. — Вероятно, да. Курт думал, что Мэгги будет иначе смотреть на него, если узнает о наркотиках. Он был просто уверен, что она всё это вообще не поймёт. И, смотря ей в глаза, врал, а она такая глупая — просто верила ему, потому что у неё был не очень большой выбор. Он мог бы ей предложить последовать за тьмой, как Кортни, но это явно было не в характере Мэгги. Маргарет Данлер была хорошей девочкой во всех смыслах этого слова. Она вряд ли бы смогла принять его тьму; скорее всего, его тьма её бы разрушила. Но с другой стороны, Курт верил, что она может спасти его от того состояния, в котором он находился сейчас. Нет, он не винил во всём Кортни — она делала всё, что могла, — но иногда он ощущал, как Кортни давит на него, загоняя туда, где бы он не хотел оказаться. После трёх часов в клинике Курт был готов отправиться домой. Передозировка стала обычным явлением для Курта, частью игры, и это безумие стало нормальным состоянием. Как отмечалось в полицейском отчёте, Кортни рассказала офицерам большую, более печальную правду об этом эпизоде. Подобный инцидент уже случался ранее с потерпевшим Кобейном. Наркотик теперь был частью повседневной жизни Курта, а иногда — её центром, особенно когда у него не было дел с группой, а Кортни и Френсис не было дома. Он всаживал в вену героин в комнате под лестницей. Или же с лёгкостью находил в городе таких же торчков, как и он сам. Курт понимал, что летит вниз, но он совсем не собирался отказываться от всего этого. Ему нравилась тьма — и он стал дружен с ней. — Мэгги, чёрт тебя подери, ответь мне, — прошептал он, слыша гудки. Он отыскал её новый номер, пусть Денни всё это совершенно не нравилось. — Да? — но это явно был не голос Мэгги, а кого-то другого. — Я хочу, чтобы ты позвала Мэгги. — Кто её спрашивает? — Он начал догадываться, что это подружка Мэгги. Как её там звали? Курт не мог вспомнить. — Друг из Сиэтла. — А! Это опять ты! — воскликнула девушка — Она замужем, зачем ты звонишь сюда? — Хочу с ней поговорить. — Курт не особо надеялся, что ему удастся достучаться до подружки Мэгги, но всё же хотел сохранять в себе хоть немного веры. — Я не думаю, что это хорошая идея, — попыталась осадить его девушка. — Советую тебе сюда не звонить, если не хочешь проблем на свою голову. — Слушай!.. Как тебя там зовут… — пробормотал Курт. — Кармен! Лучше забудь дорогу в этот дом. И к Мэгги тоже! — Она бросила трубку. Курт понимал, что Мэгги не замыкалась в прошлом. Он же давно уже запутался во всём и не знал, что ему делать дальше. Он боялся не увидеть больше Мэгги, но при этом всегда пренебрежительно говорил о ней. Он не хотел терять Кортни, но понимал, как она уже успела его достать. Он не мог оставить Френсис, но постоянно думал о своей возможной жизни с Мэгги. Курт хотел её украсть у этого испанца, но вряд ли она поехала бы с ним. Мэгги Данлер, кажется, основательно зарылась в своей английской глуши. Или уэльской. Курт не особо разбирался в географических особенностях. В любом случае Мэгги посчитала необходимым исчезнуть из его жизни. Хотя на самом деле Курт слабо в это верил.

***

Как-то стало тихо везде. С того времени, как Бетти и Роберт уехали, забрав с собой Френни, вся суета куда-то пропала. Мэгги первые дни приспосабливалась к этой тишине, отвыкая от всех поездок в Дженнингс. Теперь с ними жила Кармен, и с ней хотя бы было не так скучно жить в Миддлмейе. Хосе постоянно пропадал в баре, поэтому они с Кармен зависали в огороде Мэгги, правда, в этом они обе мало что смыслили. Кармен несколько поправилась и перестала быть капризной, да и вообще она понимала: раз Чарли нет рядом, то ей придётся страдать в одиночестве. Она сама была из такой семьи, когда кого-то постоянно не было рядом. Но всё равно немного было страшно. Кармен не хотела привязывать к себе Чарли, требуя сидеть у своей ноги. Он не мог отказываться от работы; пусть и сейчас приходилось играть у её отца, сейчас их успех был связан. Сама Мэгги как-то даже заскучала. Не то чтобы всё дело было в семейной жизни: она была такой же, как и до свадьбы. Между ней и Хосе вообще ничего не изменилось, не считая того факта, что теперь Мэгги Данлер превратилась в Мэгги Морена. Они всё так же продолжали осторожно ремонтировать дом, старясь не докучать Кармен. Она всё так же изучала семейный архив и историю, чтобы написать свой первый роман, хотя Мэгги уже теряла уверенность в том, что она вообще станет потом писать. Мэгги переживала какое-то странное для себя время и пока не смогла объяснить, что именно с ней творится. — Сегодня можно собрать шпинат для ужина, — сказала Мэгги, пролистывая стопку газет. — Как всегда одно и тоже. Им всем явно доставляет удовольствие унижать Бетти за то, что она геройски не похоронила себя рядом с Фредди. — Я вообще не понимаю смысла конфликта. — Кармен убрала волосы с лица. — По мне так это всё даже не стоит внимания. Она давно уже бросила его, а то, что она не хочет сниматься во всех документальных фильмах… Мне кажется, её выбор надо уважать. — Да, но люди не хотят это понимать. — Мэгги вздохнула и кинула всю эту жёлтую прессу в мусорку. Ей в доме это вообще не нужно. — Что ты так психуешь? Мне кажется, даже сама Бетти не переживает по этому поводу или просто старается это не показывать. — Кармен отложила альбом и карандаши. — Что вообще с тобой происходит? С тех пор как Бетти с папой уехали, ты стала как на иголках. — Иногда я боюсь оставаться одна, — призналась она. — Выпей лавандового чая — говорят, очень помогает. — Кармен! — Мэгги посмотрела на подругу. — Ну, что — Кармен? Ты всегда была именно такой: чуть мир твой рядом рушится — сразу же начинаешь так себя вести. — Я не буду глотать таблетки, — зачем-то выпалила она. — Я в этом и не сомневаюсь. — Кармен сложила руки на животе, обнимая его нежно и бережно, словно так защищая своего ещё не родившегося ребёнка. — Звучит так, словно ты мне не веришь, — Мэгги надулась. — Я просто знаю тебя слишком хорошо, и я не понимаю, что вообще сейчас у тебя на уме. — Да ничего у меня нет на уме! — вспылила Мэгги. — Ты опять общаешься с ним? — Мэгги уже переставала спокойно слушать нападки Кармен. Её можно было понять: она проявляла так беспокойство и заботу. Но Мэгги не хотела, чтобы все к ней лезли с ненужными расспросами и выяснениями отношений. — С ним — это с кем? — Мэгги решила сделать вид, что она ничего сейчас не понимает, но Кармен вообще трудно обмануть. Она никогда не теряет бдительности. — Ты знаешь с кем. — Нет, я не общаюсь с ним. — Ты не врёшь мне? — Кармен Джейн Джонс Плант, если ты будешь меня донимать, то я лично отвезу тебя к твоей матери, и пусть она занимается тобой. — Не хочешь сдержать слово, данное моему отцу? — просила Кармен. — Я тогда пожалуюсь твоему мужу. — Жалуйся. Мэгги понимала, что Кармен сейчас не в том положении, чтобы с ней долго препираться, но знала, что она просто так этого не оставит. Мэгги боялась почему-то спросить совета у Бетти, думала, что та в своей суете просто не поймет её. Мэгги не хотелось причинять боль Хосе, но он и сам не мог с ней поговорить обо всём. Она верила, что всё же её меланхолия закончится и пройдёт её странное состояние, но пока Мэгги не могла толком выразить то, что с ней творилось. Она смогла два года держать на поводке всех своих демонов, но в итоге они сорвались со всех цепей. Всего лишь пара событий, таких крошечных и совсем не значительных, — и её сорвало в тьму. Мэгги пыталась с этим бороться, ходила к психиатру, найдя одну молодую даму с весьма радикальными методами лечения в Саттон-Колфилде. Ей стало чуть лучше, но, как сказала Даниэла, многое изменится, когда у неё появится свой ребёнок. Взяв его на руки, она сможет просто погрузиться во все заботы, перестав думать о том, что порой мешает ей спать. Но Мэгги было страшно. С одной стороны, она хотела ребёнка, но с другой стороны, у неё уже было много причин думать, что это дело непростое и всё не так радужно, как рисуют многие молодые мамочки. Всё же в их обществе не принято было жаловаться на проблемы с детьми и мужем. Можно было думать, будто её семья будет такой же крепкой и надёжной, как у Бетти с Робертом, но Мэгги понимала, что к этому придётся долго идти. Даже Бетти не захотела в этот раз путешествовать в туре с Робертом, решив встречаться с ним пару раз в неделю. Говорили, она устала от ревности, да и надо было отдыхать друг от друга. Но Мэгги знала: у людей должны быть друзья, коллеги, никакого нельзя было привязывать к своей ноге. И она позволила Хосе делать то, что он хотел. — Что с тобой? — Хосе поднял её лицо, заглядывая в глава. — Всё в порядке, — но всё же у неё было паршивое настроение. — А то мне тут Кармен наговорила всего разного. — Хосе затаил дыхание. — Ничего не случилось. — Мэгги защищалась, надеясь, что он от неё отстанет. Хосе был не дураком, да и Роберт успел ему всё рассказать. Тот говорил всё тихо, чтобы никто не узнал, при этом в его голосе слышалась сухая ярость. Роберт искал того, кто возьмёт его искорку гнева и разожжёт сильнее. Хосе, конечно, догадывался, что всегда скрывалось за словами Мэгги, но никогда не мог представить, что дела обстоят именно так. Он рассказал, как однажды выяснял отношения с Энтони, и сейчас не собирался больше этого делать. — Ты же не оставишь это? — Роберт, ты сам не стал бить морду Фредди за то, как он поступал с Бетти. — Я бил ему морду. Правда, тогда я не знал, что Бетти в меня влюблена. — Я не варвар. — Тогда отогрей Мэгги. — Я буду стараться. — Не будешь — потеряешь её. В их доме стало слишком много лаванды. Кажется, всё уже пропахло ею. Мэгги так успокаивалась, а для Кармен было просто полезно. Хосе и не возражал, чтобы именно так Мэгги прогоняла свои тревоги; ему хотелось ей помочь, но она постоянно отправляла его в бар, чтобы тот занимался там делами. Их брак начался с чего-то совершенного плохого, и, казалось бы, слова Курта Кобейна въелись в них как пиявки, но они были уверены, что всё наладится. Если верить примеру Бетти и Роберта, то можно вместе пережить самое страшное, главное — просто верить друг в друга. Лавандово-голубой, тили-дили, Лавандово-зелёный, Если я король, тили-дили, То ты — королева: Кто тебе это сказал, тили-дили, Кто тебе это сказал? Это было моё сердце, тили-дили, Что сказало мне это. Вызови своих мужчин, тили-дили, Настрой их на работу: Некоторых с плугом, тили-дили, Некоторых — с вилами. Некоторых убирать сено, тили-дили, Некоторых — косить кукурузу, Пока ты и я, тили-дили, Будем в тепле. Лавандово-зелёный, тили-дили, Лавандово-голубой, Если ты меня любишь, тили-дили, Я буду любить тебя. Пусть птицы поют, тили-дили, А ягнята играют, Мы будем в безопасности, тили-дили, От греха подальше. Я люблю танцевать, тили-дили, Я люблю петь. Если я королева, тили-дили, Ты будешь моим королём. Кто мне это сказал, тили-дили, Кто мне это сказал? Я себе сказала, тили-дили, Я себе сказала. — Почему ты вспомнила про эту песенку? — позади неё стояла Кармен. — Не знаю. — Она поднялась с колен. В саду у Мэгги росло немного лаванды. Ей нравился её запах, и к тому же у неё были такие красивые и милые цветы. Удивительно, что в несколько суровом климате росла лаванда. — Вспомнилось, как мы это делали с тобой в детстве. — Да, — выдохнула она. — Помню, как чуть ли не на второй день нашего знакомства мы с тобой нашли сухую траву в мешочках. Мама всегда складывала её в одежду. — Со мной всё в порядке. — Мэгги взяла за руку подругу. — Я мало в это верю. Всё же папа мне сказал, чтобы я за тобой присмотрела. Он переживает. — Кармен прищурилась, прикрывая ладонью глаза. — Странно, но он сказал мне то же самое. — Очевидно, он хочет, чтобы, несмотря на то, что у каждой из нас своя семья, мы всё так же продолжали заботиться друг о друге. — Я завтра поеду к маме… — начала Кармен. — Я поеду с тобой. Мне надо перестать тут себя хоронить. — Всё верно делаешь. Мэгги натянуто улыбнулась. Она слабо верила, что дальше всё будет гладко, но её посетило какое-то странное чувство прошлой ночью, и оставалось лишь ждать, чтобы укрепиться в своей догадке. Она сжала руку Кармен, подумав, что в их семье всё запутается ещё больше. Ну, ладно. Это не самое важное, главное, что они все будут счастливы.