About a Girl

Я ещё не определилась, как отношусь к корриде и вообще ко многим другим вещам. С одной стороны, я понимаю о чём говорят испанцы. С другой стороны, есть здравое зерно в словах зоозащитников. С третьей стороны, я знаю, что такое ферма, и что делают с животными, когда их нужно убить ради мяса. Для меня нет ничего дикого в том, что всегда было с людьми. Наверное, я переболела всеми этим модными идеями ещё в юности. Теперь я смотрю на жизнь трезвыми глазами. — Я лучше буду голой, чем буду носить мех… Для меня столь странное заявление в мире, где уже давно начала приходить дикость, когда страусиные перья стояли почти как целое состояние, а наш бедный парламент даже издал закон, запрещая их использовать в одежде и прическах. Давно уже такого нет. Я тут подумала, что мир заполонили бедняки, которые неожиданно стали богачами. Они пронесли в свою обычную жизнь всё то, что им прививали с детства. У их родителей не было денег на настоящие драгоценные камни или меха, не было возможности купить фарфор. В общем они так и живут с установкой: «Зачем платить больше?». Ну, в чём-то они правы. Но лишь в чём-то. Искусственное никогда не заменит настоящее. Ты, наверное, не согласишься со мной. Конечно, ты не согласишься. Сказал бы, что я родилась с серебряной ложкой во рту и подобной Флер Форсайт не знала никогда отказов. Но это не совсем так. Моя мама была аристократкой. Она выросла в той среде, где настоящее имело действительно некую значимость. Не будем забывать этот факт. С детства ее учили правильному, пусть и кому-то покажется устаревшему, поэтому, начав зарабатывать, она сразу же устремилась окружать себя вещами, какими наполняли её жизнь ранее. Дорогими духами, косметикой, украшениями, мехами, мебелью и так далее. Фредди был таким же. Он любил кошек, но при этом трезво относился к мясу. Я знаю какой добрый Роберт. Но он сам избрал свою жизнь на ферме. Он сам решил растить овец, брить их, потом продавать мясо. Он сказал, что только не понимает убийство животных ради забавы или его бессмысленный и массовый акт. В общем, я не заболела этим всем, потому что вокруг меня нормальные люди. Мои многие одноклассницы тоже страдают этим, вечно борются за чьи-то права, словно мы не достигли этого ранее. Мир меняется, но не от того, что кто-то активно придумает себе новую шизу. Я спросила у мужа, что он думает по этому поводу. Он испанец, и для него коррида — это всё. Я знаю, что ты был одержим идеей, будто этот мир можно ещё изменить. Только беда в том, что ты пустил себе пулю в лоб, написав ранее несколько песен, а мир снова начал возвращаться к чему-то такому, что ты так презирал. Но, может быть, есть какая-то польза в том, что ты стал кормом для червей. Хотя постой! Твоя жена положила твой прах в урну. Тебе было двадцать семь лет, а ты так и не повзрослел. Большой ребёнок думающий, что всё ещё можно исправить. Ты справедливо мог бы мне кинуть упрек: «А вот мол хиппи тоже мечтали». Но они жили совсем в другую эпоху, мы же растеряли эту романтику, и что бы ты мне не сказал, но пути назад нет. Знаешь, многие вещи переосмысливаешь, когда в твою жизнь врывается нечто такое… Просто из ряда вон выходящее. И тогда мир уже не может быть прежним. Ты это не принял, а для меня замужество и рождение дочери стало чем-то важным и ценным. К чему это я? Просто я побывала на той стороне существования. Уже трижды. И ценю каждый миг в жизни. И всё, что меня окружает. Я умею делать это, потому что меня научил Роберт. А ты… Ты считал его разнузданной рок-звездой. Ты ничего о нём не знал и не хотел узнать. Оттолкнув меня в тот день в Роуз-Хаусе, ты потерял всё, и как бы дальше не старался, но пути назад для нас с тобой уже не было. Июнь 1996 Внутри ей было больно. Мэгги чувствовала в себе это. Она старалась улыбаться, показывая всем, будто бы ее это всё не беспокоит. Наверное, ее понимала только Бетти. Понимала, потому что жила долгие годы с таким же ощущением: беспомощностью из-за невозможности родить Роберту ребенка. Впрочем, Мэгги не стоило жаловаться и плакаться. У нее была Белла, а теперь появилась Луна, а то, что Холли сказала про маленькую вероятность родить снова… Наверное, это уже не так важно. У нее уже было две дочери, а сын… Возможно, у нее его итак никогда не будет. Мэгги читала, что это зависит от мужчины, и поэтому если он не может зачинать мальчиков, то ни одна женщина ему в этом вопросе не поможет. Но всё же почему-то это било по самолюбию Мэгги, не смотря на то, что ей хватало забот с Луной и Беллой. Роды были сложные. Мэгги не думала, что всё окончится именно так — преждевременными родами и кесаревым сечением. Луна родилась в апреле за неделю до дня рождения Мэгги, примерно в тоже время что и Кармен. Подруга тоже родила мальчика раньше на три недели, но у нее это прошло хорошо. Они с Чарли решили назвать сына Кэсседи Льюис, к счастью Роберта, что дочь не стала продолжать семейную традицию. Хосе был рад тому, как изменилась сейчас их жизнь. Он взял все заботы на себя, пока Мэгги лежала на софе и старалась справиться со своими мыслями и болями. Луна Эстрелла была чудной малышкой — такой тихой и спокойной, что, казалось, так не может быть. Луна должна была стать протестанткой в отличии от своей старшей сестры, и это был забавный контраст, учитывая её испанские имена. В этот раз они с Хосе не планировали всё заранее. Они не успели придумать имя, не решили вопрос с крещением, не подумали, как Мэгги будет со всем справляться. Они жили, словно одним мигом. Возможно, Мэгги чувствовала себя лучше, если бы дома была мама. Бетти уехала в середине марта, и собиралась вернутся лишь только в июле. Дома был только Роберт и это здорово поддерживало ее в последние недели. Он был занят воспитанием своих детей, а те сели ему на шею, стоило только Бетти перешагнуть порог. Мэгги бы так не смогла: оставить двоих маленьких детей на попечение своего мужа, пусть и очень сильно доверяла Хосе. Возможно, Бетти чуть больше неё любила Роберта, или, может быть, она просто хотела окунутся в прежнюю знакомую жизнь, не испытывая никаких обременений и стеснений, никто не мог найти точного ответа. Роберт теперь пропадал на неделю, проводя ее рядом с женой, наверное, радуясь, что на время он перестает быть супергероем, который следит за двумя дочерьми и целым домом, пускай и ему помогала Фло. Мэгги чувствовала некоторое уныние, наверное, потому что все были заняты своими делами, а ещё Марси наседала на то, чтобы она продолжала писать книгу. Она садилась за компьютер, смотрела ни одну минуту на белое полотно листа программы, а потом закрывала его и шла вниз. Слова иссякли и наступало некое бессилие. Ее больше не увлекала история, маленькая Мадди не могла ее отвлечь от личных переживаний. Марси, конечно, это все бесило, и каждый раз она кидала камень в огород Хосе, но Мэгги знала как отбиваться от ее назойливого внимания — просто перестать отвечать на телефонные звонки. Марси это вряд ли могло бы сразу же остановить, но в Миддлмей она не поехала, боясь столкновения с Хосе. Они друг друга недолюбливали, но не пытались избавится от противника. Мэгги было противно всякое проявление ревности, потому что знала, куда это все может завести и до чего порой вообще доходят люди. Ревность — низкое чувство, порождение страхов и неуверенности в себе. Особенно творческая ревность. — Как ты? — Хосе поправил покрывало. — Сколько времени? — Уже три часа дня, — он слабо улыбнулся. За это время он сильно похудел, казавшись усталым. — Понятно, — она села, понимая, что замкнулась в своих переживаниях, даже не заметив, как Хосе тащит всё на себе. — Мне пора возвращаться к жизни. — Мэгги… — Все хорошо, — она потупила взгляд. — Это эгоизм с моей стороны. Я слишком сильно зациклилась на своих проблемах. И забыла про всех. — Дорогая, я понимаю, — он провел пальцем по её руке. — Хочешь я приготовлю блинчики? — Нет, не нужно. Кто-то приехал? Мэгги соскочила с софы, подбегая к окну. Она надеялась, что это была Кармен, ну или хотя бы Морин, но когда увидела машину Роберта, то расплылась в широкой улыбке. Он взял с собой Таппи и девчонок, как всегда, несколько несуразно одетых. Роберт неплохо справлялся со своими обязанностями, беда была в том, что он слишком много разрешал Френн и Бобби. С одной стороны он был строгим, с другой стороны вовсе нет, и многие уже знали, с какой стороны лучше всего к нему подойти, чтобы добиться своего. Правда лучше всего это знала Бетти. Она каким-то магическим образом могла манипулировать мужем, пусть он и знал про это, но ничего не мог противопоставить. — Мы подумали, что тебе здесь скучно, — она потянулась к Роберту. Он легко поцеловал её в макушку. Теперь Мэгги могла сказать когда именно в ней появилась большая любовь к Роберту. Она боялась ее, словно непредсказуемой бури, потому что Фредди проявлял чувства к ней более сдержано. Ей тогда было два года, и она смотрела на многие семьи, которые по воскресеньям гуляли по Холланд-парк, и понимала, что у нее этого нет. Эбони всегда объяснила это тем, что в жизни не всегда бывает так, что у всех все одинаковое. Но Мэгги всё так же было многое непонятно. И тут появился Роберт. Она помнила, как он пришел к ним домой, и как он говорил с ней. Потом она узнала, что у Роберта есть та самая семья, которая могла устраивать прогулки по воскресеньям в парке. Тогда она еще не понимала, что чужие мужья легко могут быть еще и отцами других детей. И она решила, что Фредди — ее отец. Глупая мысль. Наверное, именно этот странный детский вывод мешал ей любить Роберта так, как он этого заслуживал. Все же было так просто тогда, но почему-то Мэгги сама возводила для себя стены. — Ты как, Кнопка? — он посмотрел в ее темные глаза. — Не знаю, — прошептала она. — Ну, не переживай, все будет хорошо. — Это Хосе тебе сказал… — Нет, я сам решил приехать к тебе, — Роберт сильнее обнял ее. — Думаю, что сама ты с этим не справишься. — Предлагаешь мне походить к психотерапевту? — Думаю, что стоит. Стоило ли? Она сама думала об этом, но почему-то слушала то, что говорят мамашки, с которыми она часто встречалась в городе, а они и то и дело твердили, будто стоит через силу окунутся в материнство, чтобы не думать ни о чем. То есть ей советовали превратиться в наседку. Мэгги не хотела этого, но какое-то время ей казалось, что нормальная практика, если кому-то это помогает. — Я… — Мне Эбони дала телефон очень хорошего врача из Бирмингема. Ты можешь сама позвонить. — Я подумаю, — Мэгги села на диван. — Кнопка, я тебя давно такой не видел. — Давно?.. — Да с тех пор, как ты решила наглотаться таблеток, — от этого напоминания она вздрогнула. Мэгги не любила вспоминать про это. Не любила, потому что считала этот поступок своей самой большой ошибкой. Неужели сейчас всё совсем плохо? Она прикрыла глаза, зная, где находятся ее демоны и как их контролировать. — Я бы точно пошел на такой шаг, если была бы хоть какая-то вероятность, что они будут вместе, — голос Курта просто ворвался в ее мысли. Она рассказала ему про это, когда они близко знали друг друга, но ей казалось, раз она сказала, что любит его и ради него готова преодолеть океан, то почему бы и не открыться ему. Курт все принял на свой счет. Впрочем, он часто делал так. В нем была какая-то болезненная чувствительность ко всему, что касалось его. Он жаждал внимания, но при этом боялся слов окружающих людей. Курт, как и многие, мечтал о несбыточном, но не мог перешагнуть через свои принципы и страхи. — Ты вообще понимаешь, что я натворила? Я помешала счастью своей матери! — Мэгги, она думала только о себе. Нашла себе нового мужика. — Он любовь всей её жизни, — Мэгги надулась. — Это я была эгоисткой, раз думала, будто бы могу вершить чужие судьбы и помогать принимать решения там, где ни надо. Они могли тогда поженится и завести своих детей. Вместо этого жалели меня, словно неразумное дитя. — Ты была маленькой! — Мне было двенадцать. Некоторые в моем возрасте трахаются со всеми подряд и заправски курят марихуану, — резко парировала она. — Почему ты пытаешься вечно со мной поссорится? — Курт потушил окурок в консервной банке. — Каждый раз. — Потому что мы с тобой не сходимся по базовым вещам. Для меня моя семья имеет значение. И кто моя мать, совсем не влияет на отношения с тобой, — Мэгги посмотрела на него, ощущая внутри себя раздражение. — Вообще не понимаю, почему я так могла втрескаться в тебя. — Мэгги… — Я приехала к тебе не смотря на всё. Потому что хотела увидеть. Не смотря на то, что в прошлый раз ты меня обидел, я приехала к тебе. — Но я не просил. — Тогда я уеду и больше не вернусь! — грозно сказала она. По сути так и случилось. Мэгги завертела новая жизнь, и в ней совсем не осталось место для Курта, а потом… Потом неожиданно в её жизни появился Хосе. — Я люблю тебя, не смотря на твою семейку. Но я хочу добиться всего сам, пусть ты для меня и билет в новую жизнь. Мэгги, не усложняй ситуацию. — Да, кто вообще сказал, что ради тебя будет шевелиться Роберт или Бетти! — вспылила она. Мэгги бросила взгляд на Курта, и поняла — он хотел этого, просто боялся в этом признаться. Не хотел, чтобы потом его упрекнули в том, что он сам не верит в свою новую религию — грандж. — А ты бы не стала за меня просить? — Нет, не стала бы. Иногда мы абсолютно не догадываемся за что мы любим нашего партнера. Мы можем говорить и даже думать об объективных и всем понятных вещах: «Ну... у него же пресс кубиками и глаза — огонь! Ну, он заботливый и купил нам билеты на отдых... Он богатый и у него красивая машина». И если ваши якоря настолько просты — это же бинго! Это и есть та самая любовь. Но некоторые вещи устроены иначе. — Скажи мне, почему ты влюбился в маму? — зачем-то спросила она у Роберта, отрываясь от своих воспоминаний, но еще мысленно оставаясь в той ситуации. — Ну, я встретился с ней взглядом, и понял, что это женщина моей мечты. Я влюбился в нее, потому что видел в ней часть себя. Но я не могу сказать тебе, почему так вышло. Просто случилось и все. Почему тебе интересно? — Я все время возвращаюсь к этому. К тому дню, когда я решилась на ту глупость. Я же именно из-за той глупости в итоге стала встречаться с Куртом. Как вообще такой человек мне мог понравится. Я вечно рефлексирию на эту тему. — Оглядываясь назад, я могу сказать, как вообще мог столько лет сохнуть по Ширли, а она просто все эти годы вытирала об меня ноги. Ладно, пойдем пройдемся. Ты совсем тут засиделась. Просто, Кнопка, тот день был точкой «а», а сейчас есть точка «б». Прошло уже столько времени между этими днями, пройден путь, и неважно, что случилось или не случилось. Но я думаю, что тебе одной со всем будет трудно справится, а Хосе, порой, не очень понимает тебя. Он славный малый, но вы сотканы из разной материи. — Это значит, что однажды мы расстанемся? — спросила она, смотря на Роберта. — Не знаю, но в данном случае всё зависит от вас двоих. Отношения — это сложная работа над собой и над тем, что есть между вами. Мэгги поднялась в спальню. Она быстро вытащила новую футболку и джинсы. Ей пора бы отказаться от всего плохого, что было в прошлом. И от Курта в том числе. За прошлый год она написала ему всего лишь один раз, наверное, и правда она стала выздоравливать, но пока еще не была свободна до конца. Роберт прав: с тех пор прошло уже столько дней. Как бы трудно ей не было с этим жить, но она должна научится носить в себе все шрамы. Курт бы сказал, что это совсем не к чему, если трудно жить с болью, то от нее есть способ избавиться. — Довольно эгоистично жить до девяноста лет, если тебе, как Уильяму Берроузу, особо нечего предложить миру. Я определенно так не хочу. Думаю, мне больше подходит стиль Джима Моррисона – ходить по острию, но при этом скромно прожить жизнь поэта рок-н-ролла. А ты могла бы прожить жизнь Берроуза. — Но ты не рок-поэт, Курт, — Мэгги посмотрела на свое отражение, вспоминая эти слова. — И ты не Джимбо. И я не Берроуз. Я просто Мэгги Морена. И это самое важное для меня. Она закрыла дверь шкафа, ощущая, как ей стало чуть лучше. Пора заканчивать с этим. Впервые за долгие недели Мэгги смогла сесть за компьютер и напечатать три страницы романа. Главное — не потерять нить вдохновения.