Ренар

∙•☽●════════════════════════════✧☽◯☾✧ ═══════════════════════════●☾•∙

      Ренар       Кабинет для магического тестирования не производит на меня большого впечатления — все достаточно серо и безлико: одноместные парты, темная доска, большой стол преподавателя. Разве что светлый пол и бордовые занавеси на окнах создают интересный контраст.       Прохожу вперед, размышляя, где хочу сидеть? Ближе к стене в конце класса, чтобы видеть всех. На этих местах обычно сидят инспекторы из Магистериума, а мой путь, несомненно, идет туда, нужно привыкать.       Сажусь, с неудовольствием отмечая, что стул слишком высокий. Максимально опускаю его, приноравливая под свой рост, но все равно неудобно. Сажусь, вытягивая вперед ноги, жалея только, что фамильной парты у меня в этой школе нет.       Когда-нибудь у меня все будет по спецзаказу, только для меня и в единственном экземпляре.       Однокурсники рассаживаются по местам. Большинство я могу видеть только со спины, кого-то в профиль. Сейчас очень легко представить, что я приехал с проверкой и каждый здесь должен показать себя с лучшей стороны.       В том числе и вошедшая в класс директриса, которая, после короткого объяснения, начинает раздавать бланки опросника. Я получаю свой одним из последних и, отыскав в столе ручку, начинаю просматривать листы. Дома я уже отвечал на подобное, но таких опросников много, почти каждый год создают новые. Себя я знаю хорошо, поэтому почти не задумываюсь над вариантами, отмечая наиболее для себя подходящий. Думаю, результат не будет для меня неожиданностью.       Время от времени я отвлекаюсь и слежу за однокурсниками. Рядом со мной — лишь через проход — устроился парень, имени которого я так и не запомнил. Тот, кто не прошел испытания в клуб. Темная челка старательно зачесана на лоб, скрывая черно-фиолетовые разводы чернил.       Вспомнив посвящение, озираюсь в поисках шотландки, потом импульсивно начинаю пересчитывать однокурсников по головам. Так и есть, вместе со мной нас теперь двадцать, одна из нас сбежала домой. Теперь до третьего курса нужно избавиться еще от парочки, чтобы нас могли разделить на трикветры. Если никто не сбежит сам, отчислят самых неуспевающих.       Точно не меня.       Нахожу глазами Ива, старательно отвечающего на вопросы. Одетт сидит еще дальше, за первой партой, прямо у преподавательского стола. Некоторое время пытаюсь рассмотреть то, что заметил у нее еще раньше — две макушки. Если верить приметам, О будет счастливицей.       Чередуя заполнение теста и осматривание спин однокурсников, я и сам ощущаю на себе чей-то взгляд. Кажется, это та самая девушка, что подставила незадачливую Бромфилд, но у той все равно не было шансов остаться. Фамилию этой блондинки я слышал лишь раз, помню только, что звучала она красиво.       Столкнувшись со мной глазами, она не отворачивается, как сделал бы любой человек, застигнутый врасплох. Она смело выдерживает мой взгляд, смотрит открыто и беззастенчиво, едва заметно приподняв уголки губ. И, будто этого мало, нахально высовывает кончик языка. Ведь знает, что не могу запросто встать и подойти к ней. Чувствует себя в полной безопасности.       Пока.       Я прикован к своему месту правилами и могу только представлять, какое применения могу найти ее маленькому, розовому и мягкому язычку.       Директриса начинает собирать заполненные тесты, мой она рывком выдирает из пальцев. Что не так с этой женщиной, она несчастна и одинока? Кажется, мое обаяние совсем не действует на нее, но отчего-то это осознание не заставляет меня сожалеть. Дело не в возрасте, он холодная и чопорная, это отталкивает куда больше намечающихся морщин.       Минут пятнадцать нужно подождать, пока компьютер обработает наши тесты. Скоро нас начнут вызывать по одному и сообщать результаты. Я собираюсь — будет возможность запомнить несколько имен.       Нас вызывают не по алфавиту, а по тому, как мы расселись. Первым именем я слышу — Одетт Хлоя Руссо, солиар!       Никто не встает с места, тут это не принято. Иногда слышу явно английские и шотландские имена, но их немного. Большую часть фамилий я пропускаю мимо ушей наблюдая только за некоторыми однокурсниками. Но за некоторые, смутно знакомые, мозг цепляется неосознанно:       — Антуан Скаррон, виенту!       Кажется, он тоже в «Единороге».       Слышу свое полное имя и слово «виенту». Ничего необычного, домашние тесты показывали то же самое. Мама иронизировала, что в семье солиара и луниарки родился «нечто среднее».       — Ив Себастиан де Моле, луниар!       Невольно отмечаю, что я, Ив и Одетт составляем «идеальный трикветр». Конечно, разделять будут по Факультетам, но все же три разных темперамента — хороший знак. Тихо бормочу под нос «Омен» «Знамение» (лат.) и ухмыляюсь. И мысленно меняю строки из Шекспира «Все царство за кино!»       Еще пара имен и очередь доходит до светловолосой нахалки.       — Женевьева Атенаис Монбельяр, луниар!       До остальных имен мне уже нет дела. Директриса отпускает нас, и все ломятся к двери, точно от очередности зависят их жизни. Избегая толпы, выхожу одним из последних, замечая, что Ив явно поджидает меня в коридоре, но, не придумав повода подойти, идет чуть в стороне. Через несколько коридоров наш первый курс расползается в разные стороны — кто-то поворачивает к библиотеке, кто-то явно в сторону выхода. Я смотрю, куда пойдет Одетт, у меня есть настроение поболтать.       Теперь, когда толпа не мешает, я могу видеть обеих девушек. Это открывает для меня О с новой стороны. Я уже было представил, что из-за непримиримого ядовитого характера с девицами она не сойдется. Но они идут рядом, держась за руки, причем невысокая Одетт явно верховодит, а новая приятельница следует за ней. Не обращая внимания ни на кого и не подозревая, что за ними наблюдают, они идут по коридору, разговаривая о вероятной поездке в город — когда удастся отпроситься и по каким магазинам прошвырнуться.       Неожиданно понимаю, что тоже уже не прочь выйти отсюда. Дома я был полностью свободен, учителя приходили на дом, я спал и ел, когда желал этого, каждый день читал и смотрел что-то интересное. Здесь же я на пять лет должен подчиниться режиму и правилам. Конечно, все каникулы я проведу дома, но, если удастся выйти и погулять, я готов уцепиться за любую возможность.       Мне нужно узнать О получше. Мне хочется купить ей какой-нибудь подарок, приятную безделушку. То, что западет ей в душу, будет ценностью и напоминанием обо мне.       Предусмотрительно не приближаюсь к девушкам вплотную, мне нравится, как беззаботно они разговаривают, ничего не страшась и не стесняясь. Кисти со сцепленными пальцами покачиваются в унисон шагам, Одетт чуть впереди. Когда я впервые слышал Женевьеву, она плакала, но подозреваю, что притворно. Сейчас же я отмечаю, что голос у нее приятный, звонкий и веселый.       Одетт говорит тише и значимее. Если она решила взять девицу Монбельяр в подружки, та совсем не проста. Значит и я могу подобраться чуть ближе. Никому не позволено флиртовать со мной и не получить за это достойную награду. Я оборачиваюсь в поисках Ива, но его рядом нет. Вообще никого нет, то что все прочие уже успели обогнать нас и скрыться в своих комнатах, а то и пойти в другие коридоры.       Что мне нравится в этой школе, так это обилие мест к картами на стенах, чтобы точно знать, как пройти к нужному кабинету, столовой или библиотеке. Та, что подарил отец, слишком мелкая и подробная.       Я опоминаюсь в коридоре комнат первокурсников. Девушки останавливаются каждая у своей комнаты и тут только замечают меня. Женевьева бросает Одетт короткое «Пока» и скрывается за дверью своей комнаты. Я подавляю желание подойти и посмотреть, с кем она живет, чтобы Одетт не поняла мой интерес слишком рано. Сначала я завоюю О.       — Как тебе тестирование? — спрашиваю я, заходя в комнату вслед за ней.       Она сухо пожимает плечами, и я с неудовольствием замечаю, как она становится замкнутой и отстраненной. Несколько минут назад она казалась куда более расслабленной и веселой. Значит ли это, что она не доверяет мне? Мысль печалит меня, но выяснять отношения дело бесполезное.       — Это твоя подружка? — уточняю я, пытаясь невинно перевести разговор на Женевьеву.       Лицо Одетт слегка расслабляется.       — Вьев? Ну, можно и так сказать.       Она замолкает ненадолго, проходя к своему столу, но все же дополняет:       — К ней пристали три урода, которые ей не понравились. Я услышала, как она визжит, вышла и отпинала их.       От неожиданности я начинаю хохотать в голос. Одетт неподражаема. А я где был?       О будто слышит.       — Ты и мелкий фрик были в своем дурацком клубе.       Мне обидно за Ива и за Миракль, но сдержать смеха по-прежнему не могу. Выглядит по-дурацки, но при смехе у меня начинают течь слезы. Надеюсь, О не подумает, что обидела меня.       Значит, если я не понравлюсь девице Монбельяр, Одетт «отпинает» меня. Невольно представляю процесс и перехожу на новый виток веселья. У О такой взгляд, будто она мысленно покручивает пальцем у виска. Отсмеявшись, я иду в свою часть комнаты, намереваясь изучить учебники.       Не могу избавиться от удобной привычки читать лежа, да и не желаю избавляться. Поэтому сейчас полусижу, откинувшись на пару подушек и обложившись книгами. Одну подушку забрал с кровати Ива, все равно его нет.       Книги новехонькие — глянцевые и ароматные, одно удовольствие раскрывать их тугие переплеты, перелистывать первым, просматривая оглавления или редкие иллюстрации.       И время от времени бросать взгляд на сидящую за столом Одетт.       О — маленький солдат. Понимаю, что откровенно любуюсь ее профилем — острым подбородком, милым маленьким носом и невольно желаю, чтобы она почувствовала мой взгляд и повернулась.       Как ее не утомляет сидеть с абсолютно прямой спиной, я бы уже закинул куда-нибудь ноги или все-таки лег. Если дома мне и отцу всегда подбирали мебель по росту, то в прочем мире мне везде тесно, неудобно, и это раздражает. Это так неправильно, что окружение не желает меняться под меня. Чувствую себя обязанным исправить это.       — Что смотришь? Девушку давно не видел? Сколько их у тебя было? Надеюсь, хотя бы больше трех?       О, ты лишь вторая, но еще не стала моей в той мере, как я желаю. Чувствую, что губы почти против воли растягиваются — знаю за собой такую особенность. Когда скрываю мысли или что то задумываю, начинаю улыбаться. В детстве из-за этого почти всегда выдавал себя.       Так что теперь я просто улыбаюсь чаще, шире, откровенней. Больше никто во всем мире меня не просчитает.       С Флоранс я скрывал за смехом желание. Возбуждение делает меня зависимым от женщины, это свидетельство того, что она имеет власть надо мной. Смущение от своей слабости я скрываю за весельем.       — Тебе нужно насытиться. Твое желание слишком очевидно и горячо. Посмотри на себя, ведь любая захочет быть с тобой.       Что-то похожее говорила и Флоранс. Что у меня каждый день будет новая подружка. А я хочу только книги и Одетт. Но обе мои женщины говорят одно и то же, может, мне стоит прислушаться?       Я думаю, что мне особенно не хватает сейчас Флори. Может быть, позвонить? Но телефон только по разрешению директрисы, а я совершенно не хочу одалживаться. И одного меня не оставят. От мыслей, что директриса будет подслушивать мои интимные беседы с Флоранс, меня снова разбирает смех.       В голове звучит ее ровный, «учительский» голос:       «Ты романтизируешь женщин. Ты влюбчивый. Девушки почувствуют, что ты на все для них готов и воспользуются этим. Будь холоднее. Это мы должны перед тобой трепетать».       Кроме Одетт.       Мне приятно слышать ее слова, но все же…       — Почему ты так думаешь?       «О, как я могу насытиться, если ты не подпускаешь меня к себе?»       — Слышу, что болтают. Ты здесь всего несколько дней, а о тебе уже все говорят.       — Так уж и все… — бормочу я, но на самом деле мне приятно.       Довольно неожиданно.       — Когда подействуют эти чертовы таблетки? — злобно говорю я.       Ненавидеть лекарство проще, чем О.       — Почему ты не могла начать принимать их раньше?       — Их принимают с первого дня цикла месяц. — Одетт улыбается едва заметно, но я вижу в ее глазах… осознание, как она действует на меня. — Я не рассчитывала, что кому-то это будет так… принципиально.       Потом она смотрит на меня.       — Существуют и другие способы, проще. Кто же знал, что ты такой разборчивый.       Ну нет. К резинкам я не прикоснусь. И они ко мне… не прикоснутся.       Ее слова напоминают о «менее разборчивых». У Одетт была жизнь «до меня», одна Богиня ведает, что с ней творили. Это не ревность, но я хочу быть лучшим в ее жизни. Самым важным и значимым.       — Я не хочу тебя полностью для себя. Ты волен гулять с другими, и ты просто обязан попробовать здесь всех.       Я не против, но жаль, что по девушке не видно, принимает ли она противозачаточные. Стоит спросить в местном медпункте о таблетках экстренной контрацепции. Одетт не согласилась на них, но я же могу найти «менее разборчивую». Или просто суну таблетки девчонке в рот и заставлю проглотить.       Но с О это не прокатит. Я проснусь с ножом в груди, если проверну такое с ней.       — Видимо придется, — отвечаю я на ее слова. — Месяц… даже больше. Я с ума сойду.       Со дня, когда Флоранс соблазнила меня, у меня не было такого длительного воздержания.       Одетт улыбается.       — Мы что-нибудь придумаем. Я хочу, чтобы ты делал со мной разные вещи.       — Что ты хочешь, чтобы я делал? — спрашиваю я.       Одетт что-то пишет на листе бумаги.       — Посмотри вот это. Для начала достаточно.       Я смотрю на записку, ощущая, что глаза выходят из орбит. О, кто научил тебя такому? Я хочу посмотреть Одетт в глаза, но она уже возвращается к своим учебникам и записям.       — Ты выбрал Таро или руны? — спрашивает она, будто намеренно меняя тему.       — Руны… — я чувствую, что голос хрипит       и прочищаю горло. — Я пробовал Таро дома, но не пошло. Кажется, что эти картинки насмехаются надо мной.       О понимает, о чем я.       — Это они умеют, — соглашается она. — Поэтому я их и люблю. Руны слишком прямолинейны, а карты рассказывают целую историю.       Она оглядывается на меня.       — Хочу себе много колод, они все такие красивые.       Это я готов признать. Руны в этом плане проще, хоть картонные, хоть каменные или деревянные, они неизменны и бесконечно честны.       — Значит, на рунах я тебя не встречу? — риторически спрашиваю я. — Какие факультативы ты выбрала?       О досадливо передергивает плечами.       — Какая разница? Меня интересуют компьютеры, программирование, а не это все. Потом можно будет поступить на заочное обучение вулгарского Университета. Думаю, свой путь я выбрала.       Боюсь, что сухие цифры — это не для меня. Ненавижу ощущать себя дураком и любого другого я бы сейчас возненавидел, но это же Одетт. Моя О. Так я только больше начинаю ее уважать.       — Значит, ты любишь программирование, шахматы и Таро? — уточняю я. — И все?       Мне хочется, чтобы она рассказала, какие любит цветы, камни... все, что сгодится для подарка.       Она крутится на стуле, полностью поворачиваясь в мою сторону.       — Я люблю смерть, — отвечает она, и я невольно перевожу взгляд на бумагу в своей руке. — Интересно, что там… по другую сторону горизонта. Что чувствует умирающий. Интересно, а что потом?       Я сглатываю.       — Для нас — Страна Вечного Лета.Мир посмертия в представлении виккан, населенный душами умерших и фейри.       — Я не люблю лето, — безапелляционно отрезает Одетт. — Мне нравится поздняя осень.       — Когда грязно, дождливо и холодно? — я снова улыбаюсь, стараясь немного поддеть.       — Именно. Самайн, Безвременье, время утраты и скорби. Лучше быть призраком в Хель и Аиде, чем Лето да еще и Вечное, — она картинно передергивается.       В комнату врывается Ив, смешной, переполошенный, точно долго бежал.       — Лоран! — голос у него задыхающийся, и это подтверждает мою догадку. — Сейчас занятие в клубе, ты забыл?       Действительно, отвлекся на разговор с О и потерял счет времени. Не глядя сую бумажку в карман и беру со стола колоду Миракля.       — И тетрадь какую-нибудь! — Ив уходит в свою часть комнаты, собирая нужное.       Я рыскаю по отделениям бюро, нахожу блокнот и ручку, и ловлю взгляд О. Она наблюдает за Ивом со смесью иронии и презрения. Потом отворачивается.       Мы выходим из комнаты, и я не могу удержаться — подхожу к двери, за которой скрылась Женевьева и читаю надписи. Кроме ее имени еще два: Клифф МакДуфф и Орели Мартен. Значит, она живет с одним из тех диких рыжих шотландцев, чьи предки сделали состояние на скотоводстве. Но хотя бы парня с ней не два.       Ив несется вперед по коридору, но, увидев, что я не следую за ним, останавливается и нервно напоминает, что нам влетит за опоздание. К сожалению, он прав и я с сожалением отхожу от двери. Мысль, что Женевьева в комнате одна и может быть даже не против визитов соседей меня вдохновляет. Я вспоминаю маленький розовый и нежный язычок, которым она меня дразнила, и готов выяснить, что у нее есть еще маленькое и розовое.       Мысли о Этьене Лаббе отравляют удовольствие от предстоящей игры. Ив прав, если дать главе клуба хоть малейший шанс придраться, жизни нам тут не будет. Я обгоняю Ива и придаю лицу выражение ледяной решимости. Если у меня будет хоть полшанса отыграться на Лаббе, я им воспользуюсь. Не может быть, чтобы этот индюк за три года не нажил себе врагов. Даю себе слово выяснить это и воспользоваться в своих интересах.