Born to win

Вилланель никогда не видела Еву Поластри за рулём. Это даже иронично, верно? Пилоты Формулы-1, которые каждую неделю состязаются на лучших гоночных трассах мира, могут позволить себе сесть за руль обычного седана или своего любимого пылящегося в гараже спорткара только по выходным и праздникам. Несмотря на редкие встречи, Оксана без ума от своей машины. Она влюбилась в неё с первого взгляда ещё на презентации, когда свет боковых прожекторов подчеркивал обтекаемый экстерьер иссиня-черного автомобиля на возвышении. Люди в нарядах дресс-кода black tie с бокалами шампанского, казалось, пришли сюда лишь покрасоваться и пообсуждать свои жизни друг с другом, даже не обращая внимание на произведение искусства в центре огромного зала. Строгий минимализм спортивных форм, панорамная крыша и разгон до сотни всего на пару сотых секунды медленнее, чем у болида. Они будто были созданы друг для друга, и будущая гонщица «Феррари», не раздумывая, стала счастливой обладательницей Tesla Model S P100D цвета морской волны в эксклюзивной комплектации. В каком-то смысле – это её самые долгие и надёжные отношения. Люди хитрые, лживые и алчные; машины – надёжные, предсказуемые и вряд ли задумают без причины сделать тебе больно. Доверять совершенному механизму гораздо проще, чем представителям вершины пищевой цепочки. Поэтому Вилланель бывает позволяет себе разогнаться чуть больше, чем следует на оживленной городской дороге, или наоборот, – полагаясь на автопилот, расслабиться, погружаясь в собственные мысли. Оксана любит свою машину. Позволить кому-то сесть за руль? Ну уж нет. Во время долгих командировок малышка стоит в гараже на подземной парковке с сигнализацией, охраной и противопожарной системой, верно дожидаясь свою владелицу. И, несмотря на то, насколько паршивым или успешным был прошедший уикенд, Вилланель всегда едет обдумать случившееся на автостраду Ля Провансаль, нависающую над Лазурным побережьем. Три сотни километров идеально ровного асфальта заканчиваются итальянской границей – тоннелем сквозь скалу над маленьким красивым портом, которых во Франции сотни. До финальной точки Оксана добирается редко – когда теряется в мыслях и вспоминает, где она, лишь увидев перед глазами зияющую черную дыру. Тогда она паркуется там, где остановка запрещена, делает пару глотков свежего морского воздуха, что смешан с портовой пылью, и той же дорогой отправляется домой, в Ниццу. Сейчас всё иначе. Оксана впервые видит кого-то за рулём своей изумрудной малышки. Стоило бы ревновать, но ей безусловно нравится созерцать Еву Поластри, расслабленно ведущей её Теслу. У них нет пункта назначения, и в этом вся прелесть этого маленького путешествия. Еве не нравится не знать, куда они направляются, а Оксана просто наслаждается процессом. — И ты называешь это спортивной машиной? — Ева, состроив на лице шутливое отвращение, критически оглядывает плавные линии автомобиля. — Больше похоже на игрушку из Хэппи Миллс, — продолжает она, ожидая реакции Оксаны. По Евиным предположениям, та должна была разозлиться или хотя бы ответить колкостью на колкость, но девушка лишь усмехается. — Если тебя что-то не устраивает, можешь идти пешком. — То есть, хочешь сказать, что нас двоих она не выдержит? — смеётся Поластри, наконец-то получая недовольный толчок в плечо от Вилланель. — Ладно, — потирая место удара, сдаётся она, — дай хоть покататься. Той ночью после гонки в Баку никто из них не выспался. Ева всю ночь пялилась в потолок, пытаясь в голове разложить по полочкам свою жизнь – точно так же, как с успехом делала это предыдущие пару десятков лет. Она всегда любила порядок, пожалуй, даже слишком. В детстве никому не приходилось заставлять её класть вещи на свои места или браться за уроки вовремя. Книги на полках были расставлены по алфавиту, а списки планов безукоризненно выполнялись с завидной скоростью. Ева могла бы стать отличным врачом или юристом, или биржевым брокером, или даже космонавтом. Она могла стать кем угодно, кроме гонщицы Формулы-1, разумеется. Мужской мир не был готов к тому, что окаменелые традиции пошатнутся, но у Евы Поластри были на него свои планы. Пару месяцев назад англичанка посмеялась бы над человеком, сказавшим, что она просто так, без какой-либо причины согласится посреди сезона лететь в гости (с формулировкой она в ту ночь так и не определилась, поэтому решила называть это так) к своей сопернице. Хотя, справедливо отметить, что два месяца назад она не целовалась с нетрезвыми соперниками в номерах отеля и не ужинала наедине в ресторанах. Соперники были далеко, практически в другом мире, а не мешали уснуть после изматывающего гоночного уикенда, мыслями крепко поселившись в голове. Сейчас Ева может посмеяться только над собой, потому что за длинную ночь каждая попытка объяснить с помощью приемов логики всё происходящее в её жизни так и не удалась. Уснула она ближе к утру, когда сквозь темноту за окном начали прорываться пятна рассветной зари. Вилланель в номере на другом конце коридора тоже не спалось. Она всё не могла поверить, что Ева Поластри – Мисс Практичность, Госпожа Благоразумие – вот так просто согласилась на её авантюру. Без планов, целей и замыслов. Просто так. За ужином Оксана бросила ту фразу едва ли не в шутку, даже не подозревая, что гонщица возьмет и согласится. Ей хотелось посмотреть на реакцию, узнать, начнет ли Ева придумывать оправдания про дела в Англии или просто, посмеявшись, скажет что-то вроде «Конечно, нет. Что за глупости?» Вчера ночью они приехали в бурлящую жизнью Ниццу, которая как всегда встретила их музыкой, светом, пробками и, что странно, пронизывающим горным ветром. Весна на Лазурном берегу по обыкновению тёплая, но не слишком. Прохладная. Идеальная для прогулок по набережной в легкой рубашке, пикников на террасе и свежего воздуха из распахнутых настежь окон машины. Но с приходом лета жить здесь становится хорошо только у моря, а редкие ветра, приносящие долгожданную свежесть, кажутся настоящим подарком судьбы. — Почему Ницца? — Ева долго пыталась разобраться в этом вопросе сама, перебирая в голове сотни возможных ответов, но в итоге поняла лишь одно – вряд ли она когда-нибудь продвинется хоть на шаг вперед, разгадывая загадку по имени Вилланель. — Я всю жизнь провела в Париже, где есть абсолютно всё, — девушка разглядывает взглядом вцепившиеся в неё карие глаза, в которых мелькает отражение ночных огней, проносящихся за окном автомобиля, — но я люблю просыпаться и смотреть на море. Ева хмыкает, будто бы не веря в то, что ответ может быть настолько простым и прозаичным. — Этот город всем кажется шумным, сумасшедшим и вечно праздничным. Но на него нужно смотреть с другого ракурса, чтобы по-настоящему увидеть. Переступая порог квартиры, Поластри улыбается. Этот пентхаус на крыше двадцатипятиэтажного небоскреба буквально кричит о том, что принадлежит Оксане. Как и коллекция моделей спортивных машин один к восьми, с тонким вкусом подобранная мебель на фоне светло-серых стен и пустые полки на кухне. Днём в просторном холле не нужны лампы, благодаря панорамным окнам. Из южного не видно ничего, кроме морского горизонта, сквозь северное как на ладони предстает сияющая огнями Ницца. Лестница со стеклянными перилами ведёт на второй этаж, где наверняка расположилась уютная открытая терраса с камином, барной стойкой и великолепным видом на высоте птичьего полёта, вдали от назойливого городского шума. В центре событий, но в полной приватности. В сердце Ниццы, но далеко от вечно бегущей толпы. Оксана может при желании не встретить ни одной живой души: спуститься на лифте в свой гараж, сесть за руль и уехать прочь. А может выйти в лобби, улыбаясь прохожим и болтая о глупостях с незнакомцами. В ней живут две личности, и обе не дают отвести от себя взгляд, в то же время пугая Еву до дрожи в коленях, ведь никого хоть каплю похожего она не встречала. К счастью или к сожалению. С бокалом вина стоя на краю террасы, обдуваемой всеми ветрами Франции, думать не хочется. Воздух чистый и прозрачный, кажется, стоит прикоснуться, и он зазвенит, словно горный хрусталь. Волосы будто бы вот-вот с корнем вырвет из головы, а чтобы дышать, нужно сосредоточиться. Пока ты пытаешься сделать глубокий вдох, заполнив легкие холодным воздухом, ветер уносит его прочь. Вот и выходит, что здесь можно лишь стоять и дышать, как завещали все самоучители по медитации. Нужно всего несколько минут, чтобы в голове осталась только пустота: приятная, непривычная и необходимая. Вилланель воодушевленно говорит про трамонтану, преподнося это, будто рассказывает страшную историю, что рядом с камином даже немного похоже на взаправдашние посиделки у костра. Северный ветер, зарождающийся на вершинах Пиренейских гор и с пугающей скоростью устремляющийся вниз – к спокойным водам Средиземного моря, заглядывает в Ниццу всего на несколько недель, в начале или середине лета. В Каталонии из-за трамонтаны сходят с путей железнодорожные составы, легковые машины уносит с дороги, словно игрушечные, а люди сходят с ума от безумного и беспощадного изыска природы. Слушая историю про деда Сальвадора Дали, который сбежал в Барселону, но убил себя, когда в Каталонии в очередной раз подула трамонтана, Ева перестает ощущать давящую неправильность происходящего. Ей нравится этот ветер. Завтра он почти утихнет, превратившись в легкий морской бриз, а в сюрреалистичном мирке, который, словно иллюзия, рассыпется ещё через пару дней, останутся двое по дороге куда-то. Они едут уже час или больше, а может быть и меньше. Разговаривая о пустяках, совсем не обращая внимание на время и медленно накрывающие трассу сумерки. Шумный город давно остался позади, а за окном плывут пейзажи лазурного берега, тонущие в последних лучах закатного солнца. Величественные скалы нависают над обрывом, где внизу разбиваются о камни волны Средиземного моря. Оксана узнала, что Ева боится ездить на велосипеде, потому что в десять сломала ногу и пропустила половину картингового сезона. А Вилланель, как оказалось, первый раз попала в аварию ещё в четырнадцать – на взятом без спроса папином винтажном кабриолете. Водить она умела, а вот «пьяный придурок», который в неё врезался на перекрёстке, очевидно, нет. Никто из них не мог подумать, что, на пару дней забыв о войне и сбросив доспехи, можно снова ненадолго почувствовать себя людьми. Живыми, испытывающими эмоции и не скрывающими лица за масками и гоночными шлемами. Подальше от жаждущих хлеба и зрелищ журналистов, коллег, говорящих только о работе, и гонок, о которых тоже неплохо хоть раз в месяц забывать. Оставив за спиной всю свою устоявшуюся, распланированную по минутам жизнь, сбежав от неё в другой мир, появляется шанс вспомнить, что люди рождены вовсе не для борьбы, что жизнь – не бесконечная чреда галочек в списке целей, а радоваться можно не только победам. После сотен километров и тысяч сказанных слов между ними повисает тишина. Приятная, лишённая неловкости и потребности заполнять её бессмысленными разговорами. Англичанка ведёт машину, про себя признавая, что она не так уж плоха, а Оксана готова провести здесь целую вечность, вот так молча направляясь в никуда и не думая ни о чем, кроме маленького мирка внутри салона машины. Глядя на на Еву, она хочет знать о ней всё: какой фильм каждый раз заставляет её заново влюбиться в жизнь, любит ли она слушать музыку за рулём или предпочитает наслаждаться рычащим звуком мотора, что она готовит себе на завтрак в выходные и в какой город хочет возвращаться снова и снова. Стараясь думать о чем-то отвлеченном, Вилланель не может оторвать взгляд от расслабленного тела брюнетки: от некрепко сжимающих руль пальцев, несомкнутых губ и кудрей, с которыми по-собственнически играет ветер из приоткрытого окна. Белая рубашка небрежно расстегнута на одну пуговицу ниже, чем обычно, и кромка кружевного бюстгальтера снова и снова попадается девушке на глаза. Сквозь шум ветра, который будто бы и впрямь возжелал поэтично лишить их жизней, отправив машину покоиться в царство Посейдона, Оксана слышит стук собственного сердца. Она всегда насмехалась над склонностью людей становиться зависимыми от себе подобных, над самозабвением, с которым они бросают свои жизни под поезд. Ради чего? Чтобы жениться, завести парочку несносных детей, ипотеку и кота, а потом через пять лет делить это всё в суде? Теперь, кажется, она начала понимать: это всё химия. Тело буквально выходит из строя, зачем-то вырабатывает лишний норадреналин и допамин, будто бы находится в ужасной опасности, буквально на грани жизни и смерти. Под кожей растекается свинцовый жар, и ледяной ветер из открытого настежь окна на скорости, далекой от разрешенных ста километров час, уже не помогает от него избавиться. Она внезапно осознает, что испытывала почти то же самое, когда три дня назад в Баку летела в отбойник на неуправляемом болиде. И она совершенно точно продала бы душу дьяволу, чтобы узнать, чувствует ли Ева сейчас то же самое. Но она не верит ни в души, ни в дьявола. Она верит только в себя. — Знаешь, — Оксана честно пытается начать издалека, но слова вырываются из уст без её ведома, — если бы ты была не за рулём, то я бы сорвала с тебя эту чёртову рубашку прямо сейчас, — от полушёпота, разрезающего шум ветра и тихий звук мотора Теслы, у Евы по коже бегут мурашки, — а потом целовала бы каждый сантиметр твоего тела так долго, что ты бы начала умолять о продолжении, — невесомое прикосновение ощущается на руке, покоящейся на рычаге коробки передач. Тонкие пальцы ползут по внешней стороне ладони, на волшебную долю секунды смыкаются на запястье и испаряются чуть выше, оставляя за собой пылающий след и мучительную пустоту. Ева пропускает вдох, её пугает услышанное настолько же сильно, насколько хочется продолжения. — А потом, — договорить Оксана не успевает. Машина резковато тормозит на обочине – как будто с таким же нетерпением, как и управляющая ею Ева. Вилланель даже хочет возмутиться, что с её малышкой нельзя так обращаться, и сердито подчеркнуть, что они не на гоночном болиде, но всем этим пустым, не нужным больше словам не суждено вырваться наружу. — Я больше не за рулём. Оксане нужна пара мгновений, чтобы осознать произошедшее. Она замирает, дыша сквозь приоткрытые губы, будто бы боится, что любое лишнее движение всё испортит. Этот момент разрушится и исчезнет из реальности, окажется сном или пьяной галлюцинацией. Но спустя две, три или десять секунд, Ева всё так же смотрит на неё, размышляя, действительно ли сказала это вслух. В карих глазах смешались бравая решимость, рожденная страстью, и совсем немного страха – то, что испытывает человек, первый раз в жизни разгоняя машину до скорости двести километров в час. Уголки обветренных губ ползут вверх. Вилланель никогда не думала, что способна испытывать трепет не только к холодным металлическим механизмам. Как странно. Девушка тянется поцелуем к замершим губам Евы, улыбаясь. Она всё ещё опасается, что та передумает, осознает происходящее, и оно окажется не по душе такой серьезной чемпионке мира. А Ева чувствует себя девчонкой, прячущейся от родителей в старом Форде парня из колледжа, когда горячие губы накрывают её собственные. Гораздо лучше, чем в старшей школе. Нечто робкое и нежное остаётся в прошлом спустя пару вдохов, оставляя место накатывающей бездумной страсти, которая копилась так долго, и теперь наконец находит выход, накрывает с головой. Инстинкты берут верх, задвигая все мысли на второй план. Ева кусает мягкие губы, тут же целуя, ощущая на языке вкус мятного блеска, а Вилланель улыбается сквозь поцелуй, отвечая на наглую выходку в том же духе. Они не замечают, как оказываются на заднем сидении, и Оксана точно не вспомнит, как нашла на пульте управления кнопку, которая сделала из её прекрасной Теслы не менее прекрасную двуспальную кровать. Ева в тот момент в знак протеста прекращённому поцелую снимает с девушки пиджак, торопливо кидая бесполезный предмет гардероба куда-то в сторону. Вилланель победно улыбается, когда задние сидения начинают складываться, и сразу же получает за старания награду. — Тебе очень дорога эта блузка? — через секунду снова отрываясь от требовательных губ, задаёт она зачем-то вопрос, но не собирается дожидаться ответа. Треск отрывающихся от ткани пуговиц – теперь её второй любимый звук после двигателя болида на разгоне. — Будешь мне должна, — восклицает Ева с придыханием, жалея, что никак не сможет порвать в отместку её чёрную футболку с какой-то непонятной абстрактной картинкой. Оторваться друг от друга всё сложнее, поцелуи – всё глубже и требовательнее. Вилланель пытается одной рукой расстегнуть чёртов пояс на Евиных брюках и злится, когда не может сделать это с третьей попытки. — Подожди, подожди, — сбитое дыхание не позволяет говорить громко, а сильные руки не позволяют оторваться надолго. Нужно совсем немного времени и все десять пальцев, чтобы пряжка всё же поддалась напору. С её любимыми джинсами гораздо проще. Она возвращается совсем другой дорогой, рисуя влажную дорожку поцелуев от живота, задерживаясь на груди, кусая ключицы, оставляя на нежной коже пылающие следы. Ева убирает светлую прядь за ухо, очерчивая подбородок. Оксана, улыбаясь, больно кусает пальцы, отчего брюнетка замирает в своём неверии ещё сильнее. Вилланель оставляет на губах ещё один невесомый поцелуй, по той же тропинке спускаясь обратно. Легкие Евы забывают о своём предназначении, когда горячие губы властно присваивают себе всё больше пространства. Они, кажется, везде, но хочется, чтобы их было больше. — Не забывай дышать, — шепчет девушка и, улыбаясь, поднимает серые глаза, потемневшие то ли от томного верхнего света, то ли от копящегося внизу живота возбуждения. Ева нервно посмеивается, в следующий момент снова забывая про вдох, когда её спина выгибается навстречу очередному поцелую чуть ниже солнечного сплетения. Настойчивые губы чувствуются всё ниже, где-то рядом с кромкой чёрного кружевного белья. Вилланель чувствует, как напрягаются мышцы под её пальцами, когда она легонько поддевает край кружева, стягивая его вниз и наконец избавляясь от лишнего аксессуара. Оксана не верит ни в бога, ни в дьявола, но сейчас почти уверена, что эту женщину они создали рука об руку. — Расслабься, — целует она снова чуть выше. Ева не отвечает. Она сейчас кажется совсем другой: зависимой, трогательной, немного напуганной. — Ты дрожишь, — Вилланель, наступив на горло всем своим желаниям, снова перебирается выше, — потому что тебе холодно, — она целует шею, чувствуя ниточку учащенного пульса, — или страшно? — их взгляды встречаются: серый – возбужденный, немного помутнённый и совсем капельку участливый; карий – почти такой же, только с примесью неуверенности, совсем ей несвойственной и оттого ещё более трогательной. — Говори со мной, — выдыхает Вилланель в губы, прежде чем невесомо поцеловать. Мимолётом, потому что совсем не может себе в этом отказать. — Я хочу, чтобы тебе было хорошо, Ева, — имя звучит из уст девушки словно комплимент. Оксане безумно нравится произносить его: нежно, шепотом, с придыханием или громко, смело и уверенно. Даже грубо, в порыве эмоций в споре. Неважно как, но её «Ева» всегда звучит потрясающе. — Я никогда не делала ничего подобного, — голос звучит непривычно, совсем на себя не похоже. Чуть тише и без обычного чуть надменного тона. Вилланель, усмехнувшись, уточняет: — Не целовалась на заднем сидении Теслы или не спала с девушкой? — Ни то, ни другое, — отвечает она, улыбаясь, утопая в очередном поцелуе. — Тогда ты многое потеряла, — её прохладные пальцы ощущаются на внутренней стороне бедра. — Просто не забывай дышать.