Летящий на смерть

      — Джун, — Юн тихо зовёт своего мужчину и лениво потягивается. Он складывает руки на подушку Пака и утыкается в них подбородком, сонно наблюдая за генералом. Хоть капитан уже и поднимался сегодня раньше Джунхи, но он всё же решил провести в кровати остатки утра, снова нечаянно уснув.       — Ты проснулся, солнечный? — Пак оборачивается и мельком окидывает взглядом Джонхана в своей постели, продолжая застёгивать пуговицы на рукавах рубашки. — Не забудь, что у тебя вылет через два часа.       — Куда так сразу? Джун, — Юн приподнимает брови и делает свой излюбленный, но не безосновательный грустный взгляд. — Я не хочу. Можно я останусь? Пусть кто-то другой полетит вместо меня?       Пак тяжело вздыхает и садится рядом на кровать. Он с особым трепетом и нежностью касается длинных светло-серых волос, которые слишком сильно любит, и заправляет одну из прядей Джонхану за ушко.       — Не в этот раз, — коротко отвечает генерал.       — Но я устал, — расстроенно тянет Юн и приподнимается на руках. Его голос тихий и хриплый после сна, отчего Пака пробирает ещё сильнее. — Я только вечером вернулся с прошлого исполнения, а теперь сразу следующее.       — Я тоже устал. Все сейчас устают, солнечный.       — Мне всё равно на всех. Я не чувствую себя так, словно со мной всё в порядке. Мне очень тяжело, — Джонхан ластится к чужой ладони, что перебирает волосы, но чуть погодя подаётся вперёд. Он ненавязчиво целует губы напротив, укладывая одну руку на плечо, надеясь хотя бы нежностью выпросить пощаду. — Я не могу убивать так много людей, о которых даже ничего не знаю. Мне плохо. Я не военный и не могу привыкнуть к уставу и слепому исполнению приказов.       — Всё ты можешь. Я, конечно, понимаю, что в тебе нет дисциплины, но ты лучший в своём деле, — ответив на короткий поцелуй, Пак перекладывает руку с волос на заднюю часть шеи самого прекрасного парня на свете. — К тому же ты давал присягу, вот и занимайся своим делом. Давай. Быстрее уедешь — быстрее вернёшься.       — Но, — Юн поникши опускает голову и расстроенно смотрит вниз, чувствуя, что не получит желаемого.       В горле ком, а на глазах невольно собираются слёзы. Он хочет остаться дома с вроде как близким человеком и отдохнуть. Побыть в объятиях и тепле, неторопливо поесть, поговорить о том, что беспокоит. Ему мало одного только секса. Он отвлекает от проблем на короткое время, но не разрешает их. Одной ночи недостаточно для восстановления морального состояния, которое трещит по швам.       — Но ты ведь генерал. Почему ты не можешь просто взять и отправить кого-то другого? Помимо меня в столице ещё двое элитных сейчас. Они справятся не хуже.       Генерал ненавидит слёзы, особенно на глазах любимого человека. Но ещё больше Джунхи ненавидит отказывать своему прекрасному солнечному. Он бы с радостью пошёл на всё, о чём его просит Джонхан, но в этот раз и правда не тот случай. Будь это рядовой штатный приказ от военной юстиции, проблем бы не возникло. Однако сейчас приказ отдал лично Консул, уточнив кто, куда и как должен отправиться. Пак может корректировать приказы юстиции на своё усмотрение, но не первого лица государства. Ослушаться приказ консула — попрощаться с погонами. И как бы сильно он ни любил Юна, но они всё ещё на службе. Да и Джонхан действительно лучший в своём деле. Джунхи уверен, что он справится абсолютно со всем. Наверное, работая слишком много и часто переступая через себя, генерал забыл, что такое моральная усталость. Он давно отрёкся от неё, и теперь не собирается видеть её в подчинённых и близких. Однако несмотря на это, Пак обязательно выкроит Джонхану отдых по приезде и позволит просидеть дома хоть неделю, хоть две.       — Не получится. Будь добр, просто исполни этот приказ. Потом отдохнёшь.       Возможно, генералу стоило бы быть мягче в выражениях и куда более открыто общаться с человеком, который и так ищет оправдания всем резким словам и поступкам Джунхи. Потому что если он лично не видит в сказанном проблемы, то для Юна это звучит грубо.       — Конечно, это не у тебя за душой сотни отобранных жизней. Не у тебя руки по локоть в крови. А я помню каждого, кто не заслужил смерти, но кого я убил, — Джонхан резко отстраняется и раздражённо поднимается с кровати, направляясь к шкафу. — Какого чёрта я вообще это делаю?       — Хватит давить на жалость, я уже сказал, что не могу. И не нужно навешивать мне чувство вины. Это твоя обязанность. Выполняй её.       Юн предпочитает промолчать, потому что ругаться с Джунхи нет ни сил, ни желания. Он истощён. Но это не отменяет его полыхнувшей злости и того, что вся разбитость и душевная тяжесть как по щелчку пальцев превратилась в едкое горящее раздражение. Джонхан чувствует себя ненужным и почему-то униженным. Он даже не хочет говорить с Паком. Сил нет и на то, чтобы что-то доказывать и пытаться убедить.       — Почему ты не можешь понять, что не всегда всё зависит от меня? — всё ещё спокойно, но со сталью и раздражением в голосе произносит генерал. Он поднимается и начинает расхаживать следом за собирающимся Юном. Немного действует на нервы, когда визави во время разговора занят другими делами.       — Почему ты не можешь хотя бы попытаться защитить меня? — Джонхан резко оборачивается и впивается отчаянным взглядом в Джунхи. — Подделать документы об этом деле, отправить другого, соврать, да что угодно? Хотя бы подумать о том, что можно сделать? А, не отвечай. Мне не интересно. Я не хочу тебя даже слышать. Не разговаривай со мной.       Юн отворачивается к окну, пока спешно застёгивает чёрную куртку из плотной, но в то же время лёгкой ткани. Капитан надевает её без рубашки, на голое тело, и ему плевать хотелось на уставную форму. На дворе душное лето, а он слишком раздражён, чтобы надевать ещё и грёбаную рубашку.       Пак же не знает, как быть с Джонханом. Ему кажется, что нет ничего сложного в том, чтобы собраться и выполнить свою работу. А необходимости ругаться и расставаться на эти сутки с горьким послевкусием он не видит и подавно, поэтому спокойно игнорирует сказанное и хочет приобнять со спины, но его руки тут же скидывают с талии.       — Не трогай меня, — шипит Юн, закатывая рукава. Любого офицера бы жёстко наказали за такое ношение формы, но Джонхан неприкосновенен.       — Солнечный, к чему всё это? — Джунхи продолжает игнорировать слова капитана и всё равно обвивает тонкую талию, мягко прижимаясь со спины. — Завтра вечером ты вернёшься, мы поужинаем, а после я сделаю всё, что ты пожелаешь.       — Завтра? — в голове слишком много мыслей и того, чем хочется ответить Паку, вот только Юн не видит в этом смысла. Он ещё раз более грубо скидывает с себя чужие руки и сразу отходит. — Ложка хороша к обеду. Мне отдых нужен сегодня, а не завтра.       Закинув на плечо свою «рабочую» сумку, Джонхан спешно покидает чужую квартиру. Он ускальзывает от Джунхи, когда тот хочет притянуть к себе и поцеловать. Выпадает звёздной пылью из его рук, сразу же перерождаясь сверхновой, с нестабильным ядром и ураганами на поверхности. Так странно Юн себя ещё никогда не чувствовал. Что-то на грани истерики или нервного срыва. Ему всё равно, что он самым наглым образом надел форму, всё равно, что там вслед говорит Джунхи про «буду скучать» и «не забыть позавтракать», всё равно, что несколько верхних пуговиц куртки расстёгнуты и видно следы на ключицах.       Выйдя на улицу, Джонхан игнорирует служебную машину и проходит мимо открытой для него двери. Генерал живёт совсем недалеко от своей части. Единственной, что находится в черте города, пусть и на самом его краю.       У Юна даже появляется мнимая бодрость из-за душевного раздрая и обиды на Пака. И всё-таки ничего не мотивирует и не придаёт сил так сильно, как злость.       Взяв в зубы резинку для волос, прямо по пути Джонхан собирает отточенными привычными движениями высокий хвост. Спустя несколько лет жизни с длинными волосами капитан научился собирать их красиво и аккуратно без гребешка или расчёски.       День ещё толком не начался, а солнце уже перестаралось с температурой. Юн расстроенно хмыкает сам себе и думает о том, что сегодня ему почти весь день придётся провести на улице в зное. Он ненавидит жару и духоту. Умеет с ними справляться, но ненавидит. Ужасно. Не могли, что ли, осенью войну начать?       С этими циничными мыслями он проходит через КПП части, даже не задерживаясь и не здороваясь с постовыми. Джонхан прекрасно знает, что здесь все в курсе, кто он, так что тратить время на все формальности в виде предъявления удостоверения совсем не хочется.       В центральной части разведки административное здание находится почти сразу после поста, а не в глубине, как это бывает обычно. Поэтому Юна хотя бы немного радует, что не приходится долго идти по открытому солнцу. Внутри корпуса ещё сохранилась ночная прохлада, пока что совсем не душно.       Впрочем, капитан не собирается здесь задерживаться. Он всё тем же быстрым шагом следует по коридорам, продолжая игнорировать всех знакомых и не очень офицеров. Нет, косвенно Джонхан знает здесь абсолютно всех, но с некоторыми он не здоровается никогда, а с кем-то всё-таки общается. Но, как сказал Джунхи, «не сегодня».       Со всей свой дерзостью Юн в придачу ко всему ещё и не отдаёт никому из старших офицеров честь. Майор Ючан оставляет это без внимания, спокойно игнорируя слишком странное появление снайпера и продолжая идти по своим делам. Его раздражает Юн, и Ючан уверен, что не будь тот любовником генерала, то не позволял бы себе такого. Поэтому он не связывается с капитаном лишний раз. А вот полковник, которому Джонхан не уступает дорогу в довольно узком коридоре и задевает плечом, пренебрежительно хмыкает.       — Честь не учили отдавать старшим по званию? — сердито бурчит тот, оборачиваясь на капитана.       — Что? — Юн оглядывается через плечо, тоже останавливаясь. Несмотря на то, что полковник является заместителем генерала и старше самого Джонхана лет на десять, тот всё равно позволяет себе ядовито ухмыльнуться и съязвить. — Хочешь, чтобы я приветствовал тебя? Hi, bi-itch, — манерно тянет Юн и отворачивается, продолжая свой путь к складу.       Он игнорирует удивлённые взгляды офицеров, что застали эту сцену, и выше вскидывает подбородок. Да, Джонхан никогда не вёл себя настолько нагло и вызывающе, но так уж вышло.       — Что Вы себе позволяете? Вы не можете…       — Пошёл ты, — на это уже Юн даже не оборачивается. Только повышает голос, чтобы полковник точно услышал. Как и все присутствующие.       — Да как Вы смеете?       — Ой, можешь пойти пожаловаться генералу Паку, — Джонхан не может сдержать короткий смешок, что вызван кипящим внутренним негодованием и нервами. — Я и его пошлю.       Наконец, хлопнув дверью и оставляя последнее слово за собой, Юн переходит в следующий корпус. Склад здесь сразу за первым же поворотом, но дойти до него спокойно не дают. Из той же двери появляется Вону и догоняет Джонхана, когда тот уже кладёт ладонь на дверную ручку последней нужной двери.       — И Вам доброе утро, — тот берёт капитана за локоть и заглядывает в лицо друга, не зная, что и думать. Вроде эмоции не выражают ничего необычного, но в то же время Чон чувствует что-то «не то». — А что это сейчас было? Крыша едет, дом стоит?       — Если оно доброе, — раздражённо выдыхает Юн. — Что-то вроде того.       — Что-то случилось?       — Случилась моя служба в этой ебучей армии без права на отказ.       — Ох, — Вону огорченно смотрит и не знает, чем помочь или как поддержать. Он видит, как тяжело Джонхану, и как тот устаёт, но ничего не может с этим сделать. — Ты сегодня улетаешь? Надолго?       — Меньше, чем через два часа. Не думаю, что надолго, там всего одного офицера снять и можно возвращаться. Скорее всего, до завтра.       — Выпьем, как вернёшься? И я приготовлю твое любимое недожаренное мясо. Себе нормальное, а тебе, вампиру недоделанному, с кровью.       — Не ценитель ты искусства, — Юн с умилением смотрит на Чона и слабо, но искренне улыбается. — Договорились.       — Вот и хорошо, — Вону улыбается в ответ, но для следующего сказанного понижает тон почти до шёпота. У всех стен и дверей в разведке Джунхи есть уши. — Но если ты опять променяешь меня на своего грёбаного Пака…       — Будто ты сам ни разу не менял меня на своих любовниц. Я даже не вспомню, сколько раз это было, — так же тихо, но сквозь смех отвечает Джонхан.       — Ну ладно, было и было.       — Мне пора, — Юн смотрит на свои часы и чуть щурится, прикидывая. — Хочу уехать до появления генерала в части.       — Хорошо, — понимающе кивает Чон и отпускает локоть друга. — Но потом расскажешь, что случилось. Удачи.       Вону легко хлопает того по плечу и удаляется обратно так же быстро, как и пришёл. Он тоже не любит сталкиваться с генералом, так что предпочитает не шататься лишний раз по коридорам. Чон из тех людей, для которых служба, как говорится, должна проходить подальше от начальства, поближе к кухне.       Проводив Вону взглядом, Джонхан выдыхает. Он не понимает, почему друг беспокоится о нём куда больше, чем тот, кто должен. Но да ладно. Не хочется добивать себя подобными мыслями, так что Юн, наконец, открывает дверь склада.       — Здравствуй, моя красавица, — с порога в своей манере улыбается Юн и подмигивает заведующей складом. — Как жизнь?       — Здравия желаю, господин Юн, — уныло откликается та, не понимая, откуда в капитане всегда столько энергии и жизнерадостности. Если бы это действительно были они. — Так же, как и вчера. Так же, как и завтра.       Она поднимается почти сразу, как видит Джонхана, и отправляется за условно его винтовкой. Конечно, она числится на части и имеет свой инвентарный номер, но Юн нацарапал на цевье «Viennese Rain» и запретил кому-либо к ней приближаться. Кроме кладовщицы. Она само очарование.       — Зачем Вы вообще оставляете её, если всё равно забираете почти каждый день?       — Работа должна оставаться на работе, — хмыкает Юн и опирается локтями на небольшую стойку, ожидая. — К тому же если её решат своровать, то материальная ответственность будет не на мне, а на том, кто её принял.       — Вот спасибо, — она приносит ему его сумку и сразу достаёт журнал. Тот расписывается, и только после этого кладовщица передаёт сумку.       — Всё, я ушёл, пока-пока, не грусти без меня, — помахав ручкой, Джонхан удаляется, напоследок подмигнув заведующей складом.       Даже она задаётся вопросом, что сегодня не так с капитаном.

\\\

      Перелёт ближе к границе занимает всего час, но даже за это время Юн успевает устать, приуныть, перебеситься из-за жары и без каких-либо чувств и эмоций посмотреть на линию фронта вдалеке. Когда Джонхан видит и осознаёт, что где-то действительно есть чёртово пекло, то своя жизнь перестаёт казаться такой неудачной. Если так посудить, она совсем и неплохая, потому что по-прежнему всего за один выстрел платят больше, чем некоторым за пять лет упорной работы. Только почему-то это совсем не утешает.       Как Юн и думал, днём будет совсем кошмарно жарко. Часть, в которую его доставили, как в последнюю контрольную точку, совсем небольшая и тихая. И неясно, настолько тихо из-за белого плавящего солнца, или же потому что совсем рядом фронт, и это окутывает безмолвным ужасом. Джонхану не очень интересно. Он получает всю нужную информацию от командира части, оставляет тому некоторые свои вещи на хранение и собирает винтовку. Взяв с собой всего пять патронов, два из которых уже в обойме, капитан готов отправиться на исполнение. Вот только страшно даже ступать под палящее солнце.       — Что-то ещё? — учтиво интересуется командир части, глядя на то, как прибывший снайпер просто стоит и, прикрыв рукой глаза от прямых солнечных лучей, смотрит в небо.       — Не хочу туда идти, на небе ни тучки.       — Оу, — это ставит офицера в тупик. Он не знает, что предложить и как ответить, потому что в армии не существует выражения «не хочу».       — Что в тех вёдрах?       — Там? Вроде бы, собранная дождевая вода. Прапорщик поливает ею цветы у себя в кабинете.       — Прапорщик не обидится, если станет на одно ведро меньше? — Юн озвучивает, на самом деле, риторический вопрос и не ждёт ответа.       Он прислоняет свою винтовку к стене и подходит к ведру. Убрав с поверхности воды несколько опавших листьев и утонувших насекомых, Джонхан поднимает ведро над собой и переворачивает. Он окатывает себя всего прохладной водой и фыркает, откидывая намокшие выбившиеся пряди волос назад. Как ни в чём не бывало Юн игнорирует очередные непонятливые взгляды от постовых и командира. Он закидывает свою винтовку на плечо и только после этого, в промокшей одежде, готов куда-то идти.       — Спасибо за приём, всего доброго, — напоследок бросает капитан и покидает часть.       Так-то лучше. Пусть он и показался странным или ненормальным, зато мокрая одежда и волосы помогут перенести жару в ближайшие полтора-два часа. Хоть Джонхан и терпеть не может прилипшую к телу ткань.

\\\

      Очередной лес, через который приходится добираться до позиции. Юн крайне лениво тащится эти десять километров, радуясь, что хотя бы кроны деревьев частично скрывают солнце.       Джонхану сейчас настолько погано и не хочется здесь находиться, что он даже несколько раз спотыкается о корни старых деревьев. Ему вообще несвойственно подобное, но весь профессионализм гасится тем самым человеческим фактором и эмоциями. Это то состояние, когда приходится заставлять себя через силу, но из-за отторжения всё валится из рук и идёт тяжелее обычного. Юн в любом случае справится, но каких сил ему стоит сейчас продолжать идти.       Да и не оставляют мысли о том, в каких обстоятельствах он оказался, в принципе. Раньше его жизнь была похожа на красивый фильм, где он посещал самые разные страны и места планеты, убивая изощрённо и искусно. Это было великолепно. Любознательность Джонхана полностью удовлетворялась новыми знаниями, видами и знакомствами. Как много интересных и важных людей он раньше встречал. А сколько памятников культуры успел увидеть. Сейчас же сплошные леса в жару да осточертевшие военные части с такими же нудными вояками. Новая жизнь заставляет не только скучать по ушедшим дням, но и чувствовать себя в ловушке. И единственный человек, который мог бы от этого избавить или хотя бы попытаться разгрузить частично, загоняет в ещё большую дыру. Юн не знает, что делать с Джунхи. Тёплые чувства и влюблённость к нему отравлены безразличием и эгоизмом генерала. Одни только мысли о Паке почему-то заставляют цепенеть и чувствовать себя плохо. Словно всё паршивое состояние, в котором пребывает капитан, усиливается ещё в десятки раз. Джонхан обещает себе подумать об этом позже, когда будет возвращаться в столицу. Сейчас же время работы.

\\\

      Остановившись на крайней линии перед началом открытой местности с северным лагерем, капитан лениво потягивается. Джонхан упирается руками в бока и непринуждённо рассматривает окружающую его природу. Так, словно он на прогулке, а не ищет лучшую точку прострела. Проанализировав окружающее, Юн находит лучшим решением забраться на любую возвышенность. Но, к сожалению, местность ровная, и единственная возможная высокая точка — верхушка какого-нибудь дерева. Джонхан не очень любит лазить по деревьям, потому что о кору царапаются ладони, а ещё можно наткнуться на различных насекомых, но если нужно, то будет сделано. Юн вешает винтовку за прикреплённый ремешок к себе на плечо и довольно безрадостно, но быстро взбирается по дереву наверх. Не сильно высоко, но чтобы хорошо видеть всю территорию перед собой.       Усевшись удобнее, Джонхан перехватывает винтовку в комфортное положение и опирается спиной о древесный ствол. Все формирования выглядят так, как на фотографиях, принесённых вчера вечером разведкой. Всё сходится до мелочей, и Юн прикрывает глаза. По его информации у этой дивизии должна произойти смена командования, и нужный майор северных войск прибудет сюда примерно через сорок минут. Всего сорок минут ожидания. Не так уж и много. Бывало и хуже. Но чтобы лучше перенести время ожидания, Джонхан начинает входить в максимально отрешённое состояние.       В первую очередь он насильно освобождает голову от шума и размышлений. Юн считает, что сознание и внутренний голос — это не мысли и реакции, которые роятся в голове. Сознание — это то, что остаётся, если всё это убрать. Поэтому как только удаётся остаться в тишине и наедине с собой, Джонхан открывает глаза, не фокусируя взгляд. Следующий очень важный шаг — начать смотреть на прилегающую территорию без фокусировки зрения. Необходимо видеть всё и сразу, и в то же время ничего конкретного. В таком состоянии пространство и время словно начинают течь сквозь тело и сознание. Дыхание немного замедляется, а мышцы перестают явно ныть из-за неудобной позы. Даже жара или холод перестают быть надоедливыми и проблематичными. Смирение во всей своей красе может дать куда больше, чем думают люди. Это так просто и одновременно тяжело, что Юн сам не до конца понимает всех тонкостей своего же собственного режима. Главное, что пространственное мышление становится более точным, почти невозможно сбиться, и — самое важное — оружие в прямом смысле становится продолжением руки. Да, Джонхан и без этого очень меткий, но он никогда не вступает в бой или перестрелку, не успокоив шум в голове и теле. А ещё животные через какое-то время перестают видеть в чужеземце угрозу. Так, Юна невозможно идентифицировать по признаку отсутствия живности. Может, животные принимают его за пень, а может, им просто становится всё равно на объект, что никак не реагирует на их присутствие.       Так Джонхан и проводит большую часть времени, рассматривая оживлённые передвижения артиллерийской дивизии и иногда поглядывая на время. Примерно за пятнадцать минут он неторопливо вскидывает винтовку и наводит на предполагаемое место. Мягко уперевшись прикладом в плечо, Юн заглядывает в прицел и через него ещё раз всё осматривает. Ничего нового или интересного. Всё по-старому.       На самый конец ствола садится резвая стрекоза, что пролетала мимо, и капитан слабо усмехается. Что-что, а даже спустя почти полчаса неудобной позы, руки не дрожат, удерживая винтовку в настолько идеальном положении, что даже стрекоза уселась. Он впервые за это время всё-таки фокусирует зрение, чтобы рассмотреть её красивое лазурно-синее тельце и крылья с таким же отливом. Впрочем, это не мешает ему заметить, что активность в северном лагере резко пропадает, и с той стороны наступает тишина.       Джонхан хмурится, снова рассматривая дивизию перед собой через прицел. Ему становится не по себе, когда кто-то из местных офицеров отдаёт приказ на диалекте. Юн не понимает, что это за приказ не только из-за диалекта, но и из-за расстояния. Хотя догадывается, когда все башни танков, прицелы орудий и установок направляются в сторону леса и его укрытия. Джонхан не то что отреагировать — он подумать не успевает, как в эту же секунду абсолютно каждое орудие даёт первый залп. Спокойно опустив винтовку, он смотрит на небо и видит слишком много летящих в его сторону снарядов. Проходит всего пара секунд, но кажется, словно целая вечность, потому что этот вид он успевает запомнить хорошо. Он навсегда отложится в его памяти, вместе с осознанием, что сейчас ад наступит и здесь.       Опомниться капитана заставляет второй залп орудий, которым не требуется долгая перезарядка. В это же мгновение раздаются первые взрывы. Лес заполняется рёвом и грохотом, потому что снаряды прилетают неравномерно из-за того, что запущены на разное расстояние. Они бьют не точно, по территории, но Джонхан понимает, что рано или поздно прилетит и в его точку.       Раздаются третьи залпы, и Юн не знает, как быть. Он, словно испуганный кот, вцепляется в ветку, что дрожит из-за взрывов вокруг, и бегло осматривается. Огонь заполняет всё настолько быстро, что кажется, будто выхода нет. Ему страшно. Земля заполняется пылающим мраком. Ему хочется плакать. Ему хочется домой. Он боится спускаться в объятия пламени. Но с одной стороны, его, скорее всего, уже и не было бы, не поднимись Юн на дерево. С другой стороны, оно точно в ближайшее время загорится и упадёт, даже если в него не попадёт снаряд.       Четвёртые залпы, и Джонхан заставляет себя спуститься. Кто бы мог подумать, что мир может загореться так быстро. Стиснув зубы, он спрыгивает на пылающую землю и изо всех сил старается не давать волю эмоциям и не паниковать. Юн сразу же срывается в обратном от северян направлении, но истерика так и рвётся изнутри. Джонхан никогда не боялся огня, но сейчас его так много и он настолько безумный, что мозг не верит, что из него можно выбраться. Только инстинкт самосохранения заставляет выбросить где-то по пути винтовку и отцепить все подсумки, чтобы драть отсюда когти на пределе возможностей.       Эмоции захлёстывают, а со всех сторон в небо вздымаются рыжие столбы огня, оглушая своим громогласным рёвом. Никто, наверное, из людей, не видел того, что видит в эти мгновения Юн. Он готов больше никогда не жаловаться на жару, потому что то, что он испытывает сейчас, не идёт ни в какое сравнение с сорока градусами на открытом солнце. Так жарко, что даже больно, а на некоторых участках дороги нет возможности бежать с открытыми глазами. Капитан никогда не будет даже думать о том, что бы с ним было, не вылей он ведро воды на себя.       Джонхан давно сбился со счёта, сколько за это время прозвучало артиллерийских залпов. Он понятия не имеет, как долго он бежит, но вот так, зажмурившись из-за полыхающего пламени и летящих со всех сторон земли и пыли, Юн не замечает резкого крутого обрыва перед довольно буйной и глубокой рекой. Когда Джонхан срывается с него, в эти короткие мгновения снова возвращается к смирению и очищенному сознанию. Юну кажется, что это конец, что о его смерти не узнают. Лишившись почвы под ногами, он резко перестаёт что-либо чувствовать. Ему больше не страшно. Потом Джонхан не вспомнит, потерял он сознание из-за стресса или слишком жёсткой встречи с водой.

\\\

      Юну с трудом удаётся открыть глаза. Кажется, будто в них насыпали песка, и сначала даже всё плывёт. А над головой брезентовое небо цвета хаки. Всё тело ломит и пронизывает нечеловеческой усталостью. Первые несколько секунд в ушах шумит, но как только восприятие возвращается в норму, Джонхан слышит выстрелы и взрывы, которые, кажется, совсем недалеко. Это заставляет его вспомнить о последних событиях его жизни. Капитана бросает то в холод, то в жар, и снова накрывает паника. Он хочет встать, но стоит только резко приподняться на локтях, как в глазах тут же темнеет. Немного успокаивает то, что температура окружающей среды не обжигает, а кажется даже прохладной.       Юн пережидает, пока пройдут лёгкое головокружение и темнота в глазах, и только тогда осматривается. Странное место, похожее на огромную палатку, где на невысоких кроватях справа от него лежат ещё несколько человек без сознания. Все в форме юга. Уже хорошо — не хватало ещё в плен попасть. Капитану не интересно, что с ними, так что он ведёт взглядом дальше и стопорится на парне, что сидит прямо на земле напротив его кровати, прижав колени к груди и уткнувшись в них лбом. Но почти сразу, словно почувствовав чужой взгляд, он вздрагивает и медленно поднимает заспанные уставшие глаза, на которые падает чёрная чёлка. В действительности же он даже не спал, а провёл около двадцати минут в лёгкой тревожной дрёме.       — Это юг? — первым делом интересуется Юн и с трудом приподнимается выше. Тело не хочет слушаться, а мышцы при движении отдают неприятной болью.       — Да, — тихо отзывается тот и заворожённо смотрит. Он рад, что Джонхан пришёл в себя. Ему было страшно, что у того могут быть слишком тяжёлые повреждения, и капитан не просто без сознания, а в коме.       Оставив свои попытки подняться, Юн падает обратно на кровать. Его сознание всё ещё плывёт, и он не до конца понимает, что с ним и где он.       — Как ты себя чувствуешь? — парень, сидевший напротив, поднимается, и подходит к кровати. Он присаживается на её край и аккуратно касается предплечья капитана, которое тот тут же отдёргивает. Но брюнет не сдаётся, он крепко берётся за здоровое запястье и медленно тянет руку на себя. — Тише, я хочу сделать тебе перевязку. Будет немного щипать, но в целом всё хорошо.       — Кто Вы и где я конкретно? — Джонхан недоверчиво косится на бывший белый халат парня, который сейчас в большинстве своём тёмно-красный, и чувствует слишком много тревоги.       — Это Восточный фронт, а я Пак Сонхва, врач, — Пак слабо улыбается и старается говорить максимально мягким тоном. Он чувствует чужое беспокойство, и его хочется унять.       — Фронт? Твою мать, — Юн страдальчески закрывает глаза и снова чувствует подкатывающую к горлу истерику. Он не справился с заданием, он потерял винтовку, что ещё находится в разработке, он находится непонятно где. Джунхи точно будет ругаться.       — А ты что за русалка? — убрав бинты с одной руки, Сонхва достаёт из своего кармана спирт и несколько мазей, после чего начинает обеззараживать свои руки. После принимается обрабатывать не слишком сильные, но значительные ожоги на руках Джонхана.       — Русалка?       — Тебя выловили из реки пограничники. Сначала подумали, что ты дезертир или вроде того, но потом всё-таки доставили сюда. Они посчитали, что у тебя слишком длинные волосы для обычного рядового, потом ещё и рассмотрели полевую форму разведки.       — Так это река была? Сколько я без сознания?       — Не знаю, но ко мне тебя доставили вчера утром.       — Вчера утром? Боже, какое сегодня число?       — Тринадцатое.       Юн болезненно морщится и всеми силами старается не заплакать из-за снова захлестнувших эмоций и нервов. Он должен был вернуться позавчера. Джонхан не думает о том, что провёл без сознания в ужасных условиях и с травмами почти трое суток. Он думает о том, что после всего пережитого придётся ещё и отчитываться за провал. А это для Джунхи провал. Становится больно и мерзко.       — Так кто ты? — Сонхва заканчивает бережно перевязывать одну руку и с той же осторожностью и мягкостью переходит ко второй.       — Элитный снайпер и капитан семнадцатого подразделения военной разведки Юн Джонхан, — закусив губу, он перевязанной рукой закрывает свои глаза. Кажется, что если их спрятать, то слёзы получится удержать.       — Ничего себе. Капитан, значит? Поэтому тебе можно носить такие длинные волосы? — Пак негромко смеётся, но слишком обеспокоенно смотрит на Джонхана. Почему-то хочется помочь и уберечь от ненужных сейчас нервов, но Сонхва пока что не знает как. — Потому что элитный?       Юн больше ничего не отвечает. К нему слишком резко приходит осознание, что он смог выбраться, уже после того как попрощался с жизнью. И его всё-таки прорывает на слёзы. Внутри бушует неистовый ураган из всех чувств, эмоций и страхов. Но хуже всего понимание того, что он смог сбежать из лап смерти, прочувствовав на собственной шкуре, как это страшно и больно. А вот те, кого он убил по приказам — не смогли. У них даже не было такого шанса. Он сам стал их смертью и насильно утопил во тьме уже сотни людей. Джонхан рыдает, чувствуя собственную ничтожность и такую громадную ненависть к себе, что не может этого спокойно вынести. Задыхаясь от слёз, он даже не надеется, что вместе с ними уйдёт хотя бы часть боли и злости на себя. Юн понимает, что сотни людей не пережили то, что пережил он, без возможности спастись, и это душит.       Пак смотрит на капитана немного разбито, не зная, что и сказать. Он не произнесёт «всё будет хорошо», потому что на фронте не будет ничего хорошего. Не скажет «не плакать», потому что сам совсем недавно бился в истерике от злости и бессилия. Сложно подобрать слова в такой ситуации, ещё и ничего не зная о своем новом знакомом, кроме его имени и звания.       — Я понятия не имею, что с тобой случилось, хотя если захочешь, мы можем об этом поговорить. Но знаешь, я рад, что ты жив. Не простил бы себе твоей смерти.       — Да с хрена ли?! — сквозь непрекращающиеся слёзы голос Юна дрожит. — Ты видишь меня впервые в жизни.       — Очевидно, ты слишком редкий, чтобы умереть.

\\\

      У Сонхва уходит, наверное, около часа на то, чтобы успокоить Джонхана и дождаться, пока ему станет лучше. Того трясёт, он даже не может или не хочет говорить, а слёзы льются ровно до того момента, пока не заканчиваются. Иначе Пак и не опишет то, как по итогу Юн просто обессиленно засыпает, сжавшись в клубочек.       Сонхва и сам не понимает, почему тратит единственные личные два часа на нахождение рядом с этим парнем. И повезло, что он всё-таки пришёл в себя. Но что-то в нём есть. Что-то, что есть во всех друзьях или близких Пака. Сонхва не будет общаться с человеком и даже давать ему шанс, если тот не зацепил его по первому впечатлению. Зато он изо всех сил постарается наладить контакт с теми, кто нравится на интуитивном уровне. И это тот случай. Так что Паку не жаль, что вместо отдыха он находится рядом с этой странной разбитой русалкой.       — Командир, — Сонхва окликает полковника, что привычным быстрым шагом пролетал мимо. Хонджун не останавливается, и Пак торопится за ним. — Есть минутка?       — Нет.       — Хорошо, я хотел поговорить, — Сонхва ровняется с офицером и игнорирует его раздражённый взгляд. — Элитные снайперы — это что за птицы?       — О, это золотые павлины из Эрмитажа на нашей убогой птицеферме. Им даже выделена охрана, когда они не при исполнении, хотя ею, вроде, никто не пользуется. Убивают других крупных птиц по приказу высшего командования или самого Консула, — Ким усмехается, пока спускается в траншею окопа. — А что?       — Да ничего. Просто интересно стало, — Сонхва хвостиком следует за ним, повышая тон голоса. Тяжело докричаться сквозь выстрелы. — А если с одним таким что-то случится?       — Ну, это не обычные военные, так что если я тут встречусь с пулей, то всем будет всё равно, найдут другого на следующий же день. А вот если помрёт элитный, то это будет, вроде как, большая потеря. Говорят, их дрессируют очень много лет, и то не все по итогу получают снайперскую лицензию. Я точно не знаю, у меня нет в составе даже обычных снайперов.       — Понял, спасибо, — кивает Пак и внутренне радуется. В голове сам собой начинает зарождаться план по отбытию с фронта.       — Так зачем тебе это? — оборачивается Хонджун и щурится, когда видит замешательство на лице своего нового наглого друга.       — Да так, пока незачем. Спасибо, — Сонхва легонько хлопает того по плечу и торопливо сбегает. — Будь осторожен здесь.       Бросив напоследок Киму, чтобы тот берёг себя, Пак спешит обратно в лазарет. За эти минуты у него складывается гениальный план побега с фронта, и на руках все козыри. А джокер колоды интересная и, кажется, привилегированная персона, которой потребуется очень много времени, чтобы выбраться отсюда самостоятельно, учитывая, что при нём нет документов. Может быть, это аморально, так цепляться за первый же заблестевший шанс, но Сонхва устал от фронта и того, что здесь происходит. К тому же и сам его новый знакомый, очевидно, не в порядке, и ему не стоит здесь задерживаться. Двух зайцев одним выстрелом. Вот только вернувшись в лазарет, Пак не находит своего нового подопечного. Его кровать пуста, но даже поспешив на улицу и осмотревшись там, Сонхва не находит снайпера. Словно того и не было.       — Извините, — Пак решает пристать к постовым, потому что после истерики русалки кажется, что его нужно найти быстро. — Не видели здесь парня с длинными волосами? Его вчера утром доставили.       — Я бы заметил кого-то с длинными волосами, — мечтательно произносит первый, чем вызывает негодование второго.       — Ты придурок? У него были собраны волосы в пучок.       — В пучок? Тогда они не длинные.       — Как не длинные, если хватило длины, чтобы их собрать?       — Ну, длинные — это когда их видно. А это, значит, короткие.       — Когда их видно — это распущенные. Не видно только мозга твоего…       — Господа, — Сонхва прерывает перепалку постовых и одёргивает их. — Куда он пошёл?       — Туда, — уверенно кивает первый.       — Как тебя идиота земля носит? — фыркает второй и указывает в противоположную сторону. — Он направлялся в сторону реки.       — Вы уверены? — терпение Пака заканчивается, и он начинает закипать.       — Да, — решительно кивает первый, что, вроде как, указал неправильно.       — Наверное. Тут много людей вокруг снуют, хотя длинноволосых среди нет, — тушуется второй, давая слишком размытый и абстрактный ответ.       Зло выдохнув, Сонхва решает завершить диалог и покинуть постовых, что снова начали активно обсуждать, что же такое длинные волосы. Он решает пойти по указанию второго.       Всего тринадцать минут логических сопоставлений и коммуницирования с окружающими, и Пак всё-таки находит Джонхана у реки. Хотя и не в той стороне, на которую указывал постовой. Потеряться среди множества людей очень легко и в то же время невозможно, но Сонхва всё равно доволен собой.       Юн сидит по-турецки на самом берегу, оперевшись на руки, и смотрит в воду. Его волосы действительно собраны, закручены и закреплены одним лишь карандашом.       — Вот ты где, — Пак, что до этого почти бежал, упирается ладонями в свои колени, стараясь успокоить дыхание, и прикрывает глаза.       Джонхан ничего не отвечает. Даже не оборачивается. Полное отсутствие реакции.       — Тоже любишь летние вечера? — Сонхва видит и осознаёт тяжесть морального состояния Юна, так что по велению изученного курса психологии старается заговорить на отдалённую и лёгкую тему. — Мне нравится это время, когда спадает жара, а ветер становится прохладным.       — Прекрасное время, чтобы умереть.       — Что? — Пак медленно поднимает глаза и видит, как Юн подносит к виску пистолет.       Может, если бы перед Сонхва так сделали до войны, ему не удалось бы среагировать мгновенно. Однако теперь, как бы это странно ни звучало, но увидев, как быстро стреляет оружие и как быстро от него умирают люди, он хватает руку Юна в ту же секунду. Пак даже не успевает осознать или испугаться, когда слышит выстрел, а пуля свистит прямо перед носом.       — Ты нормальный вообще? — шипит Джонхан и оборачивается со взглядом, полным обиды и злости.       — Чего? Нормальный ли я? Этот вопрос тебе задавать надо, — Сонхва возмущённо вскидывает брови и хочет забрать оружие, но Юн одёргивает руку. — Так же и пораниться можно. С дуба рухнул?!       — Нет, блять, с горы, — Джонхан искренне не понимает, почему этот врач вообще к нему пристал и с какой целью сейчас мешает совершить задуманное. Снова разбитая тоска сменяется кипящей злостью. — Какого ты прицепился ко мне? Я тут, вообще-то, умирать собрался.       — Зачем? — Пак продолжает свои попытки забрать оружие, и даже вынуждает Юна подняться на ноги. — Я тебя не для этого сутки выхаживал.       — Ну и не выхаживал бы!       В какой-то момент Сонхва становится слишком настойчивым, и тогда Джонхану приходится убрать палец со спускового крючка, чтобы случайно не ранить этого идиотского врача. И для Пака это служит зелёным светом, чтобы вцепиться двумя руками в пистолет и насильно отобрать его.       — Лучше бы спасибо сказал, — раздражённо выпаливает Сонхва и поднимает руку с оружием вверх, поднимаясь на носочки.       Он такого же роста, как и Юн, поэтому когда тот притягивает к себе за запястье и тянется вверх, приходится немного отклониться назад. Пак судорожно думает, куда теперь спрятать пистолет, потому что если офицер из отделения разведки решит его отобрать на полном серьезе обратно, он отберёт. Так и не придумав, Сонхва швыряет его в реку. Она неглубокая, но течение буйное и на улице стемнело. Найти оружие в таких условиях будет проблематично. Джонхан на несколько секунд замирает, а после медленно поворачивает голову. Паку кажется, что об этот ледяной и острый взгляд можно порезаться.       — Спасибо, — язвительно хмыкает Юн и резко берёт Сонхва в захват.       Сделав всё правильно, Джонхан почти успешно совершает бросок оппонента через себя прямо в буйную реку. Обычно он спокойно проводит этот приём даже на соперниках, что намного крупнее и тяжелее него, но сейчас, наверное, слишком мало сил для подобных дерзких выпадов. Всего лишь из-за того, что Пак вцепился в его руку и потянул за собой, Юн не успевает избавиться от чужого захвата и сваливается в воду вместе с врачом.       Хорошо, что у побережья река совсем мелкая. Падение для обоих, конечно, не самое мягкое, зато неглубоко. Сонхва даже не знает, что сказать. Ему не обидно, не больно. Разве что он находит забавным тот факт, что Юн по итогу лежит рядом в реке и сердито отплёвывается от воды. Пак не может сдержать смеха.       — Нет, никакая ты не русалка, — он убирает с глаз промокшие волосы и всё ещё не отпускает чужое запястье. — Ты сирена. Сам в воду, и других ещё тянешь.       Сонхва смеётся ещё громче, когда Джонхан несильно бьёт локтем в бок и отводит обиженный взгляд в небо.       Юн же смотрит на звёзды и чувствует, что краснеет. Не потому что остаётся почти в тишине рядом с незнакомым странным парнем, а потому что столь очаровательно пойман на слабости и вредности без последствий. Джонхан успел привыкнуть к тому, что на все выпады и колкости Джунхи почти всегда отвечает. Но этого опрокинули в реку, а он смеётся. Юн даже забыл, что собирался умереть.       — Эй, — Пак приподнимается, и поворачивается на бок, подпирая голову рукой. Уровень воды позволяет спокойно лежать на спине, но не на боку. — Тебе не холодно? Это, кстати, единственная возможность искупаться.       — Как это? — Джонхан выглядит так, словно только что услышал что-то слишком страшное. — Только не говори…       — Да, принцесса, тут нет душа.       — По тебе видно.       — Ой, — Сонхва беззлобно усмехается, и Юн находит прекрасными асимметрию его улыбки и влажные чёрные волосы. — От тебя тоже, знаешь ли, не розовым кустом пахнет. Воняешь гарью и речными водорослями.       Джонхан ничего не отвечает на это. Только прикрывает глаза и выдыхает. У Пака получилось. Юн не только отвлёкся от деструктивных эмоций и прочих страшных вещей, но и вовсе забыл о том, зачем сюда пришёл. Не потому что память плохая, а потому что появился объект интереснее. Да и речное течение, на удивление, успокаивает. Капитан чувствует себя прекрасно в прохладной воде. Он обожает низкие температуры, и сейчас, наконец, душа находит покой. Даже мышцы, что до этого ныли усталостью, словно отпускают её.       — Где ты спёр оружие? — не унимается Сонхва.       — Чего сразу спёр? Позаимствовал у… У кого-то, кто за ним не уследил.       — Ты голоден?       — Нет.       — Вот и хорошо, потому что есть тут нечего.       — Тогда зачем ты спрашивал?       — Чтобы ты сразу настраивался голодать.       — Я не задержусь здесь надолго.       — Да что ты? Пешком до ближайшего города пойдешь? Долго идти будешь.       — Думаешь, я не найду способов выбраться? — Юн медленно поднимает свой излюбленный взгляд из-под ресниц и слабо усмехается.       Пак на несколько секунд теряет дар речи, а Джонхан в очередной раз слишком быстро понимает чужую ориентацию.       — Если ты не совсем понял своё положение, то стоит вспомнить, что у тебя нет документов. Пока начальство, что занято фронтом, идентифицирует твою личность, пройдёт очень много времени. Если про тебя вообще вспомнят и уделят время, — Сонхва продолжает улыбаться и рассматривать Юна. — Не менее долго тебя будет искать разведка. Если вообще будет. Не знаю, где ты был и что делал изначально, но то место явно находилось далеко отсюда.       Джонхан думает о том, что ему необязательны документы, чтобы связаться с Джунхи, и сразу жалеет об этом. Страх, нервы и подавленность просыпаются как по щелчку. Он не хочет говорить с генералом. Глубоко в душе Юн рад, что никто не знает, где он. Пак верно подметил. Разведка будет искать его очень долго. Если, как сказал Сонхва, вообще будет после того, как сильно горел лес.       — Послушай, — Пак закусывает губу и старается внимательнее следить за словами и чужой реакцией. Смена настроения у собеседника очевидна, вот только Сонхва не успевает понять, что именно не понравилось Юну. — Зато у меня есть мысль, как покинуть эту богом забытую дыру. Ты поможешь мне, а я помогу тебе. Только тебе придётся пару недель побыть под наблюдением врача. В моём лице.       — Я не хочу возвращаться в столицу. Я не могу.       — Принцесса, я в своём познании здесь настолько преисполнился, что могу сочинить на тебя любые документы и рапорты и пойти с ними к местному полковнику, чтобы он одобрил. А если не одобрит, то скопирую его подпись и напрямую отнесу генералу. Меня здесь всё настолько злит и я так сильно устал, что у меня хватит на это наглости. Так что выбирай любой город, куда захочешь, туда и выпишу направление.       Джонхан косится на Пака и вскидывает бровь. У них, оказывается, очень много общего. Он даже не думал, что этот врач настолько уставший и отчаянный.       — Не боишься? За подделку документов грозит жёсткий трибунал. Какое у тебя звание?       — Рядовой, вроде. Не знаю. И не боюсь, — Сонхва улыбается и продолжает в открытую пялиться на Юна. — Мне уже ничего не испортит жизнь сильнее. В тюрьме и то безопаснее и спокойнее, чем здесь. Если меня вообще туда отправят. Здесь острая нехватка врачей, а я превосходно справляюсь с этим делом. Я нужен им.       У них слишком много общего. Джонхан как никто понимает это чувство безнаказанности и вседозволенности из-за узкой специализации и громадного отчаяния. Он тоже позволяет себе неправильно носить форму, длинные волосы, не отдавать честь офицерам со званием выше и даже ругаться с ними, просто потому что уверен в своей неприкосновенности. С ним никто ничего не сделает, он слишком большой профессионал своего дела. А если и отстранят, то хорошо. Хотя бы отдохнёт.       — Самоуверенный наглец, что собрался воспользоваться моим статусом, — Юн вздыхает и приподнимается на локтях. — Что тебе от меня нужно для этого? Я хочу скорее оказаться в душе.

\\\

      Пак не был уверен в успехе своего запроса, но как только полковник и генерал услышали формулировку «элитный снайпер из семнадцатого подразделения» и имя, то на удивление быстро зашевелились. Сонхва даже не понял, из-за того ли, что Юн действительно важная персона, или потому что побоялись его начальства. Тем не менее, итог один — спустя три дня они наконец оказались вдали от фронта и войны. Пак не знал, в какое учреждение его попросил сопроводить Джонхан, но покорно отправился туда вместе с ним.       Сейчас Сонхва привязан к капитану, потому что как только тот выйдет с «больничного», придётся сразу же вернуться на фронт. Одно радует — все справки и больничные листы должен писать сам Пак, как наблюдающий врач. А значит, время и обстоятельства пока что на его стороне.       Однако есть одно очень большое неутешительное «но». Капитану действительно нужно восстановление и, желательно, психологическая помощь. Вот только пока все психологи на фронте.       Когда Сонхва по приезде в указанное Юном место понял, что это что-то вроде санатория в горах, он обрадовался. Старое поместье аристократической семьи, что передала свой дом под околомедицинское учреждение государству, идеально подходит для отдыха и восстановления ментального здоровья в военное время. Здесь тихо, совсем не жарко, благоприятная влажность и чистейший воздух. А ещё нет других постояльцев. Санаторий закрыт для посетителей, но принял Юна по приказу юстиции. Из персонала остались только несколько женщин, которых не забрали на фронт.       Хорошо, что Джонхан не нуждается в редких медикаментах и тому подобном. Разве что в успокоительных или антидепрессантах, но во время войны даже антибиотики не найти, не то что подобную роскошь. Поэтому Сонхва решает сделать все возможное в психологическом плане для Юна самостоятельно. И это оказывается крайне непростой задачей.       Капитан не сопротивляется в большинстве своём присутствию Сонхва и каким-либо разговорам. Но он лишь бывает крайне неприветливым или же абсолютно безразличным. Юн может даже целиком и полностью игнорировать и не отвечать. Его настроение как маятник: меняется быстро, из в крайности в крайность. То Джонхан общителен и даже улыбается, то выглядит и говорит так, словно в его венах течёт северный ветер. Пак абсолютно не понимает, какую стратегию общения будет верным использовать в отношении Юна. Единственное, что он уясняет точно — не стоит оставлять Джонхана одного надолго. Попытка суицида повторяется в тот же вечер, после их прибытия. Сонхва всё ещё не знает, что случилось с капитаном и почему его собственные мысли так сокрушают, но он решает не давить и не настаивать на рассказе. Сам поделится, когда захочет.       Даже по кратковременному общению с Юном в первые несколько дней Сонхва понимает, насколько тот интересный и прекрасный человек. Вот только абсолютно сломленный и разбитый. Паку больно от этого. Он уже привык к бессильной злобе на себя из-за невозможности помочь людям на фронте. Хочется преуспеть и спасти хотя бы того, кого ещё можно. Сонхва хотел бы поделиться частью себя, лишь бы тот не страдал так сильно. Пак не обращает внимания на грубости и периодическое отчуждение. Иногда Джонхан начинает злиться на ровном месте и отгонять от себя, иногда бесконтрольно рыдать. Это утомляет, но Пак только рад. Он продолжает спокойно и целенаправленно находиться рядом, мягко улыбаясь и игнорируя вещи, что могли бы быть обидными. Чувствуя собственную усталость, Сонхва уверен, что вкладывает силы в того, кто достоин быть. Именно поэтому он не позволяет умереть Юну снова и снова, и снова.

\\\

      — Не помешаю? — Пак уже как пару часов наблюдает за тем, как Джонхан неподвижно сидит в саду. Они находятся здесь четыре дня, и капитан периодически так делает. Интересно за этим наблюдать, потому что Сонхва не может ничего не делать больше пары минут.       — Нет.       Пак усаживается на лавочку рядом и раскрывает книгу, что принёс с собой. Он нашёл в этом старом поместье занятную библиотеку с медицинской литературой довоенного времени.       Юн же всё это время пытается вернуться в то самое состояние абсолютного покоя и внутренней тишины. Ещё ни разу не удалось: привычные методы не работают. Мысли и эмоции огромным чёрным роем шумят и обволакивают. В последнее время он даже не успевает за ними всеми следить. Джонхан не понимает, что у него в голове и что он чувствует. Это истязает. Кажется, будто разум находится в предсмертной агонии, да вот только умереть и закончить всё это не дают.       Не получается даже успокоить дыхание и замедлить его. Не удаётся договориться с собой. Юну кажется, что это конец. Не слушаются даже собственные разум и тело. Ещё и руки подрагивают. В первые дни он не обращал внимания, но со временем это напрягает всё больше.       — Можно задать тебе вопрос? — Сонхва не хочет отвлекать, но Джонхан не выглядит так, словно его нельзя трогать.       — Ты уже задал.       — Что ты делаешь, когда вот так сидишь?       — М? — Юн открывает глаза и немного непонятливо смотрит на своего врача. У него никогда не спрашивали этого. — Пытаюсь договориться с собой.       — В смысле?       — В прямом. То, как я себя сейчас чувствую и то, как ощущаю мир, для меня крайне несвойственно и болезненно. Я пробую это урегулировать.       — О, — Сонхва рассматривает капитана и в очередной раз думает о том, что тот не выглядит на двадцать пять. Рассматривает или любуется? — И как, получается?       — Нет, — Джонхан отклоняется немного назад и опирается на руки. — Я не слышу себя.       Он всегда сидит на земле или траве, когда это делает. Пак заметил, что Юн в добром здравии почти не находится в помещении и много времени проводит наедине с природой.       — А ты чем занят? — без особого интереса продолжает капитан, но вопреки своей интонации поднимается и обходит лавочку и Сонхва со спины. Он кладёт руки ему на плечи, а после медленно опускается, приобнимая того за шею и укладывая подбородок на плечо.       — Очередная занятная книга, которую собираюсь пролистать, пока буду здесь, — Пака немного удивляет подобное проявление внимания, но он никак не реагирует и не заостряет на этом внимания.       — Пролистать? Это потому что ты читаешь поверхностно или потому что слишком быстро? — Джонхану неинтересно, что там написано, и он по привычке закрывает глаза и утыкается носом в шею. Это одно из самых комфортных и успокаивающих для него положений.       Вот только вдохнув, он чувствует не тот запах, к которому привык. У Джунхи куда более жёсткий древесно-пряный запах. Здесь же что-то напоминающее розы и свежесть после дождя. Белые розы. Почему-то у Юна запах Сонхва ассоциируется с садом после грозы, садом именно белых роз. Но это всё не так важно. Важно то, что капитан в принципе обнял кого-то столь доверительно. Слабо покраснев, Джонхан одёргивает себя и резко отстраняется. Он возвращается на своё место, но теперь полностью валится на траву в тени под деревом. Даже все мысли в голове уступают место одной единственной: почему Сонхва так спокойно отнёсся к подобным объятиям и никак не отреагировал?       — Потому что быстро читаю, — Пак снова подмечает эту резкую смену настроения или действий, поэтому даже не поднимает глаз от книги. — Я уже на четвёртом курсе учился. В неделю мне приходилось читать и конспектировать примерно три или четыре книги такого объёма.       — Погоди, так у тебя нет образования? — Юн потягивается и жмурится, усмехаясь. Сонхва ведёт себя так, словно у него уже докторская степень и много лет стажа за плечами.       — Неоконченное высшее.       — Понятно, у тебя нет образования.       Пак выдыхает и возвращается к чтению. Прекрасная тишина, и только где-то вдалеке стрекочет несколько цикад. Кажется, что войны не существует для этого места, и Сонхва в очередной раз не понимает Джонхана. Если он выбрал эту усадьбу и понимает, что он не в порядке, то зачем так отчаянно пытается умереть? Осознание проблемы — это уже половина успеха. Однако, Пак также понимает и то, что тревожность и депрессивное состояние у такой сильной личности появились не на пустом месте. Он будет рядом и разберётся с этим.       — Ты мне уже рассказал о том, чем элитные снайперы отличаются от обычных, и какие для тебя существуют правила, — непринуждённо и тихо начинает Пак. — Может, есть какие-то запреты? Расскажи ещё что-нибудь. Мне интересно тебя слушать.       — Запреты? — Юн приподнимается на локтях и немного откидывает голову назад, глядя на Сонхва. Его волосы настолько длинные, что касаются земли. — Есть правила. Если их нарушить, то будет наказание. По сути нет запретов, есть только наказуемое неподчинение правилам. Хотя у меня есть мои личные запреты.       — Вот как? Например?       — Например, я запрещаю себе стрелять, если проскользнёт ощущение или мысль о промахе. Я доверяю своей интуиции.       — Интересно, — Пак поднимает взгляд и откладывает книгу. — Ты часто промахиваешься?       — Никогда. Я не промахнулся ни разу за всё время, — самодовольно щурится капитан. — Ещё я запрещаю себе спать меньше восьми часов в сутки. И пить слишком много. Но после начала войны я и забыл, что такое хороший алкоголь. Я запрещаю себе брать винтовку в руки без любви.       — Без любви?       — Да, без любви. Винтовка должна стать частью меня, а для этого её нужно полюбить и принять. Выстрел — это искусство. Когда-то я хотел нести пользу обществу и быть возмездием для тех, кто этого заслуживает. По итогу же стал инструментом для убийства любых неугодных.       — Правительству?       — Да. Ещё я запрещаю себе убивать женщин. Я в первый же день сказал Джунхи, что тот может меня сразу уволить, если появится необходимость убить женщину.       — Почему так?       — Женщины тоже искусство. Я люблю женщин и восхищаюсь ими. Когда я проходил снайперскую подготовку, со мной обучались две девушки. Несмотря на то, что некоторые относились к ним со снисхождением и скептицизмом, они были куда более собранные, холодные и меткие. Эти девушки спокойнее переносили разные климатические условия и боль. А самое главное, одним из наставников была женщина. Её имя Елена, и она крайне требовательна и строга. Многие её называли садисткой, но я уверен, будь она мужчиной, её бы называли лучшей в своём деле. Я смог подружиться с ней, и она оказалась прекрасна душой. Настоящая львица, которую я люблю всем сердцем. В общем, кто я такой, чтобы хотя бы дышать в сторону женщин? Хм? И тем не менее, в партнёры я чаще выбираю мужчин.       — Не могу не согласиться насчёт женщин, — Пак закидывает ногу на ногу и кончиками пальцев оглаживает корешок книги. — Ты сейчас состоишь в отношениях?       — Что? Нет. Вернее, да… Вернее, — Юн испуганно опускает взгляд и резко чувствует такую панику, словно его может услышать кто-то кроме Сонхва. Он даже не задумывался, в отношениях ли он с Джунхи или нет. Что можно назвать отношениями? Может, он в ловушке? Потому что даже не желая больше подпускать к себе генерала, Джонхан уверен, что того всё равно не будет это волновать. — Нет.       — Ты не уверен?       — Я не состою в отношениях, но я не свободен.       Пак приоткрывает рот, чтобы что-то ответить, но останавливается. Эти слова нужно очень хорошо переварить и проанализировать. Они звучат слишком странно и болезненно.       — Ещё я запрещаю себе брать винтовку домой. Работа должна оставаться на работе. И, конечно, запрещаю себе думать о чувствах цели. И тем более думать о цели в сексуальном плане.       — В сексуальном плане? — Пак вскидывает бровь и не совсем понимает.       — Ну, знаешь ли, среди целей изредка оказываются красивые люди.       — И как это отражается на твоей работе?       — Ах, — Юн усмехается и целенаправленно меняет свой взгляд и интонацию. Он обожает играть с людьми. — Представь, что тебе нужно убить меня. А теперь представь, как я выстанываю тебе в губы прямо во время поцелуя, пока ты держишь меня за талию и с силой втрахиваешь в кровать.       Сонхва опускает взгляд на свою книгу и всеми силами старается забыть эти слова. Он успешно сохраняет спокойствие, вот только они всё равно въедаются в память.       — Представил? — продолжает Джонхан.       — Нет.       — А я представил, — Юн не может сдержать лукавой улыбки. Он переворачивается на бок и не отводит от своего врача взгляда.       — Вот как? — Паку даже сказать нечего. Не то чтобы жизнь его к такому не готовила, но он никогда не думал, что кто-то настолько прямо сможет сказать подобное малознакомому человеку. Поэтому вместо того, чтобы смутиться, он решает ответить на провокацию тем же. — И что думаешь?       — Неплохо. Не знаю как в жизни, но в моей фантазии ты хорош.       — Значит, ты любишь, пока тебя держат за талию во время секса?       — Да, — без каких-либо зазрений совести и смущения улыбается Юн. — Обожаю руки на себе.       — А руки на своей шее? Особенно, думаю, тебе понравится, если сжимать не сильно, не доводя до асфиксии, — Сонхва внимательно следит за чужими реакциями, но, к своему сожалению, наблюдает их полное отсутствие. — Или же когда тебе насильно закрывают рот рукой? Уверен, тебя заводит тихий секс и факт того, что кто-то может услышать. В особенности если брать тебя не быстро и жёстко, а медленно и, как ты выразился, с силой. Играть на нервах, заставлять чувствовать абсолютно всё. Чтобы этого было достаточно для удовольствия, но мало для получения оргазма. И чтобы ты метался между желанием продолжить в таком темпе и быстрее кончить, потому что кто-то может услышать или увидеть.       — Звучит очень вкусно. Я бы попробовал, — вопреки своему спокойствию, именно Джонхан зачем-то представляет всё это. Может себе позволить. Однако всё равно оставляет все свои эмоции при себе. — Но почему ты спрашиваешь, милый? Ты просто паясничаешь? Или уточняешь на будущее?       Пак ухмыляется и снова открывает свою книгу, как ни в чём не бывало продолжая чтение. Вернее, делая вид. Невозможно сконцентрироваться на словах. Особенно чувствуя, как Юн буквально продолжает впиваться взглядом.       Вообще-то, Сонхва не задумывался о чём-то подобном. Он никогда бы не стал думать о незнакомом человеке в таком ключе. И зачем сейчас наговорил всё это Юну — непонятно. Наверное, для него это все крайне несерьёзно, вот он и не реагирует. Но, тем не менее, теперь это не покинет голову Пака ещё долгое время.       — Что там? — улыбается капитан.       — Где?       — В книге. Ты уже несколько минут смотришь в одну точку и не переворачиваешь страницу.

\\\

      — Давай ты пожалуйста слезешь с подоконника и отойдёшь от окна? — Пак осторожно поднимает руки на уровень груди и максимально медленно подходит ближе.       Сонхва уже не испытывает того страха и шока, как в первые попытки Джонхана покончить с собой. Только немного неприятно, когда тот потом злится и ругается. Но лучше так, чем довести до худшего. По крайней мере в последнее время Юн всё больше задумывается, прежде чем сделать что-то с собой. Плохо только, что он всё равно делает это или пытается. Но хотя бы не так решительно и радикально, как в их первый раз. Порезанные вены еще можно перебинтовать, а вот пуля в виске уже не лечится.       — Я обдумывал самые безболезненные способы умереть, и этот показался мне вполне достойным, — Джонхан говорит тихо, пока сидит на подоконнике, свесив ноги на улицу и подставляет лицо остывшему вечернему ветру. — Последние мгновения станут полетом, быстрая смерть, относительно красивый труп. Я бы хотел умереть красиво.       — С одной стороны ты прав, а с другой стороны тут не так много этажей, чтобы смерть точно была быстрой, — Пак продолжает медленно красться, пока позволяют.       — Достаточно.       — В любом случае тебе стоит прекратить и вернуться ко мне в дом.       — Стоит прекратить? Как ты понял, что стоит? Откуда ты узнал цену тому, что я чувствую? — Юн щурится, глядя на тёмно-синее летнее звёздное небо. — Мне физически плохо оттого, как сильно я себя ненавижу и как сильно хочу исчезнуть. Мои руки не перестают из-за этого трястись.       — Тогда почему ты ещё здесь? — последние шаги Сонхва делает быстрее и смелее, чувствуя, что Джонхан подпускает к себе. — Что тебя держит?       — А? Ты меня и держишь.       — Нет, — Пак медленно касается чужой талии и неторопливо кладёт ладони полностью. Он ласково обнимает Юна со спины и прижимается грудью к чужим лопаткам. Так проще всего будет оттянуть от окна. Хотя Сонхва соврёт, если скажет, что обнимать Джонхана со спины неприятно. — Что тебя заставило остановиться, а не сделать шаг вниз? Ты ведь уже был какое-то время здесь, пока я не пришел.       — Ах, ты об этом? — Юн немного отклоняется назад и сильнее льнёт к Паку, слегка откидывая голову тому на плечо. Ему нравятся любые объятия. Он чувствует себя защищённым. — Небо очень красивое. Призраки звёзд улыбаются мне мёртвым светом. Я заболтался с ними, вот и задержался.       — Вот как? О чём вы беседовали? — Сонхва поднимает глаза на небо и кладёт подбородок на плечо Джонхана.       Нервы отпускают совсем. Пак чувствует, что сегодня снова удастся уговорить Юна остаться. С каждым днём, пока Сонхва узнаёт того детальнее и лучше, становится проще это делать.       — Обсуждали, что вселенной почти четырнадцать миллиардов лет, и когда-то мы все были звёздной пылью. И будем ей. Мы не больше, чем дети сингулярности. И я не понимаю. Столько всего должно было случиться, миллионы, миллиарды лет случайных процессов и явлений, чтобы я сейчас оказался здесь. Каков был шанс именно моего рождения? — Джонхан укладывает свои руки поверх чужих и прикрывает глаза. — Сколько моих предков выжили и дали потомство, сколько поколений продолжило род, чтобы случился я? И мне моя жизнь показалась настолько никчёмной и мелкой и в то же время настолько удивительным явлением, что я заколебался.       — И правда. То, что мы здесь — удивительно. Было столько моментов, где что-то могло пойти не так, но мы все равно снова встретились через почти четырнадцать миллиардов лет, — Пак немного отстраняется и отдаётся своему желанию в этот момент рассматривать Юна. Его серые длинные волосы в звёздном свете кажутся ещё более нереальными, как и он сам.       — Снова встретились?       — Конечно. Ты ведь прав. Мы и есть звёзды, которым выпал шанс немного побыть в таком виде. В среднем в ядре звезды примерно семьдесят процентов водорода. Со временем его становится меньше, звезда стареет, и водород заменяется гелием. В организме человека же количество атомов водорода четыре целых двадцать две сотых, умноженные на десять в двадцать седьмой. Меньше по молярной массе, чем кислорода и углерода, но больше по количеству атомов. Это шестьдесят три процента от общего количества. Почти как у молодой звезды. Так что когда-то, четырнадцать миллиардов лет назад, мы встретились в сингулярности, а после расстались до этого момента.       — Так можно сказать о любом человеке из ныне живущих, — Джонхан немного отстраняется и со слабой улыбкой заглядывает Сонхва в глаза. Ему нравится разговаривать с этим Паком. Джунхи никогда не поддержал бы подобную тему.       — Да, вот именно. Но я говорю сейчас так только о тебе.       — Ладно, а теперь отпусти меня, — Юн хочет отстраниться и слезть с подоконника, но Пак, на всякий случай, не отпускает так просто. — Ну пусти же.       — Нет, я не знаю, как тебя удержать в случае чего.       — Я хочу слезть.       Сонхва не резко, но неожиданно тянет Джонхана на себя и подхватывает того на руки. Юн негромко ойкает и вцепляется, как перепуганный кот, в чужие плечи. Ему некомфортно, когда он не чувствует твёрдого пола под ногами, именно поэтому Пак осторожно опускает того на пол и сразу закрывает окно.       — Я и сам бы мог, — Джонхан строит обиженную мордашку и скрещивает руки на груди.       — Ну ладно тебе, зато твоё высочество на руках носят, — Сонхва смеётся и потягивается. В этом постоялом доме они живут вместе, по разным углам комнаты, поэтому до своего места, к которому и направлялся Пак, идти всего несколько шагов.       — Ты сделал это, чтобы я не свалился.       — Хочешь, чтобы я сделал это просто так? — Пак оборачивается, но Юн вскидывает руки и ретируется на свою кровать.       — Нет, не надо меня больше поднимать!

\\\

      — Эй, — Джонхан падает к Сонхва на кровать и нагло двигает того к стене. — Можно я побуду здесь? Мне холодно.       — Холодно? — Пак поднимает сонные глаза и тупит взгляд. В горах не душно, но день был жаркий, и ночная прохлада ещё не успела зайти и в дом. — Здесь довольно тепло.       — Не физически.       — Ох, чем я могу тебе сейчас помочь? — Сонхва уставши трёт глаза и переворачивается на бок, чтобы Юну было больше места. — Хочешь поговорить? Что тебя беспокоит?       — Ничего.       Джонхан выглядит грустным и потерянным. Сейчас он напоминает раненного зверя, который решил оставить свою сущность и вышел на контакт к человеку. Пак мягко касается чужих волос и убирает их с лица за ушко.       — Тебя явно что-то беспокоит, — Сонхва не любит заставлять говорить насильно, но он уже видел пару раз такой взгляд у Юна. Около часа в подобном состоянии, и он может снова попробовать покончить с собой. — Я не буду тебя осуждать или пытаться в чём-то убедить. Просто выслушаю.       — Не думаю, что это важно, — Джонхан прикрывает глаза и скрещивает руки на груди.       — Твои чувства важны, — Пак обращает внимание на руки и медленно начинает гладить Юна по волосам. — Я хочу знать, о чём ты думаешь и что именно тебя угнетает.       — Мне кажется, я надоел тебе со своим поведением и желанием умереть. Но не понимаю, почему ты не позволишь мне уйти.       Рука Сонхва замирает. Он несколько секунд смотрит на Джонхана, прежде чем притянуть его к себе и крепко обнять.       — Я рад, что познакомился с тобой, пусть даже в таких условиях. И я рад, что буду тем, кто вернёт тебе веру в себя и жизнь. Ты прекрасен, и я бы очень хотел, чтобы ты стал моим другом. Не думаю, что ты способен мне надоесть. Я буду рядом с тобой до тех пор, пока тебе не станет лучше. Буду рядом столько, сколько потребуется.       У Юна дыхание спирает от этих слов. Он утыкается носом в чужую шею и крепче прижимается. Это настолько странно, но ценно звучит, что он даже не знает, как ответить. Никто ещё в этой жизни не поддерживал его так упорно, как этот Пак.       — Ты говоришь слишком наивные вещи. Что, если я забуду о тебе сразу, как только мне станет лучше? — Джонхан удобнее укладывается в чужих объятиях. Он не любит лишнее тепло, но сейчас, во всё ещё жаркой комнате, он льнёт к не менее тёплому Сонхва и довольно жмурится.       — Значит, такова жизнь. Я не расстроюсь, если это случится, потому что ничего от тебя не требую и не жду. Моё решение вложить в тебя свои силы является только моим. Ты не просил меня об этом. Да и к тому же, я сам нахожусь в отчаянии и смятении.       — Почему? — немного погодя бубнит Юн в самую шею.       — Потому что война вырвала меня из жизни. Не факт, что я смогу дожить до её конца. Не факт, что когда тебе станет лучше, меня снова не отправят на фронт, — Пак прикрывает глаза и в свою очередь тоже удобнее и крепче прижимает к себе Джонхана, понимая, что тот не уйдёт в ближайшее время. Сонхва жарко, а особенно опаляет чужое дыхание на шее, но он не будет ничего с этим делать. — Скорее всего отправят. Не факт, что юг победит. Не факт, что я потом смогу продолжить учёбу. Не факт, что общество быстро придёт в себя после всех этих событий. Жаль, что я ничего не могу сделать с этим всем.       — Мх, всё возможно, если ты этого хочешь.       — Звучит странно. Как ты себе это представляешь? Что один человек может сделать со всем происходящим?       — Ты даже не представляешь, как много. Было бы желание.       Пак хмурится и вздыхает. Не похоже, чтобы Юн шутил, но он не способен в это поверить.       — Не думаю, что шансы и возможности можно схватить, имея одно только желание, — Сонхва теперь не может уснуть. Он поднимает всё ещё сонные глаза на окно и мягко проводит ладонью по чужой спине.       — Да, нужно иметь ещё тонну наглости и самоуверенности. Я совершил слишком много невозможных вещей и знаю, о чём говорю.

\\\

      — Ну не злись, — Джонхан сидит как ни в чём не бывало, и внимательно рассматривает лицо Пака. Он очень красивый, но даже Юну немного не по себе от его острого и тяжёлого взгляда, если тот расстроен или зол. — Подумаешь, поцарапался.       Сонхва ничего не отвечает, только тяжело вздыхает и продолжает бинтовать чужие снова изрезанные запястья. Старые шрамы не успевают заживать, как добавляются новые.       — Тебе может показаться, что я требую внимания или вроде того, но на самом деле мне просто не хочется быть в сознании, — Джонхан улыбается и говорит об этом в самом будничном тоне. — Мне не хочется спать, а жаль. Потому что я не хочу быть. Почему ты не отпустишь меня?       Пак и правда заметил, что Юн спит всё свободное время. Он ложится поздно, потому что подолгу смотрит на звёзды, закрывшиеся цветы, местных кошек, зато спит почти до обеда. А после может заснуть ещё и несколько раз на дню. Поэтому вечер — единственное время, когда Джонхан бодрствует больше всего. Это вредно для здоровья, и Сонхва об этом не раз говорил, но проще заставить мышь поймать кота, чем Юна соблюдать хоть какой-то режим. Зато Пак со скуки прочитал уже довольно много книг, пока они здесь находятся.       — Если бы ты знал, как я боюсь боли… Но мне плохо настолько, что ничего не чувствую, когда режу свои руки, — Юн склоняет голову на бок и не понимает, чувствует ли он в отношении Пака раздражение или тепло. — Тебе не кажется, что ты только оттягиваешь неизбежное и заставляешь меня страдать дольше положенного?       — Не кажется. Я не позволю умереть живому человеку, — закончив бинтовать второе запястье, Пак принимается убирать со стола окровавленные бинты и салфетки. Кровь Джонхана так часто бывает на его руках, что стала привычной. — Я, конечно, должен был стать неврологом, и не разбираюсь досконально в психологии и психотерапии, но твои трудности с восприятием себя и окружающего мира решаемы. Ты способен восстановиться и пережить то, что с тобой сейчас происходит. Если ты этого не видишь, то это вижу я. Поэтому извини, но никаких смертей в мою смену.       — А что значит «не позволю умереть живому человеку»? Мёртвому, типа, позволишь?       — Как бы это странно ни звучало, но типа да. Я встречал много людей без целей и желаний. Людей, которые не живут, а существуют. Которые заводят семью, просто потому что так надо, ходят на стабильную работу, потому что так надо, и в конечном итоге умирают, не сделав ничего, что могли бы вспомнить. Они ничего не хотят при жизни. У них нет своего мнения. Для них не существует искусства. Только устои и распорядок дня. Может, это прозвучит жестоко, но такому человеку я бы не смог отдать столько сил и времени, сколько тебе.       — Я всё ещё не понимаю, почему ты так ко мне прицепился, — Юн заваливается боком на кровать и прикрывает глаза. Его снова тянет в сон после очередной потери крови. Слабость так приятно разливается по телу, заставляя всё отпустить и начать проваливаться в дрёму. — Меня принесли даже без сознания. Ты слишком наивен. Я не принц из сказок. Всего лишь убийца.       — Конечно же не принц. Какой из тебя принц, если ты русалка? — Пак усмехается и подходит к окну, чтобы приоткрыть. — Ты сам говорил о том, как сильно доверяешь своей интуиции. Вот и я доверяю. И сейчас вижу, что не ошибся. Ты осознаёшь вообще, насколько ты ценный и прекрасный?       Сонхва оборачивается, задавая свой крайний вопрос, и расплывается в мягкой улыбке. Джонхан уже уснул. Дурной. Нужно будет ему с утра приготовить что-то для восстановления кальция и железа. Ради восстановления капитана из ближайшего города сюда привозят всю ту еду, которую порекомендовал Сонхва, так что не всё так плохо.

\\\

      — Господин лечащий врач, — Юн опускается на скамейку рядом с Сонхва и смотрит на того в упор. — Пойдём, в город сходим?       — М? Ты можешь называть меня по имени, — Пак вскидывает бровь и откладывает очередную книгу. Его радует хорошее настроение Джонхана. Это крайняя редкость. — Пойдём. А что там?       — Тогда ты можешь звать меня хёном. А вообще, мне нужна краска для волос. Очень нужна. Пойдём сейчас же?       — Может, вызвать машину? Туда идти часа два, не меньше. К чему такая спешка?       — Мне нужно сменить цвет волос. Сейчас же, — нудит Юн и берёт Сонхва за предплечья, начиная тянуть на себя и тут же обратно. — Пойдём, ну, пожалуйста. Ты же не отпустишь меня одного, да и мне скучно будет идти столько. А так хоть, может, ты вместо радио побудешь.       — Вот спасибо, — фыркает Пак и поднимается с места. — Вместо радио. Пойдём, конечно, но без глупостей.       — А что для тебя глупости?       — Ты понял, о чём я.       — Как ты живёшь с такими целовательными губами?       — Что? — Сонхва оборачивается, абсолютно обескураженный вопросом. К чему это вообще?       — Что? — смеётся Джонхан и берёт того за руку, утягивая на выход. — Я предупредил, что нас не будет до вечера.       Как бы хорошо Пак не чувствовал людей, но что в голове у Юна, он не всегда понимает. Наверное, это самый сложный человек в его жизни. Сонхва ещё не сталкивался с кем-то, кто настолько непредсказуем. Конечно, частично это из-за надломленной психики, но в основном Пак осознаёт, что подобная стихийность, только в меньшем объёме, была в Джонхане с самого начала. Это обворожительно. Он зачаровывает. Самое настоящее произведение искусства. Только великие творения человечества, не меняясь, могут раскрываться для глаз и ума с разных сторон.       Наверное, у Юна случилась небольшая мания, потому что всю дорогу вместо радио на самом деле был он. Совершенно воодушевлённо и вдохновенно он рассказывал всё, что знает про все встречные растения, цветы и деревья, иногда переходя к каким-то случаям из собственной жизни. Джонхан рассказывает всё о том, как сильно любит природу и немного о том, как к этому приучила его наставница, пока он готовился стать снайпером. Рассказывает о её родине, Северной стране, и о том, как там прекрасны Тайга и Дальний восток. Рассказывает о том, что даже видел там живого тигра и они, оказывается, не нападают на людей первыми. Юн внезапно роняет на голову Сонхва столько информации о себе, сколько не говорил за все прошедшие дни. И это радует и одновременно пугает, потому что каким образом разбираться с подавленным состоянием Джонхана Пак уже знает, а вот что делать с подобным в случае чего — нет.       В любом случае, ничего странного или необычного не происходит до самого вечера, пока уставший и утомлённым дневным солнцем Сонхва не слышит, как в ванной бьётся стекло. Не знай он Юна, то просто бы поинтересовался, всё ли в порядке. Однако сейчас Пак уставши отрывается от подоконника и сразу идёт в ванную.       — Если ты опять собрался вскрыться, — Пак распахивает дверь и замирает. — То…       Сонхва не понимает и не поймёт даже спустя время, пугает ли его или восхищает то, что он видит. Волосы Джонхана короткие и чёрные, а глаза в отражении частично разбитого зеркала лихорадочно горят. По руке в белую раковину, прямо на чёрные отрезанные волосы и мелкие осколки зеркала стекает кровь от крупного осколка, который тот сжимает в ладони. Пак немного боится. Он ещё не видел Юна в подобном состоянии. Но Джонхан лишь выбрасывает осколок к остальным и чистой рукой зачёсывает мокрые волосы назад. Они теперь немного длиннее, чем у Сонхва.       — Так лучше? — Юн нагло агрессивно усмехается и протягивает Паку руку. — Я снова поцарапался.       Сонхва отвечает не сразу. Он рассматривает эти изменения и не понимает, что чувствует. Перед ним словно совсем другой человек. Паку очень жаль длинные и в прошлом серые волосы Джонхана, но он лишь осторожно берёт того за руку и ведёт за собой в комнату. Нельзя сказать, что Юн изменился в худшую сторону.       — Да, ты выглядишь потрясающе. Кажется, чёрный — мой новый любимый цвет, — Сонхва усаживает того боком к столу и садится напротив, как и всегда.       — Тебе жаль, что я отрезал волосы.       — Жаль, но это твоё дело. Если тебе так комфортнее и лучше, то я очень рад. К тому же, ты по прежнему выглядишь не менее изысканно и горячо, — Пак достаёт спирт и бинты и принимается привычными движениями обрабатывать неглубокую рану, проверяя ее на наличие осколков. — Мне кажется, ты тот человек, которому пойдут все цвета и любая длина.       — Вот как?       — Да. Только, конечно, можно было сделать это ножницами, а не разбивать зеркало.       — Ты сам забрал все ножницы и ножи.       — Я ещё и виноват? — Сонхва беззлобно усмехается и бинтует теперь ещё и ладонь. — Такими темпами у тебя все руки будут в бинтах.       — Эй, ты не ответил на мой вопрос.       — М? — Пак поднимает взгляд и хмурится, пытаясь понять, о каком вопросе говорит Джонхан.       — Как ты живёшь с такими целовательными губами? — Юн одёргивает руку, не дожидаясь, пока Сонхва закончит бинтовать, и внаглую пересаживается на его колени, с вызовом глядя сверху вниз.       И это, вкупе с сегодняшним поведением, заставляет Пака забеспокоиться. Нет, он не против любых проявлений внимания, но сегодня Джонхан ведёт себя слишком странно, и разобраться почему и из-за чего всё ещё не выходит.       — О чём ты думаешь? — осторожно интересуется Сонхва, подбирая слова. У него появляется ощущение, что тот самый раненный хищник либо вспомнил о своей звериной натуре, либо находится в предсмертной агонии. Пак надеется на первое, хотя и не очень готов к этому.       — О том, как ты живёшь с такими целовательными губами, — Юн опускает на них глаза и немного склоняет голову в бок. Он приобнимает порезанной рукой Пака за шею, а пальцами второй невесомо касается его губ. — Я думаю об этом каждый раз, когда ты бинтуешь мои запястья. Твои губы выглядят мягкими и вкусными.       Сонхва молчит, пока наблюдает за, как может показаться, спокойным взглядом Джонхана. Однако Пак чувствует, что спокойствия в нём нет от слова совсем. Скорее сдерживаемая агрессия и что-то ещё. Что?       — Могу я тебя поцеловать?       — Нет.       — Почему? — Юн нежно проводит по шее Сонхва здоровой рукой и несильно царапает её короткими ногтями. — Ты больше не готов принимать меня? Тебе не нравится моя мордашка?       — Потому что скорее всего ты любишь близость, поцелуи или секс, и это твой привычный способ избавиться от стресса, напряжения или плохих мыслей. Вот только это не сработает, когда случается что-то более серьёзное. В лучшем случае ты не получишь должного удовлетворения, в худшем ты почувствуешь себя хуже. Это как запивать алкоголем проблемы. Да и вряд ли ты хочешь целовать именно меня. Так что не стоит…       Пака перебивает наглый и жадный поцелуй. Джонхан приподнимает пальцами подбородок Сонхва и с нескрываемым удовольствием целует. Он не может сдержать улыбки от осознания, что Пак сразу же отвечает, укладывая руки на талию. А чуть позже не может сдержать стон и дрожь, когда тот углубляет поцелуй и прижимает к себе. Юн в любви и восторге. Он уже и забыл, какими потрясающими бывают поцелуи с тем, с кем не состоишь ни в каких в отношениях, но до безумия хочешь. Самые невероятные, вкусные и сладкие. Но с Сонхва ещё и головокружительные, потому что он сжимает в руках талию и углубляет даже из своего положения. Пак проявляет куда больше инициативы, и капитану смешно, что именно этот человек только что не разрешал его целовать.       Несмотря на то, что поцелуй уже затянулся, никто не хочет и не собирается отстраняться. Юн плавится о того, насколько мокро и глубоко его целует Пак. Сонхва же, в свою очередь, от того, как Джонхан бессознательно слабо царапает его шею и постанывает в губы, прижимаясь крепче.       Юн до одури заводит собой, своей отзывчивостью и поведением сейчас. Ещё больше Пак крошится от желания забраться руками под чужой верх. Останавливает только осознание того, о чём он только что говорил. Джонхану это может быть не надо, и происходящее не больше, чем секундная слабость. Как и для Сонхва, что сдаётся и позволяет себе получить от этого поцелуя удовольствие. Тонну удовольствия.       Им настолько нравится, что довольно много времени пролетает незаметно, пока они продолжают. Ненасытно, пылко, но без лишней грубости и спешки. Отстраняясь только чтобы снова поцеловать.       Чуть позже, через половину часа, Юн извинится и уйдет с колен на свою кровать, а вот у Сонхва не выйдет уснуть до самого рассвета. Мысли, желание и противоречивые чувства окажутся слишком шумными.

\\\

      Джонхану почти становится жалко, что он не может остаться. Юн ценит попытки Пака остановить собственное саморазрушение и падение в неизбежное, пусть и находит их наивными, глупыми и эгоистичными. Джонхан бы не стал спорить с человеком и отпустил, будь у того серьёзные намерения. Не потому, что все равно, а потому, что это точка невозврата, и прежним человек уже не будет. Никто не завершает своё существование просто так, и если до этого дошло, то нет смысла пытаться срастить сломанную ветвь.       Отвратительные мысли и боль покидают Юна, только когда рядом с ним находится кто-то живой. Дворовые кошки, хозяйка особняка или же Сонхва. Хотя было бы правильнее указать на присутствие определённого человека. Пак проводит рядом львиную долю времени, и даже разрешает спать с ним в такую жару. Это и правда помогает, но не спасает. Джонхан получает нужные ему тепло и поддержку не от того и не в то время. Юн хотел бы, чтобы так о нём позаботился Джунхи. Но того даже не видно на горизонте, и слава всем богам. Джонхан ненавидит тот факт, что Джунхи считает его сильным и стойким.       Все, чёрт возьми, считают его стальным, в то время как он тоньше самого хрупкого хрусталя.       Джонхан ненавидит то, что Джунхи считает, будто ему не нужна поддержка и забота, раз он снайпер с такими регалиями. Джонхан ненавидит Джунхи. Джонхан ненавидит себя за слабость, призвание и все отобранные жизни. Каждая сейчас смеётся в его голове, и этот шум невыносим.       Тихо спустившись с постели, Юн бесшумно проходит в ванную. Зеркало со вчерашнего вечера уже успели заменить. Управляющая негодовала, но Сонхва взял вину на себя и извинился за неосторожность. Очень мило, но глупо. Впрочем, всё это такие мелочи. Всё становится бессмысленным, когда Джонхан смотрит в зеркало и видит в отражении пустой взгляд, бледную кожу, синяки под глазами. Короткие и теперь уже чёрные волосы падают на погасшие глаза, и Юн думает о том, что он сгорел. Сгорел ещё там, в лесу, у северной части. Может быть, его кости остались в опожаренной траве и веках, а это ад? Происходящее действительно похоже на ад. День за днём остатки души пронизывают боль, отвращение, одиночество, тревога, бессильная злоба и ненависть к себе же. Плохо настолько, что нервный ком в горле почти не проходит, по ночам бесконтрольно льются слёзы, а мышцы едва ли не сводит судорогами. И вишенкой на торте служит человек, который не позволяет освободиться от всего этого. Благими намерениями проложена дорога в ад, и Сонхва для Джонхана не спаситель, а личный демон.       Всё, чего хочет Юн — обезболивающих для сознания, тишины в голове и спокойствия. Джонхан тянется к осколку зеркала, что завалился за раковину, и осторожно берёт его пальцами. Настолько осторожно, будто не он сразу же и без раздумий снова режет себе руки.       Ночь — идеальное время, чтобы умереть в одиночестве. Всего полчаса утекающего сознания, и заветная тишина встретит и укутает мягким пледом покоя. Вечного покоя. Кто бы знал, что ум, который всегда стремился к новым знаниям, ощущениям и эмоциям, сдастся всего на своём двадцать пятом году жизни?       Юну не больно. Он смотрит, как медленно стекает кровь от запястий по пальцам, капая в белую раковину, и не чувствует ничего. Будто это чужие руки и чужая кровь. Ничего. Ещё полчаса — и всё закончится. Ещё несколько лет, и о легендарном снайпере останутся только записи в военных документах. Ещё пара десятков зим, и умрёт даже память о былой личности и её славе.       Всё бы закончилось для Джонхана «хорошо», но грёбаный Пак Сонхва и в этот раз отворяет дверь. Он трёт заспанные глаза и, наверное, не сразу даже осознает увиденное. Только сонно бубнит «извини» и закрывает дверь.       Юн вскидывает бровь и оставляет безэмоциональный взгляд на двери. Возможно, Пак слишком сонный и встал только из-за тусклого света из ванной? Может, он вернется обратно в постель и наконец оставит в покое? И именно на этой мысли Джонхана Сонхва снова распахивает дверь и уже пристально осознанно смотрит на его руки.       — Да что ж ты будешь делать? — почти рычит Пак, когда понимает, что ему не показалось и раковина действительно алеет. — Дай сюда руки.       — Хватит. Прекрати и дай мне уйти, — Юн одёргивает запястья, которые хочет взять Сонхва и прижимает их к себе. — Ты заебал быть эгоистичным вездесущим спасателем!       Его лицо побледнело ещё сильнее, а сил сопротивляться совсем нет. Вот только Джонхан всё ещё боец, и даже если у него не будет рук и ног, то не стоит отворачиваться — он сумеет загрызть. А тут всего лишь слабость и обильная регулярная кровопотеря на протяжении последних дней. Это не помеха от слова совсем, особенно во время вспышки агрессии и слепой ярости. Наконец-то происходит хоть что-то привычное для Юна — переход от упадка сил и уныния к злости.       Джонхан в принципе тот самый человек, которого не стоит злить ни при каких условиях, потому что если у него падает забрало, то лучше бежать и не оглядываться. Юн тот, кто может уничтожить как физически, так и морально любого, и он прекрасно это знает. Джонхан как никто умеет пользоваться своим умом, внешностью, харизмой и боевыми навыками. Он не поблагодарит в ответ за похвалу или комплимент, он ответит, что знает об этом. Именно за все эти черты его и любят, и ненавидят те, кто хоть немного с ним знакомы, но абсолютно все единогласно не захотят попасть под его горячую руку. Ни один человек в этой стране не смеет выходить из кабинета генерала разведки Пака и хлопать дверью, даже не оборачиваясь на его тирады. Только Юн может позволить себе подобное. Но Сонхва, к собственному сожалению, понятия не имеет о подводных камнях этой личности.       Чуть позже Джонхан пожалеет, что тратит последние силы на вымещение злости и избиение того, кто отдаёт всего себя и не оставляет попытки принять и помочь. Юн обязательно переосмыслит всё произошедшее и поймёт, что чтобы звезда стала сверхновой, ей нужно умереть и взорваться. Сейчас же он абсолютно глупо и абсурдно теряет сознание из-за кровопотери и слишком резкого всплеска эмоций. Усталость и слабость берут своё, успокаивая своего хозяина.       Сонхва же морщится от боли и судорожно хватает ртом воздух, пытаясь приподняться с пола. Всё тело пронзает и ломит от того града ударов, что на него обрушились. И Пак рад, что Джонхан сейчас очевидно слабее обычного, потому что хотя бы дело обходится без явных переломов.       Наверное, это странно, что Сонхва думает о подобном, но именно это и является фундаментальной чертой его характера. Он не злится на Юна. Этим Пак займётся чуть позже, когда будут силы. Сонхва думает и анализирует ситуацию одновременно с собственным состоянием, просчитывая, что он сейчас может и как лучше поступить. Поэтому отсутствие переломов и наличие сознания уже неплохое начало.       С трудом встав с пола, Пак в первую очередь поднимает собственного подопечного. Это очень тяжело, потому что некоторые места в районе рёбер отдают резкой острой болью. Стиснув зубы и сквозь слёзы, Сонхва кладёт Юна на его кровать, искренне радуясь, что это вообще удаётся сделать.       — Блять, дурака кусок, — выругивается Пак, пока берёт со своего стола бинты и спирт, принимаясь спешно обрабатывать чужие руки. В глазах всё плывёт, и голова начинает кружиться сильнее. Времени, по ощущениям, совсем мало. — Вот что с тобой делать? — Сонхва поднимает беглый взгляд на наконец-то спокойное расслабленное лицо Джонхана, что кажется абсолютно милым и беззащитным, и хмыкает. Да, только что чуть не убил, а теперь лежит тут, будто всё в порядке. — А ничего уже с тобой не сделаю.       Пак из последних сил меняет собственную рубашку, что залита чужой и собственной кровью, умывается, убирая её же со своего лица, и наконец падает на свою кровать, тут же жалея об этом. Боль в районе рёбер слишком кусается, а сделать глубокий вздох почти невозможно. Пак прикусывает ребро своей ладони, чтобы не взреветь от боли, и второй рукой осторожно прощупывает собственные кости грудной клетки. Два треснувших ребра.       — Наругался, надрался и спит, чёрт бешеный, — обиженно бросает Сонхва и даже сейчас старается найти плюсы от сложившейся ситуации. В принципе, два треснувших ребра — не восемь сломанных. — И на том спасибо.       Последнее, о чём думает Сонхва, прежде чем потерять сознание на ближайшие почти что сутки, это о том, что всё идёт так, как и должно. Может, Пак просто успокаивает себя этим. Тем не менее, он не злится на Юна со всей силы, и принимает произошедшее целиком и полностью, как данность.

\\\

      Первым в себя приходит Джонхан. Открыв глаза, он не сразу вспоминает, где находится и кем является. В голове звенящая пустота, и никаких чувств, кроме всепоглощающей слабости. Наконец-то тишина. Не внешняя, внутренняя. Юн бы даже подумал, что он, наконец, умер, вот только покинувшие тело не должны чувствовать себя настолько плохо.       Приподнявшись на локтях, Джонхан смотрит сначала в окно. Солнце заходит, заполняя золотым часом комнату. Юн щурится и слабо улыбается, думая о том, что сегодня не жарко.       На часах около пяти вечера, а есть совсем не хочется. Джонхан спускает ноги с кровати, чтобы умыться и найти воды, и только сейчас натыкается взглядом на Пака. Сначала Юн хмурится и не понимает, почему тот спит днём, если до этого никогда не ложился, а после густо краснеет. Так сильно, что закрывает лицо руками, будто его кто-то может увидеть.       Джонхан вспоминает последние события, и испуганно смотрит на Сонхва сквозь свои пальцы. Сейчас пусть он и испытывает физическую слабость, морально же ощущает себя в полном порядке. И то, что он выплеснул на Пака все свои деструктивные эмоции, заставляет сокрушиться. Воспаление спало с сознания, и сейчас, на свежее восприятие, Юн видит перед собой только того, кто хотел помочь. Как Джонхан вообще мог упомянуть об эгоизме, если он для Сонхва буквально никто, и тот направлял свои энергию и ресурсы только лишь на помощь? Юну никогда в жизни не было настолько стыдно за себя и свое поведение.       Пак на удивление не выглядит болезненно, и это хотя бы немного успокаивает. Джонхан не помнит в точности и деталях, что и как он сделал с Сонхва, но раз тот даже в дневное время без сознания, то явно ничего хорошего.       Юн все же уходит за водой, пусть пошатываясь и опираясь на стену. А далее начинается тоскливое ожидание в несколько часов, во время которого Джонхан думает, как лучше извиниться. Ему действительно жаль, и он снова винит себя в произошедшем. Даже здесь принёс только боль и разрушение.

\\\

      — Только не говори, что ты пробыл здесь весь день.       Джонхан, что до этого сидел на кровати у стены, подтянув к груди колени, резко вскидывает взгляд и удивленно смотрит на пришедшего в себя Пака. Он рад видеть Сонхва. Настолько, что если бы у Юна был хвост, то вертелся бы от радости пропеллером.       — Не весь. Я… проснулся несколько часов назад, — неуверенно отвечает Джонхан и снова краснеет. Он всё ещё по уши в своей вине и неловкости.       — И ты даже не сидел и не смотрел полдня на цветы в саду?       — Я смотрел на тебя.       Пак слабо усмехается и хочет приподняться, но тут же падает обратно на подушку. Он хватается за левый бок и сразу одёргивает руку, стискивая зубы от боли.       — У тебя перелом? Ушиб? Что я сделал? Что я могу сделать? — Юн тараторит быстро и обеспокоенно, чуть ли не подскакивая со своей кровати. — Только не помирай, пожалуйста.       — Анальгетик, любой. А лучше нескольких видов. Принеси снизу.       Джонхан без лишних вопросов сбегает вниз к управляющей, у которой на сохранении все те лекарства, которые выписывает из столицы Сонхва. Он несколько раз переспрашивает, точно ли это анальгетик, потому что безликая упаковка не внушает доверия, а паника подхлёстывает. Но схватив кувшин с водой, Юн быстро возвращается обратно.       Сначала Пак принимает несколько таблеток хорошо знакомого ему обезболивающего, и только после этого немного успокаивается. Джонхан видит, как тот хмурится, мелко и часто дышит, хотя умудряется выглядеть при этом уверенно и непринуждённо. Наверное, Сонхва просто прекрасно осознаёт, что с ним, и даже не пугается собственного состояния. Это спасает Юна от чрезмерного беспокойства и паники. Значит, не всё так плохо.       — Что там ещё? — спустя пару минут, наконец, выдыхает Пак.       — Это, — Джонхан приподнимает в руках баночку, чтобы Сонхва было видно. — Это мазь?             — О, нормально, давай сюда, — Пак тянется за лекарством, но рука с ним отдаляется.       — Давай я помогу? Куда нанести?       Вообще-то Сонхва предпочитает делать всё сам. Он из тех людей, кто берет ответственность на себя, контролирует любой процесс и будет уверен в результате, ведь всё точно сделано, как надо. Но сейчас нет ни сил, ни желания спорить, поэтому Пак расстёгивает свою рубашку и прикрывает глаза.       — Две или три чёртовы трещины в рёбрах и сотрясение, — раздражённо шипит Сонхва. — Спасибо большое, конечно, но это было обязательно?       — Прости, — Юн виновато опускает глаза и открывает баночку. Он болезненно морщится, когда видит огромные гематомы и ссадины на торсе Пака. — Мне жаль. Я не хотел делать тебе больно, — Джонхан набирает немного, осторожно и мягко касаясь чужого бока.       — Больно? Несколько трещин в костях и сотрясение это не больно, это минимум неделя постельного режима на сильных обезболивающих без возможности нормально дышать.       — Прости, — тише повторяет Юн. — Я не знаю, что на меня нашло. Но такова жизнь. Дерьмо случается, и тебе придётся это пережить.       Джонхан старательно и очень ласково распределяет ещё прохладную мазь по самому визуально болезненному месту и с удовлетворением замечает, как спустя несколько минут дыхание Сонхва выравнивается окончательно.       — Придётся, это точно. Будь добр, если ты не собираешься помирать или делать с собой что-то в ближайшие пару часов, то разбуди меня в районе восьми вечера, — Пак говорит тихо и почти безэмоционально. Он и правда не злится на Юна, но всё равно просто так это не забудет. — Я сейчас снова усну.       — Ты слишком плохо себя чувствуешь? Может, тебе в столицу надо? — Джонхан старательно застёгивает чужую рубашку и остаётся на краю кровати. Чёрные волосы Сонхва слишком красиво раскиданы по тёмно-зелёной подушке.       — Не то чтобы. Просто это очень сильное обезболивающее с побочным в виде сонливости. Но чтобы принять его в следующий раз, мне придется встать и поужинать. Иначе побочки меня усыпят насовсем.       — Можно я побуду с тобой?       — Тебе всё можно. Но разве ты не зол на меня? Вчера ты говорил, что я ужасен.       — Прости, — Юн забирается к тому на кровать и мягко опускается рядом, у относительно здорового бока. — Прости тысячу раз, — он максимально осторожно и ненавязчиво укладывает голову на чужое плечо, забираясь под руку Пака. — Хочешь что-нибудь? У меня много денег, я могу сделать богатым и тебя. Могу просто достать то, что ты пожелаешь, — Джонхан ласково и невесомо ведёт пальцами от бедра до груди и оставляет руку на Сонхва. Юн не может удержаться и целует того в подбородок, выражая таким образом нежность и признательность. — Я ценю то, что ты сделал, даже если кажется, что это не так. Я запомнил каждый раз, когда ты не позволил мне уйти, — Юн льнёт и несильно прижимается, немного закидывая ногу на Пака и прикрывая глаза. Он ещё несколько раз целует Сонхва в щеку, подбородок и уголок губ, продолжая благодарить. — Я готов опуститься на колени и попросить прощения за каждый раз, когда ты беспокоился обо мне. Только скажи, чего ты хочешь.       — Прекрати, — Сонхва хмурится и вздыхает, слабо приобнимая. Эти слова поражают, потому что он не думал, что Джонхан вообще что-то сможет оценить. — Мне не нужны ни твои деньги, ни что-либо ещё. Ты не сможешь мне дать то, что я действительно хочу.       — Спорим, что я всё могу?       — Я хотел бы закончить войну. Не думаю, что это осуществимо.       — Фу, что за ублюдское желание? — Юн морщит носик и фыркает от этого альтруизма, укладывая голову обратно на плечо. — Я бы выбрал деньги.       — Вот видишь? Так что забудь. Не забудь только разбудить меня в восемь.       — Нет, я, конечно, могу дать тебе любые власть и влияние, но зачем делать что-то ради людей? Они не оценят.       — Глупо ждать, что мир изменится, пока ты сам не прикладываешь к этому усилий.

\\\

      Джунхи скрещивает руки на груди и вскидывает подбородок, наблюдая, как во временном лагере северян поднимается шум. Он стоит на опожаренной земле и вопреки внешнему отсутствию эмоций, не может успокоить демона в себе.       Последние несколько дней были слишком сложными. Позавчера Чунджи принёс найденную обгоревшую винтовку с подписью Венского дождя, а сегодня ночью Сэюн сообщил о том, что Юн Джонхан жив, вроде бы цел и прекрасно себя чувствует в чужих объятиях. И Джунхи не знает, от какой из этих новостей он разбился сильнее. Ему больно, что он потерял своего солнечного, так ещё и в чьих-то руках. Почему Джонхан не вернулся обратно? Чего генерал ему не дал? Разве можно так легко отречься от близкого человека? Неужели они не были близки?       Пак не простит измены. Пак не простит себя за случившееся. Джунхи злится на всё и всех, и в первую очередь на себя. Да, он по просьбе Джонхана попытался дать тому отдых, но юстиция не позволила. Де, он попытался уговорить Юна покинуть страну, но почему всё к этому и пришло? Что генерал ещё мог сделать?       Поэтому, наверное, новость о том, что Джонхан вообще жив, радует так же сильно, как режет её обратная сторона об измене. В любом случае, Пак любит своего драгоценного, и даже если тот так просто переключил своё внимание на другого человека. Он всё равно останется верен своему выбору.       Именно поэтому, наплевав на инструкции и определенные положения, Джунхи вкладывает большие деньги с личного счёта в казну государства за то химическое оружие, которое тратит прямо сейчас на северян из того лагеря. Ему всё равно, что они точно также исполняли приказ. Ему всё равно, что некоторые даже не в курсе, кому именно они сделали больно и чуть не убили. Ему всё равно, что подобная атака может спровоцировать как негодование Консула, так и север на ещё один конфликт в данной местности. Пак стоит со скрещенными на груди руками прямо на чёрной выжженной земле, являясь её тенью, дьяволом и возмездием. Крики и предсмертные хрипы сотни людей, что задыхаются от газа, становятся для него обезболивающим.       Джунхи далеко не лучший из людей, но он верен себе и своим обещаниям. И если Пак однажды сказал, что никому не позволит обижать своего солнечного мальчика, то так оно и будет не смотря ни на какие всплывшие обстоятельства.       Только когда наступает идеальная тишина и вдалеке слышится пение цикад, Джунхи покидает мёртвое поле, оставляя гнить погибших северян под палящим летним солнцем.