Сборник перед сном

— Значит, всё это — проделки твоей второй личности? Сначала он молчит, словно не смог понять такого простого вопроса. Голова низко опущена — невозможно взглянуть в глаза, и ты не знаешь, какая из двух личностей сейчас посетила тебя. Из двух известных личностей. С недавнего времени у тебя начали появляться подозрения, что на самом деле их было куда больше, но наиболее ярко выраженными оставались две основные. — Я никого не убивал, — вдруг словно в бреду вновь шепчет он, вцепившись пальцами в рыжие волосы. — Я никого… — Я понимаю, — тихо останавливаешь его, осторожно прикоснувшись к бледным рукам, мягко поглаживая их. — Конечно, я верю, что ты никого не убивал. Но понимаешь, мне нужно узнать подробности, чтобы понять, что делать дальше. Прошёл ровно месяц. Именно столько потребовалось Сергею Разумовскому, чтобы начать доверять тебе. Налаживание контакта шло тяжело, медленно и сложно, потому как большую часть времени он проводил в самобичевании, слезах или ступоре, когда мир вокруг переставал существовать. Его постоянно трясло, мучали кошмары, а все лекарства, казалось, не имели никакого эффекта против надоедливой второй личности. Она, к слову, сразу невзлюбила тебя, но никогда не бросалась прямой агрессией: лишь язвила в ответ, постоянно капризничая и отказываясь сотрудничать. Словно малый ребёнок, лишившийся классной игрушки. Но что он мог сейчас сделать? Острых предметов в комнате не было и в помине, а уж о любимом костюме и вовсе можно было надолго забыть. Да и опять угодить в смирительную рубашку ему совсем не хотелось. — Ты веришь мне, правда? — снова спрашивает Разумовский, медленно приподнимая голову, чтобы посмотреть на твоё лицо. Его снова начинает пробирать мелкая дрожь. Плавным движением убираешь пальцы Сергея от волос, мягко кладя руки на колени. Он выглядит таким потерянным и несчастным, что хочется заплакать вместе с ним, но ты стойко держишься, продолжая наладившийся постепенно диалог. — Обещаю, что бы ты ни сказал, я не буду относиться к этому пренебрежительно. — Ты слишком добрая, — вдруг чуть увереннее заявляет Сергей, не переставая кусать пересохшие губы. — Он ведь непременно захочет причинить тебе вред. — Не волнуйся, с ним мы уж как-нибудь договоримся. Разумовский кажется напуганным. Его тревожность резко возрастает, когда он начинает думать о не самых приятных моментах своей жизни. Договориться? О, разве это в принципе было возможно? Личность, завладевающая время от времени его сознанием, не знала такого слова и вряд ли когда-нибудь узнает. Вести здравый диалог возможно, когда собеседник хотя бы минимально адекватен. Птица такой особенностью в глазах Разумовского не отличалась. Этому существу нравились страдания по своей природе, чистые и неподдельные, вызывающие предвкушающую дрожь вожделения в самом сердце. — С ним нельзя договориться, — его голос на редкость кажется уверенным. Но такой ответ тебя не устраивает. — Сергей, — серьезность в твоем взгляде на несколько секунд пугает Сергея. — Если мы не будем пытаться с ним договориться, лечение не принесет никакого эффекта. — Почему? Почему мы просто не можем избавиться от него? — Потому что он — часть тебя. Мы ведь пробовали глушить его различными препаратами. Помнишь результат? Его глаза искажаются пониманием. Конечно, он помнит. Ничего не получилось. В последний раз, когда нужная доза все-таки отправила Птицу в забвение, Сергей едва сам не отбросил копыта. И, может быть, его самого такой вариант бы устроил, но ты сразу же решила прекратить лечение, не признавая смерть как один из выходов. — Он пришёл из глубин твоей души, туда же и должен вернуться. Но не исчезнуть, понимаешь, Серёж? Он смотрит недоверчиво, но с пониманием. Такой способ, вероятно, являлся самым трудным и болезненным, усыпанным множеством препятствий и подводных камней, но он был способен решить главную проблему, с которой не справились уколы и терапия. — У меня не получится. Он сильнее меня. — Мы преодолеем это вместе. Разве тебе не нравится это слово, «вместе»? Сергей замирает, искренне удивлённо глядя на тебя, ища подвох. Ты успела привыкнуть к его поведению, но такие моменты всегда казались слишком душещипательными, потому как таили в себе новые нотки доверия. Ты словно проходила множество испытаний, придуманных им неосознанно. Битва за дружбу. Именно так. Ты хотела стать для него другом. — Всё время боюсь, что ты — всего лишь очередная галлюцинация. За этот месяц ты столько натерпелась от меня, — виновато опускает глаза, вспоминая первые дни вашего знакомства и последующие. — Помнишь, как я пытался тебя задушить, когда ты решилась снять смирительную рубашку? Или как назвал грязной лицемеркой? Это ведь всё было сделано моими руками, моим ртом. — Поверь, ты не единственный, кто пытался меня задушить, — неловко отшучиваешься в ответ, поправляя выбившиеся из причёски волосы. Он вдруг криво улыбается. Впервые за всё время вашего знакомства. — Вероника из соседней палаты бросалась на меня с кулаками не раз. Мерещилось, что я любовница её мужа. А уж сколько раз меня обзывали, этого и не счесть. — И ты терпишь всё это? Сколько же тебе платят? — Я делаю это не ради денег, — задумчиво отвечаешь ты. — Скорее, я просто увлечена своей работой. Вот и всё объяснение. — И что же, меня ты тоже лечишь не ради известности? Смотришь на него как на полоумного. — А за тебя мне вообще не доплачивают, — неожиданно обиженно фыркаешь, демонстративно отвернувшись. — Моей «огромной» зарплаты едва хватило на новый солярис, не самый удачный повод для гордости? Сергей даже не успевает осознать, когда разговор перетёк из личных откровений в глупый спор о деньгах. — Быть не может. В одной из лучших клиник? Ты, должно быть, ездишь на BMW. Ты вдруг мягко рассмеялась. Конечно, ты не скажешь ему, что большая часть твоих личных денег уходит на платные курсы, обучение заграницей и новейшие разработки в сфере психиатрии, ведь меньше знаешь — крепче спишь, так? — Когда-нибудь ты убедишься в своей неправоте собственными глазами, — загадочно подмигиваешь ему, уверенная, что Сергей намёк обязательно поймёт. Впервые Разумовский перестает трястись, явно увлечённый разговором. В его глазах понемногу начинает проступать янтарная желтизна, но поведение не меняется. Никаких болезненных позывов, тошноты или криков, Сергей продолжает разговаривать с тобой, будто ничего не происходит с его сознанием. И это твоя первая маленькая победа. В тот день вы разговаривали до самого окончания твоей смены. *** «Срочные новости! На трассе М-11 синий Хёндай Солярис на скорости 120 км/ч влетел в бетонное ограждение. По предварительным данным, в машине находилось двое человек, одной из которых была врач Психиатрической клиники Санкт-Петербурга [Фамилия Имя Отчество]. Пассажир и водитель скончались на месте до прибытия бригады скорой помощи. Подробности произошедшего уточняются». Весь его мир на несколько минут перестал существовать, окунувшись во тьму. Эта новость настолько потрясла Разумовского, что он замер, остановившись прямо посреди коридора, игнорируя растерянный взгляд медсестры, сопровождающей его после процедуры. Маленький телевизионный экран продолжал размеренным голосом вещать следующие новости, но разум Сергея застыл, прокручивая в голове услышанные слова раз за разом, точно в бреду. Уже через несколько секунд ему показалось, что он сошёл с ума, а в следующие — вспомнил, что сделал это довольно давно, иначе бы не оказался в клинике для психопатов. Птица, казалось, чувствовал себя не лучше: он даже не попытался воспользоваться моментом, чтобы захватить контроль над телом. Видимо, был так же шокирован. Но не надолго. Уже через пару минут что-то внутри неожиданно будто бы обломилось, оборвалось, потерялось в куче эмоций, уколов душу и сердце. Так паршиво Сергею не было уже больше месяца. Руки сотрясались дикой неконтролируемой дрожью, от которой неожиданные порывы гнева зарождались в голове. Он не заметил, как рука неожиданно схватила запястье медсестры, которая не успела ничего сделать, прежде чем оказаться в цепкой озлобленной хватке чудовища, медленно пробуждающегося в худом измученном теле. — Вот ты как, паршивая сука? — неожиданно резким сдавленным голосом прохрипел Разумовский, постепенно перемещая пальцы с запястья на шею девушки. — Обещала быть рядом, а взяла и подохла! — он безумно рассмеялся, представляя на месте несчастной совершенно иного человека. — Разве ты не говорила, что поможешь и не уйдёшь? Кому же в этом ебанном мире я могу верить? — его вопрос звучал жестко и отчаянно в одно и то же время, как и ответ, прозвучавший шепотом секундой позже: — Никому. Медстестра громко взвизгнула, когда руки вокруг её шеи сжались до побледнения. В то самое время она могла лишь проклинать себя за то, что решила днём ранее устроиться на работу в твоё подчинение. — Серёжа! — вдруг сквозь пелену ненависти и злости слышится знакомый женский голос. Снова галлюцинации. Неожиданно резко он хватается за голову, падая на пол от звона в ушах, который с каждой долей секунды нарастал с бешеной скоростью. Мир вокруг закружился, точно неисправный аттракцион, добавляя тревоги и страха в привычное ощущение мира. Если бы перед Сергеем сейчас было зеркало — он не узнал бы себя. Жёлтые глаза налились красным: лопнули глазные сосуды. А искажённое ужасом лицо напоминало восковую скульптуру с застывшей на ней маской отчаяния и боли. — Серёжа, что ты делаешь?! — снова тот же голос. Хочется велеть ему заткнуться, но изо рта выскакивает лишь протяжный хриплый вой. Он не замечает, как медсестра жмёт кнопку тревоги, едва успев перевести дыхание, а чьи-то тёплые руки нежно прикасаются к его щекам, пытаясь вернуть на место мировосприятие. — Сережа, представляешь, у меня пару часов назад угнали тачку! После этих слов он лишь чувствует боль в правой руке, а затем резко отключается.