В омуте спящих городов

Лека всё ещё не может впустить в себя город, упрямо отщипывает от него кусочки, пытаясь запихнуть их в разорванный вход своей души, но город сопротивляется, извивается в руках и стекает сквозь пальцы, брызгаясь вонючим соком, оставляя Леке лишь заляпанные бензиновыми ошмётками башмаки. Город снова устраивает какой-то праздник, и Леке даже кажется, что проходит он назло ей. Она смотрит из пыльного, искажающего всё калейдоскопом окна на разноцветно мигающую толпу, упирается лбом в стекло, что не выпускает её, не впускает воздух и пьяные ароматы фестиваля. Лека смотрит вниз, впивается в яркость наружности и рвёт на себя дребезжащие рамы, в которые старушечьими пальцами вцепился дом. Стекло не поддаётся ничему, кроме плоти, Лека разбивает его плечом и шипит от впивающейся боли, пока окно, покрытое кровью, растворяется в мелкий песок. Лека пролезает сквозь него, изворачивается, чтобы переползти на чужой балкон, знает, что если через плечо зажмуренно взглянуть вниз, увидит полуисчезнувшие перья ангела, но он не сможет поймать. Может, и не увидит, скорее всего, не увидит, разумеется, не увидит, но Лека не хочет об этом думать и не смотрит, а молча проходит по чужой квартире, не желая объясняться перед хозяйкой, дёргает закостеневшую дверь и уходит по лестнице. Она чувствует, что темнота её квартиры перебралась и сюда, а хозяйка — высокая и стёсанная слишком низким потолком старуха, уже заразилась, наполнилась этой тёмной тишиной и гнилью и не реагирует, чувствуя бесплодность чего угодно. Лека стоит под дверью, шепчет детское, ничего не исправляющее «Извините» и сбегает в город. Ей снова отчётливо вспоминаются пристани и жизни приморского городка — всё происходящее кажется мимолётным, прилетевшим случайным горьковатым ветром с высыхающего моря, чем-то не её. Никак не появляется мысль, что ей здесь жить и привыкать к этой странной, волнообразной смене настроения, город то мечтает убить, сдавив сближающимися челюстями улиц, и высушить под восточными пальцами ветра, то проводит шумные непонятные празднества. Лека, как и всегда, чувствует угрозы, но не может понять, кто запускает их в воздух и любуется, словно рассыпающимся фейерверком. Площадь и врастающие в неё улицы кишат держащимися за согревающие друг друга руки людьми, Лека протискивается между ними тенью-одиночкой и до кровянистой росы на засохших губах прикусывает ладонь, потому что ей хочется хоть на празднике побыть чьей-то парой. Просто взяться за чужие, тонкопалые ли, сильные, пахнущие никогда не пробованной выпечкой руки, хотя бы докоснуться на несчётное мгновение, ведь вдруг… Только вдруг, но всё же — вдруг тот, кто по другую сторону зеркальной стены без двери и скважины для подглядываний, глубокой и гулкой, как колодец, захочет это касание продолжить? И её действительно хватают за руку, впиваются, вклеиваются лучшими моментами воспоминаний, сжимают до гвоздевой боли, но Лека почти не чувствует её и даже слегка счастлива. До тех пор, пока не начинают скакать по глазам тёмные пятна, сплетаются в голове засасывающей дырой, накатывают шумом моря в уши, и она падает, ощущая, как те же узкие, с треугольными ногтями и острыми костяшками, пальцы хватают её за плечи, шею, локти. Она выворачивается, бежит сквозь сшитые касаниями пары людей, сквозь руки, руки, руки… Они умирающе-липкие, мокрые от чего-то, их замочные сплетения не развязать, ни разрезать, Лека продирается сквозь них, не видя конца или хотя бы сторон и направления, пытаясь нащупать стены. Но под пальцами только влажные движущиеся тела, будто связанные друг с другом, волочатся, спешат, тянутся. Держатся за руки. Лека падает под скамью и хрустяще бьёт ногами что-то мягкое, полезшее следом, задыхается там в сдёрнутых с конфет кожицах и неубитых сигаретах, пока проходит толпа, и выползает в тишину. Осматривает тело — шея, руки, особенно локти и запястья раскрашены акварельными синяками и тонкой кистью выписанными будто пиявочными укусами. От недостатка крови в голове шуршат опрелыми листьями, бегая по кругу, мысли. Лека неожиданно спокойно и устало понимает, что ошибалась. Город всегда хочет её убить, просто иногда выбирает для этого другие способы, кажущиеся беззаботными и радостными.