\\\
Для Джонхана наступившее утро необычно ласковое. Как правило, он не любит просыпаться и обязательно ложится ещё раз, чтобы встать не так рано, но сегодня, судя по часам, дело уже близится к обеду. Мингю нет рядом, окно наполовину прикрыто, а сам Юн, как всегда, лежит прямо на одеяле, обнимая его край. Джонхан лениво вздыхает и прикрывает глаза. Он надеется, что ночью вёл себя хорошо и не отбирал у Кима одеяло, чтобы улечься на него. В любом случае делать нечего, пора подниматься. Медленно спустившись с кровати, Юн слабо улыбается холодным полам. Джонхан обожает ходить босыми ногами по покрытой инеем траве, но прохладный паркет тоже ничего. По крайней мере, по пути в ванную, в которой он уже был ночью. Утренний душ и прочее, однако, никто не отменял, так что Юн довольный укутывается в лёгкий холод ещё и здесь. Ходить в ванную одному — лучшее, что может быть. Ни один любовник ещё не был рад прохладной воде. Закончив все дела в ванной, Джонхан накидывает обратно белую классическую рубашку Кима и зачёсывает мокрые волосы назад. Несмотря на то, что Юн довольно высокий и относительно широкоплечий, рубашка на нём очаровательно огромна. Плечевой шов съезжает сильно ниже самого плеча, и рукава, как и общая длина, очень большие. Покинув ванную, Джонхан идёт на кухню, откуда слышатся приглушённые голоса. Юну абсолютно всё равно на свой вызывающий вид и то, что Мингю не один. Вернее, Джонхану не всё равно, но он уже просто ничего не стесняется, ведь всё самое плохое о нём уже когда-то сказали. Почему бы не отпустить какие-то сомнения и не появиться перед каким-то капитаном в одной рубашке его командира? Юн может. А еще Джонхану жутко интересна реакция Кима. Джунхи никогда не позволял проявлять знаки внимания и тому подобное на публике. Да, конечно, Юн понимает, что тот генерал и ему не подобает так себя вести, но не принимает. Разве отношения это что-то постыдное, что следует прятать? Он не тот, кого стоит стесняться. — Как только закончите обслуживание, проведи поверку всех TD-шек, пока мы в столице и договор не закончился. Там же, вроде, месяц… Мингю, что до этого спокойно жарил что-то вроде блинов и надиктовывал своему подчиненному планы на день, оборачивается и чуть ли не роняет челюсть на пол. Он не думал, что подобное клишированное появление любовницы в его же рубашке может быть столь эффектным. И верно, потому что это делает любовник. Джонхан усмехается, когда капитан от неожиданности роняет свой блокнот и отдаёт честь старшему по званию подполковнику. Все знают одного из заместителей генерала Пака, но не все видели его вблизи. Низшими офицерам нельзя поднимать глаза на высших из отданной чести, пока не позволят. Благо, Юн почти сразу небрежно бросает «вольно», пока неторопливо подходит к Мингю и обвивает его шею руками. Джонхан тянется за поцелуем, и ради этого приходится стать на носочки. Но каково его приятное удивление, когда Ким одной рукой одёргивает и придерживает его рубашку, чтобы не задиралась, а второй прижимает к себе за талию и охотно отвечает. Юн тает от мысли, что Мингю вообще не обращает внимания на своего подчинённого, зато с удовольствием целует. Не отшатывается, не отталкивает и не делает вид, что ничего не было. Обомлевший капитан старается даже не дышать. Он, как и все, наслышан о Венском дожде и путеводной звезде генерала Пака, но никогда и подумать не мог, что встретит его в доме своего молодого майора полуголым. Это… странно? Провокационно? По крайней мере, очень неожиданно видеть в подобном виде командующего, который ещё несколько дней назад руководил огромным войском от имени генерала. — Ты выспался? — Ким рассматривает лицо напротив с такой нежностью и теплом, что капитан неверяще отводит взгляд. Несмотря на то, что майор совсем молод, он является прекрасным лидером с огромной уверенностью и пониманием военного дела. Однако, многим он кажется очень строгим и жёстким, потому что наказания и штрафы разлетаются только так. И упаси боже ошибиться на поле боя или во время осады, не выполнив в нужном виде приказ. Нет, Ким не дерёт за ошибки или неожиданности в ходе битвы, если это человеческий фактор. Но если кто-то будет невнимателен или ленив… Многие артиллеристы из личного состава неиронично боятся гнева своего командующего и в то же время все понимают, насколько это справедливо и необходимо для выживания. Никому не хочется слышать о себе много нового из отборного мата, но ещё никому не хочется умирать, потому что кто-то не выложился на всю. Майор, конечно, обоснованно жесток, но видеть его с настолько сияющим и мягким взглядом слишком невероятно. Кому расскажешь — не поверят. — Почти. У тебя и правда удобная кровать, — Юн отстраняется и опускается на своё место за стол прямо напротив капитана. — Вот как? Я рад, приходи ко мне спать ещё, — Мингю возвращается к готовке и ставит чайник. — Ты завтракаешь? — Охренеть, — завороженно бубнит капитан. — Господин майор, никогда не видел Вас таким. — Каким «таким»? — Таким воодушевлённым. Это Вы из-за господина Юна? — капитан продолжает делать пометки у себя в блокноте, но скорее чтобы чем-то себя занять, а не ради записи информации. — Так, скажи мне пожалуйста, я тебя спрашивал по этому поводу? — Ким фыркает и его тон сразу становится раздражённым, но с кухонной лопаточкой и в фартуке он выглядит скорее забавно, чем угрожающе. — Неужели не видно, как господин Юн прекрасен? Не ценитель ты, блять, искусства. Как он может не вдохновлять? Ай, я тебе указания на сегодня дал? Вот и иди работай, солнце только встало. — Чего сразу не ценитель? Я просто, — капитан замолкает, когда Мингю оборачивается, и сразу поднимается, отдавая честь сначала подполковнику Юну, а после своему майору. — Есть, господин Ким. — Выход помнишь где? — Уже ушёл, — офицер быстрым шагом удаляется. И Мингю облегчённо вздыхает. У него всегда очень много дел в столице, но оставлять Джонхана, пока тот сам этого не захочет, он не будет. Юн не тот, от кого после первой совместной ночи стоит сбегать на работу. В принципе не тот, от кого стоит сбегать. — Ты чего на своих подчинённых так ругаешься? — Джонхан подтягивает одну ногу к себе и упирается подбородком в колено. — И да, я, конечно, завтракаю, иначе к обеду просто засну. — О, это я ещё не ругался. Но в целом, потому что они бестолочи, которые думают и треплются не о том, а потом тупят и исполняют приказы недостаточно быстро или качественно. А так хоть боятся получить нагоняй. Хотя не то чтобы они были какими-то плохими или неисполнительными людьми… Просто я не понимаю, что не так с артиллеристами и почему они отбиваются от рук при первой же удобной возможности. Ни в одних других войсках такого нет. — Даже не знаю, — смеётся Юн, с теплом наблюдая за майором. — Мне тоже ни один другой офицер не говорил в первую встречу таких странных вещей, как ты. Никто не будет открывать рот в отношении офицеров званием выше, чтобы сказать подобную дурость. — А, — отмахивается Ким и заливисто смеётся. — Если бы ты видел себя моими глазами, ты бы понял, почему я так сказал. Да и к тому же — ты не только потом наступил на меня, но ещё и оставил в подарок платок. Это очень мило. А ещё ты очень красивый и сексуальный, когда злишься. Вообще-то, ты всегда красивый и сексуальный, но тогда… — Тогда я готов был тебя зарезать. — Ну, если бы ты был последним, что я увидел в своей жизни, то ничего страшного. — Дурак. — Ничего, зато сейчас ты сидишь у меня на кухне в одной моей рубашке.///
Как и полагается, гостей и посетителей дворца Ассамблеи Консула встречает глава личной гвардии правителя и действующий «защитник короны», один из генералов, Ким Хонджун. Они знакомы с Сонхва уже два года, но с тех пор, как Пак подался в офицеры, это превратилось в небольшой секрет. Именно поэтому два генерала отдают друг другу честь, словно не имеют дружественных отношений. — Не жми ему сегодня руку, — немного склонившись вперёд роняет Ким, после чего, как ни в чём не бывало, выпрямляется. — Добро пожаловать. Его Высочество Вас ожидает, — Хонджун произносит заученный текст максимально безэмоционально, пока открывает своими ключами центральный вход Ассамблеи. Единственный раз, где он касается дверной ручки, потому что внутри стоят разодетые в бело-золотую форму представители гвардии, что открывают перед генералами все двери. — Следуйте за мной. В целях безопасности Вам придётся пройти обыск и сдать все потенциально опасные предметы. — А если я загрызу его? Зубы тоже сдать? — Тщ! Молчи, — зло шикает Ким и стреляет раздражённым взглядом, игнорируя усмешку Сонхва. — Напоминаю Вам, что нельзя поднимать взгляд на Его Высочество без разрешения, а также говорить или передвигаться по «белому залу». — Господи, я будто первый раз здесь, — тихо выдыхает Пак и позволяет обыскать себя. Это делают только формально и быстро, делая вид, что у генерала есть кредит доверия. Сонхва думает о том, что вот его-то и следовало бы дольше всех обыскивать. Впрочем, с другой стороны, он не дурак, чтобы пытаться таким очевидным способом что-то сделать с Консулом. Двери с резным белым деревом распахиваются двумя офицерами, пропуская генерала. Паку всегда немного не по себе в этом месте, но приходится взять себя в руки и отдать честь, оставаясь в небольшом наклоне вперёд. — Ваше Сиятельство, — Сонхва произносит это с улыбкой и самым своим бархатным голосом. Консула принято звать «высочество», но генерал позволяет себе подобную дерзость уже в который раз. Пак не понимает, как к нему относится Консул. Вернее, он прекрасно знает, что тот хотел бы избавиться от одного из своих генералов, но конкретно из-за чего — неясно. Сонхва пока что не делал ничего очевидного против действующего правительства, чтобы были на то основания. Да и если бы они были, Консул бы не стал так долго церемониться. Всё, что у него может быть против Пака — предчувствия и… И что? — Посмотри мне в глаза, — так же медленно и манерно тянет Консул и слегка щурится. Сонхва несколько раз моргает, а после еле заметно приподнимает уголки губ и сам взгляд. Генерал смотрит из-под ресниц, зная, что его глаза сейчас наполнены бесконечным обожанием и возвышенной жаждой прекрасного. Пак смотрит на Ким Тэхёна, как на любовь всей своей жизни, глубоко внутри беснуясь раздражением. В белом мраморном зале, богато украшенном разными произведениями искусства, не на троне, но в шикарном кресле, расположился правитель. Тэхён сидит боком, облокотившись о подлокотники и перекинув ноги через другие. Его взгляд такой же густой и пронзительный, но нечитаемый в целом. Никто никогда не понимает его настроения и о чём он думает. Единственная отличительная черта от простых смертных — всегда вскинутый подбородок и въевшееся королевское высокомерие, что отражается в смеющемся взгляде. В прямом смысле из-за короны. Богатое украшение с белыми камнями, которое свалится из-за любого неверного положения головы. Ким появляется в ней только на официальных приёмах и прочих важных встречах. Однако сейчас он в ней. — А теперь рассказывай о последнем конфликте с севером. И почему я получил все новости и отчёты последним. Сонхва с трудом сдерживает тяжелый вздох и желание нагрубить. — Я вернулся в столицу с фронта вечером и в тот же час получил уведомления от своего подполковника о том, что он мобилизовал весь мой личный состав, — Пак держит ровный тон и не отрывает взгляда от глаз напротив. Генерал не знает, чего от него сейчас хотят, поэтому просто и правдиво рассказывает всё, как было. В мельчайших подробностях, периодически упоминая, как ему жаль, что он не успел посетить его Высочество Консула перед операцией. Однако ни взгляд Тэхёна, ни его выражение лица не меняются. Он слушает и даже не моргает. — Таким образом на данный момент у меня в плену полковник Тэиль и ещё несколько выживших офицеров. Угроза с севера ликвидирована без значительных потерь. Подсчёт раненых и убитых ещё ведётся, но не превышает одной пятой моего личного состава. На этом Сонхва замолкает, потому что отчитался во всём необходимом, но Тэхён продолжает молча сверлить его взглядом. Генерал же теперь спокойно ждёт реакции правителя, прекрасно видя эту провокацию. — Это всё? — Ким усмехается и довольно элегантным и манерным движением спускает ноги на пол, а сам поднимается. — Конечно, Ваше Сиятельство. — Больше ничего не хочешь мне сказать? — Консул медленно подходит, притом становясь в упор. Он совсем немного выше Пака, ещё и сапоги на небольшом каблуке да и корона добавляет несколько сантиметров. Тэхён целенаправленно демонстрирует подобным образом разницу в росте. — Мне жаль, что я не смог сообщить Вам так быстро, как следовало бы, — Пак расплывается в мягкой улыбке. Он всегда готов к подобным вопросам, даже если ему не по себе от чужого взгляда и поведения. Ощущение, что он стоит перед огромным ядовитым змеем. Вот только и Сонхва не кролик. — Но мог ли я допустить возможное падение столицы? Мой долг защищать страну и Вас. Никто не смеет угрожать Вам. — Очаровательно. Ты провёл отличное сражение, — Ким протягивает руку Сонхва и слабо улыбается в ответ. Кто бы знал, как Тэхён сейчас зол из-за своих сорванных планов. Пак опускает глаза на руку, но после слов Хонджуна не решается её пожать. Однако, нельзя просто так взять и отказать в подобном правителю. Правителям в принципе не отказывают. Поэтому генерал медленно опускается на одно колено и снова впивается взглядом в чужие глаза. Сонхва обеими руками осторожно и мягко берет Тэхёна за пальцы и целует руку в район костяшек. Ким склоняет голову набок и с интересом рассматривает своего генерала. Пак не знает, что Тэхён тоже абсолютно не понимает ни его взгляда, ни его мотивов. Консул чувствует что-то не то и даже не может понять, что именно. Сонхва всегда говорит складно и делает вроде как правильные вещи, но что не так? Неизвестность пугает и напрягает. Но ещё сильнее напрягает слишком большая самостоятельность и самодостаточность генерала. Ким признаёт чужой талант, но жаль, что чувствуется что-то лишнее. Ему интересно наблюдать за этим прекрасным южным драконом, однако Тэхён ощущает, что Сонхва не в его руках и не его союзник. Или в его руках? Почему он целует его руку вместо обычного рукопожатия? Ким не понимает. Он резко отнимает руку и отходит к небольшому мраморному столу у стены. Явно какой-то антиквариат. — Это вино уже не первый век производят на винодельне для королевской семьи, — Ким открывает графин и наливает в два стакана. — Его не пробовал никто из ныне живущих, кроме меня. Угостишься? Пака напрягает, что «не пробовал никто из ныне живущих». Он несколько медлительно подходит к Консулу и нехотя принимает стакан. Почему вообще стакан, а не бокал? У бокалов есть длинная ножка, за которую нужно браться, чтобы не касаться основной чаши и не греть вино. Здесь же по сути нет этого. Значит, нужно пить сразу? Генералу не хочется. Он знает, как много политических убийств происходит самыми разными способами. И отравиться вином сейчас будет совсем глупо. Сам Тэхён не пьёт, чем настораживает вдвойне. Только подносит стакан к носу и медленно вдыхает аромат. Сонхва медлит и, честно говоря, боится. Не выпить — оскорбить и без того скептически настроенного правителя, который и так хочет «убрать». Выпить — возможно, совершить самоубийство. Пак смотрит в стакан, и, не найдя ничего подозрительного, также подносит к носу, чтобы почувствовать аромат. Но это вообще не утешает. Сонхва слишком хорошо знает сколько существует бесцветных и безвкусных ядов. — Что такое? Неужели ты мне не доверяешь? — Ким щурится, внимательно глядя на генерала. Для него это момент, который может определить многое. — Что Вы? Могу ли я Вас так оскорбить? — Пак демонстративно поднимает стакан на свет и делает крайне умное лицо, пока снимает свою сияющую маску. На самом деле, он ничего не понимает в вине. Он знает, что Джонхан разбирается, но не может даже вспомнить ни одного умного определения. Впрочем, заметив ожидающий взгляд Консула, Сонхва понимает, что придётся пить. Генералу становится тошно и тоскливо от осознания, что там может быть яд, от которого не существует противоядия. На секунду он прикидывает возможные исходы событий, если он не выпьет, и они вообще не радуют. Придётся рискнуть. Пак делает несколько глотков, стараясь хотя бы запомнить вкус «легендарного» вина. Оно настолько крепкое, сладкое и даже немного густое, словно сама королевская кровь. Сонхва мысленно начинает прощаться с жизнью, но его отвлекает тяжёлый смех консула. Генерал поднимает вопросительный взгляд и хочет отшатнуться, но не успевает. Тэхён хватает его за галстук и насильно притягивает к себе. Он коротко и будто бы зло целует Пака, проводит языком по его губам и моментально отталкивает от себя, заливаясь смехом. Ким оставляет Сонхва с немым вопросом и почти что шоком. Подобного генерал точно не ожидал. Какого чёрта сейчас произошло? Генерал наслышан, что Консул настолько любит себя и своё положение, что предпочитает любовницам любовников, чтобы не дай бог не появился наследник. Но как же мерзко испытать подобную объективацию на себе. В любом случае Пак не годится в королевские фавориты и даже не допускает мысли о подобном. Просто этот ублюдок слишком многое себе позволяет. — Неужели ты подумал, что раз я не пью, то вино может быть отравлено? Я ведь просто не употребляю алкоголь, — Тэхён облизывается и наблюдает за замешательством и разбитым взглядом Сонхва. — Или ты так подумал, но всё равно выпил? Неужели ты проявил покорность? — Я всегда её проявлял, — Пака угнетает эта радостная квадратная улыбка. На секунду он думает о том, что будет, если придушить его прямо здесь голыми руками. Сможет ли он покинуть здание Ассамблеи живым? — И я всегда Вам доверял, Ваше Сиятельство. Но прошу Вас, не делайте… так… больше. — Что? Отчего же? — Я пообещал своему любимому человеку, что никого к себе не подпущу и ни на кого даже не посмотрю. Моё сердце принадлежит этой персоне, и мне неприятны чужие прикосновения. — Чего? — Ким приподнимает брови и с громким стуком ставит стакан на стол. Никто ещё не говорил ему столь дерзких вещей. Вернее, после смерти родителей никто ему больше ни в чём не отказывал и не упрекал. Не то чтобы это злило, но на секунду Тэхён теряет весь интерес к генералу, какой бы он ни был. Всего на секунду. Потому что затем появляется какое-то маниакальное желание сломить и заставить смотреть только на свою корону. — Сердце принадлежит, значит? И кто же она? — Она? — Сонхва переспрашивает, предчувствуя не самые добрые намерения. Его удивляет, что Консул не в курсе, ведь Джунхи точно знает про Пака и его полковника многое. — Моя сияющая звезда.///
Сонхва возвращается домой в первом часу после полудня. Он чувствует себя после общения с Консулом настолько уставшим и утомлённым, что хочет завалиться на диван прямо в форме и не шевелиться ближайший час. Но, к его сожалению, на губах до сих пор ощущается королевское вино и чужой язык. Отвратительно. Пак быстрым шагом направляется в ванную, чтобы умыться, но отвлекается на смех, доносящийся из кухни. Сонхва любит эмоции Ёсана, а его низкий голос, конечно, узнает из миллиона. Генерал без раздумий меняет маршрут и идёт на кухню. В ванную он ещё успеет, а на хорошее настроение Кана очень легко опоздать. На кухне, скрестив ноги по-турецки прямо на стуле и со Снежок на руках сидит Ёсан, а напротив него Юн, что увлечённо что-то рассказывает. — Так вот, знаешь, как заставить мужа захотеть детей? — Джонхан с деловитым видом отпивает из своей чашки. — Нет? — Какой ужас, — он вскидывает бровь и переводит взгляд на вошедшего Пака. — Нужно устроить его в церковь священником. — Ужасно, — Кан снова смеётся и трёт переносицу, беспокоя своим шевелением кошку. — Ты рассказываешь ему свои аморальные шутки? — Сонхва скрещивает руки на груди и упирается плечом в дверной проём. Он медленно осматривает сначала смеющегося Ёсана, затем его взгляд привлекает букет янтарно-жёлтых роз на подоконнике, а после сам Юн. Он не такой, как обычно. — Ах, — Джонхан кивает в сторону генерала и усмехается. — Этот моралист не любит наш с Уёном юмор. — Потому что вы шутите про вещи, которые никак не связаны между собой. В лучшем случае, — генерал щурится и не сразу понимает, что не так с Юном. Сильнее обычного растрёпанные волосы и очень мятая шёлковая рубашка. Сонхва знает, что Джонхан просто так не выйдет из дома в подобном виде. — А в худшем это умопомрачительный стендап про некрофилов, педофилов, зоофилов, расчленёнку и дерьмо. — Просто ты ничего не понимаешь ни в постиронии, ни в чёрном юморе, — подытоживает Юн и подпирает подбородок рукой. — То ли дело Уён или Ёсан. — Да куда мне, — Пак не спеша проходит к окну, выходящему в его сад, и скептически смотрит на жёлтые розы. — Что это? — У меня были в центре дела, и там работал цветочный салон. Не знаю, кому сейчас нужны цветы, но я зашёл туда и нашёл эти очаровательные розы. Я подумал о вас, когда их увидел, так что решил подарить твоему мальчику цветы, — Джонхан закидывает ногу на ногу и даже не оборачивается. Ему не нужно видеть Сонхва, чтобы понимать его эмоции и выражение лица. — Уверен, ты их ему не даришь. — А когда вы успели перейти на «ты»? — Когда Ёсан-и был у меня. — Такими темпами ты уведёшь у меня моего мальчика, — Пак беззлобно усмехается и кончиками пальцев касается кромки лепестка. — А ты откуда, любимый? Кану каждый раз режет слух их ласковые обращения друг к другу, так что он опускает глаза на кошку и продолжает пить свой чай. — Я же сказал, что был в центре. — Нет, откуда ты приехал в центр? — Сонхва вдыхает тонкий и немного пряный запах поздних роз, так и говоря со своим вдохновением спиной. — В смысле? — В прямом, милый. Ты никогда не наденешь мятую рубашку. А ещё ты в это время только начинаешь делать дела, потому что очень поздно встаёшь. Я поинтересовался, где ты был в столице. Но если это личное, то извини за вопрос. — Я был у Мингю. — Понятно, родной. Всё хорошо? — Да. Потрясающий мужчина, — Юн тепло улыбается, потягиваясь. — Жаль, что я не могу в ближайшее время обратить на него внимание. — Как ты вообще согласился с ним на свиданку? — Он выиграл у меня. Кстати, — Джонхан только сейчас оборачивается и вскидывает бровь. — Ты нахрена ему сказал, что я азартен? Он и пристал ко мне со своими играми. — Что? — Пак резко оборачивается, но не убирает руки от роз. — Это неправда. — Господин Ким прямым текстом признался, что Вы ему сказали, — Кан тихо смеётся, продолжая гладить мурчащую кошку. — Что Джонхан азартен. Я там был. — Не-ет! Вернее, да, он спрашивал меня об этом, но я решил не облегчать ему жизнь и наоборот сказал, что ты не тот, кто будет играть в азартные игры и что ты сильно далёк от них. — Серьёзно? — Юн несдержанно смеётся, даже вытирая слезинку с нижней реснички. — Да почему я чувствую себя слабым и глупым перед ним? Я?! Ужасно. — Потому что на каждое действие существует противодействие. И это закон, — тепло улыбается Ёсан, наблюдая за Джонханом, что всё ещё лучезарен, и Сонхва, вернувшегося к розам. — Кем бы ты ни был, найдётся тот, кто поставит тебя в тупик. — И всё-таки жёлтые розы отвратительны, — неожиданно выдаёт Пак и тоскливо хмурится. Он отдёргивает руку от цветов и поднимает взгляд на свой угасший перед зимой сад. — Тц, какое зло Вам сделали эти красавицы? — Кан фыркает и скептически косится на генерала. — Они цвета измены, цвета ревности. Юна пробирает холодом от этих слов Сонхва. Ему неприятно и болезненно осознавать услышанное. Он понимает, что даже найдя своё счастье в другом человеке, Пак при всём желании не сможет забыть ту боль, которую испытал. Джонхану не по себе оттого, что раны Сонхва всё ещё не зажили, когда в то же время он действительно принял выбор любимого человека и даже в какой-то степени помог Мингю. И не важно, просто ли затронул он чужую гордыню, или всё-таки надломил душу ради благих намерений. Юну до слёз обидно, что ему пришлось сделать это с любимым человеком, который продолжает желать счастья независимо от собственных чувств. И, вообще-то, не будь здесь Ёсана, который совершенно ни при чём и не должен слышать их самых глубоких обид, Джонхан бы позволил себе расстроиться или поговорить об этом. Но он лишь поднимается с места и подходит к генералу, мягко обнимая того со спины за талию. — Это с европейской точки зрения, любимый, — Юн трётся щекой о родную спину и жмурится, стараясь держать себя и свой голос в руках. Будет странно, если он сейчас сбежит. Джонхан не хочет, чтобы Кан начал вдумываться в сказанные слова. Ему жаль, что их прошлые отношения могут сказываться негативом на Ёсане. Ему слишком нравится этот мальчишка, чтобы отравлять его юную душу ревностью или тоской. — А на востоке была легенда о соловье и его возлюбленной розе. Кан лишь продолжает молча наблюдать. Он всё ещё испытывает смешанные чувства, когда к Сонхва кто-то прикасается. Однако сейчас, когда он знает о них больше, это раздражает не так сильно. Но всё ещё неприятно. — Какая? — генерал рассматривает через окно самые последние в этом году розы и закусывает губу. — В Персии, стране роз, была легенда, — Юн прикрывает глаза и крепче сжимает в объятиях. — Однажды к Всевышнему явились все цветы и попросили дать им нового правителя. Действующий властитель, нильский лотос, хоть и был самым красивым и величественным, но засыпал по ночам и не мог выполнять свои королевские обязанности. Бог, благосклонно выслушав их, внял просьбе и дал цветам новую правительницу. Она была невообразимо прекрасна: пленяющая своей красотой и юностью девственная белая роза с охраняющими её острыми шипами. Когда соловей увидел новую царицу цветов, то был настолько восхищён её прелестью, что не смог противостоять своим желаниям и чувствам. Он пел розе днями и ночами свои самые лучшие песни, пока она не полюбила его в ответ. Стремление соловья к дорогой сердцу душе оказалось невообразимо громадным. Его так сильно тянуло к ней, что он, несмотря на шипы, в восторге прижал её к своей груди. Тогда эти самые острые шипы, словно копья, вонзились ему в сердце, — Джонхан замолкает и судорожно выдыхает. Иногда он не может сдерживать свою грусть, но в этот раз приходится. Юн пару раз ненавязчиво целует шею генерала сзади, и только после этого продолжает. — Алая, тёплая кровь, брызнула из несчастной груди влюблённого и оросила собой нежные лепестки прекрасной королевы. Тогда роза от горя выпила его кровь, чтобы остаться с возлюбленным соловьём. Её лепестки окрасились в красный. Соловей выплатил выкуп за свою любовь кровавыми слезами и жизнью. Роза же сохранила в бутоне свои чувства. Жёлтые розы ассоциируются у меня с этой историей в целом. Жёлтый — цвет соловья, роза — царица. — Почему, — взгляд Ёсана тяжелее целых небес, пока разум пытается найти ответ. Кажется, что он очевиден, и в то же время его нет. Или полковник просто не хочет его видеть. — Почему ты сказал, что подумал про нас, когда увидел эти розы? — Fortunam citius reperis, — немного погодя, отвечает Джонхан и отпускает Сонхва. Он целует того ещё раз в щёку, а после не спеша направляется на выход. Ещё немного, и он разрыдается прямо при них. — Quam retineas. — Audaces fortuna juvat, — бросает вслед генерал и не оборачивается. Он всё понимает. Он и без того боится. — Я покидаю вас, — Юн мимоходом обнимает за плечи сидящего с кошкой Ёсана и несколько раз проводит рукой по белой шелковистой шёрстке на прощание. — Рад был увидеть вас, приезжайте ко мне без поводов. — Пока, милый. — До свидания, — кивает Кан и тоже поднимается с места. Он аккуратно кладёт Снежок на свой стул, и когда входная дверь закрывается за Джонханом, то подходит к генералу. Полковник касается плеча Пака и заглядывает тому в глаза. — Всё в порядке? — Да, моя сияющая звёздочка, — Сонхва сгребает своего Ёсана в объятия и утыкается носом в шею, продолжая смотреть на свой уснувший сад. — Мне было грустно, что наступает зима и я не увижу цветения всё это время. — Было? — Да, было, — Пак глубоко вдыхает и целует любимую шею. — От усталости после общения с Консулом угораздило забыть, что у меня есть не только цветущий весенний сад в одном человеке, но и целый мир. Зачем мне всё остальное, когда есть Вы? — Что? Вы были у Консула? — Да, с утра же офицер из личного состава Джунхи привёз мне это «прекрасное» приглашение. — И что там? — Кан хочет немного отстраниться, но его только сильнее сжимают в объятиях. Он никогда не видел правителя вживую. — Зачем это вообще нужно? — Да он периодически приглашает к себе генералов, чтобы отдать приказы лично или что-то напрямую спросить, это нормально. Как и в этот раз. Вроде бы. — Вроде? — Ёсан смиряется с желанием генерала обниматься и прикрывает глаза, зарываясь тому пальцами в волосы. Кан чувствует чужое беспокойство, особенно после ночи, но пока не понимает, чем помочь. — Что не так? — Не знаю, вроде всё так. Он спрашивал про прошедший конфликт с северянами и «Альбой», — Сонхва прикрывает глаза и решает опустить некоторые ненужные по его мнению подробности. — Вот и всё. — Что Вас тревожит? Генерал не отвечает. Он даже не знает, что именно его беспокоит, но нервный ком в горле и тяжесть на душе, что отдаётся перманентной слабостью по всему телу присутствуют. Пак понимает, что этому может быть много причин, поэтому предпочитает не заострять внимание. По крайней мере, подобное бывало и раньше, особенно часто перед сражениями или после крупной лжи. Сонхва относительно привык к этому состоянию. Вся его офицерская жизнь — это война на передовой и лживое притворство. Никто не знает, насколько ему тяжело впускать в себя строгость, колоссальную самоуверенность и праведную злость. Генеральские погоны невероятно сильно давят на плечи, и стоит немного позволить себе устать, как они камнем начинают тянуть вниз. И в то же время погоны являются крыльями, напоминающими Сонхва о том, кто он и на что способен. — Думаю, я просто устал, — генерал тоскливо вздыхает и отстраняется. — Не знаю. Моральное напряжение и тревожность не отпускают. Это часто бывает. Всё в порядке. — Я могу что-то сделать для Вас? — Вы? — Пак вскидывает бровь и усмехается. Даже если Ёсан оттаял, он всё ещё остается северным ветром. Настолько сильным и холодным, что обжигает. — Сварите мне кофе, пока я пойду умываться? — Нет, ну Вы границы-то знайте, — Кан тихо смеётся и снова обвивает шею Сонхва руками. — Когда я стал похож на кухарку? — А-ай, так чего спрашивали тогда? — Пака забавляет эта вредность. Присутствие Ёсана и его внимание, на самом деле, заставляют забыть о всём неприятном. Да и вообще обо всём. Сонхва из тех мужчин, что теряют голову от своей любви и страсти. — Да сделаю, — Кан продолжает улыбается, прекрасно видя, как быстро переключается генерал. — С сахаром? Только не вздумайте сказать, что со мной. Пак прыскает смехом и трёт переносицу, качая головой. — Вы, конечно, тоже очень сладкий и вредный, — Сонхва закусывает губу и с удовольствием наблюдает, как глаза полковника блестят азартом и теплом. Он всегда таким был? — Но кофе буду с самым обычным сыпучим сахаром. — Ну и ладно, не очень-то и хотелось. Чтобы удовлетворять характеристику «сыпучий» я, само собой, могу Вам всыпать ремня, но «обычным» уж точно не стану. — Ах, ремня? Боже, никогда не думал, что захочу, чтобы меня отхлестали ремнем, — Пак расплывается в мечтательной улыбке и сводит брови к переносице. — Вы… Вашими руками… Вы… — А Вы ужасный извращенец, — Ёсан решает отпустить генерала, но перед этим тянется за коротким поцелуем. Какого его удивление, когда Сонхва не дает себя поцеловать и отворачивается. Чтобы генерал да отказывался от любой близости? — Извините, — тут же оправдывается Пак, отстраняясь совсем. Не хочется так делать, но целовать свою звёздочку губами, которых касался другой человек, Сонхва не будет, пока не проведет в ванне около десяти минут в попытке отмыться. — Я сейчас вернусь и украду у Вас неприлично долгий поцелуй. Кан лишь озадаченно смотрит вслед и отправляется к плите. Будто у Пака неприличные только поцелуи. Полковник усмехается, доставая кофе и турку. Он не знает, сколько и чего любит Сонхва, так что кладет кофе, как себе. — Господин генерал, — Ёсан спокойно кричит через несколько комнат, и когда слышит глухое «Что?» в ответ, то продолжает: — Какие у нас сегодня планы? Сегодня нужно поработать, да? Сонхва не отвечает до тех пор, пока не возвращается обратно. В расстёгнутом форменном пиджаке, но без наградной ленты. Кан, помешивая до этого кофе, продолжает думать о моральном состоянии генерала. Ему хочется чем-то помочь и как-то разгрузить Пака, но пока толком неясно, чем можно отвлечь уставшее пламя. — Мне сегодня нужно появиться в управлении. Уверен, там много всего накопилось за эти дни. И в юстицию заеду потом все печати проставить. — Хм, — Ёсан ставит чашку на стол и возвращается на своё место, поднимая Снежок на руки. Работа ничем не поможет, сделает только хуже. — Я с Вами. — Хорошо, — Сонхва садится напротив и придвигает к себе кофе. — Может, заедем куда-нибудь? Или к кому-нибудь? — Например? — Не знаю, — Кан опускает глаза на укладывающуюся на руках кошку. — Мне не хочется, чтобы Вы к вечеру совсем устали из-за работы. Нужно иногда менять точку сборки. — Точку сборки? Что это? Откуда этот термин? — Оу, — Ёсан неловко трёт переносицу и немного ёрзает, отчего Снежок недовольно урчит. — Эту фразу использовал в своих работах об эзотерике один писатель. Я не увлекаюсь подобным, но мне нравится то, что это в себе подразумевает. — И что же? — генерал крайне внимательно слушает. Он любит, когда его звёздочка делится чем-то личным. — Допустим, если Вы стоите у себя в саду в полдень — это одно эмоциональное состояние. Точка сборки находится здесь, — Кан поднимает одну руку. — Или же Вы стоите в центре столицы на площади, на которой много людей, в самое оживлённое время дня. Тогда точка смещается, допустим, сюда, — Ёсан опускает правую руку и поднимает левую. — А потом Вы у себя в кабинете поздно вечером. Уставший и сонный. Это третья точка. Каждое внутреннее состояние и мироощущение в зависимости от окружения, времени суток, погоды, сезона и прочего — это точка, что постоянно смещается. — О-о, это интересно, — кивает Сонхва. С такого ракурса он никогда не рассматривал подобное. — И Вы говорите, что нельзя жить с одной точкой? — Нервная система истощается, или же разум. Или и то, и другое. — Вот как? Мы когда-то обсуждали с Джонханом, что люди, которые ничего не хотят, ни к чему не стремятся и проживают свой день так же, как и предыдущий не более, чем мёртвые, что морально разлагаются. Так что абсолютно согласен с Вами. Что же, в таком случае, у меня есть пара мест, где я бы хотел с Вами побывать сегодня. — Они в столице? — Да, только одно за городом. Но Вы мне тогда поможете со скопившейся работой разобраться. — Конечно, — Кан совсем слабо улыбается и кивает. — В таком случае, наши планы на день будут выглядеть следующим образом: сейчас позавтракаем, затем заедем в юстицию, потом туда, куда я хочу, после на работу, а вечером мы наверстаем то, чего лишили утром. И Вы отхлестаете меня ремнём. — Прямо так? — полковник слабо краснеет и не понимает, как Сонхва может спокойно говорить о подобном. — Да. А сейчас, пока я не начал кофе, идите ко мне, — Пак немного отодвигается на стуле назад и хлопает ладонью по своим коленям. — Нуждаюсь в глубоком и неприлично долгом поцелуе, как в воздухе. — Смотрите не задохнитесь, — Ёсан усмехается и снова старается скрыть своё смущение. Он поднимается и пересаживается на уже полюбившиеся бёдра, укладывая руки на плечи. — Мне нравятся наши планы на день. Кан подаётся вперёд и не спеша накрывает чужие губы. В результате, им придётся заставить себя заняться делами, а не поддаться шикарным влажным поцелуям и не сконцентрировать весь день друг на друге. Сонхва тает от дерзости, напора и языка Ёсана, а тот в свою очередь от стонов и шелковистой покладистости генерала. Как же Пак бывает обворожительно покорен. Полковник буквально рассыпается из-за осознания того, каким с ним бывает Сонхва. И что может быть лучше раскрасневшихся губ после слишком долгих любовных поцелуев. Единственное, чему по итогу не рад генерал — остывшему кофе. Но у них ведь весь день впереди.