About a Girl

Грустная девушка, 1993 год незаметно пришел и ушел. Помимо окончания записи, которой мы действительно гордимся, всё же получая втык от людей, заявляющих о коммерческом самоубийстве до его выпуска, я должен сказать, да, 1993 был самым плодотворным годом. Френсис — дочка-наследница, ангелоподобная радость, помогла больше, чем она сможет когда-нибудь себе представить. Она помогла нам успокоиться. Я заработал приблизительно пять миллионов долларов в прошлом году. Помимо записи пластинки, которой мы действительно гордимся и получаем втык от людей, которые ее не слышали, я должен сказать, да, это был плодотворный год. Я хочу, чтобы все изменилось в моей жизни, но пока вижу, как все изменилось вокруг. Музыка стала другой. Шоу-бизнес стал еще больше болотом. Мои друзья все больше сидят на героине. А девушка, с которой я когда-то встречался убила движение, каким я восхищался, и теперь она всем рассказывает, что трахалась со мной и зарабатывает на этом. Все изменилось вокруг. Наверное, в худшую сторону. И ты решила родить ребенка от другого. Но мне хочется получится новость, что у тебя нет этого ребенка. Да, я желаю тебе плохое, но я освобождаю тебя от ошибок. Март 1994 Хосе приехал в больницу днем, когда палату заливал солнечный свет, а по всем углам стояли цветы в пластиковых вазах. Медсестры, поэтому поводу ругались, а Мэгги молчала, она не могла остановить поток подарков. Она была первой из Данлеров, правнуков Виктора, у кого появился ребенок, поэтому все слали ей цветы. Тело жутко болело, и она натянуто улыбалась, когда Хосе с ней разговаривал. Он целовал ее руки, говорил всякие разные слова, а Мэгги думала лишь только о том, чтобы от нее отстали. Роды были не простыми и выматывающими, Мэгги даже зарекалась, что никогда больше не будет иметь детей. Но сейчас будучи на обезболивающих, ее злость и некоторое раздражение было притупленными. Если бы девять месяцев назад ей сказали, что все будет именно так, то она бы никогда не решилась на такой подвиг. Она была морально истерзана за последние сутки, и повода радоваться, у нее совсем не было. Наверное, стоит занести в календарь 3 марта, как самый ужасный день своей жизни, и почему вообще женщины с придыханием говорят про это? Они просто ненормальные, раз так романтизируют роды, говоря всем девушкам, что это прекрасно. Хотя Мэгги понимала, что, скорее всего, послезавтра ей станет легче и она отпустит себя. Но то что описывала Бетти она не испытала, когда взяла ребенка на руки. Ни облегчения, ни радости, ни всепоглощающей любви. Тетя Холли сразу же принялась говорить про то, что девочка вообще не похожа ни на Данлеров, ни Роже (это была девичья фамилия Дианы). — Мэгги… — Она просто устала, — в палату пришла медсестра. Рыжеволосая толстушка улыбнулась. — Все женщины во время родов проклинают своих мужей и зарекаются больше никогда иметь детей, а в первые сутки выжатые как лимон. Детка, все хорошо. У тебя такая девочка красивая получилась: уже смуглая и черноволосая. Совсем не английская роза. — У нее папа испанец, — устало ответила Мэгги. — И дед грузин, — отозвался Хосе. — Интересно мама такой же была, — Мэгги устало прикрыла глаза. — Нет, — девушка посмотрела на приборы. — Тут до сих пор помнят, как она рожала. Все еще подумали, что так не бывает. Но я всегда говорила, что отличные танцовщицы гибкие во всех местах и в том самом тоже. — Ладно я приеду завтра. Хорошо? — Хосе встал. — Ты ее уже видел? — Кого? — он посмотрел на Мэгги. — Беллу. — Видел. Такое совершенство. Я благодарен тебе, — он легко поцеловал ее в лоб и оставил. Мэгги устало закрыла глаза. Она ничего не хотела. Вот Кармен на следующий день после родов была совсем другой, а Мэгги почему-то была уверена, что ее накроет депрессия, о которой женщинам было непринято говорить. Нельзя жаловаться на то, что ты не хочешь быть матерью. — Доктор Данлер сказала, что ребенка принесут завтра. Сегодня вам надо отдыхать. — Я буду ужасной матерью, — выдохнула Мэгги. — Вот еще какие глупости. Ребенка и правда принесли утром на кормление. Мэгги взяла на руки младенца, испытывая страх. Она умела держать детей на руках. У мамы была Френни, а у Кармен — Санни. Но сейчас она испытывала какую-то неловкость, словно могла причинить боль своему ребенку. Медсестра все поправляла ей руки, показывала, как следует сделать правильно, и когда ребенок взял напряженный сосок в рот, то Мэгги ощутила облегчение. Испытывала ли она приливы счастья или любви? Мэгги пока не могла с этим определиться и понять, что именно у нее на душе и сердце. Она смотрела на сморщенное личико девочки, пытаясь угадать черты лица, понять, какие именно гены она переняла. У Беллы действительно ничего не было от Данлеров или Роже. Она и мало была похожа на Икасу. Скорее на Морену или Баланчина. Мэгги видела его фотографии в разных книгах по искусству, в молодости он был очень красивым и статным, понятно откуда у него было столько жен. Не стоит, конечно горевать, что от Данлеров у Беллы не было ровным счетом ничего, но Мэгги хотелось, чтобы хоть кто-то был похож на Бетти. — Ты что такая грустная? — спросил Роберт на следующий день. — Она просто устала, — Бетти села на узкую койку рядом с Мэгги, поправляя ее спутанные волосы. — Это вы мужчины думаете, что это так просто. Сами в процессе пять минут участвуете. — Ну, не пять минут, — сразу стал отбиваться Роберт. Мэгги чувствовала, что между Бетти и Робертом какое-то напряжение. Очевидно, что между ними не все так гладко складывалось, и они вероятно были сейчас в легкой ссоре. Наверное, все дело было в том, чем сейчас занимался Роберт. — Вы, что опять поссорились? — спросила Мэгги. — Нет, просто иногда бывает твоя мать невыносимой, — пожаловался Роберт. — Это все видно кризис среднего возраста. — Да, иди ты к черту, — отмахнулась Бетти. — Просто тебе не понять, что чувствует женщина во время родов. Так что лучше молчи. — То есть я ничего вообще не понимаю? — Нет, не понимаешь, — цокнула Бетти, стрельнув взглядом в сторону Роберта. — Некоторое время вообще думаешь, что больше никогда не будешь заниматься сексом. Я вот после рождения Мэгги на это не могла решится больше года. — Я все думаю, что не справлюсь дома, — в голосе Мэгги было слышно некое отчаяние. Еще чуть-чуть и она расплачется. — Я думаю, что буду ужасной матерью. — Вы можете с Хосе пожить у нас, — предложил Роберт. — Если тебе будет так проще. — Нет, Робби. Мэгги должна полагаться на себя, потому что это ее ребенок, а не мой или твой. Я тебе родила ребенка, вот и воспитывай его теперь, а внуки — это совсем другое. Как говорила Диана: внуки — это не новые дети. Кармен справляется сама в Бате. Морин приезжает иногда. — Не сама, а с Карен, — поправил Роберт, напоминая на то, что Чарли ли решил, что няня им в дом не помешает. — Я не могу отдать тебе Фло, — Мэгги недовольно посмотрела на мать. — Но думаю, что миссис Бенсон тебе поможет с радостью. — Мама… — простонала Мэгги. — Я знаю, что ты чувствуешь. Только я была тогда одна. И мне кроме Эбони больше не на кого было полагаться. Я была без денег и перспектив. У тебя есть муж и семья, и это самое важное. Ты справишься, а мы поможем тебе. Я знаю, что тебя берут сомнения, но со временем это уйдет. Как вы решила все же назвать? — Мы же говорили еще давно. Белла Роза. — Весьма поэтично, — отозвался Роберт. — Почему-то мне казалось, что ты передумаешь. И решишься на Беллу Сонсолес. Слова Бетти не сразу привели ее в чувства. Мэгги слушала внимательно все, что говорили ей медсестры, особенно как ухаживать за ребенком, но ее все равно брал страх. Она боялась не стать идеальной матерью, сделать какую-то не простительную ошибку, и все станут ее осуждать. Мэгги впадала в некое уныние, когда оставалась одна, а на людях старалась быть счастливой. Это замечала лишь Кармен, потому что она сама проходила через муки материнства, и так же все перемены ее пугали. Ответственность — весьма тяжелый груз, с которым не все могут справится. Очевидно им с Кармен было тяжело. Морин лишь только смеялась над ними. — Когда я тебя родила, то твой отец уехал и не вылезал из своих туров, да записей несколько лет подряд, и Питер Грант всегда виновато говорил, что деньги надо зарабатывать здесь и сейчас. А я была одна, потому что у меня не было другого пути. В это время твой отец развлекался с девками, которые все растилась перед ним, гулял и пил, а я зашивалась между тобой и домом. — Мой муж тоже постоянно уезжает из-за папы, — надулась Кармен. — Но, а у Мэгги муж дома. И вообще чего вы обе ноете? Бетти же права, что у вас все по-другому. Так что ничего тут ныть и страдать. Ни одна из вас не занята мыслями, где найти денег для детского питания, и что делать, если дома прорвет трубу. Наверное, им женщинам из суровых семидесятых трудно было понять, что именно сейчас чувствуют их дочери. Мэгги погрузилась в рутину, и если бы не миссис Бенсон, то она точно сошла с ума. Белла была беспокойным ребенком: плохо спала и постоянно требовала внимания. У Мэгги не оставалось времени на книгу и школу. Она забросила все домашние дела, и ей было стыдно за то, что она ничего не успевает. Первые две недели были очень тяжелыми. Да, иногда приезжала Бетти, но у нее был у самой маленький ребенок. Кармен тоже не забывала о ней, и тогда они вместе страдали со своими дочерьми. Морин за все это время навестила Мэгги три раза, но иногда казалось, что она одна посреди бушующего море и помощи нет никакой. Хосе… Да, он старался быть нужным. Он не закрывался до забот, не перекладывал ни на чьи плечи, как это часто делают горе-папашки. Он старался взять часть ее забот на себя, и она была благодарна ему за это. Все началось налаживаться, когда они с Хосе собрались в Испанию. Белла была такой крошкой, и для нее перелет был бы невыносимым, и Мэгги начала за нее боятся. Именно тогда в ней проснулся материнский инстинкт. Так неожиданно ее накрыло это чувство, и ей больше не хотелось расставаться с этим прекрасным чувством. Этой любовью, которая наполняла ее душу. Она брала на руки маленькую дочку, чувствуя, как перестала глубоко внутри себя ощущать пустоту, с которой она жила последние годы после выпускного. Ей стало намного легче и самое важное ее перестали посещать воспоминания. Мэгги отдала всю себя материнству, ведь это то, что давало ей возможность оторваться от земли, как бы странно все это не звучало. Это была любовь, которую так сложно сравнить с чем-то другим, и ради этой любви хотелось жить, творить и двигаться дальше.

***

Курт поселился в номере «541» в римском пятизвездочном отеле «Excelsior». Кортни и Френсис должны были приехать позже вечером. В течение дня Курт исследовал город, посещая достопримечательности, но в основном собирая реквизит для того, что он представлял себе как романтическое воссоединение. Они с Кортни не виделись двадцать шесть дней и это был самый длинный перерыв в их отношениях. Она приехала к нему, усталая, и как всегда сиявшая в лучах своей славы. У Кортни вышел альбом, она давала интервью, где принимала таблетки прямо во время беседы, объясняя тем, что так прописал ее врач. Кортни устала и жутко хотела спать, а у Курта была какая-то странная жажда заняться сексом. Она отказала ему, и ей было нисколько не жаль, что он обиделся. В шесть утра она проснулась и обнаружила Курта на полу, бледного, как привидение, из его ноздри шла кровь. Он был полностью одет, в коричневом вельветовом пальто, а в правой руке держал пачку наличных в тысячу долларов. Кортни видела Курта на грани смерти от передозировки наркотика более дюжины раз, но это была не передозировка. Вместо этого она обнаружила трехстраничную записку, зажатую в его холодном левом кулаке. Когда Курт сел писать предсмертную записку, думал о Шекспире и Принце датском. Двумя месяцами ранее, во время попытки избавиться от наркотической зависимости, врач предупредил, что нужно сделать выбор: продолжать принимать наркотики, что в конечном счете приведет к смерти, или стать трезвенником. От этого решения зависело его дальнейшее существование. Он решил умереть, потому что ему казалось: Кортни больше его не любит и изменяет ему с Билли Корганом, к которому она всегда неровно дышала, а еще он устал от бремени славы. Ну, и Мэгги… он любил ее, а она просто растоптала его. Сломала за эти несколько лет. Обнаружив безжизненное тело Курта, Кортни позвонила администратору, и его срочно доставили в больницу. Он принял шестьдесят таблеток размером с аспирин. Эффекта от таблеток было достаточно, чтобы он оказался слишком близко к смерти. И все же после промывания желудка у Курта появился слабый пульс, хотя он и был в коме. Врачи сказали Кортни, что это дело случая: он может восстановиться без последствий; у него может быть повреждение мозга; или он может умереть. Позже в тот же день CNN прервал трансляцию, чтобы объявить, что Курт умер от передозировки. Но это была наглая ложь. Спустя несколько дней Курт все же вернулся домой. Они с Кортни снова ссорились из-за наркотиков. Он ее ревновал и бесился, что она не дала ему закончить то, что он начал. Его мать слезно звонила ему, и просила подумать. Венди боролась с раком груди, и она не хотела такой молодой уходить из жизни. Она хотела, чтобы и ее сын подумал об этом. Самому же Курту была невыносима, что он переживет еще один развод. Теперь уже свой. — Может быть, это самое лучше решение проблемы, — сказал ему Крист, когда они говорили по телефону. Но Курт была невыносима эта мысль. На него и давил тот факт, что все хотели, чтобы он выступал на «Lollapalooza», ведь это сулило много денег и могло бы стать такой прекрасной рекламой для группы. Курт чувствовал, что предложение было неподходящим. Он не хотел выступать в фестивальной обстановке, да и вовсе не хотел гастролировать. Кортни считала, что он должен заработать эти деньги, утверждая, что Nirvana нуждается в карьерном росте. Кортни надеялась, что ситуация в Риме напугает Курта так же, как он напугал ее. Настолько его беспечное злоупотребление встревожило ее. Кортни решила установить железное правило, которое, как она надеялась, сохранит Курта и ее саму трезвыми: она настаивала на том, что в доме нельзя принимать наркотики. Реакция Курта была простой и типичной: он покинул свой особняк и поселился в мотеле на захудалой Аврора-авеню. На протяжении худших периодов своей зависимости он часто скрывался в этих мрачных местах, в большинстве случаев даже не потрудившись зарегистрироваться под вымышленным именем. Он принимал наркотики и звонил Мэгги, но каждый раз попадал не туда. Память стала его подводить, или же она не жила сейчас на своей чертовой ферме. Или вообще она была в Лондоне? Курт вообще ничего толком не знал. Однажды он все же напал на ее след. Наверное, набрал верный номер. — Мэгс… Мне очень плохо. — Ты сам во всем виноват, — ответила она. — Ради любви можно бросить все. Ради любви хочется жить дальше. — Ты не понимаешь… Я тебя люблю. — Нет, ты любишь то, что у тебя никогда не будет. Ему показалось, что в ее доме плачет ребенок, и тогда ему стало плохо. Этот ребенок все же появился на свет? Так скоро? Он думал, что когда звонил ей на Рождество, то этот ребенок появится через полгода не раньше. Когда она успела? — У тебя в доме младенец? Это твоя сестра? — Моей сестре уже полтора года. Это мой ребенок плачет. И мне пора к нему. — Твой ребенок?.. — голос Курта дрогнул. — Да, мой. — Мэгги… — Нет, Курт. Отныне нас ничего не связывает. Что-то изменилось в нем после Рима. Крист задумался, не повредила ли кома на самом деле его мозг. Курт настолько сильно изменился, что порой казался другим человеком. Новость то, что Мэгги родила ребенка задела его очень сильно, и не давала покоя. Решение Курта отменить тур, отказаться от Lollapalooza и от репетиций окончательно подтвердило то, что Крист и Дэйв подозревали уже давно. Группа распалась, пусть и никто об этом не говорил вслух. Но все было уже понятно без слов. Почему-то еще хотелось верить, что это не правда. К третьей неделе марта, подобно своему любимому Гамлету в пятом акте, Курт стал другим человеком и пребывал в безумии, которое никак не утихало. Наркотики в сочетании с тем, что многие вокруг него описывали как пожизненную недиагностированную депрессию, окутали его безумием. Даже наркотик предал его в итоге. Курт говорил, что он больше не был таким эффективным болеутоляющим. Его желудок все еще болел. Менеджеры Кортни и Курта решили заставить его лечитьсяж, все понимали, что в лучшем случае это безнадежная попытка, с небольшим шансом изменить его, в худшем — он просто умрет. Он уже побывал в полудюжине наркологических лечебниц, и ни одна из них не помогла больше, чем на несколько недель. Он набрал Мэгги после продолжительной ссоры с Кристом, когда выскочил из машины и пошел в мгле, искать утешение. Найдя несколько монет, он закинул их в автомат, надеясь услышать снова голос Мэгги. Она должна было быть дома. — Да, — услышал он ее голос. — Поговори со мной. — Это опять ты! — резко сказала она. — Ты снова стараешься выбить меня из моей жизни. — Я никогда ничего не делал тебе плохого. — Ты меня заставлял думать, будто ты меня любишь, — продолжила она. — Курт Кобейн, ты просто смешон. Если ты думаешь, что ты сможешь мне заменить Хосе, то ты ошибаешься. — Не променяешь его на меня… — это прозвучало очень грустно. — Да, — согласилась она. — Ты был моей первой любовью, но людям свойственно меняться. — Мне очень плохо сейчас, — пожаловался Курт. — Только ты сам можешь себя вытащить из этого дерьма. Для того, чтобы хотелось жить дальше, нужно понять для чего ты существуешь, и если это перевесит, то у тебя есть будущее. — Ты не могла сказать что-то другое? — Нет. Я уезжаю в Испанию. Прости меня. Она повесила трубку, и мучительные гудки стали ударяться прямо об сердце Курта. Она его не любила. И Кортни его больше не любила. Он никому сейчас не нужен.