Бельгия, Спа-Франкоршам 24 мая, воскресенье
Бывает же такое, что день не задался с самого утра? В попытках приготовить завтрак вы хватаетесь за кипящий чайник, потом разливаете кофе на белую рубашку, обожженной рукой взявшись за кружку, и, запрыгнув в машину за десять минут до важного совещания на другом конце города, читаете радостное сообщение о заканчивающемся бензине. С гоночными уикендами иногда происходит то же самое. Вчера на квалификации случились абсолютно все абсурдные недоразумения, которые вообще могут произойти на трассе Формулы: от неработающих светофоров до беззаботно разгуливающего по дороге огромного серого кота. Можно было подумать, что следующий день должен принести чуть больше удачи гонщикам и организаторам, однако все надежды растаяли с самого утра – когда шквальный ветер откуда-то вынес на трассу кучу пластиковых пакетов. Будто бы сама природа решила взяться за экологический активизм, из последних сил крича: «Берегите Землю!». Потом чреда неудач продолжилась аварией на старте, летящими в болиды обломками и желтыми флагами, из-за чего лидеры оказались в середине пелетона, вынужденные снова бороться за позиции, отвоеванные тяжелым трудом в квалификации. Впрочем, за это люди и любят гонки. В точности предсказать исход, когда на трассе двадцать пилотов, готовых на всё, невозможно. — Стюарды рассматривают вопрос о назначении штрафа, — голос Сэма в наушниках говорит нечто выходящее за рамки возмутительности. Ева едва успела выдохнуть, наконец вернувшись на свою законную первую позицию. Впервые за последний час перед её глазами нет ничего и никого, кроме простирающейся вперёд трассы. Самый лучший пейзаж. Она обогнала красный болид по внешней траектории, заезжая на калечащий резину гравий, потому что Оксана Астанкова конечно же не удосужилась оставить ей место для манёвра. Да, не идеально, не «по-чемпионски», но без происшествий, контактов и столкновений, что в этой борьбе – уже успех. — Что?! — не то чтобы англичанка не поняла смысл услышанного, она просто в бешенстве переспрашивает, — Какого чёрта? — Ты выехала за пределы трассы на обгоне, — инженер поясняет спокойно, прекрасно зная предполагаемую реакцию гонщицы, — и получила преимущество. — Конечно я выехала за пределы трассы! Она ведь не оставила мне места, чтобы вернуться! Куда мне нужно было деваться? — после этих слов в радиоэфире повисает тишина. Сэму нечего ответить, а Ева не хочет продолжать свою тираду, потому что от этого начинает злиться лишь сильнее, а тратить силы на эмоции – худшее решение. — Они добавят пять секунд к питстопу. Повторяю: пять сек... — Я слышала! Я все слышала. — Ева выключает радио, делая глубокий вздох. Ладно, это не худшее, что можно было представить. Всего пять секунд. Пять чёртовых секунд! Всё ведь только наладилось после этого сумасшедшего старта. — Сколько позиций я потеряю? — спрашивает Поластри, но в ответ слышит лишь тишину. Относительную тишину, тонущую в шуме мотора. Чёрт, радио. Нажав на синюю кнопку снова, она повторяет вопрос. — Около шести. — Тогда это должен быть наш лучший пит-стоп.***
Настойчивый стук в дверь отрывает Еву от безумно важного занятия: просмотра «Аферы Томаса Крауна» и распития в одиночку бутылки чёрного Капитана Моргана. Это был паршивый день, и последнее, чего хочется в его завершении – обсуждать уже случившуюся неудачу, когда ничего нельзя исправить. Она выехала седьмой после питстопа. За пятнадцать кругов до финиша. Да, выжав из машины и свежих шин всё возможное, Поластри еще раз доказала, что не зря чемпионский кубок хранится в её доме. Но четвёртое место – это поражение. А она ненавидит проигрывать. Поэтому, кто бы ни был за дверью: её начальник, партнер по команде, Сэм, сотрудник отеля или любой, кого ещё могла занести сюда лихая мысль, уйдет отсюда с плохим настроением, если не бросит свою глупую затею прямо сейчас. Ева всё ждёт. Надеется, что настырный посетитель сочтёт отсутствие признаков жизни за дверью достаточным поводом, чтобы отправиться восвояси, но нет. Монотонный стук всё продолжает бить по голове, с каждым разом раздражая всё больше, будто бы специально доводя до точки кипения. — Тут никого нет, идите к чёрту! — нетрезвый мозг считает это лучшим ответом назойливому неопознанному гостю, однако последний, очевидно, считает это вызовом, начиная избивать ни в чем не повинную дверь с новой силой. Поластри издаёт гневный рык, закатывая глаза, прежде чем отпить полстакана рома и подняться с удобного дивана. После чего, с серьезным настроем убить любого, кто окажется за порогом, всё же направляется к выходу. Девушка распахивает дверь, даже не взглянув в зрачок и едва всерьез не лишив жизни незваного гостя. Ну конечно же! Конечно же в её скромную обитель пожаловала персона, которую Ева больше всего желала тут увидеть. Чтобы придушить на месте. Оксана, чудом увернувшись от летящей прямиком ей в голову двери, поднимает руку в приветственном жесте. — Сразу с порога пытаешься меня убить? — Что из слов «Тут никого нет» и «Идите к чёрту» тебе непонятно? — Ева говорит резко, отрывисто, совсем не скрывая антипатию и преисполняющий, норовящий вырваться наружу гнев. Всем своим видом гонщица даёт понять: с ней сейчас лучше не связываться. Но Вилланель плевать. А после двух стаканов негрони на вечеринке гонщиков стало плевать ещё больше. — Просто выставишь меня за дверь? — девушка слегка нетрезво улыбается. — В таком состоянии? — либо она достаточно трезва, чтобы манипулировать, либо эта часть её сущности функционирует бессознательно. — Ты и так за дверью, — Поластри складывает руки на груди. Всё, чего ей хочется – побыстрее отправиться на диван к Мистеру Моргану и не пропустить любимый момент в фильме. А ещё – поколотить висящую на балконе её лондонского особняка боксерскую грушу. — А что, если я решу сесть за руль? Или влипну в какую-то ужасную историю? — продолжает Оксана, сводя брови. И чего только она хочет этим добиться? — Делай, что хочешь. Я тебе не мать, не сестра, даже не подруга. Если соберешься за руль, пристегивай ремни. — Ева уже хочет закрыть двери, но рука Вилланель не даёт этого сделать. — Постой! — девушка, мгновенно посерьёзнев, переступает порог под угрожающим взглядом. План «А» – просто прийти, а дальше, как пойдет – изначально был обречен на провал, а другой придумывать не было смысла. Импровизация, как оказалось, – не её сильная сторона. — Я тебя сюда не приглашала, — внутри Евы снова вспыхивает возмущение. — Я не хочу ни с кем разговаривать. Я не хочу с тобой разговаривать. Сколько раз ещё нужно это повторить? — голос с каждым словом повышается, и под конец брюнетка почти переходит на крик. Она не в том состоянии, чтобы контролировать себя. — И это я ещё веду себя как ребёнок? — Вилланель наклоняет голову, вскидывая брови в немом вопросе. Кажется, что ей приносит какое-то неописуемое удовольствие раздражать Еву, хоть это и не было целью визита. — Что тебе от меня нужно? — Поластри делает глубокий вдох в попытке успокоиться, но это не работает. Ей все так же безумно хочется кому-то врезать. — Я не виновата в том, что тебе назначили штраф! — зачем-то кидает Оксана, искренне считая, что это её полностью оправдывает. — Сейчас ты виновата в том, что заявилась сюда и не даешь мне спокойно отдохнуть, — натянуто монотонный, полностью контролируемый голос звучит из уст брюнетки угрожающе. — Я просто боролась за своё место! Я не хотела побеждать нечестно. В какой-то момент Ева даже верит. В следующий – ей всё равно. Оксана Астанкова за последний месяц сделала всё, чтобы неиссякаемые нервы Поластри закончились, а железное терпение дало трещину. Поэтому, что бы ни случилось дальше, она сама виновата. — Хватит строить из себя святую, — спокойный голос всё же снова срывается на полукрик-полурык, — мне абсолютно плевать, чего ты хотела! — выплевывая всю злость с необдуманными фразами, Ева делает шаг вперед, уверенная, что Оксана отступит, но она лишь непоколебимо замерла, с вызовом смотря прямо в глаза, и теперь их разделяют лишь жалкие сантиметры. — Просто ты, глупая идиотка, не знающая границ, не должна была крутиться у меня под колёсами! — оскорбления сами вырываются из уст, когда бушующие внутри эмоции бесповоротно вырываются из-под контроля. Девушка криво усмехается в ответ, обжигая горячим дыханием. — Ну прости, так уж вышло, что кроме тебя-королевы на трассе есть ещё девятнадцать человек! — Вилланель честно не приходила сюда выяснять отношения, но теперь это дело принципа. — Никто не обязан расступаться и освобождать тебе путь на подиум! Может нужно ещё красную дорожку расстелить на финише? — она театрально взводит брови. — Или лучше лепестки роз разбрасывать? Оксана видит, как огонь, пылающий в карих глазах, становится всё ярче и опаснее. Ей нравится. — Красной дорожки будет вполне достаточно. Хотя нет, — окидывая взглядом красную футболку с логотипом «Феррари» на Оксане, продолжает она, сморщив нос, — красный меня раздражает! Когда всё уже высказано, а слова отчаянного гнева закончились, наступила тишина. Напряженная, почти объёмная. Горячая. Про такую говорят, что её можно резать ножом. Но сейчас желательно бы ножи этим двоим не показывать. Они всё смотрят друг на друга, готовые вцепиться в глотки, убить, разорвать на части. Но взгляды, в один момент падающие чуть ниже, замирают на миг. В следующую секунду всё непонятное кажется очевидным. Миллиметры между ними становятся ненужной преградой, когда во взгляде брюнетки вспыхивает всё то же опасное пламя. Она целует Оксану в губы. Грубо, требовательно, почти жестоко, зная, что она ответит, показывая им обеим свою правду. Ева, шагая вперёд, толкает девушку к стене, отчего та больно ударяется спиной, пропуская вдох. На этот раз ей все же пришлось поддаться, но это лишь злит ещё сильнее. Контроля больше нет. Гнев, сублимированный в страсть, пульсирует, пылает, обжигает, наконец найдя выход. Сердце англичанки бешено заходится в груди, а дышать становится всё сложнее. Горький вермут и терпкий ром смешиваются на губах, кажется, пьяня ещё сильнее. Холодные пальцы Оксаны впиваются в голые плечи, властно притягивают ближе, когда ближе уже некуда. Ева застывает, чуть отстраняясь. Всего на сантиметр, но теперь это расстояние кажется целой пропастью. Девушка открывает глаза, вглядываясь в идеальные черты лица. Она всё в ней ненавидит: эти серо-голубые глаза, от взгляда которых становится зябко даже в жаркий полдень, эти высокие скулы, эти пшеничные волосы, которые то собраны в идеальный хвост, то растрепанны ветром, и больше всего – эти губы, такие мягкие губы, которые постоянно твердят что-то бездумно резкое, опасное, цепляющее за живое. А ещё, больше иного, Ева ненавидит то, что одного взгляда на неё хватит, чтобы впервые в жизни вдохновиться писать картины, снимать чёрно-белое кино или совершить непоправимую глупость. «Что, черт возьми, я делаю?» Поластри почти вздрагивает, испугавшись осознания, пятится назад плавными шагами. Её будто бы окатило холодной водой. Весь гнев, только что пылающий в глазах, будто бы испарился. Ева выпрямляет спину, стараясь скрыть такой явный шок. Почти испуг. На лице Оксаны, напротив, – дьявольская улыбка. Она отталкивается от стены, чтобы вернуть всё на свои места. Это ведь так правильно, так естественно. Но Ева лишь резковато выставляет перед собой руку. — Уйди. Пожалуйста. Вилланель хочет возразить, но Поластри снова не настроена слушать. — Уйди, — второй раз это звучит куда грубее. Блондинка усмехается, медля. Давая англичанке время передумать. Не может быть, чтобы только промилле алкоголя в крови и ослепляющий гнев заставили Еву Поластри накинуться на неё с поцелуем. В конце концов, она ведь могла просто ударить? Но Вилланель уходит, ещё на секунду задержавшись в дверном проёме, чтобы сказать: «Давай поужинаем в Италии?» Брюнетка не отвечает, не смотрит в глаза. Только закрывает дверь перед лицом Оксаны и медленно прислоняется спиной к отрезвляюще ледяной стене, даже не пытаясь осмыслить произошедшее. Этому сумасшедшему дню пора бы закончиться.