About a Girl

Придурок, что покончил с собой, Не знаю, зачем я взялась за это. Ты бы сказал, что от скуки, но это не совсем так. Мне точно не скучно. Знаешь, почему? Потому что я выбрала жизнь. Я делала тоже, что и ты. Глотала таблетки, чтобы добиться своих целей. Конечно, я не хотела умирать. Это точно не входило тогда в мои планы. Ты же выбрал путь наименьшего сопротивления, как тебе это казалось. Собачья чушь. Сильные люди, никогда так не делают. Особенно лучшие отцы и мужья. Думаешь, Френсис будет хорошо жить с матерью-наркоманкой? Да, ты бросил дочь, и если ее мать не сопьется, то считай ей все же повезло, но сколько душевных травм у нее будет? Ты вообще хоть раз задумывался над этим? Ты просто эгоист, и при этом ты считал меня такой. Но нет… Ты просто не справился со славой, ты как и Мэрлин Монро, хотел ее, а когда получил, то не знал что с ней делать. Это все ваша мелочная тщеславная душонка довела вас до такого финала. Не умение оценивать свои желания и стремления с той ценой, которую придется за них заплатить. И твоя тяга к наркотикам просто объясняется тем, что ты никогда не умел с этим справляться и не понимал как. Ты даже не был таким же шаманом, как Джим Моррисон, который пусть и прожигал свою жизнь и говорил о смерти, но был чертовым гением. Ты просто струсил, что слава твоя тускнеет, а твоя смерть снова вернет все на прежние места. В общем как это цинично. Ты ничуть не лучше той прессы и медиамагнатов, с которыми пытался бороться. Ты поступил так же как они в таких ситуациях. Они выбирают социальное забвение, а когда надо вытаскивают тебя на свет божий, чтобы заработать на ностальгии тех, кто был молод в те дни, когда звезда была на пике популярности, и с тобой у них связано столько воспоминаний и событий. Ничего личного — только бизнес. В общем…. Я не знаю, для чего это делаю. Но мне надо выговорится. Просто сказать все то, что порой бушует в моей душе. Но я счастлива, ты всегда меня не понимал. И не принимал простого факта — мне хорошо и в уэльской глуши. Май 1994 Несмотря на разные слухи, в покойнике можно было легко узнать Курта Кобейна, хотя сама картина была ужасной. Сотни осколков от пули раздробили голову и обезобразили его. Полиция сняла отпечатки пальцев с тела, и они совпали с теми, что уже имелись в деле о домашнем насилии. Хотя более поздний анализ ружья показал, что все же нет четких отпечатков снятых с ружья, потому что его пришлось вынимать из руки Курта после того, как наступило трупное окоченение. Но разве безутешным фанатов это объяснишь? У некоторых до сих пор крутилась мысль в голове, что он все же живой, просто в его доме нашли бомжа. Датой смерти было названо 5 апреля. По всей вероятности, пока производились поиски в главном доме, Курт уже лежал мертвым в оранжерее. Он все сделал так, чтобы его нашли не сразу, чтобы это выглядело романтично или же просто не хотелось сразу же беспокоить других. Кто знает? Теперь уже никто это не узнает. При вскрытии в крови Курта были обнаружены наркотики. Их уровень был настолько высок, что даже Курт, печально известный своей пагубной привычкой, скорее всего, не прожил бы намного дольше, чем потребовалось для того, чтобы выстрелить из пистолета. Он совершил ловкий трюк, который был весьма примечателен, хотя и имел сходство с действиями его дяди Берла, который выстрелил в голову и живот, и его прадеда Джеймса Ирвинга, что всадил нож в живот, а затем вскрытие раны: Курту удалось убить себя дважды, используя два одинаково смертельных метода. Глупая смерть. Он даже не стал ждать, когда смертельная доза наркотика подействует. Все могло окончится романтичней. Хотя… В знаменитый и печальный клуб «27» Курт уже попал. В основном все его участники умерли случайно. Так получилось. Мэгги помнила, что рассказывала Бетти про уход Джима Моррисона, какие ощущения были тогда у нее в душе. Случайная смерть. Джим не собирался умирать. Хендрикс тоже явно думал жить дальше. Да и печальная Дженис Джоплин. Или Брайан Джонс не думал, что утонет в бассейне. Один Курт Кобейн пустил себе пуля в лоб. Кортни настояла на том, чтобы полиция отдала ей испачканное кровью вельветовое пальто Курта, которое она носила. Когда полицейские наконец покинули территорию и в качестве свидетеля выступал только охранник, она прошла по последнему маршруту Курта. Вошла в оранжерею, которую еще предстояло очистить, и погрузила руки в его кровь. Стоя на коленях на полу, она молилась, выла и причитала, подняв к небу окровавленные руки, и кричала: «Почему?». Кортни нашла небольшой обломок черепа Курта с волосами. Она вымыла этот ужасный сувенир с шампунем. А потом начала заглушать свою боль наркотиками. Другого способа она совсем не знала. В тот вечер она надела несколько слоев одежды Курта, потому что она все еще пахла им. Приехала Венди, и мать с невесткой спали в одной постели, прижавшись друг к другу. — Чтобы делала ты, если бы умер Роберт? — Мэгги прищурилась, смотря на мать. — Уж точно бы не выла. Есть те, за кого я ответственна. Диана всегда говорила, что женщина должна обо всех заботится, а не ныть и выть. Я уже прошла через потери, но это не значит, что внутри меня будет свет. Вот и Мэгги так же думала. Она понимала, что если от нее уйдет Хосе, или не дай бог его не станет, то она, скорее всего, не станет ныть и выть, а уж тем более пускаться во все тяжкие. Не таким она была человеком все же. Но Кортни сразу же выбрала самый жуткий путь — жалость к себе. В день похорон, чтобы утешить Кортни, начали приходить друзья, и многие приносили наркотики, которые она глотала без разбора. В период наркомании в сочетании со своим горем она была настоящей катастрофой. Репортеры звонили каждые пять минут, и, хотя Кортни была не в лучшей форме, она иногда отвечала на звонки, но задавала вопросы, а не отвечала на них: — Почему Курт сделал это? Где он провел эту последнюю неделю? Как и многие убитые горем любовники, она сосредоточилась на мельчайших деталях, чтобы избежать чувства потери. Она провела два часа на телефоне, разговаривая с прессой, явно купаясь в лучах своей минутной славы. Хотя так себе достижение — вдова Курта Кобейна. Когда Кортни получила урну с прахом Курта, она узнала, что на последок он звонил в Англию. Она была зла на мужа за то, что он совершил свой последний звонок этой английской девчонке. Кортни решила выяснить отношения с Мэгги. — Зачем он тебе звонил? — Кто вы? — потребовала Мэгги. — Ты знаешь, кто я. — Я в праве повесить трубку, если вы будете и дальше говорить со мной в подобном тоне, — ответила она. — Ты чертова сука! Перед тем как выпустить себе пулю в лоб, он звонил тебе. — Ничего не знаю, — Мэгги и правда ничего не знала. — Ты нагло врешь! — Бесишься с того, что перед смертью он вспомнил обо мне? — Мэгги явно пыталась сыпать соль на ее больную рану. — Ты сама виновата в этом. — Только попадись мне на пути. — Меня твои угрозы не берут, — Мэгги повесила трубку. Кортни была зла на Мэгги. Ее ненависть была такой сильной, что она готова была найти киллера, чтобы убрать соперницу. В наркотическом дурмане Кортни успокоилась и решила, что она все же вдова Курта Кобейна, а Мэгги Данлер, или кто она там, для него никто.

***

Хосе остановился позади Мэгги. Она выключила компьютер, откладывая в сторону все книги. В последнее время она чувствовала, как недовольна собой. Вернее своей работой. Вот так резко ей перестало нравится то, что она пишет. В этом не было ничего такого смертельного, но все же стоило задуматься, почему так происходило. Мэгги думала, будто все дело взросление. Она менялась сама, и взгляды на жизнь тоже претерпевали перемены. Ловя себя на подобной мысли, она решила пока писать короткие рассказы, а потом публиковать их в литературных журналах. Это была бы отличная разминка, ведь мало кто мог в двадцать года сказать, что стал автором бестселлера. Некоторые вещи все же всегда приходят с опытом. Она помнила встречу с Энтони. Они столкнулись в Лондоне, когда они с Хосе ненадолго вернулись в столицу. Здесь были дела, и они решили побыть в шумном городе, купить кое-что для дома, встретиться с друзьями, с некоторыми они уже давно не виделись. Всем было интересно, на кого был похож их ребенок. Странно, но их ровесники не очень-то и стремились заводить детей и семью, многие терялись в праздничной жизни Лондона, работе или вообще искали себя. Это они с Хосе были какими-то домашними, больше почему-то думая об семье и уюте, не желая растрачивать себя на лишнюю суету. — Привет, — Энтони неловко начал оглядываться по сторонам, явно в поисках Хосе. Он бросил взгляд на розовую коляску, где спокойно спала Белла. — Давно родила? — В марте, — просто сказала Мэгги. По ней трудно было сказать, что она умудрилась набрать вес во время родов, а потом на ее коже появились растяжки. Как-то за несколько недель лишний вес ушел сам. Кожа пришла в норму, ведь Мэгги научилась у Бетти — забота о себе выражается во многих вещах в том числе и в красивых баночках с приятными запахами и названиями. Да, сейчас Мэгги все еще носила свободную одежду, словно стеснялась того, что теперь не такая худая как раньше, но это привело ее к единственной мысли — может быть, мама все же права и нужно себя изнурять тренировками и прочими вещами. Молодость — вещь уходящая, а красота все же — труд. — Хорошо выглядишь, — отметил Хосе. — Да, — согласилась она. — Как дела? — Энтони мялся и не знал, что сказать. — Дашь мне телефонные номера редакторов, хочу публиковать рассказы. Я еще не готова морально писать книги, — она прикусила губу, поправляя спадающую лямку сумки с плеча. — Хорошо. — Даже не спрашиваешь почему? — она хотела его уколоть. — Слушай… Я и сам тебе говорил, что скоро это не случится. Тебе надо искать свой стиль, свое «я», пробовать себя, чтобы читатель знал, что открывает твои книги. — У меня этого нет? — она сжала ручку коляски. — Есть, но мало выраженное. — Ладно я поняла, — она посмотрела на свои туфли на платформе. — Мэгс, я знаю, что сделал тебе больно… — Давай, не будем об этом, — она поняла, про что он хочет с ней поговорить. — Я только недавно рассталась с этими мыслями. Не хочу вообще думать об этом. С тех пор, как она призналась в этом Бетти и Роберту, то ей стало намного лучше. В ней больше не жил прежний страх, и тьма начала медленно рассеиваться, словно это случилось очень давно. — Да, но… Я не должен был так тогда поступать. Ты мне всегда нравилась, а я ревновал тебя… — Слушай, я всегда понимала, что в ту ночь случилось, но не могла это признать. Мне было тяжело ощутить в себе подобную мысль, принять тот факт, что ты сделал со мной тогда. Возможно, я сама дала повод так поступать со мной. Я не знаю… В любом случае… — Твой Хосе уже пару раз вмазал мне. А еще я встречался как-то с твоим отчимом. — Он мне не отчим. Он мне отец, — возразила Мэгги. Кем бы на самом деле не был ей Роберт, но все же стоило признать простую мысль: он был и правда ей как отец все эти годы. Фредди она звала так лишь из некоторой жалости, где-то на очень глубинном уровне она чувствовала: ему нужна семья, но не знает как ее создать. Мэгги помогала создавать фикцию, при этом запутывая отношения Бетти и Фредди еще больше. Как бы она не относилась к Фредди, или он к ней, но многих фактов уже не отменить. Именно Роберт научил ее многом, и именно он был всегда рядом, когда было так трудно. — Да с ним… Сказал, что именно благодаря твоей милости, я на свободе. — Чтобы не сказал Роберт, но это его личное дело, я же выбрала молчание по многим причинам. — Что ж, я пришлю тебе в Роуз-Хаус номера редакторов, — Энтони снова глянул на коляску с ребенком. — Дам тебе совет, если хочешь быстро получить известность, то используй фамилию матери. — Зачем мне наживаться на Данлерах? Когда в стране полно универмагов с нашей фамилией. Как говорил дед, но Данлеров в этом мире не так уж и много. Моренов знают только в Мадриде в определенных кругах. — Я просто дал тебе совет. Будешь Мэгги Морена, то значит будешь пробивать себе сама путь. — Я этого и хочу. — Хорошего тебе дня. — Спасибо за помощь. — Это самое малое, что я могу сделать для тебя сейчас, — Энтони слабо улыбнулся. Но Мэгги не видела в нем искреннего раскаяния. — Я не жду от тебя раскаяния, — просто ответила она. — Мне это уже не нужно. — Мэгги… — Энтони замялся, явно не зная, что сказать. Он понимал, что она его раскусила, а еще щека от удара Хосе болела, пусть и синяк давно уже прошел. Но всех острее Энтони пережил тягостный разговор с Робертом. Он был готов убить его, но был не тем человеком, кто вообще способен на все это. Самое худшее в писательстве — это страх провести всю жизнь за клавиатурой компьютера. Чтобы в свой смертный час человек понял, что прожил не реальную, а бумажную, воображаемую жизнь, а единственные приключения — вымышленные, и пока мир воевал и целовался, ты сидел в темной комнате и зарабатывал деньги. Мэгги не хотела в этом замыкаться, но и полностью раствориться в доме и пеленках она тоже не собиралась. Ей надо было говорить с самой собой хотя бы на бумаге. — Ты все? — голос Хосе отвлек ее от размышлений. — Да, думаю, что через дней пять отправлю редактору. Даже и не знаю: это вряд ли опубликуют. — Откуда такие сомнения в себе? — спросил Хосе. — Я не уверена, что мне вообще хватает опыта для того, чтобы показывать людям свои творения. В шестнадцать все казалось совсем по-другому. Я строила далеко идущие планы. — Милая, мы все с годами остываем к собственным планам и мечтам, — утешил он ее. — Думаю, это неуверенность. Это всегда жило во мне, — Мэгги накрыла ладонью руку Хосе, проводя пальцем по его по обручальному кольцу. Странно это, Роберт не носил кольцо, предпочитая те, что было в его шкатулке. Бетти же носила лишь только обручальное почти каждый день, не смотря на то, что оно было такое несколько вычурное. Кармен все же любила свое кольцо, а Чарли ничего не находил в том, чтобы все окружающие знали — он женат. И они с Хосе продолжили это. Они все же были старомодны в отличии от своих родителей, но они и предпочитали совсем иную жизнь. — Ничего потом это уйдет, — он наклонился к ней, целуя в лоб. — Хочешь чаю с мятой? — Да, — выдохнула она. — Как у тебя дела в баре? — Все хорошо. Теперь, когда весь процесс отлажен, я могу больше заниматься семьей. Это думаю самое важное. — Конечно, — она улыбнулась. — Хосе… Он остановился на пороге кабинета. Мэгги собиралась с мыслями, не зная, как верно все это ему преподнести. — Я готова к тому, чтобы мы вернулись к прежней жизни, — намекнула она. — Я же сказал тебе, что я не из тех мужчин, кто предает своих женщин, когда она нуждается в поддержке и понимании. — Я хочу, чтобы ты про это знал, — он ничего не это не ответил, и пошел на кухню. Семья убивает страсть? Так говорят только потенциальные самоубийцы, готовые при первых трудностях убить в себе и страсть, и желание, и сочувствие и себя заодно. Когда Фло переживала, что Бетти динамит Роберт слишком долго, и он скоро пойдет себе любовницу. Мэгги теперь понимала Бетти. Сложно снова обрести себя, а еще понять, что пусть твое тело изменилось, но все же в нем еще не мертвы желания. Вот и сейчас Мэгги чувствовала, как все так же испытывает те же чувства к Хосе, и не только духовные, но и плотские. Глупо все же отрицать очевидное, делая вид, что теперь вся ее жизнь теперь сосредоточена на ребенке. Люди так неохотно признают эротическую сторону любви, бегут от нее, стараясь делать вид, что любовь — это лишь букеты и держание за ручки. А ведь секс не унижает настоящую любовь, наоборот — становится одним из ее проявлений. Мэгги всегда поражало это электрическое поле высокого напряжения — осязаемое, мерцающее, — возникающее вдруг между мужчиной и женщиной, которые даже не знакомы, без видимых причин, просто так, всего-навсего потому, что они друг другу понравились и изо всех сил стараются себя не выдать. Это был такой знакомый жест, словно шаги в темноте. Именно так мужчина понимал, что женщина будет принадлежать ему, ловя волны, что исходили от нее. Они так и познакомились в холе дома Беллы. Мэгги стояла в полумраке у лестницы, вглядываясь в силуэты гостей. — У Беллы новая служанка? — сказала тогда Пенни, взглянув на Мэгги, одетую в простое серое платье. — Нет, я ее правнучка, — ответила она. — Правнучка? — Пенни, словно не смогла поверить. — Да. Я дочка Беллы Данлер. — Внучка значит Френни. — Да, — выдохнула Мэгги. Они с Хосе встретились взглядами. В полумраке они ощущали себя, словно голыми, но явно чувствовали, как между ними промелькнуло то самое электричество, отдающие мыслью в голове, неминуемо они должны принадлежать друг другу. — Не обращай не нее внимание. Она та еще язва, — сказал Хосе. — Хосе Морена. — Мэгги Данлер, — представилась она. — Ты очень похожа на Беллу. — Конечно, я же ее правнучка, — ответила она. — Так кто же твоя мать? — спросил он, словно кося под дурака. — «Я говорю это луне, кричи об этом звездам в небе. Видеть тебя всегда напоминает мне, что у меня есть секрет, который я храню. Я держу это внутри себя, я смотрю на расстоянии», — напела Мэгги. — Ладно я знал, кто твоя мать. — Прям так сразу? — Да. — Ты не знаешь, кто мой отец тогда, — она прищурилась. В полумраке его плохо было видно, но Мэгги ощущала, что это ее мужчина. — Не знаю, — он засмеялся. — Ну ту сложная история. Мой настоящий отец танцовщик. Я сама выбрала в два года отца, и это был Фредди Меркьюри, но на деле меня воспитал Роберт Плант. — Так кто из них все же отец? Я же должен знать, у кого просить потом благословение? — Так серьезно? — она спустилась с лестницы. — Поверь мне, я на тебе женюсь, а ты мне родишь двух детей, — его голос звучал серьезно. — Тогда поедешь со мной в Англию. Роберт там живет, — она подошла к нему. — Заметано. Странно… Но с тех пор прошло столько времени, и только теперь Мэгги понимала, что именно тогда ее не зря так прошибло. Теперь нужно вернуться в ту жизнь, которая так всегда ее вдохновляла. Мэгги пошла в спальню, решив, что для уверенности ей стоит готовиться не к супружеской ночи, а первому свиданию. Она улыбнулась, смотря на свое отражение, подумав, что черт с этими рассказами. Лучше к успеху идти маленькими шагами.