Всё вокруг потеряло смысл. Всё исчезло. Только теперь, когда всё закончилось, ты поняла, насколько на самом деле была больна и насколько эта болезнь стала частью тебя, которую никто и никогда не должен был отнимать. Но ОН отнял. Ты сама позволила ему это. Сама просила об этом, утверждая, что ничего не изменится в худшую сторону. Где-то в глубине души ты надеялась, что всё встанет на свои места, и оно действительно встало, но не так, как ты хотела, совсем не так. По-иному, по-грязному, беспричинно и бесследственно.
Одиночество заполнило всю твою душу. Нет больше никакого дьявола. Нет и Бегемотика, не осталось никого. Даже Фёдора, от которого ты отреклась сама, болезненно отреклась и с большим трудом, да только вот не подгадала последствий. Теперь никаких больше иллюзий. Теперь никакого больше бала у сатаны. А рукописи, оказывается, хорошо горят, если правильно их поджигать: не огнём, не бензином, а иссохшим пламенем одинокой души, которой в мире больше ничего и не нужно, кроме тепла и привязанности. Только вот ничего вокруг больше нет.
Дазай что-то говорит тебе, но ты не слушаешь. Значок детективного агентства красуется на груди, и от этого кажется, будто кожа горит предательством. Знак позора, знак нелюбви и отказа от самого дорогого. Его способность действительно избавила тебя от всего: от страданий, от связи с миром и от желания жить дальше. Что делать пустому одинокому человеку? Новые связи внезапно перестали интересовать тебя. Хотя… интересовали ли когда-то?
Только сейчас ты можешь осознать, насколько бредовыми были твои действия, твои мысли и твоя жизнь.
— Почему он не убил меня? — пустыми глазами глядя перед собой, спрашиваешь никого и всех одновременно.
Дазай хмурится. Он не хочет говорить правду, но и солгать просто так не может.
— Он любит тебя, — тихо говорит Осаму, не смотря тебе в глаза. Ему самому не очень понятны чувства Фёдора, ведь сам он толком никогда и не любил.
— Теперь я понимаю, что дьяволом был вовсе не Воланд, — вдруг затравленно говоришь ты, вспомнив давние слова Фёдора. — Достоевский и правда выполнил своё обещание. Он стал дьяволом сам.
Ты больше не называешь его Федей или Феденькой, только по фамилии, как всегда делали чужие люди, особенно в Японии с этими её особо уважительными закидонами. Твой самый дорогой человек медленно погружался в бездну, это было очевидно и неизбежно. Он не отказался от своей идеи, даже когда ты оказалась исцелена. Идеалы и слепые уверования были для него выше и ценнее, теперь это стало понятно. Душа чернела, отрывалась от тела и потихоньку исчезала, оставляя после себя пустое демоническое тело, слепо следующее каким-то идиотским планам. Кто же на самом деле был из вас сумасшедшим?
Он носил в себе уродливые фантазии по спасению мира, а ты — страдания и боль. Вы оба натворили столько ошибок, столько раз повернули не туда, и ты не знала, подарит ли этот мир когда-нибудь покой и умиротворение. Кого просить об этом?
Фёдор больше не носит шапку-ушанку. Он вернул тебе её одинокой посылкой на следующий день после твоего ухода в Агентство. Отказался от тебя. Чтобы не было слишком больно, чтобы не свернуть со своего пути. Ты думала, что Достоевский не пощадит тебя, расправится как и со всеми до и после этого случая. Но он даже не подумал о твоей смерти, он никогда этого не хотел и лишь подтвердил твои догадки в очередной раз. Если ты хотела идти дальше без него, если ты хотела стать его врагом — никакая из этих причин не заслуживает клейма смерти.
Потому что пока ты жива, ты ещё сможешь вернуться. Вернуть ему его любимый головной убор.
Единственная православная церковь. Дазай нашел ее для тебя. Ты так боялась. Ты так сильно боялась. Ты больше не хотела видеть вокруг себя демонов. Ты не хотела такой участи для Фёдора. Ради него ты готова была признать Бога. Лишь бы он помог твоему возлюбленному.
— Я хочу побыть одна.
Осаму послушно уходит. Встаёшь на колени, глубоко опустив голову перед иконой Спасителя.
«Отче наш, Иже еси на небесех…»
Чувствуешь, как мурашки пробегают по коже, а язык предательски заплетается. Но продолжаешь. Ты будешь умолять Бога спасти Фёдора, потому что это единственное, во что он теперь ещё верит.
«Да святится имя Твое,
да приидет Царствие Твое,
да будет воля Твоя,
яко на небеси и на земли».
Чувствуешь сзади чьё-то присутствие. Размеренные тихие шаги. Знакомая аура. Он здесь. Но слышит ли он тебя? Он тебя так давно не слушал по-настоящему! Шапка-ушанка прижата к твоей груди.
«и не введи нас во искушение,
но избави нас от лукаваго.
Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки».
Из твоих глаз непроизвольно льются слёзы. Ты так много хочешь ему сказать. Так много не высказано между вами. Но последнее слово нужно сказать, и его всегда сказать тяжелее всего. Множество голосов плачут и кричат в твоей голове, умоляя обернуться и обнять его. Надеть снова шапку-ушанку на его голову и наконец поцеловать.
«Аминь».
Громко вздыхаешь.
Выстрел разбивает тишину зала. Белая шапка-ушанка пропитывается кровью в считанные секунды.
Дазай бросает пистолет на пол, поклявшись мысленно себе, что это его последнее убийство в жизни.
