Сборник перед сном

Это было необыкновенно: вновь чувствовать себя свободной. «Я хочу быть с ним, » — сказала тогда ты, хотя даже подумать не могла, к какому итогу придёшь вместе с Фёдором. Ведь то, что крутилось в его гениальной голове, всецело никогда не было тебе доступно. Достоевский любил тебя, ты всегда знала это, хоть и не слышала с его уст, но даже этот факт не делал тебя его второй личностью, ближайшим соратником — только лишь самой дорогой фигурой на шахматной доске. Фигурой, которой он никогда не мог и не смог бы пожертвовать. Фёдор выполнил своё обещание: он исцелил тебя. Какой же ценой? О большей части смертей ты не знала, множество своих фокусов Достоевский провернул за твоей спиной, сам не ведая почему. Ведь невозможно было уже скрыть кровь на руках, зловещий взгляд и безразличие к чужим судьбам, которые его не касались. А касалась Фёдора только лишь одна судьба, и она была твоею. — Я очень ценю тебя. Ты знаешь? — говорит он, нежно поглаживая твои волосы, убирая в сторону расчёску. Ты послушно лежишь головой у него на коленях, с закрытыми глазами слушая одну из симфоний Чайковского, льющуюся из динамиков старого магнитофона, который Фёдор откопал чёрт знает где: как будто бы даже приволок с собой из России. — Скольких ты убил, чтобы я больше никогда не видела Воланда и его свиту? — задумчиво задаёшь вопрос, ответ на который на самом деле слышать не очень-то и хочешь. — Не имеет значения, пока я уверен, что делаю всё правильно. Он умалчивает, что всегда носил раньше тёплую одежду, потому что действительно мёрз. А теперь больше нет. И даже анемия не может перекрыть тепло, которое даёшь ему ты. Ты умалчиваешь, сколько уколов и лекарств опробованы и перенесены тобою. Сколько раз ты часами сидела возле унитаза, борясь с усталостью и болью в животе? Сколько раз ты падала в обморок от нехватки сил? Сколько суток могла проспать беспробудно? Всё это навсегда останется между вами невысказанной правдой. Правдой, на которой держатся ваши с ним отношения. — Ты любишь меня? — дрожь пробирает тело от волнения. Ты так боялась, что он скажет одно слово, которое разобьёт твоё сердце вдребезги. Но он лишь неожиданно наклоняет голову непозволительно близко и касается твоего лба своим, неотрывно глядя в твои открывшиеся глаза. Его холодные пальцы бережно гладят твои щёки, лелея их, словно драгоценный алмаз. Только ты была в тысячи раз хрупче, чем любой самоцвет, любой драгоценный камень. Сколько раз Фёдор балансировал на тонкой грани, сколько раз в кошмарах он видел твоё падение? Его руки сжимаются, когда мысли об этом вновь одолевают разум. Никакая гениальность не спасает от боли. От страха боли, который невозможно отрицать, когда так сильно любишь. — А разве это имеет значение тоже? — вкрадчиво шепчет Достоевский в твоё правое ухо. Ты привыкла к подобной близости, но никогда раньше его пальцы не спускались ниже, к твоей пояснице, чтобы осторожно проникнуть под подолы длинной рубашки. Его рубашки. — Фёдор, — удивлённо вздыхаешь, чуть приподнимаясь, чтобы почувствовать себя увереннее. Но даже когда его голова чуть ниже твоей, Достоевский выглядит куда более величественно. Он смотрит, как будто не понимает, чем именно застал тебя врасплох. Но на самом-то деле вы оба знаете, отчего так сильно стучит в девичьей груди сердце, отчего дышать вдруг стало тяжелее, а в комнату наполнила духота, хотя окно было настежь открыто. — Дьявол не мог дать тебе этого? Его руки гладят твою грудь под рубашкой, вызывая бешенное желание отпрянуть и сбросить с себя проклятую одежду. От таких мыслей становится горячо в голове, но в дальнем уголке подсознания, который ещё трезв от любви, смущение одолевает нервные клеточки. — Моя милая послушная девочка, ты заслуживаешь куда больше, чем этот гнилой мир, наполненный болью и страданиями. Твои руки тянуться к его шее, и он не отстраняется, как делал это обычно, не позволяя себя обнять. Фёдор никогда не любил проявления нежности и любви, если только они не исходили от его обезумившего сердца, которое никогда не умело воздерживаться в достаточной мере. В такой, какой хотелось ему. За окном гроза. Молния сверкает, обрамляемая раскатами грома. Ветер врывается в окно в преддверие сильного дождя. Но никто из вас этого не замечает. Он целует тебя крепко и любовно прямо в губы, прижимая обезволившее теплое тело ближе к себе. Твои мягкие стоны заглушают Чайковского.