***
Набережная Йокогамы в разы отличалась от той казанской набережной, к которой ты привыкла и принежилась душой. Солнце здесь светило ярче и жарче, а ветер дул сильнее и холоднее. Морской воздух проникал в лёгкие, омывая их кисло-солёным привкусом, от которого становилось легче дышать. Разумеется, ты не собиралась слушаться Фёдора. Вот почему снова сбежала. Хвалёная больница Йокогамы оказалась гораздо менее надёжной, чем казанская, хотя и выглядела значительно приличнее и комфортнее. Как видно, пациенты из таких условий у них сбегали нечасто, а потому медсестра даже не задумалась над тем, чтобы проверить окно в маленьком кабинете дежурного врача, который на счастье ещё и оказался не заперт. Вот почему сейчас ты свободно прогуливалась, радуясь моросящему дождю. Настроение было на редкость прекрасное, и ноги сами кружили тело в причудливом танце, а смех срывался с губ непроизвольно. Прохожих было мало, вернее, их почти не было, кроме одного-единственного человека, стоящего неподалёку, облокотившись на перила. Первое время он вдумчиво всматривался в морскую гладь, не обращая внимания на дождевые капли, становившиеся всё крупнее и падающие все чаще. Казалось, в тот момент его не интересовало совершенно ничего: он был вне этого мира и вне времени, ничего не касалось его сущности, физического тела, лишь только душа гуляла где-то далеко отсюда, погрузившись в собственные неутешительные фантазии. У этого человека были глубокие печальные глаза, которые он прятал, опустив голову. Волосы безвольно спадали на лицо. Но вдруг загадочный человек в бежевом пальто повернул голову в твою сторону. Заметив живого человека, ты немного приутихла, почувствовав первые нотки смущения оттого, что он смотрит прямо на тебя и почему-то мягко улыбается. Ещё пара минут — и мужчина медленным шагом подходит прямо к тебе, приближаясь постепенно и размеренно, словно ловкая кошка, крадущаяся к своей добыче. — Прекрасная нимфа, сошедшая с небес, не хотите ли совершить со мной прекраснейший акт двойного самоубийства? Он продолжает улыбаться, протягивая руку навстречу. Почему-то краем подсознания хочется принять её, но ты лишь медленно качаешь головой, с трудом ярко улыбаясь. Этот человек кажется тебе странным, но от него веет чем-то родным и знакомым. Как будто ты его знаешь уже тысячу лет и только лишь забыла, оказалась под пеленою неведения, подобной мрачному сну, укутывающему сознание. — Не подскажите, который час? — глупо спрашиваешь ты, совершенно растерявшись. — Половина двенадцатого, — охотно отвечает незнакомец, мельком взглянув на наручные часы. — А Вы, кажется, из России? — Как вы догадались? — напряжение нарастает в голосе. — По акценту, конечно, — он хлопает в ладоши, радуясь, видимо, своей маленькой победе. — Разве могу я знать Вас откуда-то иначе?***
Твой новый знакомый оказался человеком очень странным, но ты отчего-то сразу доверила ему все свои сокровенные переживания: рассказала про Фёдора, свою страшную неболезнь, частые переезды и, конечно, верных друзей-спутников сатаны. Тебе и правда с каждым днём всё больше казалось, что Дазай очень напоминает тебе твоего старого близкого друга, только было в них все же очень важное отличие: Осаму не отрицал твоих иллюзий. Он не принуждал тебя сидеть в четырёх стенах наедине с собой и бесами в белых халатах. Он помогал тебе сбегать из сумасшедшего дома, каждый раз придумывая всё более и более изощрённые способы. — Ты не сумасшедшая, [Имя]. Люди, которые говорят тебе об этом, сами давно сошли с ума. От этих слов ты разрыдалась у него в объятиях, уткнувшись в воротник бежевого пальто. Тебе так давно не хватало именно этих слов. Слов, которые Фёдор не произносил и не произнесёт никогда. Он не отрицал, что Бога не существует. Он приводил правдоподобные аргументы к тому, что ты в общем-то почти права. — Если Бог для твоего близкого друга существует, это не значит, что он существует и для тебя тоже. Ведь кто мы такие, чтобы кого-то называть Богом, а кого-то дьяволом? Он не бросал тебя наедине со страшными снами и галлюцинациями. Он даже несколько раз оставался на ночь, умудрившись обхитрить охрану в бесчисленный раз. — Плачь, сколько будет нужно. А если слёзы закончатся, я буду плакать вместо тебя. Он не насмехался над твоими рукописями. Он прочитал каждую страницу, каждую зачёркнутую строчку и замазанное слово. — Как ты назовёшь свой роман? — «Мастер и Маргарита». Фёдор был в бешенстве, когда узнал об этом. Он не мог вынести мысль о том, что кто-то смеет отнимать тебя у него таким гнусным и безнравственным способом. Но для тебя это был не гнусный и не безнравственный способ. Для тебя это была настоящая дружба, настоящие чувства. То, чего в твоём понимании не мог дать тебе Достоевский. Хотя он очень старался. Когда личность твоего нового друга вскрылась, Фёдор потерял свою сдержанность. — Ты правда думаешь, что он желает тебе добра, [Имя]? — гневно спрашивает он, глядя прямо в твои глаза. Его руки сжимают твои плечи почти до боли, и ты вздрагиваешь, желая вырваться. Впервые его руки кажутся такими холодными и грубыми. — Он не запирал меня в психушке, так что, думаю, да, — так же остервенело отвечаешь ему, упиваясь тем, как Фёдор заводится больше с каждым новым словом. — Какая же ты наивная! — он повышает голос впервые с тех пор, как вы в Японии. — Я столько лет забочусь о тебе, чтобы ты за несколько недель переметнулась на сторону моего врага? — Может быть, для тебя он и враг. Но твои враги — не мои враги. Подумай об этом, Федя. Подумай на досуге. И следующим утром Дазай неожиданно переменился в лице, когда увидел красный след от пощёчины на твоей щеке. Он будто бы наконец понял всю серьёзность твоего положения, принимает и осознаёт его теперь до конца, как и ты. — Так продолжаться больше не может, — уверенно произнёс он, сурово глядя на тебя. Ты едва ли понимала, что он говорит. Минувший вечер выдался для тебя целым испытанием: врачи, услышав твой крик, лишь только убедились в том, что твой рассудок окончательно покидает тебя, подтверждая слова Достоевского. Он с болью в глазах наблюдал за тем, как черти в халатах делают укол тебе в руку, после которого сознание начинает резко мутить. Звуки становятся отдалёнными. Лица расплывчатыми. Но твой гнев не утихает, нет. С каждой секундой ты лишь сильнее злишься на Фёдора за то, что он посмел так поступить с тобой, со своим единственным близким другом. И всё это происходит до тех пор, пока тебя вдруг не окружает полная пустота — тьма перед глазами, в которой купаешься и не замечаешь страха, заложенного с самого детства. Ты сидела на своей кровати, подтянув колени к себе руками. Твой взгляд был таким пустым и печальным, что Дазай едва ли находил в себе силы, чтобы говорить спокойно. Ведь он много раз видел уже такие глаза. И часто сам становился причиной этому. — Ты понимаешь, что Достоевский собирается уничтожить всех эсперов. Знаешь, что это означает? Вяло мотаешь головой, устало приподнимая голову. — Он собирается убить всех, у кого есть способность. Тысячи людей или даже больше. По всему миру. Все они умрут только потому, что Фёдор возомнил себя Богом. Но ведь ты не веришь в Бога, [Имя]. Не верь и ему. — Он не Бог, — слова с трудом даются тебе, но это то, что ты действительно собиралась и хотела сказать. — Верно, — мягко соглашается Осаму, — поэтому нам нужно напомнить ему об этом. Я хочу, чтобы ты помогла мне… нет, всему Детективному Агентству в этом. Понимаешь?