\\\
— Вау, — Сонхва медленно осматривает Юна и не понимает. Не понимает, как из богемного аристократа Джонхан превращается в уверенного в себе офицера. Хотя, признаться честно, он и в военной форме выглядит сексуально. — Тебе идёт вся одежда мира? — Подлецу всё к лицу, — улыбается Юн, пока довольно нервно укладывает волосы. Он всё ещё не привык к короткой длине, а по уставу офицерская укладка должна быть аккуратной. Но когда Джонхана волновал устав? Так что спустя время он фыркает и решает оставить так, как красиво, а не так, как надо. Если раньше Юну было всё равно на правила, то теперь они ему безразличны в десятикратном размере. Сложно напугать чем-то человека, пережившего отчаяние и побывавшего на грани жизни и смерти. — Всё, пойдём, — Джонхан небрежно бросает гребешок у зеркала и берёт со столика папку с документами. Напоследок Юн сцепляет на боку наградную ленту без единого ордена. Не потому что их нет, а потому что капитану не нужны ордена, чтобы о нём знали. — Тебе нужны такие же серые тряпки. Пока с тебя будут снимать мерки, я сделаю из тебя офицера. — Даже так? А точно получится? — Сонхва покидает вместе с Джонханом его квартиру и держится рядом. — Как это работает вообще? — Понятия не имею, как это работает. Я никогда не сталкивался с юстицией на предмет документации. Но на всякий случай знаю оттуда всё и про всех, так что примерно имею понятие, с кем говорить. Ты, кстати, всё ещё уверен, что тебе это надо? — Юн опускает взгляд на свои часы и кивает сам себе. Почти обед. Он специально идёт в управление ко времени, когда все разбегутся по кабинетам. Дай бог не встретить офицеров разведки. Не хочется никого видеть. — Я вот в душе не е… не имею понятия, что вообще делают офицеры, как работают, какие у них обязанности. Я не капитан, который управляет войсками, я просто снайпер, которому положено звание. Однако — в теории — по званию мне можно доверить какой-то личный состав. Но, тем не менее, я не смогу тебе помочь сориентироваться в военном деле. — Я уверен в себе и своём умении адаптироваться. У меня хватит гибкости ума, чтобы справиться с чем угодно. — Не смущает, что скорее всего придётся насильственно убирать некоторых офицеров, чтобы встать на их место? — Смущает, — Пак переводит взгляд на Джонхана, что выглядит абсолютно беззаботным, говоря подобное. — Но несколько сломанных судеб не стоят тех тысяч жизней, что угасают на фронте. — Ты действительно готов идти по головам? Высшие офицерские чины — самые худшие и жестокие из людей, и тебе придётся стать таким же. Иначе тебя просто сожрут. — Ты пытаешься переубедить меня? — На самом деле, я думаю, что это ничем хорошим не кончится. Я сам лично убивал подобных выскочек, потому что они быстро приковывали к себе внимание высшего командования. Генералам наверху невыгодна свежая кровь с новыми идеями. И вдвойне невыгодны амбициозные офицеры, которые в будущем могут их потеснить. Я готов побыть с тобой и вернуть тебе все те жизни, которые ты вернул мне. Но если бы ты знал, как опасно лезть в военную политику. — Давай подумаем об этих проблемах тогда, когда они возникнут? Мне всё равно, умереть, пытаясь что-то сделать, или же умереть на фронте от бомбардировки. — Ах, дорогой, — Юн слабо хмурится и останавливается. Если Джонхан переживает хлёсткое и яркое отчаяние, что терновым венком сжимает сознание, то в Сонхва из отчаяния целый Тихий океан. Молчаливый, сперва незаметный, но Юн слишком болезненно ощущает его в этих словах. Они на удивление похожи, и оба не собираются долго жить. — Ты первый человек, которого я не понимаю с ходу. Как в тебе умещается столько альтруизма, циничности, стойкости и в то же время мягкости характера? Признаюсь, ты умеешь заинтересовывать. — Они и не умещаются, я часто переживаю из-за противоречий мыслей и действий. — Расскажешь потом подробнее? Я хочу знать о тебе больше, — Джонхан усмехается и достаёт из кармана листок бумаги. — Найдёшь сейчас Им Наён и передашь это ей, она всё сделает. А я в юстицию. Это через дорогу левее. Ну, думаю, ты знаешь. Подождёшь меня в холле, если освободишься раньше. Отправив Пака, капитан продолжает свой путь. Юну комфортнее пойти одному, но знать, что сразу после он встретится с Сонхва. Условия, при которых будет затрачено меньше всего нервов и максимально ощущается защищённость. Странно, но общение и нахождение рядом с Паком даёт сильное чувство защищённости, хотя по сути тот ничего особенного не делает. И тем не менее Джонхану рядом с Сонхва тепло и спокойно. Омут, в который хочется упасть с головой. Уверенно открыв двери военного управления, Юн выдыхает. Перед полуднем здесь действительно почти никого, так что он быстро взбегает на второй этаж и стучится в нужную дверь. Для приличия. На деле же он сразу её распахивает, проходя в кабинет. — Hi bi-itch, — манерно тянет Юн и бросает перед собой папку с документами Пака на стол. Он усаживается в кресло напротив и неимоверно нагло закидывает ноги на стол офицера. Джонхан щурится и слабо улыбается, видя негодование и растерянность на лице мужчины напротив. — Сегодня вечером у тебя будет повод выпить. Офицер поправляет очки и зло выдыхает. Он игнорирует появление Юна только потому что знает, кто это. Он просто берёт принесённую папку с документами и открывает её. — По какому поводу, господин Юн? — офицер натягивает улыбку и смотрит на него поверх очков. — По такому, что ты сделаешь мне из этого парнишки капитана, а я не трону твою дочь. Джонхан склоняет голову набок и ухмыляется. Он рассчитывает на лейтенанта, но специально называет звание выше, чтобы потом благосклонно понизить ставку. — Вы не найдёте её, — офицер начинает закипать, но связываться с любимцем генерала Джунхи не хочется от слова совсем. Он думает про себя, что по любому выпьет вечером, ведь Юн здесь всего пару минут, а на голове уже несколько седых волос. — И Вы хотите невозможного. Я никак не смогу сделать капитана из рядового. — Ты, наверное, что-то не понимаешь? — Джонхан спускает ноги на пол и неторопливо поднимается. Он обходит стол и садится на его край прямо рядом с офицером, склоняясь к тому. Юн не любит лишний раз разговаривать с людьми ради получения чего-либо, но как только это происходит, его захлёстывает азарт. — Если ты вывез её в страну Восходящего и думаешь, что я не смогу сделать с ней что угодно на твоих же глазах, то ты сильно ошибаешься. Мне совсем не трудно добраться до Канагавы и твоей красотки. Поэтому не испытывай моё терпение и сделай то, о чём я столь любезно прошу. — Да как же, — офицера начинает трясти, и он даже не поднимает глаз от бумаг. Ему известна репутация Джонхана и то, на что тот способен. И именно поэтому офицер сейчас судорожно думает, что делать. — Вы же понимаете, что я не могу просто так взять и перешагнуть через десять званий? Я никак не внесу это в бумаги. Господин Юн, Вы просите о невозможном. Прошу Вас, меня пустят под трибунал, если проверка решит поднять архивы. Это никак… — Хорошо-хорошо, — Юн улыбается и поднимает руки на уровень головы так, словно он сдаётся. — Ты меня убедил. Тогда не капитана, а старшего лейтенанта. — Господин Юн… Джонхан кладёт руку на плечо офицера и несильно сжимает пальцы, склоняясь ещё ближе. — Ты зачем здесь сидишь? Чтобы ныть о том, что не можешь выполнять свою работу? Все повышения до майора проходят через тебя, так что будь добр, извернись, изъебнись, и дай этому молодому человеку старшего лейтенанта. И перестань испытывать моё терпение. Я не стану трогать тебя, но я знаю, как сильно ты любишь свою дочь. Ты ведь бережёшь её как зеницу ока. Поэтому, возвращаясь к началу нашего диалога, у тебя будет сегодня повод выпить за нового старшего лейтенанта южной армии и безопасность своей дочери, — Юн отстраняется и возвращается в кресло, продолжая приветливо улыбаться. — Я уже подготовил все нужные документы. Оставляю их на подписание. — К какому командующему определить господина Пака? — О, — Джонхан перебирает в голове всех действующих генералов и останавливается на том, с кем в теории будет проще всего расправиться. — Давай к Хан Сыну. Я знаю, у него постоянная текучка кадров, так что тебе ещё проще будет обосновать появление нового офицера. — Вас понял, — сдержано и разбито отвечает офицер. Он снимает очки и уставши потирает переносицу, мысленно проклиная Джунхи и его грёбаную элиту. — Что-то ещё, господин Юн? — Я зайду завтра за подписанным приказом. Или пусть кто-то принесёт его мне домой, — Джонхан поднимается и направляется на выход. Он кладёт пальцы на дверную ручку и оборачивается, продолжая сиять улыбкой. — Мы ведь друг друга поняли? Мне не придётся прибегать к крайним мерам? — Не придётся, но, надеюсь, Вам больше не потребуется помощь такого рода. До завтра. Юн покидает кабинет и тихо смеётся, когда слышит, как что-то вслед летит в дверь со стола. Разумеется, он бы не стал трогать чьего-то ребёнка, даже будь он в этом городе, но рычаги давления нужно подбирать быстро и точно. Конечно, можно было просто попросить, но когда человек шокирован и напуган, результата добиться намного проще. В любом случае, нужно ещё подождать завтрашнего дня и праздновать победу уже по факту получения документов. Однако Джонхан всё равно доволен собой. Лейтенанта-то уж точно нарисуют. Спустившись на первый этаж, Юн замечает, что Сонхва уже ждёт его, и в холле больше никого. Идеально. Что может быть лучше времени обеда? — Как всё прошло? — Пак поднимается и потягивается. Он выглядит слишком спокойным, и Джонхан не понимает, почему Сонхва воспринимает всё происходящее как должное. — Если нас до завтра не арестуют, то прекрасно, — Юн тепло улыбается и направляется на выход. — Ты спросил это для приличия или тебя действительно беспокоит твоё попадание в офицерский состав? — Для приличия. — Да почему? — Потому что я доверяю своей интуиции. Она говорит, что всё идёт так, как и должно. — Исчерпывающе, — Джонхан кивает на самом деле аргументированному ответу. Он сам очень часто полагается на интуицию, если не всегда. Потратив моральные силы на разговор с офицером юстиции, Юн не чувствует себя сильно уставшим, но всё равно мечтает вернуться домой и провести остаток дня во сне или с вином. Наверное, именно эти мысли и отвлекают его от действительности, поэтому Джонхан едва ли не вскрикивает, когда уже на улице его хватают за локоть и с силой дёргают в узкий переулок. Да, концентрацию и внимание сильно потрепало за последние недели. Но забавно, что с перепугу Юн хватается именно за Сонхва. — Вот это здравствуйте. — Ёб твою мать, — выругивается Джонхан и скидывает с себя руку Вону. — Ты нормальный так пугать? — И это ты мне говоришь? Которого почти неделю считали мёртвым? Да у меня инсульт инфаркта чуть не случился, когда нашли твою винтовку и почти полностью сгоревший лес. — О, ну простите, — язвительно фыркает Юн, но тут же крепко обнимает Чона. — Оно само. — Господи, как же я испугался за тебя, — Вону коротко прижимает к себе друга, но почти сразу отстраняет, чтобы посмотреть на того. Он будто совершенно игнорирует присутствие Сонхва. — Как ты? Что вообще случилось? Нет, у меня в субботу увольнительное, и ты мне всё в подробностях расскажешь. У вас же на субботу нет планов? — У нас? — переспрашивает Пак и вскидывает бровь. Он скептически осматривает офицера, что даже не представился. — Да. Ты же сейчас с ним всё время проводишь, — Вону переводит взгляд на Пака и беззлобно смеётся. — Ох, я забыл, что если я тебя знаю, то это не значит, что ты знаешь меня. Чон Вону. — Очень приятно, — Сонхва отвечает сухо, не совсем понимая всей ситуации. — О, — Джонхан закатывает глаза и хмыкает, — значит, его уже и вся разведка знает? — А как же? Имя «Пак Сонхва» сейчас звучит чаще, чем военные сводки, — Чон рассказывает всё быстро и возбуждённо, активно жестикулируя. — Значит, как оно было. Все уже тебя похоронили, Джунхи вообще сам не свой был. Он даже, вроде бы, ездил туда, где всё погорело. Все уже смирились, большинство, конечно, радовалось, что тебя больше не будет. Ну, знаешь, — он переводит взгляд на Сонхва и обращается скорее к нему. — Эту звезду кордебалета вся часть терпеть не может, потому что он ведёт себя как высокомерный язвительный ублюдок, а сделать ничего нельзя, ведь он даже генерала нахер послать может при всех. Короче, Хани не переваривают, потому что не могут позволить себе всё то, что делает он, — Вону возвращается к Юну, игнорируя его острый взгляд. — Так вот, а потом смотрю — Ючан к Джунхи бежит с огромной папкой в руках. Да такой радостный, глазки блестят. В общем, точно так же, как он это делал каждый раз, когда ты косячил, и можно было настучать Паку. Ну всё, думаю, значит где-то мой демон бешеный на ушах стоит, потому что Ючана ничто так не радует, как твои проёбы. И точно, в тот же вечер от Донхуна узнаю, что ты жив, почти цел и едешь в отпуск в горы. — И всё? — О, ты хочешь знать, что было с Джунхи, когда он узнал, что ты целовал Сонхва? — Не очень, — Джонхан опускает глаза и скрещивает руки на груди. Его снова бьёт тревога и нервы. Становится не по себе оттого, что генерал знает. — Всё очень плохо? И Пак задаётся вопросом, какого хрена вообще происходит, и почему о подобном знает какой-то посторонний человек, но это отходит на второй план из-за Юна. Сонхва видит его беспокойство и для себя запоминает, что триггером является некий Джунхи. — Как тебе сказать? Вторую неделю в части полный пиздец, по-другому и не скажешь. Он как с цепи сорвался: лично убивает дезертиров и всех тех, кто даёт повод, — Чон начинает загибать пальцы на каждый довод. — Если повод не достаточно веский, то штрафует, либо же отправляет под трибунал. Думаешь, чего я тебя сюда дёрнул? Не хочу посреди улицы говорить. — А кто за мной наблюдает? — Сэюн. — Почему Джунхи меня ещё никак не тронул? — Ну, кстати, — Вону вопросительно приподнимает брови и упирается руками в свои бока, — я тоже об этом думал. Все об этом думают. Он тронул всех, кроме тебя, и никто не понимает, почему. Особенно глядя на то, как он бесится. Ну, и зная его мстительность. Так что будь на всякий случай осторожнее. — Я хочу домой. До субботы, — Джонхан берёт Пака под локоть и спешно удаляется. Он живёт в самом центре города, и домой идти не больше десяти минут, но непонятное давление и накатывающая волнами паника заставляют торопиться. Уже дома Сонхва будет крепко обнимать и успокаивать звёздочку, что винит себя за слабость перед мужчиной и отношения в целом. Ему не страшно, если Джунхи решит отомстить или что-то сделать, но почему-то мысли о нём слишком сильно выводят из равновесия. Юна перетрясёт от слёз и нервов, а позже, засыпая в тёплых объятиях, он поймает себя на мысли, что не пройдя все круги ада, не удалось бы встретиться с Сонхва. С тем человеком, перед которым не страшно оказаться нагим в своих эмоциях и переживаниях. С тем, кто без подтекста будет обнимать, прижимать к себе и шептать нежные успокаивающие слова. С тем, с кем не страшно оставаться наедине и засыпать в одной постели. Для Джонхана это слишком ценно и дорого, поэтому он крепче сжимает пальцами чужую одежду и мысленно обещает сделать для Пака всё, что тот захочет. Не только ради выражения благодарности, но ещё и потому что Сонхва этого заслуживает. Сдержанность и детальный анализ поведения Юна дают свои плоды в виде доверия и глубокой душевной привязанности. Пак продолжает принимать Джонхана тем, кем он является. Даже если притом сам Юн словно не знает слова «сдержанность» и может быть слишком провокационным, агрессивным или будоражащим сознание и душу. Так, на следующий день, получив обратно папку с документами и хорошими новостями, Джонхан поздравляет Сонхва с первым повышением. — Он и правда написал тебе старшего лейтенанта, вау! — Юн радостно и быстро вычитывает заведённое офицерское дело Сонхва, пока тот только пытается вникнуть в написанное. — Я не был уверен до конца в этой затее, но поздравляю! — Лейтенант — это хорошо? — Это на звание ниже моего. — А капитан это хорошо? — Мне его дали из-за квалификации, но, как правило, капитана от рядового ждут около десяти лет. Плюс-минус два года. Так что да, получить девять званий и старшего лейтенанта за день — это очень хорошо. — О, — Пак поднимает сияющий взгляд и готов расшибиться от благодарности и тепла по отношению к Джонхану. — Спасибо, хён. Я безумно рад. Как ты это сделал вообще? — Ну как? Джунхи рассказывал, каким образом он получил генерала к двадцати пяти. И я согласен с тем, что путём страха и силы можно многого достичь, — Юн не очень хотел описывать всё в подробностях, но Сонхва стоит привыкать. Как бы сильно ни хотелось уберечь его от грязи, он сам в неё полез. И тем не менее Джонхану кажется, что Пак слишком правильный, и скорее всего осудит насильственные методы. — Это далеко не лучшая модель поведения, и я бы не стал к ней прибегать по собственной воле. Но у нас нет четверти века, чтобы ждать, пока ты заслуженно получишь высокий чин. — Ты был жесток с человеком ради меня? — Сонхва говорит это тише, и Юн не понимает, что у него в голове. — Да, — Джонхан вскидывает уверенный взгляд и смотрит с вызовом. — Я шантажировал того майора юстиции его дочерью, пообещав сделать с ней худшее на его глазах. — Хён, ты, — Пак закусывает губу и хмурится. Он откладывает своё дело и смотрит слишком задумчиво. — Что? Только не говори, что осуждаешь меня. — Нет, как ты мог такое подумать? — Сонхва говорит быстро, только сейчас замечая напряжённость Юна. Тот совсем не то подумал. — Мне очень важно и дорого то, что ты сделал это ради меня. Спасибо за то, что потратил свои силы, время и ресурсы. Как я могу тебя отблагодарить? — Ты серьёзно сейчас? — Конечно. — Вау, — Джонхан усмехается и потягивается, падая на диван. Он открывает для себя Пака с новой стороны. — Честно говоря, я думал, что ты мальчик попроще. Так что там про благодарность? — Чего бы ты хотел? У тебя, вроде, всё есть, но я был бы рад тебя чем-то отблагодарить. — Чего бы я хотел? — Юн не может сдержать лукавой улыбки, после чего приподнимается на локтях. — Я хочу поцелуев. Медленных, долгих и глубоких. Сонхва опускает глаза и то ли довольно, то ли стеснительно улыбается. Сначала он медлит, словно борясь с собственным смущением, но по итогу без лишних слов нависает сверху и целует. Именно так, как попросил Джонхан, только с ещё большим напором и желанием. Пак соврёт, если скажет, что не хотел повторить тот их единственный поцелуй. Это не становится для них ошибкой, несмотря на то, что ни к чему не приведёт. Это становится началом их близости и фундаментальной духовной связи. Она начинала ощущаться ещё раньше, когда они были не в столице, но сейчас эта связь обрастает осознанностью. Джонхан принимает в свою жизнь нового человека. Сонхва же падает в океан звёздного света милой души.\\\
— Ты даже не волнуешься? — Юн зевает, пока застёгивает новую полевую форму. Давно же он в ней не был. — Выглядишь слишком спокойным. — Волнуюсь. Я только разобрался, что и как делать с документами, а меня в горячую точку бросают, — Пак совершенно спокойно пьёт свой кофе, дожидаясь Джонхана. — Но я не думаю о том, насколько мне будет тяжело или сложно. Я думаю о том, что мне просто надо с этим справиться. Вот и всё. Так что не вижу поводов для беспокойства. Тем более что при успешном исходе наконец получу капитана. — А при провале на тебе поставят крест, и никакого капитана. Однако эта черта в тебе поражает. Ты всего три месяца назад стал военным, а тебя уже заметило командование как весьма амбициозного и способного офицера. Юн и правда находит Сонхва крайне цепким и удивительным. Пак настолько быстро обучается и хватает детали, что никому ещё и в голову не пришло, как он получил лейтенанта. А самое главное, что способно открыть любые двери и есть в Сонхва — наглость и харизма. Он настолько искусно делает вид, что всё знает и всё умеет, что даже Джонхан иногда попадает в заблуждение. Плюсом за это время у Пака изменились осанка, походка и взгляд. Юн иногда и сам начинает забывать, что Сонхва в военном деле без году неделя, а его звание буквально нарисовано. И всё же есть вещи, которые остались прежними. Самые важные для Джонхана вещи, из-за которых он становится слабым перед Паком. Сонхва не стал более чёрствым или грубым, не отстранился из-за усталости или большой нагрузки, не охладел. Напротив, с такой нежностью, как Пак, никто никогда не касался и не целовал Джонхана. Никто не обращался с ним настолько бережно, уважительно и аккуратно, как это делает Сонхва, даже после смены сущности спокойного тёплого врача на военного офицера. — Я стараюсь, хён, — Сонхва подпирает подбородок рукой и любуется со спины своей звёздочкой. — Кстати, может, ты останешься дома и отдохнёшь? Ты уверен, что тебе стоит ехать со мной? — Да, я хочу посмотреть, как ты справишься со всем этим дерьмом, — Юн усмехается и заканчивает свои сборы. Напоследок он наглым, но уже привычным образом усаживается на колени Пака и приобнимает того за шею. Джонхан забирает кружку с кофе и делает несколько глотков, тут же морщась. — Фу, какой же горький и мерзкий кофе. Как ты его пьёшь? — С любовью, родной. Ничего не знаю, это самый вкусный чёрный кофе, — Сонхва обвивает чужую талию руками и мягко прижимает к себе. Он заметил, что сильнее всего хочется залезть под одежду Юна, когда им куда-то надо. — Который ты сварил для меня. — Лжец и льстец, — Джонхан смеётся, но отвечает на поцелуй, в который его втягивают. Он с лаской обнимает за шею и приоткрывает губы, позволяя углублять. Кто бы знал, какая для Пака пытка, держаться и не вымещать все желания, когда так сильно хочется. Особенно во время поцелуев. В этом плане им повезло, потому что оба слишком обожают целоваться глубоко, влажно и долго. До раскрасневшихся губ, во время секса, пока никто не видит во время работы, когда проводят время дома и за его пределами. Сонхва никогда не думал, что возможно настолько желать человека. И нет, они не озабоченные, просто один обожает касаться и брать, а второй это всё отдавать. Наверное, поэтому Пак всё-таки не сдерживается и опускает руки на чужие бёдра, тут же поднимая обратно на талию, но уже под полевую куртку. Юн отзывчиво стонет в губы, когда на его талии жадно сжимаются руки, однако он почти сразу отстраняется. — Тише, не заводись, — Джонхан отворачивается, но усмехается, когда его шею начинают обжигать поцелуи и слабые укусы. Юн хочет отстраниться, но ему просто-напросто не позволяют подняться с колен, тут же насильно усаживая обратно. И это, мать его, до одури возбуждает. — Милый, нет, остановись. У нас нет на это времени. — Мне сносит крышу от твоего запаха, — Сонхва шепчет это на ушко медленно и низко, заставляя звезду в своих руках дрожать. — Я знаю, — Джонхан сглатывает вязкую слюну и жмурится. Ему самому хочется продолжить, но карьера Пака важнее. И одна из причин принятия Юном Сонхва — это то, что тот даже на грани возбуждения не станет брать насильно. — Но я сказал нет. И Пак покорно убирает руки.\\\
— Господин Пак? — сержант встречает прибывших офицеров и тут же разворачивается, следуя к временному штабу. — Как хорошо, что Вы прибыли. Наш капитан скончался на рассвете, и мы без дела стоим уже второй день. Северяне могут нас обнаружить. Нужно быстро что-то предпринять. — Вот как? Понятно, — кивает Сонхва, не зная, что ещё добавить. — Отчего капитан умер? — От заражения крови. Партизаны потрепали отряд два дня назад. Атаковали с тыла да капитан пулю словил. Хороший был мужик, только бестолковый. — Тогда сочувствую вашей потере, — Пак отвечает сухо, потому что ни разу не сочувствует. Он наоборот рад, что благодаря партизанам ему выпал шанс. Нужно его использовать. Вот только зайдя под навес и остановившись у карты, Сонхва понимает, что ничего не понимает. Он вздыхает, задумчиво глядя на непонятные обозначения, и скрещивает руки на груди. Не страшно. Нужно просто как в медицине: провести осмотр, установить причину болезни и диагноз, а после выписать лекарства. Главное не паниковать и делать всё последовательно. Джонхан отходит в сторону и опирается спиной о часть каркаса навеса. Он никогда не составлял стратегии и даже не слушал, как это делал Джунхи. И тем лучше. Юн с интересом наблюдает за Паком и с нетерпением ждёт его решений. Ему интересно, как тот выкрутится. Джонхан защитит Сонхва и позаботится о нём, но думать за него никогда не станет. Впрочем, Пак об этом ещё ни разу не попросил. Пока что Юн в нём ни разу не разочаровался. Только открыл много нового и красивого. — Ну что, расскажите мне положение дел на данный момент, — Сонхва становится полубоком к карте, чтобы видеть сержанта. — Так точно, — младший офицер кивает и подходит ближе к изображению местности. — На данный момент в роте триста двадцать четыре боеспособных солдата, три сержанта, включая меня, и четыре полевых врача. Боевая техника отсутствует. — Что по северянам? — Они взяли железнодорожную станцию с неделю назад. Мы должны были провести операцию и отбить объект, но из-за капитана план сорвался. — Какой был план? — Пак переводит взгляд на сержанта, но тот лишь пожимает плечами. — Это было известно только капитану. Мы-то заняли позицию только вчера, но капитан совсем был плох, и я отправил сообщение в столицу. Станцию нужно взять, потому что это важный узел, а они устраивают диверсии и грабят проходящие поезда. — Понятно. Что ещё известно? — Северных солдат под две с половиной сотни, но у них очень крепкие позиции. Сорок человек по периметру станции, около десяти патрулируют на крыше, остальные внутри. Караул меняют каждые три часа. У них около двадцати артиллерийских установок, но досюда не достают. Мы сейчас на безопасном расстоянии. — Ясно, — Сонхва щурится и пристально смотрит на карту. В голове перекати-поле. — Кто ещё из наших офицеров здесь есть? — Помимо меня есть ещё два сержанта. — Найдите их и подойдите ко мне сюда. Я хочу знать, кого мне доверили в подчинение, — Пак оборачивается и вскидывает подбородок. Он смотрит на офицера сверху вниз самым холодным взглядом, и продолжает хранить уверенное спокойствие. В действительности внешний вид Сонхва далёк от того, что происходит у него внутри, и спокойствия и уверенности там меньше должного. — Быстро, у нас нет времени тянуть. — Да, — сержант немного впадает в ступор, видя всю властность и силу лейтенанта. Внутри даже поселяется вера в успех. — То есть, есть, господин Пак! Младший офицер отдаёт честь и спешно сбегает. Сонхва же возвращается к карте и закусывает губу. Он чувствует себя самозванцем, коим и является, но до последнего держит себя в руках. Груз ответственности давит, благо только сам Пак знает, что понятия не имеет, что делать, и это успокаивает. Ну и Джонхан, который сразу подаёт голос, как только сержант пропадает из поля зрения. — Выглядишь так, будто у тебя есть план, — Юн улыбается и немного склоняет голову вбок, заинтересованно рассматривая Сонхва. — Я даже не знаю, с какой стороны надо смотреть на карту, и где мы относительно их пометок, — Пак неловко смеётся, но на удивление присутствие Джонхана дарит спокойствие, и кажется, что нерешаемых проблем не существует. — Здравия желаю, господин Пак, — один из вошедших сержантов отдаёт честь, а вслед за ним и второй. — Доброго дня, — кивает Сонхва и снова немного отходит от карты, чтобы троим сержантам было лучше её видно. — Я бы хотел знать, кого мне дали в управление и на что вы способны. От этого будет зависеть моё дальнейшее отношение к вам и то, кого после окончания операции я смогу отметить в положительном свете в отчёте и рекомендовать к повышению. Вы ведь знаете, что когда я получу капитана, освободятся погоны лейтенанта, и будет ряд повышений? — Пак делает паузу и успевает посмотреть каждому в глаза. — А я получу капитана. Поэтому мне бы хотелось видеть в офицерском составе тех, кто этого заслуживает. Просто выскажите ваши мысли по поводу сложившейся ситуации и того, как вы бы провели предстоящее сражение. Самый первый сержант, что встречал прибывшее командование, переглядывается с двумя другими и поднимает нерешительный взгляд на карту. Они втроём медлят, но первый всё же решается говорить. — Мне кажется, стоит провести атаку ночью. У нас преимущество в том, что мы имеем план станции — фактор неожиданности. Они не знают, что мы здесь и готовимся к атаке. — Лучше атаковать вечером, когда будет смена караулов. Их немного меньше, но у них шикарные позиции, — вступает третий сержант. — Поэтому идеально поймать тот момент, когда они будут максимально дезорганизованы. — Во-первых, у нас нет никакой техники для атаки в лоб. Во-вторых, даже если северяне будут дезорганизованы, это не значит, что у них не хватит ума обстрелять наступление из артиллерийских установок, — отвечает ему первый. — Это слишком опасно. — Ну, зато у нас много места для манёвров, можно зайти хоть с тыла, хоть с бока, хоть с припёка. — Да что ты? А как ты займёшь для этого позиции, если вокруг станции буквально поле? Там нет деревьев и кустов, в которых можно спрятать солдат. Только сраные подсолнухи, которые тебе по пояс. — Так и занять, можно вполне себе пробраться через полевую растительность. — Да это слишком заметно, особенно пока светит солнце, и учитывая, что у них на крышах караул. С крыши местность вообще как на ладони. — Ну так-то да, — третий скрещивает руки на груди и задумчиво кивает. — Можно тогда распределить волны наступления. Отвлечь их вечером во время смены караулов небольшой перестрелкой. Желательно, чтобы они приняли агрессоров за отряд партизан, — второй сержант, что до этого молчал, наконец подаёт голос. — Пока будет вестись огонь, бо́льшая часть проберётся через поля ползком и займёт позиции до наступления ночи. В таком случае можно будет дождаться следующей смены караула и атаковать именно в этот момент со всех сторон. Пак только и успевает, что ловить термины и мысли о предстоящем наступлении. Слушая боевых офицеров у него начинает складываться картина того, как это всё должно быть, и конечно же запоминая все аргументы и тезисы касательно операции. Идеально. — Мне больше нечего добавить, — второй приподнимает руки и выжидательно смотрит на лейтенанта. — Согласен. Мне кажется, это оптимальные решения. Третий лишь молча кивает, выжидательно глядя на Сонхва. — Хорошо, — Пак переводит взгляд на карту. — Неплохо, это почти полностью совпадает с моими мыслями касаемо ближайших двенадцати часов. Местность и правда слишком открытая, так что атаковать днём никак не выйдет. Даже если получится выиграть наступление, то будут слишком большие потери. Я не готов так жертвовать людьми, поэтому действительно проведём всё ночью. Вы, — Сонхва поднимает глаза на первого, — сформируйте отряд, который отвлечёт противников во время вечерней смены караула. Сделайте группу примерно из тридцати человек. Они должны будут зайти с этого бока, — Пак касается карты, показывая направление своей мысли. — И не потерять много сил. Пусть быстро обстреляют постовых и скроются в этой стороне. К нам не возвращаться до утра. И пусть они сдадут все гранаты и прочие взрывчатые вещества. Всё это добро отдадите тем, кто будет штурмовать ночью. Вы двое, — теперь обращается к оставшимся сержантам, — подготовьте остальных к штурму. Всё должно быть ночью настолько тихо, насколько это возможно. Не открывать огонь до последнего. Нужно пробраться к северянам настолько глубоко, чтобы они не смогли быстро мобилизоваться и занять позиции. Если потребуется убивать, по возможности сделать это ножом. Всё понятно? — Так точно, — сержанты отвечают почти хором, и Пак слабо усмехается. — Тогда приступить к исполнению, — лейтенант отворачивается к карте, завершая диалог. — Если появятся вопросы, то я буду здесь. Джонхан ждёт, пока офицеры покинут их, а после не может сдержать заливистого смеха. Ему до слёз смешно видеть, как загораются глаза людей, стоит им услышать о возможном повышении. Притом загораются настолько, что некоторые становятся слепы и даже не замечают того, что перед ними лжец и самозванец. Но надо признать, искусный лжец и самозванец. — Я в восторге, ты потрясающий, — Юн вытирает слезинку и не может прекратить. — Ни у кого не видел столько наглости, самоуверенности и гениальности. Боже, я обожаю тебя. Сонхва ничего не отвечает, морально готовясь к предстоящим суткам. Он потратит на своё первое сражение много нервов, но как и сказал, получит за него капитана.\\\
— Родной, — Джонхан выглядит несколько расстроенным по возвращении домой. — Министр не хочет ни в какую подписывать тебе майора и угрожает мне в ответ. Он уставши снимает и бросает часы на стол, а после падает на диван, расстёгивая свой пиджак. — Я уже устал с ним бодаться. Но мне бы не хотелось его убивать, потому что на тебя и так косо смотрят, считая, что ты виноват в смерти предыдущего майора. Нам не нужно расследование. — Не нужно, — Сонхва соглашается с каждым словом его звёздочки. Но сейчас он стоит у кухонного стола и спокойно продолжает нарезать их будущий ужин, не желая больше слышать о работе. — Спасибо, что потратил на это время и силы. Иди купайся и будем ужинать. Ты сильно устал? — Сильно, — выдыхает Юн и лениво поднимается с места. — Что ещё с ним сделать? — Тебе — ничего. Оставь это мне, — Пак мягко улыбается, чувствуя на себе тепло и заботу. Кто бы ещё за него так беспокоился, как Джонхан? — Выбрось из головы и просто проведи вечер со мной. Я уже знаю, что можно сделать, и завтра этим займусь. А пока что позволь позаботиться о тебе. Юн молча обнимает Сонхва сзади и целует его в шею, чуть ли не ноя от любви и нежности. Они находятся вместе уже чуть больше года, и за это время Пак зализал почти все раны Джонхана. Если первые полгода ещё были мысли о собственной ничтожности и смерти, то теперь Юн ни за что не сделает ничего с собой. Как минимум потому, что из-за этого будет больно Сонхва. Джонхан знает, что тот его любит. Притом в первую очередь не в романтическом плане, а как личность. И Юн не будет жесток с тем, кто это доказывает изо дня в день. Он уходит в ванную с мыслью, что отношение Пака лучшее, что с ним случалось в этой жизни. Нет ничего прекраснее человека, что любит твоё тело, но никогда ничего не сделает против воли, потому что ещё больше любит душу. Притом любит целиком и полностью, со всеми отрицательными чертами характера и травмами, которые изо всех сил старается исцелять. Джонхан и сам не заметил, как Сонхва собрал его личность по осколкам и спаял это всё золотыми швами, делая из него ещё большую ценность. Юн видит и знает о всех силах, вложенных в него, поэтому вернёт всё в десятикратном объёме. Он ко всем относится так, как этого заслуживают. В конце концов, возможно ли не любить человека, который специально не добавляет в салат те пряности, которые не ест Джонхан, готовит самую вкусную еду на свете, а после позволяет уснуть у себя на плече? Что действительно помогает Юну приходить в себя и восстанавливать ресурсы — это сон в тёплых объятиях. И даже если Джонхану кажется, что Паку неудобно или некомфортно рядом с ним ночью, тот всё равно не позволяет отстраняться. Юн настолько привык, как Сонхва нежно касается его талии, оставляя руку на ней, что это будет высечено в его памяти до конца. Благодаря всем подобным мелочам и складывается самая тонкая, но крепкая связь. Джонхану кажется, что они идеально друг другу подходят. Со временем он убеждается в этом, когда получается получше узнать и рассмотреть Сонхва. Поначалу Юн не понимал, как в нём уживается божественное начало с безграничной добротой, самопожертвованием и сочувствием к окружающим, и в то же время хитрый лицемерный манипулятор, спокойно идущий по головам. Когда Джонхану пришлось впервые убить для Пака, он сделал это. Когда возникла вторая необходимость, Юн отдал пистолет Сонхва. Тот, кто надел корону, должен знать её тяжесть и цену. В тот момент Джонхан ожидал сомнений или возражений, но Пак выстрелил сразу и без колебаний. Тогда он лишь обернулся и абсолютно равнодушно вернул оружие. А через пару минут спросил, что они сегодня будут на ужин. Только спустя время Юн понял, что в подобном восприятии ценности человеческой жизни виновата врачебная практика. Это иной уровень мировоззрения, на котором нужно быть циничным и не принимать утраченную жизнь близко к сердцу. Иначе, переживая из-за каждой смерти, высок риск потерять себя. Тогда уже никому больше не получится помочь. Это обескуражило Джонхана и поразило до глубины души. Он никогда не задумывался о подобном. Да и в целом Юна постоянно удивляют взгляды и решения Сонхва. Ему интересно наблюдать за Паком. Как, например, следующим же вечером тот получает заветную подпись министра. Сонхва проводит прекрасный гамбит, который даже искушённому уму Джонхана кажется утончённым и искусным. — Ты далеко так рано собрался? — Юн поднимает сонные глаза и зевает. Он, как обычно, поднялся рано утром, и уже направлялся досыпать, но встретил на кухне Пака. — Не очень, дорогой. Мне нужно кое-что забрать, — Сонхва целует подошедшую звёздочку в скулу и возвращается к своему занятию. Тонкой палочкой он монотонно ворошит рассыпчатую белую пудру. — Что забрать? И чем ты занят? — Джонхан обнимает того со спины и кладёт подбородок на плечо. Они одного роста, и Юну очень комфортно обнимать таким образом Сонхва. — Что это? — Вмешиваю диизопропиламиноэтиловый О-этиловый эфир метилтиофосфоновой кислоты в пудру. — Что? Долго тренировался, чтобы это выговорить? — Джонхан тихо смеётся и утыкается носом в чужую шею. — Для чего он? — Это нервно-паралитический Ви-экс агент. — А-а, это я знаю. Он же вроде используется как химическое оружие? — Юн только сейчас обращает внимание на несколько маленьких пузырьков на столе. — Да, позаимствовал немного, когда была инвентаризация. А забрать нужно будет атропин. — Кого травить собираешься? — Джонхан тычется носом в шею и пару раз лениво целует за ушком. Он знает эрогенные зоны Пака, и если выпадает возможность, то уделяет внимание не шее, а именно ушам. — Министра? — Нет. Увидишь, звезда моя, всему своё время. — Можно будет с тобой сейчас пойти? — Может, ты останешься дома и доспишь? Мы поздно легли, — с улыбкой произносит Сонхва и закрывает металлический коробочек с пудрой. — Но я не против, главное, чтобы ты был в порядке. — М-м, а это надолго? — Потом мне нужно будет зайти к одной своей знакомой по делу. — А потом? — А потом либо зайти домой, если останешься здесь, либо зайти куда-то позавтракать, если пойдёшь со мной. — Тогда я пойду с тобой, — Юн ещё раз целует в то же место и отстраняется, удаляясь в комнату. — Только дай собраться. — Главное, не усни снова, — Пак провожает Джонхана несколько мечтательным взглядом, а после принимается убирать со стола все свои химикаты.///
— Эта девушка выглядит подозрительно, — Юн приобнимает за руку Сонхва и держится максимально близко. — Всё в порядке. Я учился с ней на потоке, она прекрасный фармацевт, — Пак кладёт свою ладонь поверх чужой и мягко поглаживает пальцами её тыльную сторону. — Не беспокойся. — Почему она тебе помогает? Да ещё и бесплатно. Она твоя подруга? — Нет, но мы вместе сидели на химии и по очереди писали конспекты. А ещё обменивались домашкой. — Разве этого достаточно? — Вону же ты доверяешь. — Так мы знакомы с ним уже как сотню лет. — Тем не менее, я предпочитаю слушать свою интуицию и доверять тем, кому, по ощущениям, можно, — Сонхва мягко улыбается и переводит взгляд на своего прекрасного. — Почти пришли, кстати. — Как скажешь, — Джонхан сильнее прижимается к чужой руке и фыркает из-за прохладного утра. Он прекрасно переносит холод, но если рядом есть Пак, то хочется греться о него даже в жару. — Просто береги себя и не забывай ставить такие условия, чтобы людям было невыгодно прекращать сотрудничество. — Ах, это понятное дело. Из-за её знаний и нынешнего гражданского беззакония одни ребята всё время пытаются переманить её для изготовления наркоты. Она боится их, поэтому я выделил ей охрану из двух рядовых, которым важно было остаться в столице с семьёй. В выигрыше все. — Ужасно. Неужели кто-то даже в такое время продолжает барыжить? — Юн зевает и без интереса рассматривает дома частного района. — Хотя не удивлён, зная, какие люди гнилые животные. — Что поделать, — вздыхает Пак и сворачивает к одному из подъездов. Обычный спальный район города выглядит слишком серо и пусто. Окна и двери первых этажей в большинстве своём заколочены досками, некоторые из которых уже вскрыты. Семьи, что бежали из столицы в начале войны всеми силами пытались сохранить своё имущество, да только мародёрам до этого нет дела. Оттого неясно, где опаснее. На фронте, где можно словить пулю от северянина, или в столице, где зарежут свои же за медикаменты или еду. Особенно если это бедный квартал, далёкий от центра. Сонхва пропускает свою звёздочку вперед, в безмолвный многоэтажный дом, обронив, что им на четвёртый. Может сложиться ощущение, будто все жильцы покинули дом, на деле же оставшиеся одинокие женщины и старики стараются привлекать как можно меньше внимания. Днём в квартирах тихо, ночью же и вовсе безмолвно. Пак стучится в одну из квартир на нужном этаже, и им открывают не сразу. Молодая женщина, что тут же пропускает офицеров внутрь. — Доброе утро. Мы с Вами знакомы? Я Хвиин, — с улыбкой произносит она, глядя на Джонхана, но не задерживается и сразу проходит в комнату. — Всё готово, пойдёмте. — Юн Джонхан, — вслед бросает капитан. — Очень приятно, — откликается та. — У вас всё в порядке? — Сонхва с мягкой улыбкой машет рукой маленькой девочке, что испуганно выглядывает из другой комнаты, высунувшись из-за дверного косяка по нос. — Ну, как сказать? Пока что живы, и слава богу. Пак следует за женщиной, не отпуская руку Юна. Вместе они проходят в её рабочую мастерскую, где та занимается пошивом. Небольшая комната с приглушённым светом и множеством набросков на стенах, посреди которой стоит манекен с белоснежной шубой в пол. Очевидно, дорогое и ценное изделие слишком выбивается из скромного интерьера комнаты и бедных будней военного времени. Сейчас такое никто не носит. Никто, кроме жён чиновников и генералов, что устраивают пир даже во время чумы. Идеально дорогой вид. — Она прекрасна, — Сонхва завороженно рассматривает шубу и ему даже жаль использовать её в своих целях. — У тебя золотые руки, знаешь? — Скорее изодранные. Моя машинка не берёт такой мех, и мне пришлось шить вручную, — тихо смеётся Хвиин, скрещивая на груди руки. — Столько раз я ещё не колола свои пальцы. — Мама шила её каждый день и ругалась на свою машинку, — девочка перебегает через комнату и становится за спину Хвиин, выглядывая теперь из-за неё. — Она дошивала её всю ночь, чтобы успеть к сроку, потому что не думала, что придётся шить вручную. А нужных иголок на машинку нигде не купить, поэтому платите больше! Девочка, что пряталась за спиной матери, всё-таки выходит вперёд, упираясь кулачками в свои бока и сердито глядя на офицеров. — Ох, боже, Мидзи, уйди, — Хвиин шикает на дочь и краснеет, поднимая обеспокоенные глаза на смеющегося Юна. — Простите её, не обращайте внимания. Забудьте. — Всё в порядке. Раз больше, то больше, — усмехается Пак и достаёт свой бумажник. Он отдаёт все наличные оттуда, даже не пересчитав, и забирает шубу. Сонхва принимается складывать её в коробку, которую подготовила Хвиин так, как нужно ему, пока глаза Хвиин округляются от суммы. Ей страшно брать больше, потому что обычно и требовать начинают соответственно. А с военными ей шутить не хочется от слова совсем, пусть она и давно знакома с Паком. — Здесь же намного больше. Я не могу взять так много, — она обеспокоенно суетится возле Сонхва и пересчитывает крупные купюры, видя, что больше не намного, а в разы. — Забери лишнее. — Отстань, ты заслужила, — Пак заканчивает укладывать шубу и закрывает коробку, забирая в том же положении. — Нет, нельзя же так. — Можно, я разрешаю, — Сонхва не может сдержать смех, когда направляется на выход. — Нет-нет, мне не нужно лишнего! — Ладно, неугомонная. Скажи, у тебя есть кисть? Любая, не важно для чего. — Кисть? — Хвиин останавливается и озадаченно смотрит. — Есть. — Дай мне кисть, и мы в расчёте. — О, — она уходит обратно в мастерскую и возвращается с небольшой технической кистью. — Я такими чищу машинку от пыли и ниток. Пойдёт? — Потрясающе. Хён, возьми, пожалуйста, — Пак даже не смотрит на то, что принесли. Он отпирает дверь и торопится покинуть Хвиин. — Всё, нам пора. Счастливо. Забрав кисть, Юн прощается с хозяйкой квартиры и следует за Сонхва, что уже спускается вниз. — Куда ты спешишь? — Джонхан заинтересовано следит за Паком, продолжая держаться рядом. Тот останавливается в подъезде у подоконника и ставит на него коробку, что тут же открывает. Далее Пак достает из кармана металлическую ёмкость с пудрой, которую намешал с утра, и белоснежные перчатки. — Надо теперь нам вернуться в центр, позавтракать, а после во время обеда сходить в министерство, — Сонхва надевает перчатки и на вытянутых руках начинает аккуратно открывать пудру. — Почему ты не мог купить шубу в любом магазине? — Мне нужна была без бирки и производителя. При желании по любой заводской вещи можно выяснить, где, кто и когда её купил, — Пак забирает кисть и осторожно набирает немного пудры. Он распределяет прозрачный благоухающий порошок по белым ворсинкам воротника, касаясь совсем невесомо. — А по сшитой на заказ никогда не найти зацепок. — Кого ты собрался травить? — Джонхан ждёт, спокойно повторяя утренний вопрос. — Министра? — Нет. — Ладно, давай заканчивай и пойдём есть.///
— Добрый день, — сразу после стука Сонхва заглядывает в кабинет и, не дождавшись ответа, проходит. — Уделите мне совсем немного внимания? — Опять Вы? — министр раздраженно захлопывает папку и поднимает уставший взгляд. — Сколько можно? Я сказал, что не подпишу Вам майора. — Полно Вам, я не за подписью пришёл. Я лишь хотел преподнести подарок от всего сердца и понадеяться, что Вы обратите на меня внимание, — Пак ставит на стол перед министром коробок с шубой, перевязанный белой атласной лентой. — Это для Вашей жены. Я слышал, у Вас прекрасный вкус, и красоте Вашей жены могут позавидовать греческие богини. Может быть, глядя на неё в этой вещи, Вы вспомните обо мне и в дальнейшем пересмотрите свои приоритеты? — Для моей жены? — пожилой министр нервно пожимает плечами и тянет на себя одну атласную ленту банта. — Что это? Так или иначе, я не приму взяток. Чуть погодя, он открывает коробку и тут же жалеет о своих словах. Невероятной красоты белоснежный мех, который и правда бы подошёл его черноволосой молодой жене. — О чём Вы? Какая взятка? — Сонхва мягко улыбается, пока отдаёт честь и разворачивается к двери. Ему самому противно от того, как он вежлив с этим выродком, но нужно быть дипломатичным. — Я же сказал, это подарок. Просто я бы хотел, чтобы Вы пересмотрели своё отношение ко мне. Но не требую. Что ж, до встречи. Пак покидает кабинет, не дождавшись ответа. Они и так очень скоро увидятся, потому что этот министр намного алчнее, чем хочет показаться.///
— Мы сегодня так много гуляем, — улыбается Юн, приобнимая Сонхва за руку. — И с утра, и вечером. Я люблю ещё тёплую осень. — Радость моя, мы весь день осуществляем план по угнетению личности человека, в результате которого, возможно, будут жертвы, — Пак привычным движением поглаживает тыльную сторону ладони Джонхана и следит за номерами домов. Им нужно ещё ниже по улице. — Ну-у, не порти мне радость. Зато ты проводишь время со мной на свежем воздухе, — Юн беззаботно смеётся, пока смотрит только на Сонхва. — С начала войны воздух в столице очистился. Удивительно. Вроде выслали на фронт только мужчин, осталось большинство женщин, а за год город стал чище и сильно упала преступность. — Зато процветает мародёрство и многие боятся оставшихся откосивших от службы, потому что полиции также почти нет. — Ну вот, и снова угнетатели одни мужчины. Когда-нибудь я пойму, почему ты борешься за все человеческие жизни. Лучше бы тогда за животных переживал или природу. — Милый, у меня на всё переживаний хватит, — Пак останавливается у одного из домов и неловко хмурится. Он не понимает, что за идиот нумеровал здания и почему после сто шестьдесят девятого дома идет сразу двести первый. Впрочем, это нужный адрес. — Нам сюда? Что с нумерацией? — К министру? Ну да, сюда. Сонхва поднимается на крыльцо и негромко стучит в дверь. Внутри тишина, и тогда Пак стучит снова, а после слышатся быстрые шаги. Почти бег. Дверь распахивает испуганный покрасневший министр, сверкая бешеными глазами. — Вы! — он хватает Сонхва за грудки и встряхивает. — Это всё из-за Вас, и Вы ещё смеете ко мне приходить?! — Ах, — Пак смеётся и рукой в белой перчатке легонько хлопает по предплечью мужчины. — Советую Вам меня отпустить. Я единственный, кто сможет помочь. — Что Вы сделали с моей женой?! Я требую, чтобы Вы помогли ей! — Я так посмотрю, она примерила мой подарок? — Сонхва надоедают чужие руки, и он насильно их скидывает с себя. — Давайте зайдём в дом. Пак берёт Юна под руку, так же, как и по пути сюда, и внаглую проходит в жилище министра. Большой, безвкусно обставленный дом с кучей излишков роскоши. Отвратительно. Единственным действительно достойным украшением служит раскинувшаяся на полу белоснежная шуба, а рядом на софе не менее прекрасная молодая девушка без сознания. Она лежит, словно нимфа с картины, и Сонхва находит прекрасным подобное проявление человеческой натуры. Беспомощное, но совершенное. Из её носа течёт тонкая струйка крови, что кажется идеальным дополнением к бледной коже, утратившей оттенок из-за яда. — Она прекрасна, — тихо и с нескрываемым воодушевлением произносит Пак, даже не замечая, как испуганно на него косится Джонхан. — Думаю, мне следует объяснить Ваше положение. Яд, что проник в её кровь, смертельный. Но не особо страшный. Я сделал малую концентрацию, и ей осталось ещё около трех-четырёх часов. Через час она проснётся от судорог и тошноты и проведёт свои последние минуты в кошмарных болях. Прямо у Вас на глазах. Потому что Вы знаете, что скорых в военное время нет, а ждать единственного врача из управления будете до посинения. Её посинения. Даже если дождётесь, то всё равно опоздаете. Вы не знаете, что это за яд, а симптомы поражения можно отнести к множеству заражений, болезней и других ядов. Врач не успеет достать антидот, — Сонхва оборачивается и с вежливой улыбкой достаёт из внутреннего кармана накидки сложенные напополам документы. — Который есть у меня. Вам всего лишь нужно подписать мне бумаги на повышение, и Ваша юная жена сегодня не умрёт на Ваших руках. — Вы, — министр запинается, судорожно думая и подбирая слова. Ему страшно. Он чувствует себя пойманным. Чувствует себя виноватым. Ему не стоило принимать «подарок» Пака. — Вы чудовище, — выпаливает он со слезами на глазах, но забирает у Сонхва бумаги, кидаясь к своему столу. — Вы понимаете, что никто не может получить майора всего за год и два месяца от начала службы? Как я объясню это юстиции? Что Вы со мной творите? — Объясняйте, как хотите. Это Ваша работа, — Пак отводит взгляд от министра и возвращается к девушке. Его раздражает жалкий вид чиновника, но ведь есть в этой комнате действительно произведение искусства, на которое стоит смотреть. Юн Джонхан, конечно, а к девушке он подходит, чтобы проверить клинические симптомы. Она будет в полном порядке через пару дней после принятия противоядия. — И будь я чудовищем, то выбрал бы куда более жестокий метод шантажа. Ваша красавица будет в порядке через пару дней. Это пройдёт бесследно, и вреда её здоровью не останется. — Я всё подписал, — уничтоженным тихим голосом произносит министр. — Вы обещали исцелить её. — Хани, посмотри пожалуйста, всё ли верно по бумагам? Джонхан молча забирает документы из чужих рук и внимательно проверяет каждый. — Да, всё прекрасно. — Хорошо, — улыбается Пак и достаёт из того же внутреннего кармана шприц с противоядием и одноразовую проспиртованную салфетку. Сонхва берёт краешек пакетика в зубы и дёргает от себя, после чего принимается обеззараживать предплечье девушки. Несмотря на то, что на нём нет стерильных перчаток, после фронта умения не занести заразу и сделать всё идеально остались. Он уверенным движением вводит в её вену иглу шприца и медленным нажатием возвращает молодой красавице позаимствованные годы жизни. Шприц, салфетку и прочее Пак аккуратно складывает и забирает с собой, как и документы для юстиции. — Спасибо за сотрудничество, уважаемый. В следующий раз советую не доводить до греха и выполнять просьбы господина Юна или же мои с первого раза, — Сонхва несколько надменно усмехается, пока идёт на выход. — И да, советую сжечь шубу и не прикасаться к ней руками. Всего доброго. Дверь за ними захлопывается с грохотом, и Пака это только подзадоривает. Он вдыхает прохладный осенний ветер и подставляет лицо закатному солнцу. — Почему ты сделал это так, а не иным способом? — Джонхан выглядит несколько поникшим, но всё равно приобнимает Сонхва за руку. — Потому что это был самый безболезненный для неё способ принять участие в этой партии, — Пак снимает перчатки и прячет и их в карман, снова касаясь руки своей звёздочки. — Нет, почему… Ладно, я задам вопрос по-другому. Тебе понравился её вид? — пусть Юн и убийца с сотнями жизней на счету, но смотреть на чужие страдания и боль он ненавидит. От его пуль или ножа никто никогда не мучался, а он в свою очередь почти не смотрел на трупы. — Она выглядела эстетично, разве нет? Словно юная дева, принесённая в жертву языческим богам, усыплённая волчьей ягодой. Джонхан поднимает глаза на Пака и щурится. Он не понимает, что это, но у Сонхва и правда особое мироощущение и понимание искусства. Он крайне проницательный и чувствительный, но видеть шедевры в страдании и беспомощности человека не способен даже Юн. Да и во время секса бывают моменты, когда Сонхва смотрит так, словно ещё немного, и сожрёт. Тогда его руки подрагивают, а укусы намеренно ослабленные, но Юн чувствует желание сделать больно, которое Пак старательно в себе сдерживает. И тем не менее, Джонхан чувствует себя с Паком в абсолютной безопасности. Этот шквал странных желаний и наклонностей можно сравнить, например, с завистью. Чувством, происхождение которого нельзя контролировать. Ты ощутишь её, так или иначе. Но вот то, какие последуют реакция и действия — показатель личности и характера. По крайней мере для Юна. Ему тоже иногда хочется пуститься во все тяжкие, и он не винит себя за эти желания. Он винит себя, если начинает их исполнять. Поэтому сейчас он сильнее льнёт к Сонхва, подхлёстываемый ещё большей нежностью, и ластится к его руке. — И всё же единственное богоподобное искусство для меня — это ты, — тепло улыбается Пак, прерывая их молчание. — О, — Сонхва останавливается и поднимает глаза на старый и довольно мрачный особняк. — Красивый. — Слишком тёмный. — Думаешь? Куплю себе такой, когда стану полковником. — Тебе ещё юстиция звёзды на майора не выдала, — Джонхан смеётся и несильно бьёт того ладонью по плечу.///
Сонхва хочется увидеть конец войны как можно скорее. Всё, что он желает — найти для Юна квалифицированного психолога, что поможет разрешить некоторые оставшиеся трудности. Не то чтобы они кому-то мешали жить, или Пак не справился бы сам, но как сказано в библии, свой пророк не в почёте. Пак ничем не сможет помочь Джонхану в анализе его личности и имеющихся проблем, потому что они слишком близки. Когда Юн чувствует себя плохо или загорается самоненавистью, то какие бы нежные и правильные слова ни говорил Сонхва, ему не верят. Джонхан не может себя переубедить в том, что это произносится не из жалости. И тем не менее, он благодарен Паку за них, потому что умом всё ещё осознает их ценность и важность. Иногда настроение Юна просто испаряется, а худшие мысли начинают лезть в голову. От нервов снова появляется ком в горле и слабость в теле. Даже, кажется, мигрень. Поэтому в подобные периоды Джонхан теряет работоспособность и проводит всё время дома. Сонхва возвращается довольно рано, и несказанно этому рад. Только радость с привкусом горечи, потому что он находит Юна лежащим на небольшой элегантной софе у окна. На том же месте, на котором оставил его утром. — Родной? — Пак в первую очередь снимает офицерские часы и наградную ленту. Спустя минуту, так и не дождавшись ответа, Сонхва скидывает пиджак, садится на край и ласково проводит рукой по совершенной талии. — Ты ел сегодня? Джонхан только раздражённо вздыхает и прикрывает глаза. Он не хочет говорить об этом. Пак никогда не ругается и не читает нотаций, но самоощущение всё равно неприятное. — Хани, — ласково зовёт Сонхва и несильно сжимает рукой родную талию. — Мне оставить тебя в покое? Тебе некомфортно? — Побудь со мной. Пак ослабляет галстук и ложится рядом боком. Юн тут же принимает зеркальное положение и утыкается в грудь Сонхва лбом. — Что тебя беспокоит, радость моя? — Ничего. — Не хочешь говорить? — Пак осторожно прижимает к себе и зарывается пальцами в волосы. — Ты всегда можешь поделиться со мной мыслями и эмоциями. — Плохо себя чувствую. — Что-то болит? — Нет, мне холодно. И Сонхва тихо выдыхает. Дома, как и на улице, ещё тепло, вот только его сокровище иногда замерзает душой. Пак только крепче притягивает к себе за талию и прикрывает глаза. — Я могу что-то для тебя сделать? Чем я могу тебя согреть? — Просто побудь со мной. — Хорошо. Сонхва устраивается удобнее, с удовольствием вдыхая тёплый сладкий запах Юна. Даже он особенный. Единственный в своём роде. Пак когда-то читал про этот парфюм. Его главная нота — ошибка парфюмера, искусственный, ни на что не похожий запах альдегидов, ставший венцом композиции. В нотах сердца, которые Сонхва чувствует после вдоха, царят нежнейшие ландыши, ирисы, жасмин и розы, оставаясь послевкусием корня фиалки, амбры, сандалового дерева, ванили и дубового мха. Но коронует всё это поразительный букет из самих альдегидов, иланг-иланга, бергамота и ветивера. Пак разбирает этот неизменный аромат уже почти два года, смакуя каждую ноту. С прекрасным чувствительными нюхом Сонхва это одно удовольствие. Запах, что идеально подходит его родному. Яркий, многосторонний, сильный, золотой аурой обволакивающий своего хозяина. Пак засыпает в тихом восторге и умиротворении, уже зная, что закатное солнце разбудит его через час или два, и тогда можно будет оставить своего спящего красавца и отправиться готовить ему ужин. А проснётся Джонхан после крепкого сна с дорогим человеком исцелённым, потеряв по ту сторону сознания все переживания и тяжёлые мысли. До следующего раза. Сонхва готов отдать полцарства специалисту, что смог бы восстановить оставшиеся трещинки на этом шедевре. Или же он бы с радостью отдал своё ментальное здоровье, лишь бы Юн не справлялся с болезненными мыслями, голодом и сном, и вообще забыл о них и ненависти к себе.///
— Родной, — Джонхан останавливается перед входом в кабинет генерала Сыну и приближается к чужому ушку, переходя на шёпот. — Ты же помнишь, что всё под контролем? И не обращай внимания, если он будет кого-то из нас оскорблять. Верь мне. После Юн отстраняется, целует в уголок губ и ободряюще улыбается. А после стучит в дверь и, дождавшись «войдите», проходит в кабинет. Джонхан опускается на стул прямо перед столом генерала, Пак же не находит себе другого места, кроме как сбоку в кресле. Впрочем, Юн заявил, что будет вести диалог сам и попросил Сонхва никак не вмешиваться, так что можно понаблюдать. За окном уже темно, и в администрации давно никого нет. Только постовые внизу. И трое офицеров. — А-а, знаменитый дуэт, — Хан усмехается и закрывает книгу. Его движения медленные и выверенные, а улыбка с толикой превосходства и ехидства. — Полковник Пак, капитан Юн. Доброго вечера. Что Вы хотели со мной обсудить? Если пришли меня завалить ради генеральского кресла, то предупреждаю сразу, — Сыну откидывается на спинку и медленно поднимает руку. — Я под прикрытием снайперов, и если кто-то из вас дёрнется в мою сторону, мне придётся менять стёкла в кабинете. Они сейчас, кстати, взяли вас на прицел. Так зачем вы пришли? Хан возвращает руку на стол, а второй подпирает свой подбородок, беззаботно глядя на своих гостей. — Я пришёл именно за твоим креслом, — Джонхан закидывает ногу на ногу и приподнимает подбородок. — Вот как, — Сыну не может сдержать громкого заливистого смеха, закинув голову назад. — Генеральская шлюха решила, что хочет нового генерала? Серьёзно? Ты даже хуже, чем я думал. Вот только я заслужил свои погоны, а звания, которые ты вырвал для своего нового мальчика не больше, чем дешёвая подделка. Он не станет генералом, даже если нацепит погоны. Он никто. Сонхва тихо выдыхает, но продолжает наблюдать. Если бы не предупреждение Юна, он бы вгрызся в глотку Хана за подобные слова о его родном. За окном что-то резко и быстро отблёскивает, но Пак не успевает понять, что и откуда. Он не придаёт этому значения. Похоже на отсвет от стекла. — Помой рот с мылом, мусор, — Джонхан ухмыляется и также откидывается на спинку своего гостевого кресла. — Ты заработал погоны, когда родился в семье при юстиции? Когда тебя твоя мамаша продвинула по карьерной лестнице? Да, очень заслуженные погоны. Ты ещё больше никто, чем он. — Ах, что я слышу? Шавка залаяла? Не слишком ли много спеси для дряни вроде тебя? — Можно и больше, — Юн улыбается ядовито, но его глаза абсолютно спокойны. Он замечает за окном ещё один световой блик. — Добавить? — Убавить. Я ни при каких условиях не отдам свою должность, так что выметайтесь, пока отпускаю, — Сыну немного нервничает, потому что ему даже не высказали условия или вроде того. И оба выглядят слишком спокойными. Но убить он их просто так не может. Не хочется ссориться с Джунхи. — У меня есть предложение, — Джонхан всем своим видом демонстрирует, что никуда не собирается. — Ты знаешь, сколько у меня денег на счетах внутри страны и за границей? — Ты не купишь меня. — Я и не собирался. Давай сыграем? Любая карточная игра на твой выбор. Если выиграю я, то освободишь должность. Если ты, то я отдам тебе все свои деньги и имущество. — Что? Ты не должен, — Пака это напрягает. Он хочет возразить, но Джонхан обрывает его жестом. — Так что? — продолжает Юн. — Звучит заманчиво, — Хан вскидывает брови, но взгляд всё ещё с нотами надменности, хотя глаза горят азартом. Джонхан знает, что Сыну обожает казино и риск. — Только я не думаю, что не смогу заработать когда-нибудь такую сумму. Не хочу играть на деньги. — На что хочешь? Хочешь на жизнь? — Юн без резких движений достаёт из внутреннего кармана пиджака револьвер и кладёт на стол перед собой. — Давай сыграем в русскую рулетку? — Нет, даже не вздумай, — это уже пугает Сонхва, особенно учитывая суицидальные наклонности его звёздочки. Он хочет подняться, чтобы забрать Юна и уйти, но тот снова сердито смотрит и обрывает на полуслове. За окном третий раз что-то вспыхивает белым отблеском. — Молчать, я сказал, — шипит Джонхан. — Оу, твоя ручная собачка такая послушная? Зачем ему генеральские погоны, если ты бы сам смог их прекрасно носить? — Хан берёт револьвер и задумчиво крутит его в руках, проверяя на наличие странных деталей. Он бы не стал играть с огнём, но мысль о том, что этот раздражающий Юн может пристрелить себя сам, слишком соблазняет. В барабане всего одна пуля. — Холостая? — Нет. Для тебя или же для меня. Сыну на пробу крутит барабан и снова его открывает, глядя, куда пришла пуля. Этот выстрел был бы холостым, и Хан облизывается. — Ёбаный поехавший псих, — он резким движением защёлкивает барабан и с грохотом кладёт оружие на стол. — Ты действительно готов пустить пулю в голову за этого выскочку? Серьёзно? А знаешь, я хочу на это посмотреть. Давай. Ты начинаешь. Глаза напротив Юна вспыхивают, и перед ним уже будто другой человек. — Продолжаем до первого выстрела. — Остановись, — Пак готов взмолиться, и это только подогревает интерес Сыну. Никто в этой комнате не сомневается, что Джонхан сможет умереть. И Юн действительно резко прокручивает барабан, ждёт, пока он произвольно остановится, и несколько медлит. Джонхан закусывает губу и, глядя в глаза Хана, жмёт на спусковой крючок. Глухой щелчок, и Юн передаёт револьвер оппоненту. А за окном снова что-то отблёскивает. Сыну молча забирает револьвер и выполняет всё те же действия. Крутит барабан, приставляет к виску и стреляет. Снова глухой щелчок. Хан ухмыляется и облизывается. Его глаза полыхают, и он уверен, что выиграет и увидит красочный закат некогда великого снайпера. А если не повезёт, то смерть будет мгновенной. Но слишком уж хочется посмеяться над жалким трупом «легенды». Ещё и посмотреть, как на это отреагирует его дружок. Сонхва от напряжения и страха закрывает глаза рукой. Его трясёт, но Юн просил доверять. Однако сейчас происходит ужасное, и теория вероятности может выдать неудачный выстрел. Джонхан принимает оружие и щурится. Он крутит барабан и приставляет дуло к виску. — Скажи, тебя так возбуждает то, что я могу умереть, что ты можешь умереть, или сам факт азартной игры? — Юн почти скалится. Он чует чужой кураж, входя в свой собственный. Он чует чужое бесстрашие с привкусом безумства. Это не он тут поехавший псих. — Всё вместе, — у Сыну даже взгляд меняется. — Стреляй. Джонхан спускает выстрел, и снова глухой щелчок. Юн судорожно выдыхает и передаёт револьвер обратно, пока за окном стекло отблёскивает в пятый раз. Хан теряет всю свою размеренность и плавность движений, когда хватает в руку револьвер и дрожащими пальцами прокручивает барабан. Он незамедлительно спускает крючок, прислонив дуло к виску, и снова отсутствие выстрела. Сыну коротко и может даже немного истерично смеётся. Чем дальше, тем волнительнее и вкуснее. Джонхан принимает оружие и снова прокручивает барабан. Только теперь он еле заметным движением кисти слегка дергает его вбок, и снова тянет дуло к виску. — Скажи, у тебя ведь пять снайперов? — Юн обворожительно улыбается, приподнимая брови и закусывая губу. — Что? При чём тут… Хан не успевает договорить, как его прерывает выстрел. Прямо в лоб. Сонхва, кажется, седеет за те несколько секунд, что боится открыть глаза. Но когда всё же решается, то перед ним сидит Джонхан с вытянутой рукой и дымящимся дулом револьвера. Губы Юна растягиваются в улыбке, и он начинает смеяться. Заливисто и с глубоким удовлетворением, закидывая ноги на стол генерала. У Пака от стресса нет ни эмоций, ни каких-либо мыслей. — Господи, чем он думал, оскорбляя меня? Когда уже люди научатся говорить со мной с уважением? Ничему жизнь не учит, — Джонхан вытирает слезинки, выступившие от смеха, и снова им заходится. — Ничтожество. Он действительно думал меня напугать или переиграть? Идиот. — Ты знал, что он выстрелит на пятый раз? — Сонхва выглядит разбитым, и даже горящие глаза Юна пока не возвращают дух в тело. — На шестой, любимый, — Джонхан поднимается с места и подходит к Паку, упираясь коленом в кресло у него между ног. Он убирает револьвер в карман и приподнимает родное лицо за подбородок. — Он ещё один раз прокрутил в самом начале. — Почему ты не сказал, что собираешься делать? — Потому что тогда ты бы не смог проявить настоящие эмоции и страх за меня, он заметил бы это и не стал со мной играть. Прости, милый, — Юн со всей любовью, вопреки бушующим эмоциям, коротко целует в губы и сразу отстраняется. — Я не хотел, чтобы ты нервничал, но всё для тебя. — Почему он выстрелил именно на шестой раз? Откуда ты знал? — Ах, — Джонхан опускается на колени к Паку и снова достает револьвер, демонстрируя. — Барабан был очень сильно смазан жидким маслом. Когда внутри пуля, при естественной прокрутке она первые несколько раз собственным весом будет перетягивать и оставаться внизу. Примерно через 5-6 круток масло вырабатывается, и вероятность пули остановиться вверху возвращается. У меня рука набита, и я знаю, в какой момент нужно остановить, чтобы пуля стала у курка. Но это не всегда получается, поэтому нужно ориентироваться дальше на слух. Если бы у меня не получилось, и пуля прошла мимо, то когда я дёргал рукой, щелчок был бы снизу или сбоку. Я снова сделал бы пустой выстрел у своего виска, чтобы он, может быть, сам себя пристрелил при следующей крутке. — Серьёзно? Это звучит слишком невероятно, — Сонхва наконец кладёт свои руки на родные бёдра и притягивает ближе к себе. Вроде отпустило. — Дело техники, не более, — Юн улыбается и неторопливо обвивает руками чужую шею. — Чёрт, я теперь слишком заведён. — Тогда нам следует отправиться домой? — Пак приближается и шепчет это в самые губы. Настроение Джонхана крайне заразительно. — Как же ты сексуален, поверить не могу, что мне дозволено тебя касаться и любить. — Да, нужно домой сейчас же, — Юн облизывается и не может удержать себя от поцелуя. Он старается не ёрзать на коленях Сонхва, но кто бы знал, как ему сейчас хочется всего на свете. И не важно, что они в одной комнате с трупом. Впрочем, от поцелуя их отвлекает звонок телефона на столе бывшего генерала. Джонхан вздрагивает и отстраняется, но заметив, как за окном теперь часто что-то отблёскивает, подходит к телефону. — Да? — Хён, это было красиво! Ты как всегда потрясающий. Как ты это сделал? Расскажешь потом? — Конечно, заюшка, — Юн тепло улыбается, глядя в то место, откуда был блеск. — Чунджи, спасибо за помощь. Я в долгу. — Да ладно, был рад провести субботний вечер в приятной компании недоснайперов. Я приберусь и оставлю здесь части экипировки северян, как и договаривались. Всё. Мне пора. До встречи, хён. — Пока-пока.///
Джонхан рад, что Сонхва получил генерала, но не рад, что на него теперь падает слишком много взглядов. В конце концов он сам стал мишенью для всех вокруг. Как, собственно, и Юн. Когда их отношения начинались, Пак не был никому интересен, а о том, что Джонхан жив, почти не знали. Они были никому не нужны и могли делать что угодно. Когда их отношения развивались, на них стали падать взгляды. Лишние и не только. Сонхва начал набирать популярность в военных кругах, а Юн просто приобрёл репутацию бывшего Джунхи и цепного пса нового офицера. Джонхан стал ощущать давление и то, что они теперь не в полной безопасности. Если кому-то что-то не понравится в Сонхва, его просто снимут и забудут. Как и Юна. Поэтому они старались не увлекаться разбоем чиновников и громкими скандалами. Сейчас же, когда Пак крошится и окончательно растворяется в Джонхане, всеми удобными случаями демонстрируя свою любовь и чувства, становится страшно. Они поднялись наверх, но это положение настолько хрупкое и неустойчивое, что упасть с него будет легко и больно. Особенно после того, как Сонхва послал Джунхи во время подписания дела Юна. Это даже забылось на какое-то время, пока на посвящении Пака Консулом они не поймали взгляд генерала разведки. Джонхан уверен, что однажды, рано или поздно, одного из них попробуют убрать. И сейчас, пока ещё есть возможность, нужно приостановить отношения. Они признались друг другу в том, что любят в первую очередь душу и личность, взаимно ценят и уважают. Но при этом они никогда не обсуждали романтическую составляющую их отношений. Их близость была чем-то настолько естественным и само собой разумеющимся, что не возникало необходимости выяснять отношения. И именно поэтому, пока Пак не заявил о своих серьёзных намерениях и желании вступить в полноценные отношения, Юн решает остановиться. Он просто не сможет сделать это позже, если они окончательно станут спутниками жизни. А Сонхва всё к тому и ведёт. Вот только Джонхан не может допустить этого, пока они оба в опасности. Он не способен вступить в отношения, зная, что может умереть в любой день. Юн не причинит Паку такую боль. Он знает, что это его разрушит. И уж тем более Джонхан не сможет пережить потерю Сонхва. Это уже разрушит всех вокруг, до кого доберётся воющий от боли Юн. В довершение ко всему Джонхан не уверен в себе. Он твёрдо верит, что прежде чем посвящать себя другому человеку, нужно навести порядок в собственной голове. А у него периодически случается хаос и разруха. Юн сомневается, что сможет дать всё то, что от него хотят. На подобный шаг тяжело решиться, и последние несколько дней Джонхан ходит поникшим. Его снова бьют нервы и тоска, а на глазах постоянно слёзы. Он болезненно воспринимает близость Пака, и ещё более болезненно его беспокойство. И именно в таком состоянии Сонхва снова пытается поговорить. — Хён, — Пак нависает сверху на кровати и хмурится, когда Юн отворачивается. — Хён, что происходит? — Ничего, просто… я, — Джонхану тяжело говорить и не срываться на слёзы. Сонхва же начинает успокаивающе легко покрывать шею своего сокровища поцелуями. И это ещё сильнее разбивает Юна. Он судорожно вздыхает и упирается руками в чужие плечи. Джонхан поднимает взгляд на родные непонимающие глаза и всхлипывает. — Нам следует прекратить. Пожалуйста, — Юн закрывает рукой рот и всё-таки срывается на слёзы. — Не прикасайся больше ко мне. Я не хочу тебя. Я люблю тебя как человека, и всегда буду любить, но мне не нужна, — на этом Джонхан не выдерживает и заходится громкими рыданиями. Ему больно. Господи, кто бы знал, как ему больно врать и говорить всю эту чушь. Юн отворачивается и утыкается лицом в подушку, сжимаясь в плачущий клубочек под Сонхва. — Мне не нужна близость с тобой. У нас ничего не получится. Джонхан любит его. Любит всем сердцем и уверен, что если их связь действительно сильна, то она сможет дожить до конца войны и мирного времени. Тогда он извинится и расскажет обо всём, но только не сейчас. Юн знает Сонхва. Тот не отпустит, если есть хотя бы малейший шанс. — Что я сделал не так? — Пак даже понять ничего не может. Он осторожно касается чужого плеча и почти не дышит, пока его сокровище душат слёзы. Страх сковывает его сознание, и это, наверное, одно из худших событий в его жизни. — Милый? — Пожалуйста, продолжи и ты, — Джонхан хватается за свитер своего родного и до белых костяшек сжимает в кулаках. — Продолжи и ты любить меня, как личность, но больше не трогай. Я не хочу тебя, — на этих словах он чуть ли не задыхается от боли, продолжая хвататься за свитер и притягивать к себе. — Я не хочу, не хочу, не хочу! Сонхва и не думал, что сердце действительно может разбиться. Он ложится рядом и бережно обнимает свою звёздочку, что продолжает рыдать и прижиматься. Юн льнёт, в слезах выплескивая всю свою боль от этого поступка. Но он всё ещё не готов заставлять Сонхва страдать в случае своей смерти. Сонхва же судорожно бегает взглядом по стене перед собой и пытается понять, что он сделал не так и чем обидел своего лучшего человека. — Может, ты успокоишься, и поговорим? — Пак прикрывает глаза и старается держать себя в руках. Что бы сейчас ни происходило, но он чувствует весь шквал эмоций Джонхана. И от него хочется уберечь. Даже когда сам не в порядке. — Чтобы я ни сделал, я хочу ещё один шанс. — Просто уважай моё решение, — Юну приходится постараться, чтобы говорить разборчиво сквозь свою истерику. — И прими его. — Как скажешь, моя любовь, — руки Сонхва дрожат, как и ресницы, но он всё ещё прижимает своё сокровище к себе. Паку обидно и больно. Слишком больно. Настолько, что всё ещё не верится. Но он и правда дорожит Джонханом, а потому безоговорочно принимает его решение. Хотя от этого решения даже дышать становится тяжело, а душу словно стягивают терновые ветви. Она кровоточит. На ней останутся шрамы. Она не оправится. — Можно только последний поцелуй? — Пожалуйста, не заставляй меня, — у Юна болит голова, и снова некоторые мышцы сводит судорогами от моральной боли. Он не выдержит сейчас поцелуя. — Нельзя. Чуть позже сердце разобьётся и у Джонхана, когда Сонхва с горящими глазами сообщит, что влюбился, да ещё и попросит его поддержать. Ведь Пак так глубоко спрятал все свои разбитые чувства, чтобы не умереть от болевого шока, что запросто смог сделать вид, будто отрекается от них. Наглая ложь самому себе, что стала правдой. Юн не показал огорчения. Он донёс свои слёзы до подушки.