\\\
Сонхва выходит на улицу и первые, на кого он натыкается взглядом, Ёсан и Джонхан, которые что-то бурно обсуждают. Кан кивает, пока подполковник, активно жестикулируя, о чём-то повествует. Среди всё ещё оживлённого множества военных, что суетятся во внутреннем дворе, они подобны двум сияющим звёздам. К ним же и подходит Пак. — Генерал, — Ёсан плотнее кутается в куртку и выглядит слишком оживлённым, вероятно, из-за холода. — Я всё выяснил у господина Юна, и могу доложить Вам. Но он тоже может. — Да? И как же? Все нормально? Север отступает? — Да, постепенно наше преимущество увеличивается. Они уже отброшены почти на пятьдесят километров, — Джонхан недовольно хмыкает, предчувствуя, что всё по второму кругу придётся рассказывать ещё и генералу. — Описать всё в деталях? — Нет. Ты справишься сам? Я хочу домой. И он, — Пак указывает на Кана. — Тоже поедет со мной. Останешься за главнокомандующего? — Что? Нет, — Юна услышанное вообще не радует. Он выглядит обеспокоенным и раздражённым одновременно. Что ещё за новости? — Ты генерал, ты и воюй. Я при чём? — Пожалуйста, — Сонхва сводит брови домиком и смотрит так жалостливо, что Джонхану приходится отвести взгляд. — Хани. — Нет, выполняй свои обязанности сам. Или оставь мне Кана, чтобы он был ответственным офицером. — Я подготовил почти всю документацию, тебе не придётся работать с бумагами много. Ну хён, ну пожалуйста. Я только с одного фронта, а тут другой. Хё-ён, — тянет Пак и продолжает сверлить Юна настойчивым взглядом. — Не смей называть меня хёном, когда тебе что-то надо, — Джонхан огрызается, но почти сдаётся под этим напором. Умоляющий Сонхва всегда выглядит очаровательно. — Хён, я потом сам сделаю квартальный отчёт для части. Отпусти домой, я хочу в кроватку с господином Каном. Ёсана и так удивлял этот диалог, но теперь он ещё и краснеет. Хорошо, что из-за холода это незаметно. Но кто бы мог подумать, что генерал может так просить и быть самим обаянием? — О боже, отвратительно, — морщится Юн и закатывает глаза. — Избавь меня от подробностей. Убирайся, сам доведу всё до ума. И подпись буду ставить твою, так что вся ответственность за мои действия на тебе. — Ты лучший, хён, — Сонхва мимолётно притягивает к себе Юна за запястье и целует в висок. Генерал берёт Кана под руку, что не совсем понимает, как можно так просто покинуть поле боя и направляется к машине, на которой они прибыли. Ёсан оглядывается на Джонхана, что не выглядит удивлённым и, судя по всему, возвращается обратно к радарам. — А так можно вообще? — полковник поднимает глаза на Сонхва и внимательно смотрит. — Вы же должны быть до конца. — Не можно, но я больше ничего не сделаю для этой ситуации. А ещё ужасно хочу домой. Иначе либо усну, либо усну. — В таком случае, может, я поведу? Вы и правда спали последний раз едва ли не двое суток назад. — Пожалуйста, — Пак без возражений передаёт ключи и садится спереди, рядом с Ёсаном. — А завтра я что-нибудь приготовлю. Вообще-то я бы и сейчас кого-нибудь съел, но дома точно ничего нет. — Тогда завтра нужно будет сначала найти, что именно готовить, — Кан усаживается на водительское и заводит двигатель. Полковник покидает часть с облегчением. Он рад, что это всё прошло всего за сутки и не затянулось, и что теперь можно отправиться спать в удобную тёплую кровать. — Или посетить с утра Уёна. У него всегда есть что-то вкусное, — Сонхва усмехается и скрещивает руки на груди. Генералу нравится вечернее и закатное время. Наверное, золотой час — любимое время суток для него, и Пак рад, что удаётся застать его по пути домой в самой красе. Осенью и зимой солнце садится совсем рано, и ещё не так поздно, но оно уже почти скрылось за горизонтом. Выезжая из полосы с лесом, дорога тянется до города через мелкие посадки и поля. И именно над полями лучший вид на небо. Без городских проводов, фонарей, высоких зданий и деревьев. Всё как на ладони. Сонхва с тихим сияющим восхищением смотрит на алый закат, что окрашен кровью погибших в сегодняшней битве и чуть щурится. Оставшийся кусочек солнца слепит, всё равно неудержимо сбегая за горизонт. — Хорошо, наверное, всегда оставаться в столице, — подумав, тихо произносит Ёсан. — Можно запасаться едой и спать спокойно. — Да. Хорошо жить там, где можно спать спокойно. Кан находит очаровательным, когда минут через пятнадцать генерал всё-таки начинает засыпать и клевать носом, тут же себя одёргивая и вздрагивая. В такие моменты Пак даже в окровавленной чёрной военной форме выглядит безобидно и мило, как бы странно это ни звучало. Именно мило. Ёсан чувствует ту же щемящую нежность, как когда смотрит на маленьких животных. Он даже и не вспомнит, что ещё месяц назад боялся этого человека, как острого холода. Хорошо, что до столицы недалеко и дорога домой занимает чуть больше часа. Сейчас на трассе много военных грузовиков с ранеными или припасами, что едут из столицы и обратно. Прошли всего сутки, как они покинули город. Но эти сутки были настолько насыщенными, что от них усталость даже у Кана ощущается как за несколько недель. И он не представляет, как измотан Сонхва, что даже сейчас сидит с неизменно прямой осанкой, всё ещё не позволяя себе расслабиться. Сколько в нём стойкости? — Кто первый в ванную? — Ёсан глушит двигатель у дома генерала и вынимает ключи, наконец, покидая машину. — У меня их две. Вы не нашли ту, что ближе к гостевым комнатам? — Серьёзно? — полковник проходит вперёд и достаёт ключи от дома, отпирая дверь. — Нет, я не был в той части дома. У Вас настолько много похожих комнат, что я даже не во все заходил. Тогда и идите в неё. — Тогда и пойду в неё, — Сонхва несколько утомлённо смеётся и только перейдя порог дома позволяет себе отпустить напряжение. Немного лениво стянув ботинки, Пак сразу сворачивает к себе за вещами, оставляя по пути в гостиной слишком грязную куртку и офицерские часы. Заодно и здоровается с прибежавшей на звуки кошечкой. Это последний раз за сегодня, когда они расходятся с Каном из общества друг друга. Генерал обожает чистоту и свежесть относительно всего, так что пусть он и добрался до душа утром, но сейчас тёплая вода кажется лучшей наградой за тяжелый день. Это даже смывает весь негатив, боль и грязь, с которыми пришлось за сегодня столкнуться. А если забыть о том, что бои пусть и завершаются, но ещё идут, то вообще прекрасно. Как обычно, Сонхва не надевает верх после душа из-за мокрых волос. Его раздражают промокшие плечи на домашней рубашке. Вытирать как следует волосы он, конечно, не будет, так что идёт обратно, как есть, но по пути в спальню задерживается у поворота на кухню. Там Ёсан слишком громко хлопает дверцами от шкафчиков, и генералу становится интересно. — Что Вы и́щете? — Что-нибудь. — А-а, ну раз что-нибудь, — Пак проходит и становится рядом, наблюдая. Кан не включил свет и рыщет по кухонному гарнитуру в полутьме. Наверное, света фонарей со стороны сада ему достаточно. — И что нашли? — Баллон с огурцами. — Откуда тут баллон с огурцами? — Сонхва наблюдает с улыбкой, догадываясь, что, скорее всего, это от его экономки Мины. Он смотрит на тарелку, кажется, с кусочками засохшего хлеба и берёт один. — А это? — А это шедевр кулинарии. Пак недоверчиво обнюхивает, но, наверное, слишком резко вдыхает и сразу несколько раз подряд чихает. На него посыпана паприка и, судя по всему, перец. — Ну и зачем Вы его нюхали? — Ёсан не может сдержать смех и даже приобнимает баллон, что почти открыл. — Тц, все шедевры кулинарии сначала нюхают, — Сонхва фыркает, в попытке избавиться от назойливого запаха паприки в носу и заодно отправляет в рот этот сухарь. На удивление, для сильного голода вполне съедобно. Вообще-то, он не любит ни огурцы, ни сушёный хлеб, но идея Кана съесть перед сном хоть что-то кажется слишком соблазнительной. Даже если это то, что ни один, ни другой не любит. Прекрасная авантюра для конца дня. Генерал наблюдает, как Ёсан достаёт огурцы и относительно крупно нарезает сразу на тарелке. А после немного удивлённо смотрит, как полковник берёт обе тарелки и садится прямо на пол, прислоняясь спиной к столу. Просто это единственное место на кухне, куда падает свет фонаря из окна. — Идите ко мне, — Кан хлопает ладошкой по полу рядом и слабо улыбается, когда Сонхва опускается рядом. Он садится к генералу вплотную, прислоняясь плечом, и ставит к нему тарелку с огурцами, а перед собой сухари, принимаясь их радостно жевать. Ёсан тоже не ел бы подобное просто так, но сейчас, поздним вечером, когда ничего больше нет, как и сил искать лучшие альтернативы, это очень вкусно. Немного специфично, зато запомнится на всю жизнь. — Это не так плохо, как может показаться, — Сонхва говорит с набитым ртом, пока жуёт огурец и смотрит, как Кан постоянно берёт их из его тарелки. — Говорю же, шедевр, — улыбается Ёсан. — Прямо как Вы. — Я? Пак косится на полковника и рассматривает его профиль в бледном свете фонаря. Невероятно красивый. Хочется ещё что-то сказать Кану, но слов не находится. Кажется, что невозможно описать словами то, как радуется сердце, глядя на Ёсана. — Так и что Вы говорили? — Кан поворачивается к Сонхва и вопросительно смотрит на того в ответ. — Боже, — тише произносит Пак и начинает рассматривать лицо Ёсана. Они молчат и смотрят друг на друга, наверное, около минуты, и это не кажется смущающим или странным. Просто Генерал, что не может насмотреться на самое прекрасное лицо на свете и подобрать слов. — Молодой человек, не хотите познакомиться? — Знаете, если бы Вы начали наше знакомство с этих слов, а не с моего ареста, я бы Вам не отказал, — полковник беззлобно усмехается и хочет снова потянуть сухарь в рот, но Сонхва подаётся вперёд и целует его в губы. Тем самым нежным и ласковым поцелуем, которым признаются в искренней и чистой любви. Без лишней страсти, огня и жадности. Даже не глубоко. Зато со вкусом огурца, что веселит обоих. Пак быстро отстраняется, но Ёсан кладёт чистую руку ему на плечо и не даёт отдалиться. — Это ужасно. Поцелуев со вкусом малосольных огурцов у меня ещё не было, — он улыбается и закусывает губу, но теперь уже тянется и целует сам.14.
25 марта 2021 г. в 01:46
Холодная зябкая погода заставляет Сонхва сильнее укутаться в кожаную куртку, пока он быстрым шагом проходит через центральную дорогу части. Взрывы и выстрелы вдалеке, суета в тылу, начинающие прибывать раненые… Это вгоняет в худшее из настроений. Страх, ощущение ничтожности человеческой жизни, желание сбежать, неуверенность. То, что чувствует Пак, оказываясь на передовой, но старательно подавляет силой воли и строгостью. Когда-то он был обычным полевым врачом и даже мог позволить себе проявление деструктивных эмоций, но сейчас Сонхва военнокомандующий генерал, и у него нет права на слабость. Что бы ни происходило, он до последнего будет стойким и храбрым. Что смогут его солдаты и офицеры, если Пак сам окажется в пугливом смятении? Нет, он опора для всех. Наверное, именно от этой своей установки у генерала даже взгляд и осанка всегда прямые, плечи расправлены, а шаг вне дома быстрый и твёрдый. Сонхва не колеблется, раздавая по пути приказы относительно поступающих раненых и подтверждая распределение имеющихся врачей по зданиям. Сейчас его внимание должно быть здесь, потому что передовой он больше ничем не поможет, а вот тем, кто ещё может выжить — вполне.
Ёсан же следует за генералом, ожидая каких-либо приказаний и в очередной раз видит перед собой действительно сильную личность. Правда, есть кое-что ещё. В отличие от Пака, полковник не боится ничего подобного и ни о чём не переживает. Ему словно не свойственно нечто мятежное. Но зато Кан нутром чувствует настоящие эмоции генерала и только сильнее им восхищается. Наверное, тяжело жить с таким уровнем эмпатии и в принципе с подобным восприятием окружающего. Сонхва лишь кажется холодным. На деле же он часть того яркого божественного огня, что спущен людям Прометеем с небес. Пламя его души может обжечь, может сжечь города, но с тем же успехом исцеляет, согревает и ведёт за собой. В Ёсане нет такого огня, и он им искренне восхищается.
— Генерал, — тут же подлетает к Паку один из врачей, как только тот заходит в центральную казарму. — По правому краю совсем тяжёлые, слева с осколочными и пулевыми ранениями. Всё, как Вы приказали, но врачей всё равно мало. Ещё и северян привозят. Зачем нам северяне? У нас рук не хватит на такое количество, почему мы должны помогать им?
— Как это почему? — Сонхва недовольно вскидывает бровь и расстёгивает пуговицы на своих манжетах, быстрым шагом проходясь вдоль кроватей и мельком осматривая каждого. Он повышает голос, чтобы слышали все присутствующие врачи и закатывает рукава. — Во-первых, потому что это мой приказ. Во-вторых, потому что когда-то Вы клялись, что в какой бы дом ни вошли, вы войдёте туда для пользы больного, будучи далёким от всякого намеренного, неправедного и пагубного. Вы клялись лечить и не губить. А солдаты севера не виновны в том, что правители не могут договориться и бросают их под пули. Почему я вообще должен Вам это объяснять? Даже если вы забыли врачебную клятву, то отнеситесь к ним так же, как хотели бы, чтобы отнеслись к вашим близким, попавшим в плен с ранением.
Пак с небольшим раздражением проходит к стеллажам с медикаментами и без лишних слов берёт несколько бутылок с медицинским спиртом, тут же передавая их Ёсану, что всё ещё ходит следом. Он выбирает несколько зажимов, скальпель, пару пинцетов, ножницы и точно так же отдаёт их Кану, что немного неуклюже прижимает их к себе и старается не уронить. Несколько ампул с антибиотиками и обезболивающими, шприц-инъектор и иглы Сонхва раскладывает по своим карманам в куртке. Обернувшись, генерал окидывает взглядом всех присутствующих врачей и видя, что некоторые из них ещё не приступили к выполнению обязанностей, а стоят с немым вопросом в глазах, несколько раз громко хлопает в ладони.
— Давайте, за работу. Если у кого-то здесь нет полевой практики, то спросите у более опытных, но не стойте, — ещё раз громко произносит Пак, пока проходит к одной из кроватей.
Он уже приметил нескольких самых срочных раненых и начнёт с этого. У рядового средних лет травматический отрыв конечности, сильные ожоги и отсутствие сознания из-за болевого шока. Ёсан рад, что невосприимчив к виду крови и подобным картинам, потому что виднеющаяся белая кость и обрывки кожи и мышц неподготовленного человека точно повергли бы в шок. Ему же просто не по себе.
— Держите спирт открытым и лейте мне на руки и туда, куда скажу, — генерал сначала проверяет пульс у солдата на артерии, а после забирает одну бутылку спирта и быстрыми уверенными движениями открывает её, тут же подставляя руки. — И подавайте инструменты.
— Есть, — кивает Кан и старается максимально сконцентрироваться. Такое ещё не приходилось делать, но вроде бы несложно.
Он выливает немного спирта на руки Сонхва, как тот сказал, и внимательно следит за его действиями. Пак с абсолютным спокойствием и непоколебимостью сначала обрабатывает то, что осталось от руки солдата и негромко произносит названия тех инструментов, что следует подавать. Ёсан старательно льёт спирт на всё, что произносят. Разве что чуть морщится, когда генерал пинцетом извлекает осколки из ран. Это выглядит очень мерзко и отвратительно. От одной только мысли, что с твоим телом может случиться подобное, бросает в холодный пот. Но стоит отдать должное, Сонхва делает это быстро и уверенно. Считаные минуты проходят от момента, как генерал начал до момента, когда все раны обработаны и перевязаны, наложены жгуты и вколот антибиотик. Пак так быстро вскрывает ампулу и иглу, вставляя в с виду сложный шприц, что Кан с неким трепетом наблюдает за ловкостью его рук. Всегда интересно наблюдать за профессионалами, что отточенными движениями делают своё дело.
— Рядовые, — Пак тут же ловит двух солдат, что приносят ещё раненых и указывает на того, с которым только что работал. — При первой же возможности его в госпиталь в столицу. Убирайте отсюда и кладите следующего.
— Есть, — отзывается один из них.
Генерал же переходит дальше, к следующему, стянув чьё-то полотенце и наспех вытирая окровавленные руки. Следующий солдат, к которому он подходит, в сознании и мечется от боли, что, кажется, постепенно переходит в лихорадку или даже агонию. Ёсан не силён в медицинских терминах, а отвлекать Сонхва вопросами не хочется. Тот одним резким движением разрывает форменную рубашку, и без того изорванную в районе ранения и продолжает действовать быстро. Сначала вкалывает обезболивающее, а после протягивает руки Кану для дезинфекции спиртом, обрабатывает пинцет и снова принимается вынимать осколки. Даже Ёсану тяжело смотреть на то, как совсем ещё молодой парень, весь в собственной крови и грязи стискивает зубы и судорожно дышит от неистовой боли. Благо, не так долго. Чуть позже он растворяется в сильном анальгетике и оседает безмятежностью, расфокусированным взглядом смотря в потолок, позволяя Паку быстрее очищать раны.
— Трава пушистая, — ослабшим голосом шепчет солдат и даже не моргает.
— Трава пушистая? — переспрашивает генерал и отвлекается. Он проверяет зрачки, но тут же возвращается к обработке ран. — Где?
— Дома, когда наступает весна. Трава под яблоней зелёная и пушистая. Я уже не увижу её? — тихо и заторможенно произносит тот и прикрывает глаза.
— Нет-нет, открой глаза. Не теряй сознание. Ты обязательно увидишь весну и свой дом снова. Расскажи мне про него? — Сонхва, наконец, откладывает пинцет и достаёт из своего кармана хирургическую иглу и нить. Перед тем как распечатать их, он снова обрабатывает руки, рану и нужные два зажима.
— У нас есть небольшой сад… Его очень любит мама. Я не видел её с начала войны. Очень скучаю по ней… Генерал, когда это закончится?
— О, ты даже узнаёшь меня? Тогда всё прекрасно. Тебя сегодня отправят в столицу в госпиталь. Жить будешь, не переживай, — Пак улыбается и принимается зашивать глубокие рваные раны, невероятно умело для такой обстановки орудуя хирургической иглой и зажимами. — Ты потерял много крови, но, как говорит один мой близкий человек, до свадьбы заживёт.
— До свадьбы, значит? Я собирался сделать предложение своей драгоценной Гахён.
— Вернёшься и сделаешь. Уверен, она тебя ждёт, — мягко улыбается Сонхва и старается говорить максимально беззаботно. — Она красивая?
— Как весна. А Вас кто-то ждёт, генерал?
— У меня есть кошка дома, — Пак напряжённо выдыхает, пока делает узел и переходит к следующей ране. Несколько швов наложить не так просто и быстро, и в такой обстановке это нервирует.
— Я не о том.
— Что ж, — Сонхва задумывается и несколько неловко улыбается, — я не уверен, ждут ли меня. Но мне есть к кому возвращаться.
Кан поднимает беглый взгляд на генерала и щурится, внимательно вглядываясь в его лицо. Ему есть к кому возвращаться? Это звучит так… Неимоверно важно? Ценно? Откровенно?
— Потолок плывёт.
— Всё в порядке, просто гидрохлорид диэтиламиноэтилового эфира снимает твой болевой шок, снижает возбудимость и проводимость, ну и заодно немного угнетает полисинаптические рефлексы. Это примерно на полчаса, максимум на час, пока я тебя залатаю, — Пак негромко смеётся и мог бы даже выглядеть непринуждённым, не будь слишком серьёзного взгляда. — Потом тебя переведут на жидкие наркозные смеси из хлороформа с эфиром и хлорэтилом.
— О боже, я… Ничего не понял…
Пока Сонхва болтает с солдатом и старается держать его в сознании, Ёсан оглядывается вокруг. Нужно иметь очень крепкую психику, чтобы находиться в подобном месте. И правда страшно и неприятно, когда помещение заполняется изрубленными, расстрелянными или обожжёнными телами. Кто-то в сознании и стонет или кричит от боли, рядом с чьей-то кроватью образовалась лужа крови, а кто-то, кажется, не успел дождаться помощи и уже не увидит ни одной весны. И раненых всё больше. Их привозят быстрее, чем военврачи успевают прооперировать уже присутствующих. Интересно, сколько из них действительно офицеры с медицинским образованием, а сколько так же, как и Сонхва, оказались здесь волей случая и судьбы? По их лицам трудно понять. Большинство так же, как и Пак предельно собраны и сконцентрированы. Разве что один довольно молодой на вид паренёк в форме с шевронами военного объекта, где они находятся, стоит с зажимом и пинцетом в руках над солдатом и не делает ничего. Его руки подрагивают, а взгляд бегает. Кан ненадолго задерживает на нём взгляд, после чего продолжает осматриваться дальше, стараясь выхватить какие-то детали и события. Это его привычка — смотреть и стараться на всякий случай запомнить всё, что происходит вокруг и о чём говорят. Но на глаза всё же попадаются вещи, которые не хотелось бы даже видеть, не то что помнить. Однако именно оторванные конечности, капли крови на полу, что растаптываются и превращаются в следы от сапог, а также резкий запах металла и гари уже не получится забыть.
Отвлекается Ёсан, когда Сонхва заканчивает и точно так же командует двум рядовым забирать солдата и отправлять его в столицу, чтобы освободить место. Ради интереса полковник возвращает своё внимание к тому врачу, что завис над солдатом. Тот всё ещё стоит в том же ступоре и даже не шевелится.
— Генерал, — тихо окликает того Кан и взглядом указывает на молодого военврача. — С ним всё в порядке? Он уже так несколько минут стоит.
— Не знаю, — Пак снова вытирает руки полотенцем и заправляет его за пояс, коротко осматривая юношу.
Сонхва закусывает губу и подходит к кровати с противоположной стороны от врача, что тут же вздрагивает и поднимает испуганный взгляд. В его глазах страх и безысходность, скопившиеся на нижних ресницах слезами.
— Имя и должность, — Пак протягивает руки и свой пинцет с зажимом Ёсану под спирт, попутно осматривая раненого солдата. Он с другой стороны от особо тяжёлых, и в принципе, с ним всё относительно ясно.
— Я не знаю, кто он, — дрожащим голосом отвечает тот.
— Твои имя и должность, — хмыкает генерал.
— А, — он тупит взгляд и шумно выдыхает. — Чхве Бомгю, младший лейтенант.
— Значит, Вы уже окончили медицинский?
— Да, только вот в том году, на военной кафедре. Но я был здесь всё это время и досюда не доходили боевые действия. Я не знаю, как убирать пули, я заканчивал военную токсикологию, я…
— Успокойся. Будем учиться, — абсолютно спокойно произносит Сонхва и поднимает на того уверенный взгляд. — Слушай внимательно и запоминай. Сначала нужно установить, сквозное это ранение или нет.
— Не сквозное, пуля застряла у кости, — Чхве вытирает рукавом начинающие катиться по щекам слёзы и встряхивает головой. — Две. Вторая у сустава.
— Да, верно. Ты обработал края ран, вколол анальгетик?
— Да… Да, я сделал это.
— Хорошо, теперь, — Пак подходит ближе и склоняется, осматривая пулевые отверстия. — Теперь нужно извлечь пулю. Это простой случай и всё будет хорошо, потому что пули имели низкую кинетическую энергию, раз не прошли сквозным ранением. Они не имеют зоны вторичного некроза, зато зона первичного не очень велика. Всё, что нам нужно сделать — достать пулю и обработать всё антибиотиками и антисептиками. Но запомни ещё и что делать, если ранение сквозное, хотя часть действий подойдёт и для такого: сначала делаешь декомпрессионную фасциотомию основных костно-фасциальных футляров на всем протяжении повреждённого сегмента, а при необходимости — и проксимального. Затем ревизия раневого канала и карманов с удалением сгустков крови, инородных включений, мелких костных осколков, не связанных с мягкими тканями.
Кан немного хмурится и внимательно наблюдает как за генералом, так и за Бомгю. Он не понимает, что говорит Сонхва. Ёсан не понимает даже некоторые слова, но вот собранность на лице Чхве обнадёживает. Тот внимательно слушает и иногда кивает. И хорошо.
— Ещё может потребоваться восстановление магистрального кровотока при ранениях крупных артерий путём их временного протезирования, так что внимательно следи за этим. Ну и если ранение сквозное, то нужно дренирование раны путём выполнения контрапертурных разрезов по заднебоковой поверхности сегмента и введением дренажных трубок для создания естественного оттока раневого содержимого. Всё запомнил?
— Да, — немного неуверенно и смущённо кивает Бомгю. Его обескураживает быстрая и уверенная речь генерала, но ничего не поделать. Главное, что всё понятно и последовательность не особо сложная. — Но Вы не сказали, как достать пулю. Я не понимаю, как её извлекать.
— Очень просто, смотри. После обработки верхнего сегмента тканей, — Пак возвращается к солдату и одним из своих заранее обработанных пинцетов проникает в рану. Уже внутри он разводит его и аккуратно шевелит. — Делаешь так, пока не упрёшься в металл. Затем аккуратно обхвати и крепко сожми. Но будь осторожен, в зависимости от места ранения может случиться пневмоторакс, кровотечения и… В общем ты и сам знаешь. Так вот, после того, как схватил, аккуратно тянешь вверх, — в подтверждение своим словам генерал медленно, но уверенно извлекает пулю. — Запомнил? Вытаскивай вторую.
Кан с интересом наблюдает эти растерянность и волнение на лице Бомгю, что мешаются с некоторой воодушевлённостью. Он немного медлит, но повторяет все действия Сонхва, пока тот терпеливо и внимательно наблюдает. Не совсем идеально, но в итоге достав свою первую пулю, Чхве удивлённо и даже радостно смотрит на нее, не веря своим глазам. Ещё несколько минут назад он не знал с какой стороны подступить к этой проблеме, а теперь снова едва ли не плачет, но уже от облегчения, зная, что сможет повторить это и на других.
— Молодец, а теперь в темпе работай. И не добей никого. Если не знаешь что-то из клинической части, лучше спроси, — Пак произносит это, как обычно, быстро, хлопает Бомгю по плечу и, не дожидаясь ответа уходит к следующему «тяжёлому» солдату.
Для Ёсана же эти несколько часов превращаются в самые долгие в его жизни. Он находится рядом с генералом, пока тот на пределе своих возможностей делает то, что может. Ничего не говоря. Просто молча следует за Сонхва, льёт тому спирт на руки, смывая кровь, помогает обработать и подавать инструменты, даже не путая между собой разные виды зажимов. Это не так трудно.
Зато в очередной раз полковник понимает, за что все солдаты и низший офицерский состав настолько сильно любят и уважают Пака. Как много генералов вот так, засучив рукава, будут без остановки в подобной напряженной ситуации что-то делать на благо обычных солдат? И не просто что-то, а доставать их души с того света? Многие раненые точно не успели бы доехать до столицы, а прибывшим и уже имеющимся военврачам лишние руки никак не помешают. К тому же, как замечает Ёсан, Сонхва чаще всего берётся за самых «тяжёлых», в одиночку оказывая хирургическое вмешательство. Он действует быстро и точно, едва ли не автоматически, хотя выполняет множество действий, которые не совсем понятны полковнику. Сразу видно, у него довольно обширный опыт врача, побывавшего на линии фронта. Кажется, что Пак кого угодно по частям соберёт.
Хотя руки со временем начинают дрожать. И Кан удивляется тому, как долго и стойко держится генерал. Он прекрасно знает, что такое выполнять тонкую работу, требующую концентрации. В набор умений Ёсана входит очень много нестандартных вещей, которые требуют тонны моральных и физических ресурсов. Например, взлом замков. Когда он учился это делать, то долгое время не получалось, из-за чего приходилось проводить по несколько часов в день. Руки сильно уставали, а внимание потом было невозможно сконцентрировать на чём-то одном. Тут похожая ситуация. Кану кажется сложным выполнение хирургических швов, но даже через десятки раненных Пак продолжает. Ёсан уже не скажет точное количество, скольким была оказана помощь. Он сбился со счёта. И почему-то кажется, что просить Сонхва отдохнуть — бесполезно. Даже Кан начинает беспокоиться за генерала, вспоминая, как давно тот не спал и не отдыхал нормально. Переживать за десятки полуживых вокруг? Нет. А вот за Пака — более чем. Но он не говорит ничего. Только продолжает находиться рядом и помогать тем, чем может.
Ситуация меняется, когда со столицы, наконец, прибывают несколько докторов и Сонхва может покинуть казармы, что успели пропитаться кровью и болью. Но всё ещё не от собственной усталости, а потому что пора проверить обстановку и как продвигается наступление. Конечно, за этим сейчас следит Джонхан, но собственная осведомлённость также важна. Нужно успевать всегда и везде.
Выйдя на улицу, Пак ловит лёгкое головокружение. Свежий воздух кажется слишком концентрированным и лёгким после тошнотворного запаха крови и спирта, а ветер неимоверно холодным. Сонхва останавливается и поднимает глаза к серому небу. Уже начинает вечереть, и по звукам боевые действия сейчас сдвигаются вдаль. Странно, что совсем не хочется спать и есть.
— Что теперь? — подаёт голос Кан, продолжая держаться рядом.
— Генерал, как Вы вовремя, — Мингю подходит ровно в тот момент, когда мимо снова проносят несколько раненых, и кажется, будто спокойствия сегодня точно не будет. — Вы приказали сообщить, когда полковник Тэиль придёт в себя.
Сонхва прикрывает глаза и глубоко вдыхает, поднимая лицо к небу выше. Иногда он задаётся вопросом, как другие командующие могут так просто и спокойно вести бои, не падать от смертельной усталости и находиться всё время в добром здравии. Потому что у Пака не получается. Он не бывает спокоен и не может просто ждать вестей с горячей точки, сидя в тылу. Но кто бы знал, как это тяжело.
— Господин Кан, найдите, пожалуйста, подполковника Юна и узнайте у него, что сейчас происходит в зоне боевых действий. И зайдите ещё к тем, что за радарами сидят, возьмите у них сводку за последние часы, — Пак зачёсывает свои волосы назад и вскидывает подбородок. — А Вы, господин Ким, свободны, указаний пока больше нет.
Медленным шагом генерал отправляется к зданию, в котором заперт полковник севера. Он совсем забыл, что нужно будет поговорить ещё и с пленным офицером, на что тоже нужны силы и моральные ресурсы. Их осталось совсем мало, но что поделать.
Уже перед самим корпусом Сонхва останавливается и только сейчас окидывает его взглядом. Он не обращал внимания, что по границе всей части установлены радары и вышки, направленные в сторону севера. Они, конечно, покрашены в чёрный и не очень заметны среди таких же безлиственных тёмных деревьев, но обычно Пак успевает на всё обратить внимание. Наверное, усталость заставляет стоять и бездумно смотреть на не особо высокие чёрные металлические конструкции. Они привлекают внимание, и Сонхва сворачивает со своего пути в корпус, решая немного отдохнуть перед разговором с офицером. Совсем чуть-чуть, не больше десяти минут.
Он быстро взбегает по узкой металлической лестнице, что ведёт на крышу небольшого двухэтажного здания, и потягивается. Вокруг безжизненный лес, дело идёт к вечеру, а небо затягивает тёмными тучами. Может, снова будет дождь? Но пока ещё сухо, генерал просто ложится на спину и раскидывает руки в стороны, прикрывая глаза. Всего несколько минут спокойствия и одиночества, пусть даже на холодном бетоне.
Всего несколько минут спокойствия и одиночества, которые сразу же отменяются. Пак тоскливо выдыхает, слыша быстрые шаги на той самой лестнице, по которой он поднялся. Хорошо, если это Ёсан или Джонхан, но это ни тот, ни другой. Они так не шумят.
— Генерал, Вы живы? — Мингю останавливается рядом и скрещивает руки на груди, глядя на офицера.
— Нет.
— Совсем?
— Какого хрена Вам сейчас от меня надо? — Сонхва говорит без раздражения в голосе. У него уже даже нет сил на лишние эмоции. Они как-то резко кончились. И силы, и эмоции.
— Я хотел с Вами поговорить кое о чём серьёзном.
— Вот как? И о чём же? О Ёсане?
— Нет. Хотя я всё ещё хочу сказать, что считаю Вас блестящим полководцем и офицером, что предан своей стране. Ваши решения и репутация говорят сами за себя, так что у меня нет оснований не доверять этому выбору, — Ким опускается рядом на крышу и вскидывает свой воротник, прикрывая шею. — У меня есть более серьёзный вопрос. Что мне нужно знать о господине Юне, чтобы успешно позвать его на свидание?
— Что? Вы серьезно сейчас, в такой обстановке, спрашиваете у меня как позвать кого-то на свиданку? — Пак смеётся, и возможно даже немного истерично, тяжело вздыхая. — После того, как я Вас чуть не пристрелил за одного моего мальчика, вы спрашиваете у меня о другом?
— Да, — абсолютно спокойно будничным тоном отвечает Мингю и пожимает плечами. — Вдруг у меня не будет другой возможности? К тому же, мне кажется, если Вы будете в курсе моих намерений, то всё будет хорошо.
— Я поражён Вашей наглостью. Но фортуна любит смелых, — Сонхва улыбается и убирает с лица волосы, упавшие из-за ветра. — Что Вам нужно знать? Я думаю то, что он очень сложный человек. Вам нужно было родиться под счастливой звездой, чтобы он хотя бы посмотрел в Вашу сторону. Но, в принципе, Вы в его вкусе. И бёдра у Вас такие, как ему нравятся, это точно. И наглость. Он любит наглых и умных. Меня, например, — несмотря на холод поздней осени, генералу становится теплее от мыслей о своей звёздочке. — Думаю, у Вас получится пригласить Джонхана куда-то только если он предначертан Вам судьбой. Он слишком дорогой, ценный и великий. Его невозможно завоевать. Его невозможно подчинить своей воле. Его невозможно и удержать, только если он сам не захочет, — Пак ненадолго замолкает, но снова улыбается, пусть и уже немного грустнее. — Он не приносит удачу, он и есть удача. Ваша жизнь озарится звёздным светом, если Юн улыбнётся Вам. Или же она оборвётся, окажись Вы у него на прицеле. Если же он поддержит и окажется на Вашей стороне, то Вы будете коронованы. Венец опустится на Вашу голову быстро, и не заметите. Джонхан один из самых особенных людей, которых я встречал, и я даже не знаю, что Вам посоветовать.
— Вы так воодушевлённо и любовно о нём рассказываете. Могу я услышать что-то ещё? — Ким щурится и старается хватать всю информацию.
— Если Вам повезёт и Вы каким-то образом заполучите его внимание, то, думаю, это хороший знак. Хани не разменивается временем на тех, кто ему не интересен. Однако, это и ничего не гарантирует. Он очень непостоянный. Но, наверное, что я хотел бы сказать, это, — Сонхва задумывается и открывает глаза, глядя в небо. — Берегите его. Он очень нежный и чувствительный, а такого большого сердца я не видел ни у кого. Его психика бывает нестабильной, и тогда он плохо о себе думает или делает какие-то вещи в ущерб собственному здоровью. Сейчас этого нет, но мало ли что случится. Стоит насторожиться, если спросит, красивый ли он или попросит оценку каким-то своим действиям. Всегда будьте нежны с его душой. Вот с телом необязательно. Он любит секс, любит, когда с ним грубы, но в то же время ни в коем случае нельзя причинить боль. Хани очень сильно боится боли. Так что нужно грамотно балансировать. Ну и разговаривать всегда вежливо и с уважением что бы ни происходило. Иначе Вас никто не найдёт.
— Погодите-погодите, почему Вы рассказываете мне именно эти подробности?
— Потому что я тоже не знаю, будет ли у меня возможность оставаться с ним рядом и завтра. Я не облегчаю Вам жизнь, не обольщайтесь. Я забочусь о том, чтобы в процессе знакомства и изучения особенностей его характера Вы случайно не сделали ему больно, — Пак поднимается и садится, недовольно морщась от усталости и холода. — Если такая возможность, конечно, представится.
— Я видел на его запястье множество порезов. Он пытался покончить с собой?
— Когда Вы их успели увидеть?
— Пока он крутил перед моей шеей ножом, — Мингю улыбается и мечтательно вздыхает. — У него очень элегантные руки. Но тринадцать тонких порезов выглядят на них слишком грустно.
— Да, тринадцать на каждой, — Сонхва переводит взгляд на Кима и изучающе рассматривает его эмоции. Когда Джонхан грозился его зарезать, тот сказал, что он красивый. А сейчас признаётся, что успел за мимолётные секунды посчитать его порезы. Он не говорит громких слов, но такие мелочи и странные вещи заставляют Пака доверить Мингю свою звёздочку, если та захочет. — Что ещё Вы заметили в нём?
— На нём кулон с… крестом? Вроде как с православной религии, что распространена на севере? Он верующий? Его волосы очаровательно завиваются из-за влаги. А глаза… В них много страсти и огня. Он невероятно живой. Только уставший, но даже среди зимы цветущий. Не видел ещё таких людей.
— Понятно, — Сонхва усмехается и поднимается на ноги, отряхиваясь от пыли и немного влажной прилипшей листвы. — И это не кулон, он называет это просто крестом. Подарок от его друга с Северной страны. Сам Джонхан не верующий, но почему-то молится за убитых.
— Спасибо, что поговорили со мной, — Ким поднимается следом за генералом и наблюдает, как тот возвращается к лестнице. — Скажите пожалуйста, он азартен?
— Азартен ли он? — Пак останавливается и оборачивается, закусывая губу. Он ещё раз окидывает Мингю оценивающим взглядом и вскидывает бровь. Не то чтобы Ким понравился ему, но он и правда честен. А вот Юн азартен до одури, и в принципе, это важное качество, с помощью которого можно чего-то от кого-то добиться. Зато Сонхва фаталист, и если чему-то уготовано случиться, то это произойдёт несмотря ни на что. Поэтому генерал мило улыбается и непринуждённо пожимает плечами. — Нет. Не думаю, что он азартен. Не припомню за ним поступков, где он бы полагался на удачу или ставил что-то на кон. Джонхан же легендарный снайпер, что считает быстрее, чем мыслит, о чём Вы?
После этого Пак сразу продолжает спускаться, злорадно забавляясь. Он беспокоится за счастье Юна, но самого Юна нужно заслужить. Ему не стыдно за эту очаровательную ложь.
В принципе, небольшой разговор на личную, но приятную тему неожиданно помогает отвлечься от всей тяжести и усталости. Осталось теперь допросить пленного и дождаться вестей от Ёсана. А там и посмотреть, как быть дальше. Может, даже удастся отдохнуть и оставить всё другим уполномоченным офицерам.
Тихо выдохнув, Сонхва кладёт пальцы на дверную ручку и прикрывает глаза. Ему всегда надо настраивать себя на допросы. Личность Пака слишком сильно расходится с созданным уверенным образом генерала, однако необходимость есть необходимость. И если есть порох, то стоит выпустить пламя ради спасения страны. Кто же ещё изменит историю, если не он?
Минута — и генерал вскидывает пронзительный острый взгляд, с которым и возвращается к Тэилю. Полковник ждал его.
— Товарищ генерал? — едко хмыкает тот и смотрит исподлобья. Его напрягает, что руки и куртка генерала испачканы кровью, хотя в прошлый раз так не было, но всё равно говорит задуманное. — Вы заставили меня скучать.
— Я был занят, не обессудьте, — Сонхва берёт оставленные на подоконнике сбоку плоскогубцы и опускается напротив полковника. Хищно ухмыльнувшись в ответ, генерал пытливо смотрит прямо в глаза. — Что ж, рассказывайте. Какими судьбами Вас к нам занесло? Почему вообще решили в столь славное начало зимы попытаться сделать такой прорыв?
— Вы думаете я сейчас возьму и всё выложу? — Тэиль смеётся, глядя в ответ с вызовом. — Лучше расскажите, как Кан нас предал. На него никто никогда не думал.
— Вопросы задаю здесь я.
— О-о, не будьте занудой.
Пак кладёт перед собой на стол инструмент, который ждёт своего часа, и не спеша берёт руки полковника в свои. Они в наручниках, но он поднимает их наверх, на столешницу перед собой. Сонхва касается пальцев офицера и внимательно на них смотрит.
— У Вас красивые руки. Они выглядят аристократично, — вскидывает бровь генерал и кивает сам себе. — Длинные элегантные пальцы, достойные лучших музыкальных инструментов мира. Будет обидно, если Вы, допустим, лишитесь каждого ногтя. Одного за другим. Знаете, я так сильно устал, что мне абсолютно не хочется тратить время на пустые разговоры. И я буду действовать радикально, чтобы скорее отдохнуть. Рассказать все способы пыток, которые я знаю?
— Вы грёбаный самонадеянный садист, — мрачно подытоживает полковник и раздражённо прикрывает глаза. — Думаете, мне нравится, когда меня отправляют с подобными приказами едва ли не на смерть? Думаете, мне нравится перспектива стать ещё и предателем?
— Вы могли бы стать и триумфальным победителем. Сейчас же Вы сидите в плену и всё, что можете, облегчить себе жизнь и пойти со мной на контакт. Я точно так же хотел провести эту ночь дома с любимым человеком, которого не видел почти три недели, а не судорожно составлять стратегию сражения.
— Я не могу.
Сонхва поднимает свой излюбленный и самый холодный взгляд и долго смотрит тому в глаза. Он не любит причинять боль, а полковник уже в смятении. Но ещё молчит.
— Послушайте, — Пак берёт плоскогубцы и медленно, специально никуда не торопясь, приподнимает средний палец офицера. Видно, что тот тоже давно не был дома и ногти точно так же отросли на несколько миллиметров, так что он зажимает ноготь, но ничего не делает. — Мне правда не хочется портить Ваши красивые руки. Но время идёт, гибнут люди и…
— Гибнут люди?! И это говорит мне военачальник, что загубил тысячи жизней? Вы не лучше меня, и не смейте говорить мне подобное. Вы даже сейчас в, мать его, крови. Что Вы только делали?!
— Что я делал? — Сонхва мгновенно вспыхивает и второй рукой дёргает Тэиля за воротник на себя, чуть ли не рыча. — Спасал солдат, которых мог. И ваших в том числе. Потому что ёбаные приказы выдаются ёбаными правителями, ведь это не желание людей идти убивать друг друга. Потому что идёт ёбаная война, где мне приходится выбирать стратегии, но не выбирать, нападать или нет. Потому что не вгрызись я в горло Вам, Вы бы вгрызлись мне.
Тэиль молчит и озадаченно смотрит. Генерал грубо отталкивает его и зло выдыхает, мысленно ругая себя за небольшой срыв. Ему всегда больно осознавать, что он как и все всё-таки убивает.
— Чем Вы могли помогать солдатам? — тот переспрашивает тише и спокойнее.
— Я имею незаконченное медицинское образование, — генерал убирает плоскогубцы от руки полковника и зачёсывает пальцами падающую чёлку назад. Пак предпочитает наладить с кем-то контакт, чем лишний раз пытать. У него уже есть пара «друзей» на севере. — Был призван на фронт на последнем курсе обучения военным врачом.
— Серьезно? Все считают, что у Вас военное образование. Вы врач? Но… подождите, Вы правда подбираете и моих солдат?
— Да.
— Почему?
— Потому что я не могу пока что изменить ход войны. Это не в моих силах. Мне жаль, что всё это происходит. Но я могу спасти кого-то. Это в моих силах. Мы с вами говорим на одном языке, у нас одни праздники, одна письменность. Почему я не должен быть милосерден к тем, кому не повезло родиться на севере и получить ранение? И почему мне все задают такие вопросы? Я объясняю это уже второй раз за сегодня. Люди не виноваты. Они получают приказы.
— Вы, — Тэиль запинается и удивлённо смотрит, не зная, что сказать. Как правило, офицеры пропагандируют патриотизм и разжигают ненависть у своих солдат, чтобы они были беспощадны и имели высокий боевой дух. Но он впервые видит офицера, что оказывает помощь и своим врагам, понимая… Понимая всё. — Вы и правда настолько же потрясающий, как о Вас говорят. Я расскажу Вам всё, если сможете гарантировать мне безопасность, как и моим солдатам, что попали к Вам в плен.
— Я не могу гарантировать, но попытаюсь сделать всё, что в моей власти.
— Тогда давайте поговорим.