Ренар

∙•☽●════════════════════════════✧☽◯☾✧ ═══════════════════════════●☾•∙

Ренар       Вечер, даже почти ночь. Не знаю, во сколько я вернусь в комнату, и в каком виде, но это точно будет после полуночи. Ив напряженно стоит у двери, оглядываясь на меня — так и знал, что он шага теперь один не сделает. О сидит на своей кровати, скрестив ноги и просто смотрит в стену.       — Не передумаешь? — спрашиваю я, понимая, что нет.       А тащить ее куда-то силой, даже в шутку, плохая идея. Одетт почти всегда молчит, за этот день едва сказала пару фраз, да и то в ответ на мои обращения. На Ива смотрит исподлобья, как волчица, а он обходит девчонку по стене. И он еще идет на посвящение!       — Нет, — голос звучит холодно и отстраненно, будто я ей никто.       Это царапает, раздражает, даже обидно немного. Но тут Одетт смотрит в мою сторону.       — В моей семье никто не играл. А вам обоим удачи, — О снова отворачивается, — Она вам понадобится.       Это я знаю. И уже повезло. Мне никто не сообщил, что заносить себя в списки клубов надо самому. Хорош бы я был, если просто приперся. Спас Ив. Примчался и рассказал, что на первом этаже главы клубов развесили листы, на которых первокурсники оставляют свои фамилии.       Тогда Одетт первый раз брезгливо дернула плечом. А я благодарно помчался вслед за Ивом.       На улице совсем темно. Если бы не электрическое освещение, дорогу можно было бы и не найти. Клубы — трехэтажные дома, каждый со своим оформлением, стоят на почтительном расстоянии друг от друга. Мы минуем «Василиск» и «Грифон»… я надеюсь только, что не заблудился, за опоздание тут больше вломят.       И вижу его — светлое здание с двумя флагами по обе стороны высоких дверей, в полумраке не видно, но я знаю от мамы: цвета клуба «Единорог» — серебряный, голубой и лиловый. Сжимаю покрепче колоду карт и ускоряю шаг.       Мы не последние. У лестницы здания нас догоняют две девушки и смутно знакомый парень с длинным носом. Я обгоняю всех, даже Ива, вбегаю по лестнице и захожу.       Не хочу быть последним.       Тут шумно. На распахнувшуюся дверь и на меня сразу смотрят. Зная правила — мама рассказывала мне их добрую неделю перед отъездом — останавливаюсь у двери. Остальные, кто шел следом, замирают рядом.       К нам подходит невысокий темноволосый парень с тем самым листом.       — Фамилии свои назовите, — требовательно говорит он, не смотря ни на кого конкретно.       — Ренар, — отвечаю я.       Слышу голос Ива: де Моле, парень с «клювом» называется Скарроном, что отвечают девчонки мне уже не важно.       — Проходите, — говорит глава клуба и сам отходит.       Подозрительно смотрю ему в спину — голос кажется знакомым. А не был ли ты уже в моей комнате, часом?       Глава клуба останавливается у лестницы и поворачивается лицом к нам.       — Итак, все в сборе, — говорит он, неприятно улыбаясь. — Из нового набора к нам подали заявки шесть человек. Негусто, прямо скажем. Видимо, боятся.       По бокам заржали уже состоявшиеся члены клуба. Я старательно выпрямляюсь. Держи спину, Ренар! Если в «Единорог» поступила мама… и бабушка, то мне срезаться на испытаниях просто недопустимо.       Невовремя вспоминаю, что Флоранс хотела написать мне рекомендацию в «Мантикору», а я отказался. Я действительно хочу именно сюда.       И я знаю, что в прочих клубах испытания не легче.       — В шеренгу встали! — голос главы клуба звучит противно и резко, а я кусаю губы, чтобы не начать нервно смеяться.       Все-таки, боюсь?       Поскорей бы уже началось.       Если бы я знал, чего ждать, было бы легче.       Шестеро первокурсников толкаются, стараясь встать в ровную линию. Вклиниваюсь между Скарроном и еще одним, тоже довольно высоким парнем. Стоять с краю, между девчонок или рядом с мелким Ивом будет довольно комично с моим ростом.       — Меня зовут Этьен Лаббе, — говорит глава клуба. — Если вы поступите, я буду вашим богом и господином, тренером, надзирателем, а, если понадобится, и палачом.       Кажется, начинаю понимать Одетт. Мне самому претит происходящее, но я слишком хочу играть. Привезти в Бретань новые кубки и… увидеть фейри.       А без членства клуба в Ирландию не поехать.       Голос главы клуба я точно уже слышал. Но каков пафос! Объяснить бы ему, что сила не в крике и не в выпученных вращающихся глазах. Она, как это ни банально, внутри.       Лаббе осматривает нас, выстроившихся в нескольких шагах от него. Прохаживается, заложив руки с листом бумаги за спину, будто специально время тянет. Остальные члены клуба тоже посматривают на новичков с интересом — предвкушают развлечение.       Отмечаю, что девушек тут довольно много, надеюсь, хоть им поблажки дают.       — Де Моле! — рявкает Лаббе. — Ты мог пойти в «Грифон». Почему ты решил подать заявку к нам?       А вот это мне тоже интересно. Жаль, что я вынужден стоять по стойке смирно и не увижу лица Ива.       — Интуиция, — слышу я его голос по другую сторону шеренги, и многие фыркают.       Лаббе улыбается.       — Сегодня ты поймешь, насколько она тебя подвела. Бромфилд!       Иностранная фамилия кажется мне знакомой. Это та девчонка, которая плакала у кабинета директрисы?       — Ты вообще из Шотландии! Зачем ты поступила в «Ла Ситадель»?       Девчонка мнется. Я ей не завидую. Уже там, в коридоре, не завидовал.       — Потому что… эта школа… самая престижная, — говорит она с сильным акцентом и запинаясь, будто подбирая слова попроще.       Этот ответ членов клуба… не удовлетворяет. Даже я сам не знаю, какие слова показались бы убедительными.       — Потому что здесь больше всего предметов, и все изучается очень подробно, — продолжает топить себя дуреха. — Я смогу сделать хорошую карьеру и принести пользу нашему обществу.       Я фыркаю, и это тонет в общем насмешливом гуле. Эти слова прекрасно бы прозвучали в стенах Магистериума или на семейном вечере, но только не среди банды развращенных безнаказанностью пьяноватых подростков.       — Я тебя сегодня лично научу кое-чему интересному, — зловеще говорит глава клуба. — В карьере точно пригодится. Ренар! Ты мог пойти, как наследник, к «Василискам» и к нам. Почему ты выбрал нас?       — Предпочитаю полагаться на разум, а не прятаться за чужими спинами, — отвечаю я. — «Василиск» делает упор на силу карт, а «Единорог» на их сложные комбинации. У «Единорогов» больше всего побед как в школьных турнирах, так и профессиональных. А я…       Делаю паузу.       — … люблю выигрывать.       Лаббе подходит ближе. Как и тогда, в моей комнате, прохаживается взад и вперед, точно надсмотрщик. Вот только палки теперь при нем нет. Она досталась трофеем мне.       Судя по его роже, хочет придраться к чему-то, но не знает, к чему. Не считать же глупостью мое желание обогатить школу на кубок-другой?       — Посмотрим, — говорит он. — Как ты думаешь, то, что ты наследник дает тебе какое-то преимущество?       — Не дает, — отвечаю я, смотря поверх его головы, прямой взгляд тут могут счесть дерзостью.       Не высказывая эмоций, глава клуба переходит к следующим. Задав новичкам те же вопросы и получив ответы разной степени разумности, Лаббе снова останавливается в центре.       — Теперь мы можем перейти к самому посвящению, — он снова неприятно скалится. — Если кто-то принес колоды, оставьте их здесь.       Наблюдает, как один за другим мы складываем пестрые коробочки на поднос и переходит к главному:       — Одежду тоже. Раздеться до белья! Просто… можете запачкаться.       Бромфилд уже на первом этапе готова сбежать. Она мотает головой и упирается, когда к ней подходят несколько старшекурсников с желанием помочь. Вторая девушка почти без эмоций сбрасывает платье, чулки и туфли, и это зрелище немного отвлекает меня. Еще интересно, будут ли ломать шотландку или просто выкинут вон?       — Подайте печать, — то ли устало, то ли разочарованно говорит глава клуба.       Ломать не будут. Просто заклеймят, как не прошедшую испытание. Бедняжка, иностранку просто никто не предупредил, что не пройти посвящение в клуб куда неприятней, чем дойти до конца. Теперь с ней будут отвратительно обращаться буквально все студенты и, возможно, некоторые учителя.       По тому, что я успел увидеть — девчонка не боец, и максимум через неделю ее здесь не будет. Кстати, именно поэтому в «Ла Ситадель» делят на трикветры только на третьем курсе — очень большой отсев студентов.       Бромфилд хватают несколько старшекурсников — за руки, ноги, волосы — и раскладывают прямо на полу. Вид брыкающейся, верещащей девушки притягивает взгляд и возбуждает меня. Надеюсь, полностью раздеваться не придется, не хотелось бы тут всех перепугать.       Этьен Лаббе наклоняется над шотландкой и прижимает к ее лбу печать. Буква L, первая в слове Licorne Единорог (фр.) — свидетельство, что человек попытался и не смог поступить в клуб. Смесь черных и темно-синих чернил для принтера штука устойчивая, подобная «красота» на лбу девчонки держаться будет долго.       — Не смею задерживать, — кланяется Лаббе шотландке, жестом приказывая подручным отправить ее на улицу. — Ренар! Тебе особое приглашение нужно?       Я вздрагиваю, понимая, что до сих пор, последним из всех, стою одетый.       — Или женщину с задранной юбкой впервые увидел?       Отворачиваюсь, не вслушиваясь в гогот вокруг и уточнения, и быстро сбрасываю рубашку, брюки, носки, ремень…       — Прошу в соседнюю комнату, — глава клуба жестом показывает направление.       Теперь уже пятеро новичков идут за ним, и действующие члены клуба следом.       Помещение, в которое нас пригласили, довольно большое. Окна закрыты плотными шторами, из освещения — обилие канделябров. Выглядит, как застенки, по сути, этим же и является. Посреди комнаты стол, на котором шесть подносов, прикрытых матерчатыми салфетками, но по абрисам трудно угадать, что под ними. У стены стоит стул или что-то похожее, обитое кожей и я пока не могу понять его предназначение.       — Можете подойти к тому подносу, который нравится, — точно радушный хозяин предлагает глава клуба и делает приглашающий жест к столу.       Интересный психологический трюк — мы сами должны выбрать свое испытание. Я обегаю подносы взглядом — где-то явно лежит что-то плоское, где-то наоборот высокие сосуды или статуэтки. Надеюсь, пистолета для русской рулетки нет? Хотя, лет пятьдесят назад тут были такие порядки, что вполне могло было быть…       Мама рассказывала, что ей, малышке метр шестьдесят ростом, пришлось выпить бутылку коньяка и развезло ее тогда основательно. Она говорила это, стремясь предостеречь, но я видел в ее глазах гордость. За членство в лучшем из клубов, за то, что она смогла, пусть даже это закончилось отправкой в медпункт.       Нет, не время сейчас вспоминать маму… и бабушку тоже.       Внимательно смотрю на подносы. На крайнем левом явно бутылка, довольно высокая. Если там алкоголь, то лучше пусть достанется человеку моего роста, а не той храброй девчушке, которую я уже почти уважаю.       Подхожу к краю стола и кладу ладони рядом с подносом.       — Мне вот это.       — Прекрасно, — ухмыляется Лаббе. — Дорогие мои, выбор ограничен и только что уменьшился. Мадемуазель Бромфилд нас покинула, но других испытаний, кроме представленных мы вам не предложим. Тут либо прошел, либо нет.       Здесь явная недоработка. Сложно понять, что за предметы под салфетками, но я бы завязывал новичкам глаза на старте и пусть бродят. Тоже не лишено минусов, еще свалят тут все, но зато как весело! Подкину эту идею на будущий год, когда немного освоюсь.       Ив встает рядом со мной. У меня появляется мысль, что так ему просто спокойней, но удерживаюсь от ободряющего взгляда. Если увидят, что кто-то здесь поддерживает другого, могут издеваться дольше.       Напротив Ива становится Скаррон, напротив меня та смелая девушка, которая разделась первой, еще один парень становится чуть в стороне. Один поднос остается без хозяина.       — Ну, кто начнет? — ухмыляется Лаббе.       Остальных тут лишили права голоса. Или им можно только ржать по сигналу? Я не боюсь, будь, что будет, но и первым быть не желаю.       — Ладно, я, — говорит парень в стороне, и пара старшекурсников убирают с его подноса салфетку.       Там высокий полулитровый бокал с чем-то желтовато-мутным, свечей много, но все же не разобрать. Вряд ли что-то, полезное для здоровья. Но явно хуже коньяка.       — Половину выпить, половиной обтереться, — чеканит глава клуба.       Парень подозрительно принюхивается к бокалу и разражается криками:       — Сволочи! Скоты! Это что за дрянь? — вовремя опоминается и снижает тон. — Можно хоть обтереться, но не пить?       — Не торгуйся! — обрывает его Лаббе. — Или думаешь, тебя вдесятером не заломают и не заклеймят? Минута пошла.       — Душ-то потом можно принять? — продолжает парень усугублять свое положение. — Не буду же я чистое надевать на это.       Лаббе только подчеркнуто озабоченно смотрит на циферблат.       Парень со всхлипом делает глоток и замирает с остановившимся взглядом, явно сдерживая тошноту. Еще несколько секунд и его выворачивает прямо на стол.       К нему тут же подскакивают пятеро старшекурсников и заламывают руки. Время прощания.       Лаббе приседает на корточки перед непрошедшим испытание и аккуратно припечатывает ему лоб — сказывается большой опыт. Потом парнишку выводят. Я ему почти сочувствую, а ведь даже не запомнил его фамилию, и был ли он наследником.       — Давайте я, — слышу голос Ива, и поворачиваюсь к нему. Даже кажется, что мне послышалось. Как же так, раньше меня?       Подручные услужливо сдергивают салфетку, и я смотрю, что там вместе со своим соседом.       Я знаю, зачем это, но понятия не имею, как называется. И вживую вижу впервые. Для меня это просто деревянная «шлепалка».       — Превосходный спанкер, — объявляет Лаббе с такой гордостью, будто лично использовал эту штуку на себе. — Прошу вас, месье де Моле, пройдите сюда.       Ив идет на зов. Слишком смело, как мне кажется. Лаббе выдвигает на свет то, что я раньше по наивности обозвал «стулом». Теперь я понимаю, что это приспособление идеально подходит для принятия определенных поз, а вот сидеть на нем неудобно.       — Тринадцать средних ударов, — продолжает Лаббе с явным удовольствием. — Всяко приятней, чем гореть на костре. Отсылка к Жаку де Моле, последнему магистру ордена тамплиеров. Трусы снимайте.       Я отворачиваюсь. Только не Ив! Как я ему в глаза смотреть буду? Почему не эта девчонка, которая теперь ухмыляется, еще не зная, что ждет ее саму. Почему не покинувшая нас первой шотландка? Я уже убедился, что визжать и дрыгать ногами она умела превосходно.       — Ренар! — слышу я голос Лаббе после нескольких шлепков. — Твой же сосед? Не хочешь ему вломить? Храпит там, не знаю. Зубную щетку спер.       Я медленно выдыхаю носом, не поддаваясь на провокации. И считаю про себя.       Тринадцать.       Еще через полминуты рядом оказывается Ив.       — Я думал хуже будет, — доверительно шепчет он и трогает меня за пальцы, скрытые кромкой столешницы.       Отдергиваю руку и, чтобы это не казалось обидным, слегка поднимаю ее:       — Можно, теперь я?       — Нужно, Ренар, — Лаббе снова скалит зубы без малейших эмоций во взгляде, и я понимаю, что ненавижу его.       Именно сейчас он дошел до некого предела. Хочет меня достать, и достанет, если я дам хотя бы малейшую слабину. Снова медленно вдыхаю носом и выдыхаю ртом. Пять минут, Ренар, и ты свободен.       Или опозорен навек.       Подошедшие старшекурсники, оба мне по плечи, подходят с двух сторон и снимают с подноса салфетку.       Я вижу такой же полулитровый бокал как и на первом испытании, но мой заполнен чем-то совсем непонятным — белесым, как молочный соус с вкраплениями чего-то красного. Будто что-то пропустили через блендер. Нюхать опасаюсь, чем меньше знает мозг, тем проще будет желудку. А мне несомненно нужно это выпить.       Даже не представляю, чего туда могли намешать? Жуков, острого перца, сырой муки, от души накончать и еще плеснуть той желтовато-мутной жижи, что не влезла в первый бокал.       Пол литра. Давай Ренар.       — Пей, — приказывает Лаббе. — Минута пошла.       Снова делаю вдох-выдох. Выпить нужно одним духом, минимально чувствуя вкус. Делаю первый глоток и не останавливаюсь до последних капель, опасаясь, что мне из вредности не засчитают испытание, если на дне останется хоть что-то.       Жижа довольно густая, но я осиливаю бокал за указанную минуту и со звуком ставлю его обратно на металлический поднос. Успел.       Радуюсь я рано.       Вкуса я не почувствовал, а вот послевкусие — в полной мере. Кажется, по поводу острого перца и спермы, я не ошибся. Из желудка поднимается смрад и волна дикой тошноты. Опираюсь обеими руками на столешницу и просто дышу, закрыв глаза и чувствуя, как со лба на глаза текут струйки пота. Если меня сейчас вывернет, я проиграл, а такого я не вынесу. Только не после того, как я практически смог. Я же всех тут поубиваю!       Мучительно хочу попросить воды. Меня сдерживает страх разомкнуть губы и то, что мне сто процентов откажут. Разве что подсунут содержимое того, первого бокала.       — Ну, как впечатление? — интересуется Лаббе. — Каждый из нас внес, так сказать, свою лепту. Буквально лучшее, и тебе досталось. Радуюсь, как ребенок.       Снова чувствую на руке прохладные пальцы Ива, и нахожу силы незаметно их пожать. Гадостный вкус никуда не исчезает, но я уже могу выпрямиться и продолжить наблюдать.       — Ладно, я, — говорит девушка и протягивает руку к салфетке на подносе перед собой.       Сдергивает и взвизгивает.       Там оказывается прозрачная чашка, доверху наполненная живыми красноватыми червями.       — На дне конфетка, — с удовольствием сообщает Лаббе. — Достань и съешь.       — Уроды! — сообщает девица, протягивает пальцы к червям и отдергивает.       Потом переворачивает склизко плюхнувшуюся массу на поднос — если не знать, можно принять за спагетти в соусе — и на самом верху действительно лежит облепленный слизью желейный кругляшок.       — Чтобы вам тут всем издохнуть! — продолжает она, пытаясь оттереть то, что кажется непривлекательным.       — Пятнадцать секунд, — безэмоционально прерывает ее Лаббе, наблюдая за своими часами.       Девушка сует в рот конфету и после пары движений челюстями мучительно глотает.       — Запить дайте, — хрипловато просит она, но Лаббе притворно сочувственно качает головой.       — Только, если Ренар что-то оставил. Или ваш сосед.       Глава клуба кивает на бокал с желтой жижей.       Девушка отходит от стола подальше, а червей споро собирают обратно в чашку. Несколько секунд я переживаю за смелую девчонку, но похоже, испытание ей засчитали, хоть она и не трогала червяков.       — Благодарю, мадмуазель Мартен, — равнодушно говорит Лаббе.       Остается только парень с большим носом — Скаррон. Он шмыгает и смотрит на свой поднос с ужасом. Двое старшекурсников снимают салфетку, и носатый выдыхает, там лежит что-то вроде гамбургера. В моей семье такое не едят, но я их, разумеется, видел. И мне интересно, в чем тут подвох и что внутри? Те же черви или дохлая мышь?       — Жри давай, быстро, — Лаббе снова смотрит на свои часы. Очень хочу сунуть ему их в глотку, да поглубже.       Скаррон откусывает от булки, сначала с опаской, потом с удовольствием. И внезапно хватается за рот. Между пальцев проступают крупные капли крови.       — Осторожней надо, — продолжает ерничать Лаббе.       Скаррон со всхлипом достает изо рта что-то небольшое, окровавленное, и кидает на стол.       — Лезвия-то зачем? — невнятно шепелявит он.       Крови из разрезанной губы вытекает немерено, стекая по подбородку на грудь, но Лаббе лишь говорит:       — Тридцать секунд, — не поднимая глаз от циферблата.       Скаррон доедает булку с котлетой пополам со своей кровью вовремя. Запить не просит, видимо, хватило.       Глава клуба наконец-то смотрит на нас и лениво ударяет пальцами о ладонь, изображая аплодисменты. Прочие члены клуба рукоплещут более воодушевленно. Я наконец-то вдыхаю полной грудью. Ночь еще не завершилась, но теперь мне спокойней.       Интересно, О легла спать или… ждет известий? Хочется принять душ и лечь в свою фамильную кровать.       Иду обратно, туда, где оставил одежду и колоду Миракля. Даже не знаю, с кем бы захотел поменяться, все было сложно и мерзко. И глупо. Зачем травить людей несъедобной дрянью, если можно придумать?.. Уж я бы придумал.       Одеваюсь. Ко мне подходит девушка, которая помогала клеймить незадачливую шотландку.       — Привет, — улыбается она. — Я за тебя болела. На Этьена не обращай внимания, он нормальный. Это все правила… Пойдем…       Едва сдерживаюсь, чтобы не послать ее на фиг. Даже внимание старшекурсницы не льстит. Сейчас в моей комнате живет девчонка, единственная, кто мне интересен. Может, это изменится через месяц-другой, но сейчас я хочу выяснить, ждет ли меня и Ива Одетт?       Киваю на лестницу наверх, просто, чтобы поддержать разговор.       — А на других этажах что?       — На втором общий зал для вечеринок, — охотно отвечает девушка. — А на третьем комнаты. Ну ты понимаешь, кому мало общежитий. Но только для своих.       Она наклоняется ближе.       — Меня Мадлен зовут…       Я заканчиваю одеваться и одергиваю манжеты белоснежной рубашки. Хорошо хоть на заляпался ничем, залитому кровью Скаррону повезло меньше.       Оборачиваюсь на девушку и с ледяной иронией чеканю:       — Лоран. Огюст. Эммануэль. Ренар.       Отныне и навсегда. Для всех. Впрочем, у меня есть здесь еще одно дельце…       — Месье Лаббе, — окликаю я главу клуба, стараясь, чтобы голос звучал уважительно, но не перебарщиваю с подобострастием. — Позвольте вопрос, на каком вы курсе?       Он смотрит на меня с удивлением.       — На четвертом. А зачем тебе?..       Но я уже иду к дверям, не скрывая улыбки. Даю себе клятву через два года занять его место.