***
Удар за ударом. Хочется плакать, но ты терпишь. Потому что привыкла терпеть это, зная, что если не станешь — будет только хуже. Синяки останутся на теле, но лишь в местах, скрытых платьем: отец никогда не позволит другим узнать, что таится под маской любящего родителя, желающего дочери самого лучшего. Не то чтобы это был первый раз. И даже не третий, не пятый и не десятый. За каждую провинность, за каждый проступок, неверное слово. Своего рода наказание, и некому вступиться: мать слишком уважает воспитание и общественные нормы, чтобы заботиться о чувствах единственного ребёнка. — Ты знаешь, почему я делаю это? Ты знала, но не хотела отвечать: очередная непокорность исподтишка, потому что восстать прямо в лицо — слишком смело и дерзко, а ты всегда была хорошей девочкой. Терпеть боль ты всегда умела — лучше, чем кто-либо. А потому нечего бояться. — Ты испортила старинные книги, которые были нашим семейным достоянием. Ты знаешь, что он бы легко мог убить тебя, избить до самой смерти, но не станет делать этого только лишь потому, что ты — единственный ребёнок в семье. Весь следующий день ты лежала в постели, отказываясь подниматься на ноги. Тело отзывалось жуткой болью, синяки проступили по рукам и ногам, по животу и на спине — вечером ты рассматривала их перед зеркалом, не имея даже желания плакать. Слёзы ничему не помогут. В тот момент ты задумалась: а в самом ли деле плохо просто выйти замуж и навсегда покинуть извергов, называющих себя родителями? Ты не знала, что тогда Винсент наблюдал за тобой, скрываясь за темнотой большого окна. Злость кипела в нём, бушевала в самом подсознании. Отец бил тебя в те места, где он не смог бы увидеть днём — под одеждой. Как низко. Как подло. И тогда Винсент думал не о твоём обнаженном теле, стоящем возле зеркала так открыто и беззащитно, а о мести, которая обязательно наступит. И будет она всепоглощающей. Утром поместье пребывало в ужасе. В одной из гостевых комнат, которые несколько лет пустовали, горничная нашла истерзанный труп твоего отца. Его внутренности были развешаны по комнате, а кровь пропитала ковёр насквозь. Предсмертный крик и гримаса ужаса застыли на его лице. В тот день ты плакала на коленях у Винсента, не зная, отчего именно текут слезы: от боли или освобождения.***
Ты никогда не любила его. И все же было противно наблюдать, как Винсент свободно позволяет себе флиртовать с другими женщинами. Даже будучи женатым. Он словно совсем не замечал тебя на пышных балах, вечерних приёмах, изредка оглядываясь лишь за тем, чтобы проверить, не сбежала ли ты. Винсент всегда доводил тебя до дверей, держа за руку и помогая подняться по лестнице в пышном платье, а затем ваши пути всегда расходились, чтобы сойтись только в самом конце вечера. Особенно ты не любила Аду Безариус. Она во всём была хуже тебя, хуже многих. Но почему к ней он всегда так внимателен? Почему вертится возле ней, словно преданный пёс? Словно и не женат вовсе? Ты не любила его. Но ненавидела то, как он с тобой обращается. — Милая [Имя], тебя что-то беспокоит? — Нет. Все разговоры сводились к одному. В них никогда не было разнообразия, хотя, казалось, у вас двоих было так много общего: от любимых книг до схожих взглядов на окружающих. И всё же вы стояли на разных краях глубокой пропасти, через которую невозможно выстроить мост. Ты так считала. Пока он не показал тебе истину. Винсент одарил тебя ею, щедро открыв потаённые уголки своей души. Вот только ты не могла радоваться. В тот роковой вечер, когда ты впервые не выдержала и убежала в слезах, увидев как твой муж целует другую в губы в тихом саду возле пышного куста роз, он открылся тебе с новой, совершенно неожиданной и пугающей стороны. Ты всегда знала, что Винсент — не обычный человек, что у него есть цепь Соня, контракт с которой был заключен легально, но несмотря на это, от твоего мужа веяло опасностью. С ним было что-то не так. Неправильно. Страшно. Жутко. Ты поняла, почему именно, только в ту роковую ночь. Винсент не проронил ни слова, загадочно улыбаясь весь путь до дальней комнаты поместья. Всего часом ранее он нашел тебя посреди тёмной улицы совершенно одну, заплаканную и растрепанную. Ты думала, он разозлится. Но он лишь снисходительно посмеялся и предложил чистый белый платок, чтобы вытереть слёзы и растёкшийся макияж, а потом бережно взял за руку и повёл к карете, чтобы скорее возвратиться домой. От той комнаты, к которой он привёл тебя, пахло чем-то странным и жутким. Ты была уверена, что уже чувствовала когда-то подобный запах, но память услужливо предпочла стереть это воспоминание за ненадобностью или… ужасом пережитого? — Все эти женщины для меня ничего не значат. Я знаю, в мои слова трудно поверить, но я постарался, чтобы ты сделала это. Они пустые. Все пустые, кроме тебя. Я лично имел несчастье убедиться в том, что их головы пусты. Тогда ты не могла и подумать, что он не шутит. Что он действительно собрал головы всех женщин, с которыми спал, в той самой дальней комнате, чтобы в одну ужасную ночь показать их тебе в знак своей верности и любви. Потому что он любил тебя. А ты его не любила.