В омуте спящих городов

Люди выливаются из вагонов, бесконечным приливом толкают друг друга, спрессовываются на маленькой площадке, выстеленной бурыми камнями. Леку прижимает к пустоте края, и она лишь успевает схватиться за рукав высокого парня с пергаментной кожей, чтобы не упасть на рельсы, раскалённые извергающим пар поездом. Парень удивлённо глядит на неё жёлтоватыми глазами и ничего не спрашивает, и Лека благодарна ему за это. Лека не любит много говорить, особенно о том, чего не поймёт толпа. Она знает, что нужно жить осторожней, помнит события мертвящей весны, когда потеряла своего ангела, давно уже не рассчитывает на остальных. Она следит за немёртвыми, переходит только на зелёный — цвет жизни и лета, и старается не наступать на трещинки в камне. Человек не заметит, не разглядит существ в темноте трещин-паутинок, но те всегда видят его. Толпа затягивается в пасть подземного перехода и тянется, волоча хвост из детей и умирающих стариков, людей давит узким входом и склизкими бликами на стенах, к которым стараются не прикасаться. Никто не знает, куда идти, но всё же идёт, ведь его ведут, волочат остальные. Лека цепляется за усталого, высохшего парня в надежде… Не потерять его? Не потеряться самой? Рядом плетётся ребёнок, всхлипывает и тяжело дышит. Спереди кто-то курит, дым смешивается с ядовитыми, усыпляющими испарениями в миражи. Лека не любит кишения людей, не любит костяные уколы локтями, взгляды мимо глаз, шаги по ногам и порою по задохнувшемуся телу, потому что возвращается недавний, но ставший уже привычным страх. Что, если люди в толпе не замечают девушку лишь потому, что её нет? Но Лека отгоняет призраков страха и ловит, удерживает на себе взгляды людей. Один тёмный округлый коридор сменяется другим, людей ведут красноватые стрелки на стенах и серый, будто выцвевший без солнца человек. Одежда прилипает к разгорячённому телу, волны раскалённого, влажного воздуха накатывают морем, и каждая, кажется Леке, уносит с собой часть толпы. В темноте не видно, сколько людей идёт по указателям, сколько завернуло не в тот закоулок, сколько осталось прижатыми к скольким, отвратительно-липким стенам. Лека не любит толпы, потому что в них нет времени, пространства и реальности. Ты никогда не поймёшь, как долго продирался и насколько далеко прошёл сквозь валы и груды людей, никогда не увидишь, как именно выглядит тот, кто идёт с тобой рядом. Сколько у него рук и есть ли глаза или хотя бы лицо. Толпа идёт всё быстрее, отстающие ускоряются, возможно, слыша позади хромающие нечеловеческие шаги, руку, царапнувшую сухой кожей, вырывает из вспотевших ладоней Леки. Нагнетается жара. Люди петляют в темноте, ребёнок дышит всё громче, протяжно и хрипло, он уже давно выбился из сил и двигается лишь из страха потеряться. Лека замечает под сандалией что-то белое, напоминающее личинку, и понимает, что это сигарета. Понимает, что её уронили совсем недавно. Лека пятится, распахнув руки, и не чувствует никого вокруг себя, кроме горячего дыхания темноты. Она окружает и оглушает отсутствием мира, Лека наконец касается стены и прижимается к ней, всё ещё слыша тяжёлое приближающееся дыхание. Она чувствует под рукой стрелку, нарисованную недавно и совсем ещё тёплую. Её руку сжимает кто-то высокий и большеглазый, закрывает мятыми и жёлтыми, будто пропахшая чаем бумага, крыльями. Хранит от чего-то, ползущего в туннелях, от хрипящего огненного дыхания. Лека поднимает взгляд на его бесконечно далёкое лицо, видит золотистые глаза кошки, добрые и уставшие, чует такой тёплый запах — летних костров, ветра и вечеров в беседке, первых падших листьев/звёзд/ангелов. И неба. Всё ангелы пахнут небом и теплом, все ангелы похожи на своих охраняемых детей, и ни один из них не может жить без своего человека. И в тот момент, когда ангел растворяется в солнце своих глаз, Лева понимает, что тот молчаливый парень умер. Она прислушиваться к дыханию и, когда оно затихает в поворотах, идёт, куда указал светлеющей рукой ангел. И почти сразу же выходит в кажущийся ей таким ярким мир.