About a Girl

Грустная девушка, Неопределённость — это словно момент, когда широко открываешь глаза в темноте, потом с трудом закрываешь, потом открываешь, и тебя ослепляют сверкающие серебряные точки, возникшие от давления на роговицы глаза. Ты косишься, крутишься, сосредотачиваешься, потом снова ты ослеплён, но ты хотя бы так или иначе видел свет. Возможно, свет хранился в углублениях, или удерживался в радужной оболочке, или прилипал к кончикам всех нервов и вен. Затем твои глаза снова закрываются, и перед веками появляется искусственный свет — наверное, просто лампочка или паяльная лампа! Боже, он горячий! Мои ресницы и брови скручиваются и плавятся, распространяя отвратительнейший запах горелых волос, и через Красную Прозрачность света в моих веках крупным планом я вижу движение Кровяных Клеток, двигающихся, когда я перемещаю взгляд туда-сюда, словно снимая документальный фильм про амёбу и планктон, похожий на желе, прозрачные живые формы развития человека. Они должны быть маленькими; я не могу их чувствовать, хотя мои глаза должны иметь способность видеть вещи отчетливее, чем я ожидаю. Это похоже на микроскоп, но это больше не имеет значения, потому что они сейчас воспламеняют меня; да, я уверен в этом, я горю, чёрт возьми! Я не хочу неопределённости. Но вся моя жизнь похожа на неё. Тут всё просто. Я вечно в каком-то подвешенном состоянии, скатаюсь по всему свету, как конченный идиот. Я просто хочу творить музыку, но не хочу вертеться в этой машине шоу-бизнеса, которая перемалывает всех и вся. Я всё же хочу свободы, а пока её отсутствие сдавливает мне грудь. Как ты там? Я давно ничего толком о тебе не слышал. Ты, наверное, совсем зарылась в своей деревне, утонула в чужих заботах. Брак оказался совсем не тем, что ты думала? Мэгги, выйди уже на связь. Я просто хочу с тобой поговорить. Хотя бы чуть-чуть. Просто услышать твой голос. Рождество 1993 — Маги! — Френ, держа в маленьких ручках розового плюшевого мишку, кинулась к Мэгги. — Это папа подарил. В свои почти полтора года Френни уже очень хорошо говорила. Она немного умела щебетать на испанском и итальянском, нахватавшись разных забавных слов у Фло. Она была смышлёным ребёнком, быстро всему учась, пусть её речь и не была чистой и совершенной, но чем больше времени проходило, тем сильнее проявлялось то, что у неё пытливый ум. А ещё всё больше и больше она становилась похожа на Роберта. — Детка, будь осторожна. — Энн подхватила внучку. — Видишь же, что у Мэгги ребёночек в животе. Нельзя быть такой резкой. — Ничего, всё хорошо, — и Мэгги словила недовольный взгляд Энн. Мол, нельзя быть такой беспечной. Этот ребёночек постоянно доставлял ей беспокойство. Он должен был появиться через два месяца, но Мэгги мечтала как можно быстрее отделаться от этого, потому что в последнее время раздулась, как шар, а её руки и ноги опухли, отчего она не могла носить кольца, а обувь пришлось покупать новую. А ещё она перестала влезать в одежду, и это при том, что она старалась соблюдать хоть какую-то диету и немного заниматься спортом, но у неё не получалось быть такой дисциплинированной, как Бетти. Она уже боялась, что потом не сможет сбросить лишний вес и будет таким же посмешищем, как Сара Фергюсон. Кармен получилось не набрать много лишних фунтов и быстро привести себя в форму, но Мэгги уже была ни в чём не уверена. — Я не мешаю. — Френни посмотрела на бабушку. — Я хочу показать мишку. Мэгги на это рассмеялась, продолжая читать книгу. Наверное, если бы Роберт так не чаял души во Френни, то вряд ли разрешил бы вскрыть подарки сегодня, потому что в их семье, благодаря Бетти, все это делали на следующий день. Роберт вообще баловал дочь и ещё Санни, потому что она была первой внучкой, но поскольку та ещё была совсем крохой, то она не умела вить верёвки из Роберта. — Пойдем лучше проверим, что там делает Кармен. Френни четко знала, что Кармен — её старшая сестра, пусть и была уже взрослой тёткой, и что Санни — племянница. Френни знала и то, что Логан с Джесси были её братьями, а Мэгги — сестрой, даже знала, почему они все друг другу как бы наполовину родственники. Френни быстро просекла, кто кому приходится в семье, но тут скорее больше была заслуга Фло, которая постоянно объясняла, кто её родственники. — Кармен — твоя сестра. — Она уже тётя. — Она родилась, когда твоему папе было примерно столько же сколько и Мэгги. — У неё другая мама, — отвечала Френн. — Всё верно. — А у Мэгги другой папа? — Да, — не скрывала Фло. — А кто? — Мне трудно это объяснить. — У меня три папы, — всегда встревала в разговор Мэгги. — Один меня родил, другой воспитал, третьего я звала папой с двух лет. — Как все сложно… — Френни всегда на эту фразу закрывала глаза и все смеялись. — Я запуталась. Есть же ещё Джесси и Логан… — Ну, они твои братья. — У них разные мамы. — Так и есть. У Логана мама — Морин, а у Джесси — Ширли. — Не люблю Ширли. Как всё сложно! Difficile! Но всё равно Френн была такой милой. Конечно, в её возрасте вряд ли так просто можно разобраться в хитросплетениях их семьи. Но ничего, пройдёт время, и она во всём разберётся сама, потому что задавать неудобные вопросы она уже начала. К Мэгги подошёл Хосе, она подняла к нему лицо, и он поцеловал её в губы. От него пахло сидром и, кажется, малиной. Мэгги улыбнулась, ощущая себя счастливой. Она отложила в сторону книгу, касаясь Хосе. Она знала, что он идеальный муж. Просто знала это. Мэгги смотрела на Роберта и понимала, что её Хосе такой же заботливый и такой же внимательный. А ещё он умел быть обходительным. С ним она не знала забот, да и не хотела думать с ним о насущных вещах, потому что он был для неё каменной стеной, за которой так хорошо было прятаться. — Там твоя матушка костерит Роберта. — Хосе сел на диван. — Что опять он натворил? — Да вроде бы ничего. Но всё равно ему прилетело. Кажется, за Джимми. Я только слышал, что он хочет с ним работать. — А! — протянула Мэгги. — Я знаю, в чём проблема. Больная мозоль Роберта — прошлое. И стоит его сейчас пустить чуть-чуть в жизнь, как Бетти сразу же начинала бояться, что её муж потеряет себя. Наверное, зря она так переживает, но Бетти знала Роберта очень хорошо. И всё это не просто так. Но буря быстро утихнет, это все знали: уж очень хорошо Роберт научился за столько лет умасливать Бетти. — Я тут подумал, что мы могли бы весной поехать в Испанию. Мама отказалась приезжать. — Я её понимаю. Мы друг друга не понимаем. — Мэгги вздохнула. — Она должна знать внучку. Я представляю, какого это: сама не знала ни бабушку, ни дедушку. Кроме Энн и Роберта-старшего, у меня никого не было. — Ну, как… была ещё Белла и Виктор. — Это другое. — Она положила руку на живот. — Только крещение будет здесь. Так будет правильнее. — Давай договоримся, что Беллу крестим в католической вере, а следующего ребёнка — в протестантской, — предложил Хосе. — Белла — первенец, поэтому выбор за тобой, — согласилась она. — Так у нас будет больше одного ребёнка? — Я хотел бы трех. — Их взгляды встретились. — Мне бы хватило именно столько. — Не знаю… С моей дурной наследственностью лучше вообще так далеко не смотреть в будущее. — Мэгги поджала губу. — Давай сразу же договоримся, что если потом перестанет получаться, то не будем мучиться по этому поводу. — Хосе посмотрел на неё. — Да. — Она потянулась к нему, чтобы поцеловать в губы. Мэгги думала об этом в последнее время, её волновало это, потому что ей казалось, будто она повторит печальную судьбу Беллы. Холли всегда её утешала и напоминала, что у Френни было двое детей и могло быть ещё, если бы она не была столь ветреной и непостоянной. Но Мэгги грызло некоторое чувство вины: она видела, как Хосе скучает по дому, как он всё чаще стал вспоминать о детстве, брате и сестре, и ей казалось, что он немного жалеет обо всём. Кармен постоянно утешала её, говоря, что, когда мужчины знают о своём предстоящем отцовстве, они становятся чувствительными. Они так борются со своим грузом ответственности, что неожиданно упал на них. Хосе улыбнулся, делая глоток виски. Он явно снова погрузился в свои мысли, куда Мэгги не могла войти. Она понимала, что порой они слишком разные, но не боялась, будто это различие сможет разрушить их. Он сжал её руку, а потом встал и пошёл к Роберту, который спустился со второго этажа. — Эти женщины! — услышала Мэгги. — Никогда их не поймёшь. Сначала она говорит, что поймёт всё, а потом говорит, что с ней надо тоже посовещаться. — А что случилось? — Ну, у тебя, наверное, семейная жизнь не на вулкане? — Нет, — ответил Хосе. — Всё верно. У тебя жена спокойная, как слон. Мэгги всегда такая была. А вот моя жена — настоящая кошка. — Роберт похлопал по плечу Хосе. — У пантеры тоже может родиться кроткая лань. — Это всё грузинская кровь… — Может быть, не грузинская, а французская. Виктор всегда говорил, что Мэгги пошла характером в Диану, кроме пары черт, что достались от Френни Икасы, — возразил Роберт. — Ладно, пошли за Чарли и выпьем хорошенько. Логан, ты с нами? Логану было уже почти пятнадцать лет, и у него ломался голос, а ещё у него появился жгучий интерес к девчонкам, который Роберт зачем-то всегда подогревал. Они всё больше и больше могли проводить вместе время, беря с собой Чарли и Хосе, потому что им было, что обсудить. Они бродили по пивным барам, ходили на футбол и каждый раз ворчали про то, что жены их будут явно недовольны, хотя все к этому нормально относились. Мэгги снова взялась за книгу. Она всё думала, что ребёнок поможет заполнить ей ту пустоту, что была у неё в душе уже много лет, но всё же ошиблась: не ребёнок помог ей это сделать, а работа. Именно детский театр помог ей отвлечься от всего. Сейчас она уже работала с подростками, что было немного сложнее, но ей нравилось достигать, казалось бы, не решаемых задач, и процесс начал сдвигаться с мёртвой точки. Не зря она так много читала странных книг про подростков, что ищут себя. Они уже не были в диком восторге от Nirvana, им больше нравился брит-поп и группы-конкуренты Курта Кобейна. Кажется, модная волна быстро схлынула, так же быстро, как и неожиданно пришла. Впрочем, этого стоило ожидать. Подростки были забавными, ведь их уже увлекали совсем другие вещи, какие Мэгги не совсем понимала, но и мир сильно изменился с тех пор, как ей самой было тринадцать лет. Работа помогала отвлекаться от всего, а самое главное — позволила принять все перемены, что творились с ней. Мэгги так увлеклась, что не заметила, как стала писать роман и совсем забросила дом, но Хосе взял часть забот на себя. Он предпочитал бывать в своём баре днём, чтобы проверить, как идут дела, а потом бросал всех, чтобы оказаться дома. Он видел, как Мэгги стало тяжело справляться, поэтому решил нанять ей помощницу. Миссис Бенсон жила на соседней ферме, её дети уже давно выросли и разлетелись по городам, привозя внуков лишь пару раз в год, поэтому она сразу стала заботиться о Мэгги, как бабушка. Они быстро нашли общий язык, а миссис Бенсон приняла то, что Мэгги живёт в своём мире. Она откинулась на спинку дивана, закрыв глаза, не слыша, как к ней кто-то подошёл. Мэгги расслабилась, думая о том, как следует прописать сцену в романе. — Как ты себя чувствуешь? — Она открыла глаза. Бетти стояла рядом, облокотившись на спинку дивана. — Неплохо. — А я всегда говорила, что тут нужна дисциплина. — Она улыбнулась. — Так, ладно, пошли, поможешь мне с Морин. — У тебя есть ещё Ширли, — простонала Мэгги. — Если я окажусь на кухне с двумя сёстрами Уилсон, то я точно убью одну из них. И это будет не Морин — с ней мне просто нечего уже делить. — Неприятное наследие прошлого мужа, — пошутила Мэгги. — Надо было брать неженатого. — Мне другой и не нужен был никогда. Я хотела женатого с самого начала. — Бетти протянула ей руку. — Пойдём. Давай, движение — жизнь. — Ты, наверное, и в семьдесят будешь делать шпагат. — Я тебя могу научить его делать и сейчас. Знаешь, полезно для родов. — Нет уж. — Мэгги поднялась с дивана, последовав за матерью. — Я не ходок на такие приключения. Она всегда хотела быть такой же суетливой, как Бетти, но никак не получалось. Всё же они были разными, и, наверное, это было замечательно. В любом случае надо наслаждаться последними спокойными днями, ведь после появления ребёнка придётся поменять в повседневной жизни всё.

***

Каждый член семьи нашёл в доме свой уголок. Северный дворик превратился в детскую площадку Френсис, дополненную игровым комплексом. Коллекция чайных чашек Кортни выставлялась на всеобщее обозрение на кухне, в то время как ассортимент её нижнего белья заполнял целый шкаф в спальне. Подвал стал хранилищем всех золотых дисков Курта, их просто сложили в кучу. В нише на первом этаже стоял полностью одетый манекен, похожий на какого-то странного стража, выглядевшего как труп. Курт не любил больших пространств, и его любимой частью дома стал чулан рядом с хозяйской спальней, где он играл на гитаре. А ещё именно там он принимал наркотики, и все знали про это. В музыкальных кругах тоже многие слышали про это, и особенно отпетые наркоши вроде Дэйва Гаана тоже хотели такой же чулан, где можно было бы принимать в одиночестве. Никто над тобой не стоит, не читает нотации и вообще не достаёт своими глупыми вопросами. Вскоре Курт нашёл и другие укрытия. У него был месячный перерыв перед туром в Европу, и он, казалось, принял осознанное решение провести как можно больше времени, принимая наркотики вместе со своим другом Диланом. Их отношения были сильнее, чем взаимные пристрастия: Курт искренне любил Дилана и был ему ближе, чем любой другой друг, кроме Джесси Рида. Дилан также был одним из немногих друзей Курта, которых радушно принимали в доме на Лейк-Вашингтон: Кортни не могла запретить ему это, поскольку, когда она иногда срывалась, Дилан был её главным наркодилером. Были забавные моменты, когда Дилан служил курьером и для мужа, и для жены. Курт звонил ему в поисках наркотиков, в то время как на проводе ждала Кортни в поисках интоксикантов для себя, и каждый просил его не говорить об этом другому супругу. Они оба друг другу врали, надевали и снимали маски, когда им это было удобно. В общем, они давно перестали быть теми, кем были в самом начале своего пути, потихоньку начав превращаться в тех, кого они осуждали. Но они этого не замечали или предпочитали не видеть. — Кто она — та девчонка? — Дилан ткнул в портрет Мэгги, лежавший на полу. Курт снова стал рисовать, правда, лишь иногда и чаще всего какие-то тёмные картины. Изредка он пытался вспомнить, как она выглядела, какие именно черты лица привлекли его. Курт силился, мучился, страдал, боялся, ничего не понимал и снова возвращался мыслями к Мэгги. В последнее время ему казалось, что она — единственная, кто понял бы его, принял всё, что происходит в его жизни. Но потом он осекался, понимая, что если бы она хотела, то нашла бы способ, как с ним общаться. Мэгги бы сама позвонила, как делала это в первое время. — А, это так… — Наверное, ты часто думаешь о ней. — Только Кортни не говори и не показывай. — Ты ей изменяешь? — Нет, — отрезал Курт. — Я лишь думаю о ней. — Ладно, можешь не говорить. Курт и не хотел говорить, решив, что это принадлежит только ему. Да, Мэгги Данлер и светлые воспоминания о ней были только его. Он часто вспоминал, как они говорили о многом, как они спорили порой. Они так были непохожи во многом. Почему-то Курт всегда воспринимал её историю как свою, но, как оказалось, это было совсем не так. Они с Мэгги были париями, совершенно разными людьми, но она зацепила его, и он думал о ней постоянно. В последнее время Мэгги занимала всё его мысленное пространство, особенно после принятия наркотиков. Он пытался позвонить ей в Рождество, но догадывался, что её нет дома. Он был уверен, что в этот день она находилась в доме своего отчима, в этом сонном царстве среди всей его семейки. Он хотел её найти и потом. И вот кто-то снял трубку. — Мэгги… — начал он жалобно. — Зачем ты снова звонишь мне? — строго спросила она. — Думаю о тебе. — Прекрасно, но меня нет в твоей жизни. Ты сам это решил. — Её слова были лишены всякого сочувствия. — Мэгги… Я не хотел тебя ранить тогда. — Нет, ты ткнул меня в то, что я родилась с серебряной ложкой во рту, что я сосала её и буду всегда сосать. Ты ткнул меня в то, что я из чёртового рода Данлеров и Икаса. Да, по сути, я — чёртова дворянка, я не чета твоей Кортни. Но ты так и не понял, что, имея с детства подарки, внимание и прочие привилегии, я так и осталась той самой маленькой Мэгги с нищей квартиры на Теккерей-стрит. Не звони мне больше. — Скажешь всё своему Хосе? — Нет, потому что я беременна и не хочу волноваться, переживать, бояться. Понятно тебе? — Мэгги… — Так бывает, не ты один можешь заводить детей. — Ты слишком молода. А как же твои книги? — Моя мама родила меня в двадцать лет, а потом стала звездой. У меня всё впереди. Почему ты не хочешь, чтобы я была счастлива? — Потому что ты несчастлива. — Я больше не хочу слушать этот бред. Мы уезжаем в Аллен-Холл на слёт Данлеров. Чтобы когда я вернулась домой, ты навсегда забыл мой номер телефона. Тебе понятно? — Мэгги… — Тебе понятно? — Я не хочу тебя терять. — Поздно уже. И она бросила трубку. Курт был обескуражен. Когда Дэйв занёс сплетню, что Мэгги могла быть беременна, то он точно знал, что это. Она ждала ребёнка от своего мужа, а значит, ни он, Курт, ни она не могли оставить своих супругов. Курт ощущал, как мучительно вокруг его шеи стягивалась удавка. Он не знал, чем ему дышать. Не знал, что вообще дальше делать. Он проклинал этого Хосе, который не умел пользоваться презервативами, сделав ребёнка Мэгги. Она была так молода, чтобы обременять себя подобными вещами. Курт ещё больше впал в депрессию, основательно связавшись с наркотиками. Чем ближе был тур в Европу, тем больше он ощущал уныние. Всё шло не так, как он задумал. Всё вообще давно вышло из-под контроля. Осталось только надеяться, что чертов 1994 принесёт ему больше удачи. А ещё пусть у этого Хосе не будет ребёнка: им с Мэгги он просто не нужен.