Born to win

Что испытывает пилот, когда неуправляемая машина на скорости двести пятьдесят километров в час летит в отбойник? Время начинает тянуться совсем иначе, когда красивый дерзкий план безоговорочно терпит катастрофу и от твоих сил больше ничего не зависит. Безумный мир вокруг замедляется, а сердце напротив – ускоряет ритм, разгоняя по венам кровь и липкий страх, тугими ледяными цепями сковывающий тело. Бояться за свою жизнь – инстинкт, с ним сложно справиться. Ты знаешь, что делать, знаешь, что вероятность трагического исхода ничтожно мала, но ужас происходящего плотной пеленой застилает сознание, всего лишь на секунду, перед самым столкновением, но обретает над телом полную власть. Ты невольно закрываешь глаза, в наивной попытке спрятаться, укрыться от происходящего, будто бы всё исчезнет в спасительной темноте, но предыдущая картинка предательски отпечатывается на веках. Удар ощущается всем телом. Жуткий, громкий. В голове шумит, хотя без звука мотора за спиной мир вокруг становится слишком тихим. В гоночном мире секунда – это целая вечность. За секунду можно оторваться от преследователя на три корпуса, разогнать болид до восьмидесяти километров в час или обогнать соперника в решающей схватке. Немногие способны ценить десятые доли секунды столь же трепетно, как пилоты Формулы-1. Именно эти едва уловимые мгновения здесь решают судьбы. Чтобы стать пилотом необходимо уметь выбираться из кокпита за восемь секунд, одна из них нужна, чтобы понять, до сих пор ли угрожает твоей жизни опасность или на этот раз – обошлось? На этот раз ты выиграл в русскую рулетку или собственная самонадеянность все же сыграла с тобой плохую шутку? Городская трасса Баку 28 июня, воскресенье Баку – самая быстрая из городских трасс и самая коварная. Сперва она даже кажется удобной и, в отличие от остальных уличных гонок, полной возможностей для борьбы. Тормозить можно поздно, если хватит смелости, подходя к стене на скорости около трёхсот километров в час, когда все инстинкты в один голос в панике кричат: «Тормози! Ты не сможешь!». Нет чувства приятнее возможности спокойно заглушить мешающий шум – голос разума – в своей голове, выключить его и до последнего давить на газ; наступив себе на горло, не прикасаться к тормозу и не терять драгоценные сотые секунды. Быть уверенным, что справишься. Эту трассу нужно уважать, понимать её особенности и немного опасаться. Чтобы ехать быстро, нужно атаковать на пределе и рисковать, но каждый пилот знает, что в Баку нет места для ошибок. Любая неточность, которую простит другой трек, здесь может привести к потере нескольких позиций. И это в том счастливом случае, если ты не врежешься в стену. — Она в порядке? — голос Евы по радио звучит не просто обеспокоенно, почти испуганно. В зеркалах заднего вида красный болид «Феррари» только что с разворота влетел в стену на скорости под три сотни километров в час. Отлетевшее от удара колесо покатилось в сторону трассы и только по счастливой случайности не попало в другой болид. Это случилось в один миг, но мир, кажется, нарочно замедлился, чтобы Ева смогла рассмотреть всё в деталях и теперь бесконечно долго раз за разом прокручивать в голове страшную картину. Команда не отвечает, и она лишь крепче, до боли в запястьях сжимает руль. На трассе вот-вот должны объявить режим машины безопасности. На дорогу выедет серебристый спорткар, и весь пелетон будет послушно следовать за ним со скоростью сто километров в час до тех пор, пока погрузчик не увезет прочь обломки покорёженного болида. Гонка продолжается, но все замерли в ожидании новостей. Так всегда происходит, когда на трассе случаются аварии. Информация по обыкновению появляется быстро, в подавляющем большинстве случаев на пилотах, в отличие от их вдребезги разбившихся болидов, нет и царапины. Но какова вероятность того, что в этот раз всё снова прошло по идеальному сценарию? Многие обсуждают с командами наскоро меняющуюся стратегию, едут менять резины, избавляясь от участи находиться наедине с собой в течение нескольких кругов. У остальных в такие моменты появляется время в очередной раз подумать над тем, насколько опасен их вид спорта, если каждая ошибка может однажды стоить жизни. Эти мысли тоже опасны. От них становится страшно, а бояться до конца гонки нельзя. Страх, даже в зародыше, сбивает с толку, заставляет осторожничать и пробуждает годами подавляемые инстинкты. Только потом, выбравшись из кокпита, пообщавшись с командой и журналистами, можно уставиться в потолок и попытаться ответить на главный вопрос: зачем мне всё это нужно? Но это будет лишь вечером, а сейчас, следуя за поддерживающим темп автомобилем, Ева способна думать лишь об одном: — Она в порядке? — Я не знаю, — механический голос по радио снова отвечает на повторяющийся вопрос. — У нас пока нет информации. Успокойся. Идиотка. Какой же безбашенной идиоткой нужно быть, чтобы обгонять в этом повороте. Она ведь не хуже других знает, что каждый год в этом чёртовом месте случаются аварии. Но ей нужно доказать, что она умнее всех, способнее всех, лучше всех. Нахальная глупая девчонка. Ева про себя ругается, чтобы не пускать в голову мысли о том, что та авария, как и любая другая, может закончиться трагедией. Монотонная езда за машиной безопасности этому совершенно не способствует. Нынешние болиды по всему периметру напичканы современными системами безопасности. Как бы странно это ни звучало, но у тебя в тысячу раз больше шансов погибнуть в городской аварии, чем на болиде, влетев в отбойник на скорости почти вдвое больше разгона самолёта. Каждая деталь сделана с расчётом на то, чтобы не убить пилота. Именно об этом упрямо заставляет себя думать гонщица команды «Мерседес», плетясь за серебристым суперкаром. Они проехали почти круг, место аварии скрывается за двумя слепыми поворотами. Поластри замирает, возможно даже притормаживает, опасаясь увидеть там толпу людей, медицинские машины или, того хуже, ещё что-то из нарисованных больным воображением страшных картинок. — С ней всё в порядке, Ева, — голос Сэма почти равнодушно доставляет хорошую весть и продолжает, — режим безопасности ожидаемо продлится еще два-три круга. Постарайся не дать шинам остынуть слишком сильно. Поластри выдыхает, лишь доезжая до того самого поворота. Болид Вилланель на погрузчике выглядит пугающе. Вся левая часть отсутствует, а с оторванным задним колесом в руках куда-то бежит маршал. Машина безопасности едет достаточно медленно, чтобы посмотреть, как девушка в красном комбинезоне бьёт стену кулаком, будто бы та виновата в её собственной глупости. Один раз, потом ещё и ещё. Принимать поражения – то, чему ей только предстоит научиться. Ева наконец выдыхает, разжимая онемевшие пальцы. Тело, вместе с приятным холодом под лучами палящего бакинского солнца, заполняет чувство облегчения и мимолетное спокойствие. Она приехала второй, из-за собственной дурацкой ошибки пропустив вперёд напарника по команде. Последние десять кругов, финиш и награждение пролетели как в тумане, словно десять секунд, но в то же время длились они бесконечно долго. Еве впервые за долгое время так сильно хотелось, чтобы гонка поскорее закончилась. Будничные аварии редко производят на гонщиков, повидавших многое, сильное впечатление, но что-то неведомое не позволяет Еве думать о собственной выгоде, очках, Чемпионате, титулах и заставляет переживать за свою соперницу. Будто бы ей совсем не всё равно. После всех утомительных процедур, вроде интервью и обсуждений результатов с командой, Ева наконец позволяет себе выдохнуть, ухитрившись ото всех улизнуть. Возможность остаться наедине кажется невероятной роскошью в гоночный уикенд. Вечером их ждут на вечеринке, знаменующий его завершение. Независимо от результатов в этой компании всегда можно просто расслабиться, забыться и ни о чем не думать, а в случае удачного исхода – ещё и как следует отпраздновать. Сейчас самое время поехать в отель, принять душ и наконец выспаться, но зародившееся внутри чувство сродни невыполненного долга мучительно отзывается при каждой попытке отвлечься. Поластри чувствует себя обязанной найти Оксану. Она не понаслышке знает, что такое разбивать болид Формулы-1 и насколько паршиво может чувствовать себя пилот, по чьей вине команда лишилась важных очков чемпионата и сотен тысяч долларов на ремонт машины. Она знает, что такое ощущать себя на грани жизни и смерти, когда от тебя больше ничего не зависит и остается надеяться лишь на удачу. Найти будто бы испарившуюся гонщицу «Феррари» оказывается не так уж просто. Из всех респондентов на вопрос «Где Оксана?» вразумительно ответил только бегущий куда-то Макс, указав, что последний раз видел её в гараже. Среди механиков, уже во всю исправляющих случившееся с болидом несчастье, Вилланель, разумеется, не оказалось. «Где ты?» — пишет сообщение Ева, изрядно измотанная и уже немного злая, в первую очередь на себя. Так и не получив ответа, девушка останавливается, чтобы перевести дух. Какого черта она до сих пор не расслабляется в ванной своего номера-люкс в «Four Seasons», медленно потягивая шампанское из хрустального бокала? Взгляд падает на трибуну напротив, где Ева краем глаза замечает красное пятно. То самое место, где она любит в уединении завтракать по субботам перед квалификацией, наблюдая за оживающими гаражами в лучах едва поднявшегося над горизонтом солнца. Оксана, закинув ноги на спинку кресла впереди, сидит посередине: всё ещё близко к дороге, но достаточно далеко от снующих повсюду людей. Наверняка, не шевелясь уже битый час, она неотрывно смотрит в одну ничего не значащую точку прямо перед собой. Ева, тяжело выдохнув, следует к трассе, поднимая руку в приветственном жесте. Вилланель лишь ненадолго фокусирует на ней холодный взгляд, не отвечая. «Не трогай меня» — вот что это означает. Но Поластри упрямо игнорирует послание и неспешно поднимается вверх по ступенькам. Другой реакции она, впрочем, не ожидала. — Привет. — Привет, — даже не взглянув на Еву, нарушившую бесценное уединение, кидает девушка бесстрастно. Поластри с удивлением обнаруживает: она совсем не знает, что говорить. Потратив на поиски Оксаны три четверти часа, она не нашла времени подумать: а зачем? Своими глазами удостовериться, что с ней всё хорошо, утоляя неожиданно возникшую внутреннюю потребность? Или всё же помочь справиться с горьким разочарованием, на своём опыте зная, насколько тяжело переживать его одной? — Ты пришла сюда просто чтобы постоять? — гонщица «Феррари» поднимает на соперницу непроницаемый взгляд. — Если собираешься злорадствовать или сказать «Я же говорила», то вперёд, — неосознанно потирая рукой ноющее запястье, язвит она. — Но учти, у меня ужасное настроение и два года на учёте в полиции. Ева усмехается, садится рядом. Достаточно близко, чтобы их плечи едва осязаемо соприкасались. — Честно? — она вздыхает, складывая руки на колени. — Я понятия не имею, зачем пришла, — Поластри говорит действительно честно и смотрит прямо перед собой, так же как и Оксана. — Тогда уходи. — Ты не торопилась уходить, когда я просила тебя об этом в Бельгии. — И чем это закончилось? — выдает беспроигрышный аргумент Оксана, на который англичанке нечего ответить. Несколько минут они просто молчат. В тишине почти не осталось неловкости или дискомфорта. Вилланель смирилась с компанией Евы, которая все ещё тщетно пытается придумать нужные слова, вспоминая, как перенесла свою первую серьезную аварию на Ф1. Но в итоге всё это решительно оказывается бесполезной тратой времени, потому что Оксана совсем другая. — Я думала, что смогу, — наконец начинает разговор девушка, горько усмехаясь. — Я была уверена. — Это и было ошибкой, не находишь? — Поластри взводит брови. — Все твои проблемы от уверенности. Каждый раз ты делаешь глупости с уверенностью, не прислушиваешься к советам с уверенностью, что они тебе ни к чему, рискуешь с уверенностью, что всё сойдет с рук, — Ева затихает, пытаясь найти отклик в глазах, в кои-то веки внимающих критике. — Тебе не могло везти вечно, Оксана, — разводит руками она. — Просто пойми это. Проанализируй, извлеки опыт и иди дальше. — Я чувствую себя ничтожеством, — она закрывает лицо руками после усталого вдоха. Сил анализировать и извлекать опыт не осталось. — Собралась жалеть себя? — Ева снисходительно улыбается, все же сомневаясь в искренности её слов. — Ты не ничтожество, — девушка плавно качает головой. — Ты талантлива. И ты знаешь это лучше других. Ева замолкает, давая девушке немного времени. — Приходи на вечеринку. Тебе нужно отвлечься, — говорит она, не спеша поднимаясь с кресла. — Я не приду, — Оксана отвечает быстро, не собираясь выслушивать другое мнение на этот счёт. Сегодня праздновать нечего. Ну, разве тот факт, что она собственными стараниями не сыграла в ящик. — Ты обещала мне ужин, — в голову совершенно неожиданно приходит другая мысль, тут же бездумно срывающаяся с уст. — Ничего я тебе не обещала, — с короткой улыбкой закатив глаза, парирует англичанка. Неужели Оксана действительно решила воспользоваться этим моментом? — Ладно, — натянув на лицо маску театрального безразличия, говорит она, пожимая плечами, и переводит глаза на трассу. Ева устало выдыхает, чувствуя, как глубоко внутри зарождается чувство вины. «За что?» — спрашивает она у себя самой. Она ведь ничего не должна этой девчонке. — Спасибо, — тихо говорит Вилланель вслед. Поластри едва слышит её голос, но все же оборачивается, коротко улыбаясь в ответ. Она внезапно ловит себя на мысли, что совсем не хочет никуда идти.

***

Ресторан отеля пропитан дорогой роскошью. Приглушенный тёплый свет диковинной люстры, соединяющей в себе сотни лампочек-светлячков, падает на невычурную мебель в бежевых тонах. Нет ничего лишнего, но каждая деталь необходима для завершения идеальной картинки. Тут почти так же тихо, как на безлюдной трибуне, только томная атмосфера и тихая мелодия саксофона располагают к разговорам чуть сильнее порывов холодного ветра под крышей. Ева не раздумывая заказывает еду на двоих, прекрасно зная меню. Вкусная паста, пересушенное мясо и отличный выбор вина – вот, чем это заведение запомнилось за несколько приездов Формулы в Баку. Оксана тут впервые. За три дня она так и не заглянула в ресторан, заказывая еду в номер. Девушка отстранённо крутит в руках плотную бумажную салфетку с эмблемой отеля, будто бы её совсем не интересует компания гонщицы и она просто ждёт заказ, чтобы восполнить запасы жизненной энергии и отправиться в номер. Потом принять душ, надеть первые попавшиеся вещи из шкафа, не стараясь получив идеальный образ, и отправиться на афтепати. Так же, как делала это десятки раз, после каждой гонки. Ева же не сводит с неё глаз. Даже, намеренно заставляя себя прекратить уже в конце концов пялиться, всё равно через минуту находит себя наблюдающей за напряжёнными скулами, подрагивающими ресницами и тонкими пальцами, неумело пытающимися сотворить что-то из неподатливой бумаги. — Ты так хотела поужинать вместе, а теперь просто сидишь и молчишь? — она, не выдержав гнетущей тишины, всё же сдаётся, начинает разговор первая. Оксана, в ту же секунду поднимая на англичанку цепкий взгляд, не меняется в лице. Только медленно вздымающаяся на вдохах грудь замирает, когда лёгкие на миг задерживают дыхание. Неосознанно, почти незаметно. Но Ева отчего-то замечает. — Ты так не хотела ужинать вместе и внезапно согласилась? — гонщица «Феррари» чуть наклоняет голову. — Что тебе нужно? — Почему ты уверена, что мне обязательно что-нибудь нужно? — Не хочу верить, что ты сделала это из жалости, — задержав взгляд, Вилланель снова возвращается к своему бумажному недоразумению. — Я не нуждаюсь в жалости. — Ты не настолько несчастна, чтобы жалеть тебя, — криво усмехается Поластри, откидываясь на спинку неудобного кресла. — Хоть что-то радует. В следующую секунду Ева, закатив глаза, забирает из рук блондинки измученную салфетку, парой движений доделывает бумажного журавля, небрежно кидает его возле вазы с цветком, стоящей посередине стола, и произносит: — Хватит уже. Оксана делает вид, что ничего не понимает, складывая руки на груди с вопросительным укором во взгляде, но Поластри проницательна и не верит этому спектаклю: — Я в курсе, что тебе паршиво, но не нужно притворяться бедной несчастной девочкой. Я тебя знаю. Ева действительно знает. Знает, что Оксана от боли злится, а от страха бросается на людей, как делают это хищные звери. Она знает, каких усилий стоит держать себя в руках, когда хочется кричать, сбивать костяшки о холодную стену и швырять неровно стоящие предметы в окно. Она это проходила десятки раз. Десятки упущенных подиумов, аварий и потерянных очков. Десятки ситуаций, когда хочется послать всех к черту и выть от бессилия. — Ты меня не знаешь, — черты лица Вилланель напрягаются, брови сами сдвигаются к переносице, и Ева в потемневших глазах наконец-то видит, что она на самом деле испытывает. Англичанка лишь мягко приподнимает уголки губ. — Ты всегда хочешь выиграть любой ценой, плевать, какими способами. Неудачи не расстраивают тебя, а приводят в бешенство. Ты злишься на весь мир, на людей, тебя обсуждающих, на команду, на себя. Ты тонешь в этой ярости, задыхаешься от неё и не можешь контролировать, — Ева говорит будто бы вопросительно, но на самом деле обе знают, что она точна в каждом слове. Вилланель не отрываясь слушает, внимая ровному голосу, отчего-то так точно рисующему бурю, которая бушует в груди. К глазам на миг подкатывают слёзы безысходной ярости, и сохранять ускользающее самообладание стоит титанических усилий для стоящей на грани Оксаны. — Когда-нибудь ты станешь чемпионкой, — Ева произносит это, будто бы что-то само собой разумеющееся, неоспоримое, и даёт девушке немного времени осознать смысл слов. — Ты будешь думать про этот год с улыбкой, а о сегодняшнем дне наверняка даже не вспомнишь. Поластри про себя отмечает вспыхнувший огонёк в серо-голубых глазах, но просто продолжает: — Ты больше не в Формуле-3, Оксана, — Ева произносит это многозначительно, словно очевидному факту следует придавать гораздо больше значения. — Тебе больше не нужно доказывать миру, что ты всё можешь, ничего не боишься, способна рисковать жизнью, чтобы попасть в высшую лигу. Ты уже здесь, в Формуле-1. И ты можешь доказать, что лучшая, только победив всех. Одна гонка – это всего лишь одна гонка, если от неё не зависят решающие очки. Это не конец сезона, впереди ещё шесть этапов. Шесть. Невозможно представить, что может случиться за это время. Ева неожиданно для самой себя ощущает правильность произнесенных слов. Это именно то, что она сама хотела бы услышать десять лет назад, когда вместо победной бутылки шампанского в одиночестве поглощала горькую текилу в баре Сан-Пауло. — Через две недели Франция. Твой первый домашний этап, — говорит она, будто это должно стать хорошей новостью. — Расслабься. Постарайся получить удовольствие. — Получить удовольствие, — вторит ей Оксана, кивая с издевательской усмешкой. — Снова твой любимый совет? — Прекрати принимать всё в штыки, — Ева наверняка никогда не научится читать эмоции на этом прекрасном лице, но не может оставить попытки. — Никто не желает тебе зла. — Даже ты? — Особенно я. Вилланель, не разрывая зрительный контракт, с сомнением улыбается. Она без стеснения разглядывает чуть потрескавшиеся от ветра губы, едва заметные морщинки, начинающие тонкой паутинкой появляться у края глаз, тёмные кудри, собранные в распадающийся низкий хвост. Ева совсем не старается выглядеть сногсшибательно, но все равно влюбляет в себя тысячи глаз. Неосознанно, неконтролируемо. Словно опасная стихия, от которой ты не можешь оторвать взгляд в секунде от гибели. — Поехали со мной во Францию, — выпаливает Вилланель. Как всегда не думая она говорит первое, что приходит в голову. Ей так хочется. Улыбчивый официант не вовремя приносит давно заказанную пасту с креветками, и, почувствовав окутывающий их аромат, Оксана понимает, насколько голодна. Она не отрывает глаз от Евы, которая выглядит так, будто готова тотчас сорваться с места, прыгнуть в первый самолет до Лондона, спрятаться в свой особняк, обнесенный трехметровым забором, и не выбираться из него две недели до следующей гонки. Парень в выглаженной белой рубашке, удостоверившись, что всё в порядке и гостьи больше ни в чём не нуждаются, растворяется так же быстро, как и появился. Ева ест медленно и без прежней охоты, с которой она заказывала любимую пасту с любимыми креветками. Погружённая в свои мысли, она смотрит куда-то сквозь девушку, с наслаждением уплетающую блюдо. Кухня тут и вправду отменная. Но Поластри теперь совсем не хочется есть. «Поехали со мной во Францию». Кинутая без долгих раздумий фраза не выходит из головы, раз за разом отзываясь в ушах эхом знакомого голоса. В каком смысле «поехали во Францию?» Что это значит? «Поехали во Францию есть попкорн в автокинотеатре, смеясь над глупой комедией?» Или «Поехали во Францию на свидание в парижском ресторане на крыше?» «Поехали во Францию, я познакомлю тебя со своими родителями?» Ворох мыслей без устали циркулирует в голове, с каждой секундой всё больше вгоняя в ступор. Воздух в ресторане внезапно становится плотнее, и Еве сложнее удаются ровные вдохи. — Что с тобой? — запивая вином последнюю креветку, спрашивает Оксана. Она, не скрывая любопытства, почти не отрывает взгляд от своей спутницы уже несколько минут, наблюдая за крепнущей растерянностью в карих глазах. Поластри пытается вопросительно вскинуть брови, но получается это так же плохо, как и сохранять невозмутимое выражение лица, когда тараканы в голове в панике бегают по кругу. — Почему тебя вечно так пугают мои предложения? — Вилланель кладёт приборы в опустевшую тарелку и придвигается чуть ближе, устремив взгляд на Еву. — Ты выглядишь так, как будто я предложила тебе не провести безобидные пару дней на лазурном берегу, а как минимум жениться, — девушка смеётся над собственной шуткой. Интересно, это еда так благотворно влияет на перепады её настроения? — Я не об этом думаю, — ложь звучит из уст англичанки настолько неправдоподобно, что она наверняка и сама бы себе не поверила. Вилланель поднимает брови, всем видом издевательски спрашивая: «Правда что ли?» Еву бесит та надменность, которой буквально светится гонщица «Феррари», а ещё тот факт, что она настолько уверена в своей правоте. И самое главное – что она права. — Поехали, — бросает Поластри смело и откидывается на спинку кресла, тут же складывая руки на груди в защитном жесте. «Что я сделала?» — мигом проносится в голове. Даже паникующие тараканы замирают в неверии, кажется, вместе со всем миром вокруг. — Что? — Оксана даже опешила от этого заявления. Из всех сценариев, которые она прокрутила в своей голове, этот самый невероятный. — Серьезно? — Похоже, что я шучу? Ева отпивает большой глоток бургундского красного, наслаждаясь наступившей тишиной в собственной голове. Два внутренних голоса больше не кричат друг на друга в ожесточенном споре. Назад дороги нет и отступать теперь некуда.