Летящий на смерть

      Ёсан тяжело вздыхает, глядя на Сонхва, что с самого утра напряжён и взволнован. И несмотря на то, что ночью полковнику плохо спалось, а весь вечер он провёл в непонятной неприятной тоске из-за смерти Джунхи, сейчас он, в отличие от первого, совсем не переживает, но зато прекрасно ощущает чужие эмоции. По итогу неспокойны оба. Кан двигается ближе и приобнимает генерала за руку, но тот безутешно смотрит на первый снег. Ему не помогают ни красота природы, ни красота его сияющей звёздочки.       — Генерал, — Ёсан утыкается тому носом за ушко и ласково слабо трётся, а после целует в то же место. — Что Вас тревожит?       — То, что мне сейчас нужно будет обратиться к своим войскам. То, что мне нужно совершить всё то, к чему я шел, — Сонхва говорит совсем тихо, чтобы слышал только его спутник. — Я долго думал, что сказать своему составу и какими словами попросить пойти за мной. И до сих пор не уверен в том, что решил произнести.       — Все знают, что Ваши люди любят Вас. Вы заслужили признание войск своим отношением, и что бы Вы ни сказали, это будет не так важно, — Кан гладит по тыльной стороне ладони и накрывает пальцы своими. — Оставайтесь искренним и честным, и зажжёте их сердца.       — Проще сказать, чем сделать.       Сначала Ёсан хочет попросить не падать духом и не быть неуверенным в себе, но останавливается. Иногда полковник забывает, что они ещё слишком молоды. Да, кажется, что генерал из стали и от него отлетают ножи. На самом же деле ему всего двадцать четыре и он только в этом году должен был закончить университет и поступить в ординатуру. Кан давно распрощался с юностью и совсем забыл, что она всё ещё в их крови и духе. У многих в этом возрасте в довоенное время ещё не было понимания, что делать со своей жизнью, в то время как Сонхва прямо сейчас едет в свою часть, чтобы просить тысячи человек последовать за ним и совершить государственный переворот.       — Всё будет в порядке. Вы не самозванец и не преступник. Вы тот, кто искренне сражается не только за свою страну, но и за человечность, — Ёсан слабо улыбается и коротко целует в уголок губ. — Я понимаю, как это страшно и волнительно, но это всего-лишь нужно пережить. Побудьте днём революционером, а вечером поужинаем и посвятим себя теплу и спокойствию. Облапаете мою талию, как Вы это любите делать, пока я буду повторять, что не плюшевая игрушка для объятий во сне.       Пак негромко смеётся и целует полковника в его родимое пятно. Сегодня Кан зачесал волосы назад, открыв его, и выглядит, на самом деле, просто сногсшибательно. Генералу жаль, что он слишком волнуется и не может оценить всю красоту своей звезды.       На посту машину генерала, как и всегда, пропускают без проверок. Сонхва чувствует подступающий к горлу нервный ком и лёгкую тошноту, когда проезжает мимо плаца, и наблюдает, как Вону выстраивает шеренги.       Как и всегда, генерал покидает машину первым, придерживая двери для Ёсана. Они вместе проходят в административный корпус, пока по пути все постовые отдают им честь. Пак в ответ кивает всем, оставаясь при этом серьёзным и собранным. Только Кан знает, что тот на самом деле чувствует.       Привычным маршрутом офицеры поднимаются на второй этаж, в кабинет генерала, где их уже ждут. Джонхан сидит на своём негласно законном месте за столом генерала, за которым провёл в десятки раз больше времени, чем сам Сонхва, а напротив него на гостевых местах Уён и Сан. Они замолкают, как только офицеры заходят в кабинет.       — Неужели, — выдыхает Юн и поднимает глаза от своих часов. — Без пяти, вообще-то. Странно опаздывать к тем, кому сам назначил время.       — Не опоздал же, — слабо улыбается Пак и опускается на стул напротив Уёна.       — Я бы до конца жизни тебе это припоминал, если бы ты опоздал на свою же революцию, — сквозь смех проговаривает Чон и подпирает подбородок рукой, переводя взгляд на Джонхана. — Но ты же сам прибыл минут десять назад?       — Так, ко мне это не относится, — Юн усмехается и вскидывает бровь. — Я никогда не опаздываю.       — А где это Вы были без увольнительного, господин Юн? — Сонхва слабо улыбается и наблюдает за подполковником. Он обожает видеть, как тот негодует при подобных вопросах.       — У Мингю, — Джонхан без смущения расплывается в улыбке и несколько надменном взгляде. Юн прекрасно видит и знает, как его родной ревнует, оттого максимально честен и искренен. — Если хочешь, потом всё расскажу. Давай лучше поговорим о делах. Времени мало.       — Кстати о делах, — оживляется Уён. — Смотри, я был у Минги, он не может прибыть. Сказал, что ему на это время к Консулу сегодня.       — По какому вопросу?       — Его отправляют куда-то опять, не помню куда, — Чон прокручивает кольцо на своём пальце и откидывается на спинку стула. — А у Юнхо ночью сражение началось, он остался в столице отслеживать и руководить. Но он сказал, что по-прежнему за любой движ.       — Куда он денется, — хмыкает Пак и Сан на это только огорчённо отводит взгляд. — Не важно, бог с ними. Идёмте, — генерал поднимается с места и ждёт, пока остальные оденутся. — Милый, там холодно, — Сонхва хмурится, когда Джонхан надевает всю ту же лёгкую кожаную куртку.       — Я видел, — снова сияет улыбкой Юн и подходит к своему родному, поправляя его галстук. — Вернее, я сегодня всё утро смотрел на первый снег. Как символично, что он выпал именно сегодня.       — Думаешь?       — Знаю, — Джонхан ждёт, пока Уён и Сан покинут кабинет, желая остаться с Паком наедине. Ёсан не в счёт. При нём Юн спокойно скажет и самое личное. — Как ты?       — Всё хорошо, — Сонхва приобнимает того за талию и со всем теплом смотрит в глаза человека, что привёл его в этот день.       — Точно? Переживаешь?       — Нет, не беспокойся. Всё, правда, в порядке.       Кан не понимает решения Сонхва промолчать о всех внутренних волнениях, которые никуда не делись, но необъятно это ценит. Удивительно, что генерал высказал ему то, о чем промолчал с Джонханом.       — Может, — Юн неуверенно замолкает и приподнимает брови, умоляюще глядя. — Может, всё бросите и сбежите? Ты всё ещё не должен бороться за эту страну. Если ты сейчас пойдёшь, то потом уже не сможешь избавиться от алмазного или тернового венца.       — Ты серьёзно? — Пак усмехается и отрицательно машет головой. — Ни за что. Я осознаю тяжесть короны. Уже поздно отступать.       — Но они того не стоят…       — А я бы с удовольствием уехал бы куда-нибудь в теплые края, — Ёсан чувствует еле заметную горечь.       Неужели страна будет для Сонхва на первом месте?       — Не сомневаюсь, — генерал уверен, что Кан бы с радостью вёл довольно ленивую медленную жизнь с поздними подъёмами. Он обязательно создаст все условия для комфортного пребывания рядом с собой. — Но в ближайшие дни нам с Вами ещё придётся потрудиться.       — Эй, — Юн слабо улыбается, когда обращает внимание на себя. — Ты помнишь, что я восхищаюсь и горжусь тобой? — Джонхан несильно, но льнёт к своему родному и поднимает руки тому на плечи, медленно обвивая шею.       — Конечно. А ты помнишь, что ты моя звезда и я тебя бесконечно люблю? И что я благодарен тебе за всё, что ты для меня сделал. Кстати, я убил Джунхи. И, конечно, несмотря на первый снег, моя душа…       — Что? — Юн перебивает Сонхва и не понимает, что чувствует. С одной стороны, он готов ко всему и ему не жаль Джунхи. С другой стороны внутри что-то неприятно сжимается. — Как так вышло?       — Пристрелил его, — Сонхва закусывает губу и слабо хмурится. Он не может держать что-то в тайне от Джонхана. Даже если переживает за его реакцию.       — А-а… А он что?       — Ну, умер.       Ёсан с трудом сдерживает нервный смех с этого странного диалога. Ему кажется, что из-за нерешенного конфликта Юн не отпускал ни злость на Джунхи, ни тепло к нему. Возможно, те чувства, что когда-то были к Паку, пропитались ядом и болью, но никуда не исчезли. Вряд ли Джонхан сейчас поймёт, что ощущает, но единственное, в чём уверен Кан, это в неоднозначности его эмоций.       — Понятно, — просто кивает Юн, ещё раз коротко обнимая Сонхва и быстро отстраняясь. — Нам пора. Время. Ты же помнишь, что я с тобой иду?       — Конечно. Господин Кан, — Пак направляется на выход вслед за Джонханом и переводит взгляд на полковника. — Станете сбоку вместе с Саном и Уёном.       — Как скажете, — Ёсану всё равно. Он выходит из кабинета и ждёт, пока Юн закроет дверь.       — Конечно, рядом с ним должен быть ты, — Джонхан проворачивает ключ в замочной скважине и, подкинув его в руке, прячет в карман. — Но в соображениях безопасности лучше сделать так.       — Всё хорошо, мне, правда, без разницы, — Кан держится рядом с Сонхва даже когда они спускаются вниз. — К тому же, будем откровенны, у тебя все права находиться рядом с генералом перед этими войсками. Именно ты командовал ими большую часть времени. Тебя будут рады видеть куда больше.       — Даже не задумывался об этом. Мне важно только то, чтобы вы не были вместе во время подобного, — Джонхан оборачивается, подмигивает Ёсану и первым выходит на улицу.       Пак не понимает, к чему такие меры и излишняя бдительность подполковника, но проще согласиться на все его требования, чем пытаться спорить.       Кан же одёргивает Сонхва от дверной ручки и разворачивает к себе. Он резко вжимает генерала в тяжелую резную дверь административной части и впивается тому в губы. Жестко, грубо и неожиданно. Пак, конечно, отвечает, и чувствует привычное и успокаивающее моральное удовольствие оттого, что Ёсан углубляет поцелуй. Бессовестно и дерзко, проникая языком в рот. Сонхва кладёт руки на талию своего мальчика и позволяет себя так целовать до момента, пока сам Кан не отстраняется. Генерал почти никогда не прерывает поцелуи первым.       — Я запрещаю Вам волноваться. Расслабьтесь и творите историю, — Ёсан отходит от всё ещё взволнованного Пака и кивает на дверь. — Вперёд.       Сонхва лишь вскидывает подбородок и покидает здание. И правда, не время для страхов и сомнений. Наконец, он разжигает в себе то пламя, на которое надеялся, пока уверенными шагами следует на не сильно высокую, но длинную трибуну. С неё проводятся построения для такой громадной численности войск, чтобы все видели командующего. Пак поднимается вместе с Джонханом, что держится немного позади справа. Ёсан становится к Сану и Уёну сбоку на плацу.       Вону командует отдать честь и Сонхва сразу вскидывает руку.       — Вольно, — громко произносит генерал в первую очередь и проскальзывает взглядом по лицам. — Здравия желаю, господа. Сегодня не будет приказов, однако я пришёл просить вас, — Пак делает небольшую паузу и вскидывает подбородок. — Честно говоря, даже я устал от того, что происходит, не говоря уже о вас. Война истязает страну уже два с половиной года, и несмотря на все наши старания, ситуация не становится лучше. Ей не видно ни конца, ни края, а наш правитель решает открыть ещё один фронт, — тут Сонхва снова замолкает. А Кан не может оторвать от него глаз. Он до одури гордится генералом. По некоторым областям выстроенных шеренг проносится взволнованный шёпот. Открытие фронта довольно закрытая информация, и обычным солдатам её неоткуда знать, потому сейчас это сильно взволновывает. — Давно пора признать, что Консул истязает государство и всё, что ему интересно — разрушить и убить как можно больше. Нет ни одного хорошего исхода для страны. Затянувшаяся война приведёт к катастрофе. Поражение в ней грозит худшим. Даже если Юг победит, то Консул хорошо заработает, когда будет отстраивать страну заново, и пропишет новые законы, какие будут выгодны ему, потому что уже некому будет воспротивиться. Мы уже обескровлены, и дальше некуда терпеть, — на последних словах Сонхва повышает тон и вскидывает подбородок. — Я не приказываю вам идти за мной, я прошу вас…       Пака на полуслове прерывает выстрел. Грянувший гром среди чистого неба, лишивший солнечного света. Ёсан сбоку, словно в замедленной съёмке, видит, как через грудь Сонхва навылет проходит пуля, от которой далее отлетают щепки древесной трибуны. Злая, разъярённая пуля, что безжалостно протаранила сердце и вгрызлась в дерево.       Юн несколько растерянно наблюдает за тем, как падает Сонхва, и, начиная считать, ждёт своей очереди.       Раз. Снайпер должен выбросить гильзу.       Два. На место встаёт новый патрон.       Три. Прицел почти в то же место.       Четыре. Выстрел, которого не следует.       Джонхану требуется всего четыре секунды, чтобы понять, что цель не он.       — Сан, — выкрикивает он и указывает на Кана, срываясь с места. Юн впивается взглядом в местность перед собой и чуть не спотыкается, продолжая бежать на пределе возможностей.       Чхве никогда не был близок ни с Джонханом, ни тем более с Сонхва, считая их грёбаными выскочками и заговорщиками, но вот в эти секунды он и сам не ответит, почему рискует собой ради Ёсана. Тот всё ещё не осознаёт увиденное, и прежде, чем во всё горло закричать протяжное «нет», делает шаг вперёд.       Чхве не придумывает ничего лучше, кроме как схватить Кана за шкирку и сразу с силой дёрнуть на себя. В ту же секунду звучит ещё один выстрел и второй патрон пролетает у Ёсана прямо перед лицом. Этот выстрел Кан даже не вспомнит и не поверит, что был в паре сантиметров от смерти. Сейчас он только разражается болезненным криком и, игнорируя Сана, хочет подбежать к лежащему на белом-белом снегу Сонхва. И слава всем богам, что Чхве хватает физической силы и упорства, чтобы не только удержать Ёсана, но и начать его оттаскивать. Полковник оказывается крайне крепким и сильным, да ещё и, судя по всему, в состоянии страшнейшего аффекта абсолютно неуправляемым. Сану приходится упереться плечом в грудь кричащего от боли Кана и таким образом толкать его в сторону ближайшего к ним здания.       Ёсан же чуть позже не вспомнит ни того, как ему слёзы застилали глаза, ни своих криков из-за невыносимой моральной боли, ни того, как его оттаскивал Чхве, находясь в прямом смысле под выстрелами, которые звучат ещё два раза. То, что Сану удаётся спасти ревущего и вырывающегося Кана, да ещё и самому не поймать пулю — самая большая удача. Может, и хорошо, что Кан так отчаянно сопротивлялся и пытался подобраться к Паку.       Но единственные, кто из офицеров подойдёт в этот день к Сонхва — Уён и Вону, что останутся на плацу разбираться с солдатами и мёртвым генералом с дырой вместо сердца. Потому что их полковник не в состоянии. Их полковник на грани потери сознания из-за ослепляющей боли.       Ёсан не знал, что может быть настолько больно. И Сан не знал этого, но он кое-как закрывает за ними дверь и падает вместе с Каном на колени. Один не способен стоять, потому что слишком устал за короткий промежуток, а второй настолько шокирован, что даже не может теперь разжать пальцы и отпустить Чхве или вымолвить хотя бы слово. Крик Ёсана переходит в истерический вой и плач. Его трясёт, пальцы сжимаются на меховом воротнике пальто Сана, а голос срывается. Чхве не столько удивлён смертью генерала, как тем, что всегда тихий и спокойный Кан способен на такие эмоции. Да, в принципе, генерал видит подобное впервые, и эта пылающая ярким пламенем боль его поражает. Сан невольно думает о том, что, наверное, почувствовал бы что-то такое, потеряй он Уёна. И это заставляет его проникнуться к Ёсану ещё большим пониманием и сочувствием. Насколько сильно он ценил Сонхва, что сейчас воет диким зверем и не может успокоить сильнейшую истерику?       Чхве зажмуривается и обнимает полковника, прижимая его к себе и позволяя рыдать в своё плечо. Сану больно из-за того, как задыхается и хрипит в его руках Кан. Больно осознавать, что любящая душа разбивается не то что на осколки, а в пыль. Больно из-за непрекращающихся слёз. Чхве даже не знал, что возможно плакать так долго. Он не может даже понять, что происходит за дверью и сколько времени проходит. Только потом, когда вернётся Джонхан, он посмотрит на часы и увидит двадцать шесть прошедших минут.       Именно столько требуется Юну на то, чтобы выследить и достать живым снайпера, что почему-то не принял дуэль и даже не попытался убить. Только лишь жалкие попытки скрыться. Кто в здравом уме станет убегать от элитной гончей?       Наверное, Джонхан остаётся единственным из всех присутствующих, кто сохраняет кристально-прозрачную ясность мысли и того, что нужно делать. Юн действует быстро и точно, ведь он уже как два года ждал возмездия за их дерзость. Джонхан специально поставил Ёсана рядом с другими и сам встал с Сонхва, чтобы в случае чего либо быстро получить подарок в виде второй пули, либо сделать то, что делает сейчас. А именно притащить снайпера в часть без сознания и с разбитым в мясо лицом. Единственный момент, где Юн не сдержался и позволил себе небольшую слабость. Костяшки, конечно, теперь болят, зато он держится и даже не думает о том, что же всё-таки случилось. Подполковник думает только о том, в порядке ли Ёсан и два других генерала, потому что всего в общей сумме прозвучало четыре выстрела.       Джонхан не особо силён физически, но сейчас он абсолютно спокойно одной рукой тащит за собой бессознательное тело, игнорируя тянущую боль в мышцах и спине. Злость, что может в нём пробудиться, способна свернуть горы, и лучше её не видеть.       Вернувшись в часть, Юн лично запирает снайпера в небольшом помещении, что использовалось как допросная для северян и дезертиров. Там есть только два стула и стол, но он бросает снайпера на пол и подзывает двух постовых.       — Приковать его наручниками к стулу и встать здесь на пост до ближайших указаний.       Далее Джонхан первым делом возвращается на плац. Его неиронично радует тот факт, что кровавый след только один. Больше никто не пострадал. Ну, как не пострадал?       — Где полковник Кан? — он обращается к постовому, что должен был быть всё это время на плацу и тот действительно поднимает руку в нужном направлении.       — Господин Кан всё ещё в радарной.       Юн спешит туда. У него нет времени на эмоции и мысли. У него есть только инструкции, которые он вчера вечером продумал. Как и всегда. В его голове было множество вариантов развития событий, и всё пошло по одному из худших путей. Впрочем, Джонхан всё ещё в строю. Разве что дальнейший исход начавшейся бури зависит только от Ёсана.       Открыв дверь, первое, что Юн видит, это побледневшего Сана на коленях, в плечо которого уже не рыдает, но всё ещё загнанно всхлипывает и судорожно дышит Кан. Джонхану становится тяжело в груди от осознания того, что сейчас чувствует полковник. Этот мальчишка оказался на месте, от которого сознательно отрёкся Юн, боясь именно этого исхода.       — Ёсан, — Джонхан опускается рядом на одно колено и касается чужого плеча. — Милый, — подполковник слабо тянет на себя и на удивление Кан покорно отстраняется от Чхве. — Я понимаю абсолютно всё, но…       — Ты нашёл его? — Ёсан прячет лицо в сгиб локтя и со всех сил пытается успокоиться. У Кана уже нет слёз, а разум настолько обессилен истерикой и болью, что ещё немного, и он либо уснёт, либо сойдёт с ума.       — Да, я…       — Хорошо. Спасибо, — опираясь на стену, Ёсан поднимается и хватается за голову. Она безумно болит. — Господин Чхве, простите меня за случившееся. Пройдите в кабинет генерала и подождите меня там вместе с адмиралом. Хани, — он несколько раз зачесывает волосы назад и поправляет выбившиеся пряди. — Отправь кого-нибудь в столицу за генералами Юнхо, Минги и Хонджуном. Пусть явятся сюда в течение часа и тоже подождут меня в кабинете, — Ёсан опирается плечом о стену и трёт тыльной стороной ладони переносицу и глаза. Голова слишком раскалывается, и из-за этого больно думать. — И пожалуйста, скажи Вону, что нужно будет сделать построение ещё раз. Ориентировочно, в три часа дня.       — Ёсан, — Юн видит, в каком состоянии сейчас полковник, и с каким трудом он берёт себя в руки, чтобы отдать осознанные приказы. Джонхан думал, что Ёсан расклеится и с ним будет ужасно трудно поговорить, но он тверже алмаза. Перед ним самая сильная личность, которую он когда-либо видел.       И Сан, на руках у которого чуть ли не сгорел Кан, думает сейчас ровно то же самое.       — Что-то не так?       — Нет, всё так. Я переживаю за тебя, — Юн закусывает губу и хмурится. — Как ты? Ты в состоянии говорить с генералами? Что ты вообще хочешь сделать?       — Как я? — Ёсан поднимает безжизненный взгляд и морщится от того, что видит хоть какой-то свет. Даже дневной свет режет глаза и отдаёт болью в виски. — Просто прекрасно. Я доведу его дело до конца, вот и всё.       — Вы, — Джонхан немного не понимает, откуда в Кане столько воли и знания, что делать. — Вы обсуждали это раньше? Он просил тебя продолжить?       — Нет, — Ёсан морщится и снова закрывает глаза рукой. От появляющихся мыслей в голове снова подступают слёзы, на которые уже нет сил. — Он хотел жить. Но я знаю, что ты не станешь на его место. Ты здесь не за этим. Как и никто из генералов. Не думаю, что кто-то из них, — Кан запинается и несколько раз глубоко вздыхает, убирая руку от глаз. — Что кто-то из них сможет взять такую ответственность. Поэтому это сделаю я. Но… ты поддержишь меня?       — Да, — Юн отвечает без раздумий. Этот вопрос решён уже давным давно. — Я сделаю для тебя всё, что потребуется.       — Спасибо.       Ёсан поднимает взгляд и проходит мимо Джонхана на улицу. Белый снег почти выбелил часть, и это ужасно режет глаза, пока внутри всё разрывается от вида трибуны и осознания того, что важнейший человек в его жизни не дышит уже как полчаса. Кану больно настолько, что ноют все мышцы, раскалывается голова, покалывают руки и с трудом дышат лёгкие. Разнылся даже, судя по всему, зуб мудрости, который до этого никогда не беспокоил полковника. Щёки после долгих слёз горят и мёрзнут на холодном ветру, а Ёсан лишь надевает родную маску хладнокровия и безразличия. Он направляется в кабинет генерала. У него уже есть план того, чем себя занять до прибытия всех генералов.       Пока Кан поднимается в кабинет генерала, он обращает внимание на окружающих людей. Солдаты, что заняты своими делами, постовые, патрули, все молчат и ни на ком нет лица. В целом в части стоит ледяная тишина, и, кажется, каждый потрясён случившимся. Даже на первом этаже администрации тихо, хотя там самое шумное место из-за того, что здесь работают не совсем военные, а, скорее, экономисты, логисты и прочие. Каждый раз, когда Ёсан был здесь, они всегда что-то оживлённо обсуждали.       В кабинете никого, и Кан в какой-то степени этому рад: он не хочет ни с кем сейчас говорить. Первым делом полковник оставляет своё пальто на вешалке, чтобы не запачкать. В нём нет нужды. Холод уже не ощущается. После Ёсан подходит к книжному шкафу генерала. Он успел мельком просмотреть ту литературу, что тут есть, и Кан помнит, что здесь было несколько медицинских пособий. Ёсан неторопливо пролистывает несколько из них и останавливается на третьем по счёту. То, что нужно. Захлопнув книгу, полковник закрывает кабинет и спускается в лазарет. Слабый мороз и правда совсем не ощущается, когда в груди словно всё горит.       На входе в здание лазарета Кан натыкается на Уёна, чьи глаза такие же красные, а ресницы слиплись из-за слёз. Чон со всех сил старается держать себя в руках, но его голос и руки дрожат.       — Вы, — адмирал запинается и шумно выдыхает. — Как…       Но у Ёсана сейчас совершенно нет ни сил, ни желания с кем-либо говорить, оттого он хлопает Уёна по плечу и проходит мимо.       — Позже поговорим. Выпейте воды и успокойтесь.       Полковник проходит внутрь здания и оглядывается по сторонам. Множество дверей вдоль коридора и непонятно сразу куда следует направиться. Благо, из одной такой двери выходит Вону вместе с — очевидно по белому халату — врачом. Кан не слышит, о чём те переговариваются, и даже не хочет знать, учитывая то, что они замолкают, как только полковник подходит. Майор отдаёт честь и сразу удаляется. У него сегодня, как и всегда, слишком много дел.       — Извините, — тихо произносит Ёсан, глядя на довольно пожилого мужчину в белом халате. — Мне нужен нашатырный спирт и что-нибудь от головы.       — Идёмте, — кивает врач и убирает руки в карманы. — Кому-то плохо?       — Да, мне.       — А нашатырь Вам зачем?       — Привести человека в сознание. Не меня.       — Понятно, — врач проходит в свой кабинет и подходит к шкафу, ожидая полковника. — Какого рода у Вас головная боль? Чем вызвана?       — Слишком долго рыдал после сильного морального потрясения. Раньше такого никогда не было и головные боли не мучали.       — Может, Вам ещё чего-нибудь успокоительного? — достав из шкафа таблетки и пузырёк с нашатырным спиртом, доктор набирает стакан воды и протягивает всё это офицеру.       — Нет, благодарю, — Кан запивает таблетку и забирает спирт, сразу убирая его в карман. — Всего хорошего.       — И Вам, — врач тяжело вздыхает и опускается за свой стол. Он провожает взглядом полковника и не понимает, что «хорошего» у него может быть после того, как несколько минут назад пришлось диагностировать смерть собственного в прошлом студента. Сонхва был одним из самых способных и старательных студентов, с огромными харизмой и обаянием. Врач, или же бывший профессор, запомнил его именно таким, и сейчас чувствует себя слишком подавленно, когда перед глазами стоит огромная зияющая сквозная рана в груди. Тяжело было хоронить на фронте как своих коллег, так и своих других студентов, призванных военнообязанными врачами. Да только особо больно делать это в отношении того, кто не только сам выбрался с того ада, но и вытащил несколько близких знакомых, оставив исполнять обязанности в своей части и дав шанс на жизнь. — И Вам всего хорошего, товарищ полковник.       Ёсан выходит на улицу и снова замечает Вону, только теперь уже в компании Юна, что, вероятно, отдаёт приказания. Тот лишь кивает и что-то уточняет. Полковник не вслушивается в это, пока подходит к ним. В голове настолько пусто и тихо, что любые посторонние звуки отдаются неприятным болезненным эхом. Он надеется, что таблетка быстро подействует.       — Где здесь склад? — Кан и сам говорит тихо, чтобы не провоцировать новую боль в висках.       — Всё, держи в курсе всего происходящего, — Джонхан касается плеча Вону и переводит внимание на полковника. — Идём за мной, я отведу. А зачем тебе склад?       Юн снимает с себя куртку и накидывает её на плечи Ёсана, что никак не реагирует. Конечно, он бы сразу вернул её, но сейчас апатия и безразличие накрывают с головой.       — Чего это ты раздетый ходишь? Сегодня минус два. Это холодно. Особенно для тебя.       — Хани…       — Да?       — Умоляю, избавь меня от разговоров.       Джонхан покорно замолкает и тоскливо опускает взгляд. Он сам чувствует себя пороховой бочкой, к которой подожгли фитиль, и уверен, что его накроет из-за смерти любимого человека чуть позже. Не сейчас. Сейчас он будет сильным до тех пор, пока несёт ответственность за Кана. Угораздило же подписаться на это. Потому видеть, как ментальное здоровье Ёсана катится с геометрической прогрессией по наклонной, сейчас единственный самый сильный стресс.       Пропустив в очередное техническое помещение, Юн коротко бросает «направо» и следует за полковником, что идёт настолько уверенно, будто когда-то здесь бывал.       Два прапорщика, что-то бурно обсуждавшие, резко замолкают и меняются в лице, когда без стука заходят два офицера. В такие далёкие места части высшее командование никогда не забредало, а тут сразу оба полковника.       — Здравия желаю, — тихо выдыхает Кан и смотрит с полным безразличием. — Мне нужны списанные ножи.       — Э… Списанные ножи? Последнее списание было в апреле… Они, наверное, совсем испортились за это время. Идёмте, это в другом помещении, — преклонных лет прапорщик забирает со стола крупную связку со множеством ключей и, прихрамывая, покидает свой кабинет. — А зачем Вам списанные? Может, лучше нормальные?       Он оборачивается на полковника, но видя, что тот даже не смотрит на него и, судя по всему, не собирается отвечать, что-то невнятно хмыкает. Прапорщик отводит офицеров в противоположное крыло здания и открывает дверь склада со старыми списанными вещами.       — Вот там на нижней полке в ящиках.       Ёсан отдаёт Джонхану медицинское пособие и проходит к нужной полке. Он достаёт оба ящика и вываливает все ножи на пол. Ржавые, грязные и сломанные ножи, к которым даже не хочется прикасаться. Те, что выглядят нормально Кан откладывает в первый ящик. А те, что максимально сгнили, затупились и всё, что имеют от ножа — форму, откладывает во второй ящик. Полковник выбирает тринадцать худших ножей, после чего все оставшиеся собирает в первый и ставит его обратно на полку. Второй ящик с отобранными ножами он берёт с собой.       — Отведи меня к стрелку.       — Ты сейчас пугаешь даже меня, — Юн вновь пропускает Ёсана вперёд, но теперь уже равняется рядом с ним. — Что ты собрался делать?       — Поделюсь с этим господином ощущениями сегодняшнего дня.       — Ох, дорогой…       — Далеко ещё?       — Нет, это в соседнем корпусе, — Джонхан закусывает губу и хмурится. Он до сих пор не понимает, что за человек идёт рядом с ним, и как всё-таки Сонхва его выбрал.       Знал ли Пак, что Кан сможет подняться и столь уверенно делать то, что считает нужным? Знал ли он, что этот двадцатидвухлетний мальчишка с такой лёгкостью сможет схватиться за бразды правления и со стальной уверенностью раздавать приказы? Юну интересно посмотреть, что будет дальше и что Ёсан скажет офицерам и войскам. Но почему-то ему кажется, что тот найдёт слова и силы и в себе, и для других. И был ли этот выбор Сонхва случайным и он действительно просто влюбился, как последний идиот, с первого взгляда? Или же он сразу понял суть этого юного бушующего океана?       — Свободны, — Джонхан забирает у постовых, что сам недавно оставил у этих дверей, ключи.       Он отпирает дверь и вновь пропускает вперёд Кана. Снайпер уже пришёл в себя, и он сразу вскидывает испуганный загнанный взгляд. Лейтенант надеялся, что его мучения закончились в лесу, когда его настиг до одури разъярённый подполковник Юн. Разбитого лица и того, с какой пугающей яростью это делал Джонхан, ему достаточно. Снайпер надеется на пощаду.       — Господин полковник, выслушайте хотя бы Вы меня, — начинает он дрожащим голосом, но постепенно затихает, глядя, как Ёсан даже не смотрит на него и будто в собственных мыслях ставит какой-то ящик на стул, из которого начинает доставать ножи. — Я всего лишь исполнял приказ, это не моя прихоть. Консул приказал, я здесь ни при чём…       Кан не обращает на него никакого внимания, лишь выкладывает на стол ровным рядом черно-рыжие сгнившие ножи и, когда заканчивает, достаёт из кармана нашатырь. Он также оставляет его на столе, а после отходит к Юну, полностью игнорируя блеянье пойманного лейтенанта.       — Спасибо за куртку, — Ёсан скидывает её с плеч и возвращает Джонхану, забирая у того книгу. — Ты останешься здесь?       — Если ты не против.       — Мне всё равно, — Кан садится за стол и неторопливо начинает листать книгу.       — Послушайте, у меня не было выбора. Приказ есть приказ. Что бы сделали со мной, откажись я от него?       Юн опускает взгляд и прикрывает глаза. Выбор есть всегда, и несмотря на те наказания и штрафы, которые Джонхан когда-то получал, он всё равно не убивал тех, кто этого не заслуживал. Может, Сонхва и заслужил, но что бы ни собирался сделать Ёсан, подполковник его не станет останавливать или отговаривать. Кто бы что ни говорил, но выбор был.       — Травматический шок — тяжёлое состояние, возникающее при тяжёлых травмах, которые сопровождаются большой потерей крови, — остановившись на нужной странице, Кан начинает читать спокойным монотонным голосом, продолжая игнорировать все попытки диалога от снайпера. — В бытовой речи существуют выражения «болевой шок», «смерть от болевого шока». Однако в действительности никакого «болевого шока» не существует, и умереть от одной лишь боли — даже очень сильной — человек не может, — Ёсан слабо улыбается и впервые за всё время поднимает взгляд на лейтенанта, у которого, кажется, дрожат даже зубы. — Истинной причиной развития травматического шока является быстрая потеря большого объёма крови. Важное значение для развития травматического шока имеет не столько абсолютная величина кровопотери, сколько скорость кровопотери, — тут Кан снова останавливается и улыбается шире. — Вы ведь в курсе, что если в Вас оказался нож или осколок, то его следует оставить в ране до оказания помощи, дабы закупорить оружием рану и избежать обильной кровопотери?       — Нет, пожалуйста, — снайпера начинает накрывать паника. Он понимает, к чему ведёт полковник и начинает дёргаться на стуле, пытаясь освободить руки или хоть что-то сделать. — Не надо, остановитесь…       — Сильная боль, а также нервно-психический стресс, связанный с травмой, несомненно играют роль в развитии шокового состояния, хотя и не являются его главной причиной, и усугубляют тяжесть шока, — продолжает спокойно, но уже с улыбкой на лице зачитывать Ёсан. Его забавляет чужой страх. Кану кажется, что человек, причинивший ему и многим другим колоссальную боль, не имеет права сейчас молить о пощаде. — Быстрая и массивная кровопотеря приводит к резкому уменьшению объёма циркулирующей крови, — Ёсан снова отвлекается и опускает книгу. — Но Вы не волнуйтесь, я оставлю внутри Вас каждый нож, и Вы не потеряете кровь слишком быстро. Так вот, в результате стремительно падает артериальное давление, ухудшается снабжение тканей кислородом и питательными веществами, развивается тканевое кислородное голодание. Из-за недополучения тканями кислорода в них накапливаются токсичные недоокисленные продукты обмена веществ, развивается интоксикация. Недополучение тканями глюкозы и других питательных веществ приводит к их переходу на «самообеспечение» — усиливается липолиз. Организм, пытаясь справиться с кровопотерей и стабилизировать артериальное давление, реагирует выбросом в кровь различных сосудосуживающих веществ и спазмом периферических сосудов. Это может временно стабилизировать артериальное давление на относительно «приемлемом» уровне. Понимаете? Ваш организм будет старательно бороться и делать всё, чтобы продлить Ваши мучения, — Кан придвигается на стуле чуть ближе, после чего указывает взглядом на пузырёк с нашатырным спиртом. — А если вдруг начнёте терять сознание, я помогу Вам вернуться.       — Пожалуйста, не надо, у меня жена и ребёнок. Я всего лишь исполнял приказ…       — Вот как? У тебя жена и ребёнок? — Ёсан закрывает книгу, и откладывает её в сторону. Он подпирает подбородок рукой и с напускным вниманием и интересом смотрит на лейтенанта. — Ты смеешь прикрываться своей семьёй в то время, когда сидишь тут после того, как лишил меня единственного близкого человека?       — Простите, я не…       — Простить? Ты сейчас серьезно? — Кан поднимается и переставляет стол вбок, чтобы видеть лейтенанта целиком и полностью. — Бог простит.       Ёсан берёт два ножа и опускается на корточки перед скулящим и не оставляющим бессмысленные попытки вырваться снайпером. Он смотрит самым невинным взглядом на мечущегося в отчаяние человека и не чувствует удовлетворения. Поэтому, особо не церемонясь, он с размаху вгоняет лезвие ножа в мышцу бедра. Кан начнёт с не жизненно важных мест на теле.       Небольшое помещение заполняет пронзительный болезненный крик, а ткань чужих брюк начинает пропитываться кровью. Внешний вид ножа и осознание того, что он грязный и ржавый и вовсе доводят до истерики. Снайпер продолжает судорожно дёргаться и невнятно молить о пощаде, на что Ёсан лишь спокойно смотрит и ждёт. Он не отстанет от этого человека, пока не сделает так же больно, как самому Кану.       Даже Юн чувствует себя крайне некомфортно и тяжело здесь. Правда, не из-за того, что Ёсан решил устроить казнь. Нет. Джонхан знает, что если бы он в своё время не отверг Сонхва, то не просто оказался бы на месте Кана, а утопил бы в крови всех, до кого достал. Напротив, он уже видит и знает, что собирается делать Ёсан и ему жаль, что это всё будет длиться довольно долго. Изощрённое наказание, конечно, очень болезненное, но если таким образом полковнику станет хотя бы немного легче…       — Господин Юн, пожалуйста, хотя бы Вы, — снайпер уже не знает, каким богам молиться, и ему даже страшно смотреть в сторону других ножей. Он мечтает, чтобы убрали из ноги этот и оказали первую помощь. — Умоляю…       — Заткнись, — Джонхан выдыхает и отрицательно машет головой. — Будь это я, то сначала линчевал бы всю твою семью у тебя на глазах, а после вывез тебя в горы на мороз без одежды и заставил бы бежать столько, сколько сможешь. Пока не сдохнешь от холода и обезвоживания. Моли его о смерти и радуйся, что обходишься малой кровью. Он не так жесток, как я.       — У тебя появились силы говорить? — Кан приветливо улыбается и зеркально вонзает точно так же нож во вторую ногу.       Снова комнату заполняет уже нечеловеческий крик, а одежду и лицо Ёсана полосует небольшая струя крови. Он лишь спокойно поднимается с места и берёт ещё четыре ножа и нашатырь. Кан собирается держать в сознании своего пленника и добавлять по ножу как только тому станет хотя бы немного лучше. Впрочем, это всё оказывается быстрее, чем думал Юн. Чем дальше, тем быстрее проваливается в бессознательное состояние лейтенант, и тем больше теряет крови.       Джонхан не смотрит, и когда он поднимает взгляд и видит, что Кан весь в крови, становится ещё больше не по себе. Как бы там ни было, но при всей своей дьявольской натуре убийцы Юн не любит смотреть на чужие страдания. Его рука никогда не дрогнет перед выстрелом, он отнимает жизни легче, чем щёлкает пальцами, но мгновенно. Подобное кажется слишком тяжёлым и болезненным. Даже учитывая тот факт, что сейчас он полностью поддерживает полковника. Хотя, как Джонхан и сказал только что, он бы всё же слетел с катушек самым худшим образом, окажись на месте Ёсана. Одна из причин, почему он когда-то отверг Сонхва именно этот факт. Ради безопасности всех, кого только можно и ради своего шаткого ментального здоровья. Юн бы не смог сейчас оставаться спокойным, не оттолкни он тогда своего любимого насильно. Юн бы не пережил ещё раз крушения своего мира и смысла существования.       Звезда, что однажды взорвалась и стала сияющей сверхновой продолжит существовать после ещё одной своей смерти. Вот только после второго взрыва она переродится чёрной дырой, уничтожив вокруг себя всё без исключения.       Хотя Ёсан удивляет даже здесь. Даже если Кан и являлся тихой тёмной лошадкой, демонстрируя свой характер лишь изредка и то из-за ревности по отношению к Сонхва, сейчас же он раскрывается с новой стороны. Джонхан никогда не видел подобной изощрённой пытки. Ёсан вонзает двенадцать ножей в те части тела, что отзовутся не самыми болезненными из возможных ощущениями, притом не задевая жизненно важных органов. В конечном итоге по три ножа в каждой ноге, два в трапециевидной мышце и плече, ещё по два ножа вонзились в руки. До одури болезненно и жестоко, потому что все эти места не заставят умереть, особенно учитывая то, что Ёсан не вынимает ножи. Нет огромной кровопотери. Только продолжительный болевой шок, из которого Кан насильно вынимает нашатырным спиртом.       Полковник до последнего не позволяет потерять сознание и чувства. Лишь когда снайпер уже окончательно ослаблен и даже не пытается сопротивляться, а только скулит от боли, Кан решает закончить. Он вонзает последний нож под одно из рёбер, пробивая лёгкое. Всё равно лейтенанту осталось мучаться совсем немного. Так пусть даже последние вздохи будут сопровождаться изнуряющими алыми болями.       — Что ты чувствуешь? — Ёсан снова опускается на корточки и скорее нервно, нежели довольно улыбается. Впрочем, это скорее похоже на оскал. — Как ощущения? — он знает, что уже не получит ответа, но его всё ещё слышат. — Отдалённо должно быть похоже на то, что не пережила моя душа, когда ты убил его. Со стороны было хорошо видно, как пуля навылет проходит через его грудь, — это Кан уже произносит еле слышно. На глаза снова наворачиваются слёзы, но он не может убрать полубезумной улыбки.       Хорошо, что Ёсан сейчас сидит к Джонхану спиной и тот не видит всей его боли, что выражается через эмоции на лице. Кан не хочет это никому показывать, но подступающие к горлу рыдания тяжело сдержать. Даже вонзив тринадцать ножей и изрядно измучив убийцу его души, он не чувствует ни капли облегчения или успокоения. В голове мечется мысль, что Сонхва не вернуть. Что больше не удастся с ним проснуться или провести день. Не удастся надоедать на работе, ныть и проситься домой. Не удастся не позволить кошке разбудить его, как и не удастся хранить все его сны. Не удастся оказаться в его объятиях и почувствовать запах его волос и тела. Не удастся услышать его размеренные шаги на грёбаном скрипящем паркете.       Ёсану хочется умереть, потому что он и сам не заметил, как злорадные шипы белых роз проросли сквозь его жизнь, а сейчас их насильно выдрали с мясом, не оставляя внутри ничего здорового. Его плечи трясутся, а Юн всё понимает. Он опускается сзади и приобнимает со спины, утыкаясь лбом между лопаток.       — Котёнок, — тихо выдыхает Джонхан и прикрывает глаза. — Даже если тебе кажется, что это никогда не заживёт, то… То дай себе время. Ты сможешь с этим справиться. А я буду рядом.       — Я не смогу, — Кан роняет слёзы, что сдерживает с последних сил. Он не хочет ещё раз провалиться в рыдания. Ему сейчас идти к генералам. — Я не выдерживаю.       — Всё пройдёт, милый, — Юн крепче прижимает к себе и сам еле сдерживается, чтобы не поддаться эмоциям. — Прорвёмся, родной. Ты не остался в одиночестве.       Может, Ёсан сейчас словно оголённый нерв и слишком чувствителен, а может, он всё-таки не может сдержать слёз, потому что никогда ни от кого не слышал подобных слов. Он роняет свои хрустальные слёзы на грязные окровавленные руки и не понимает, почему всё это происходит с ним. У него внутри не руины после разрушения. Уже даже нет обломков. Бушующий ветер эмоций вздымает одну лишь звёздную пыль, сердито разнося её в пустоте.       Сидя перед утратившим возможность дышать и мыслить человеком, Кан раздавлен величием и мерзостью смерти. Нет ничего более безжалостного, непобедимого и совершенного, чем эта тварь. Ёсан ненавидит её всей душой, но как минимум ещё одну жизнь он собирается забрать лично.       — Нам пора, — с трудом успокоив слёзы бросает полковник, пока медленно поднимается.       — Пойдём ко мне? — Джонхан отстраняется и смотрит на свои руки. Он испачкался в крови из-за того, что касался ими Кана, пока обнимал. — Примешь душ и я дам тебе во что переодеться.       Ёсан снова стирает слёзы оставшимся чистым рукавом и шмыгает носом, оборачиваясь к Юну. Его серая форма, как и чёрная лента с орденами, перманентно не забрызгана, а залита кровью, как и лицо.       — Как я выгляжу? Отвратительно или хуже не бывает? — вскидывает бровь и подбородок Кан.       — Ну как тебе сказать, — Джонхан хмурится и не может подобрать слов. — Если бы эта война была человеком, она бы сейчас стояла передо мной.       — Отлично. У меня руки грязные. Зачеши мои волосы назад? В глаза лезут.       Юн покорно поправляет волосы Кана, с осторожностью касаясь только чистыми пальцами. Непонятно зачем, если кровь снайпера попала даже на некоторые пряди. Впрочем, Джонхан всё равно ласков и аккуратен.       — Всё.       — Хорошо, пойдём. Думаю, все уже прибыли, — Ёсан выходит из камеры, как ни в чём не бывало.       — Может всё же переоденешься? — Юн спешно закрывает за собой дверь на ключ и даже не знает, кому отдать приказ, чтобы убрать этот труп, чтобы не шокировать слишком сильно.       — Нет, — Кан замечает, с каким ужасом на него смотрят постовые и лишь глубоко вдыхает морозный свежий воздух. Он кажется пьянящим после столь долгого нахождения в маленькой комнате, пропитанной кровью. — Хочу говорить с ними в таком виде. К тому же на контрасте не будут заметны мои заплаканные глаза.       Джонхан не понимает, что не так с этим юношей. Никогда не понимал, но сейчас, кажется, чувствует, за что его полюбил Сонхва. Есть в Ёсане что-то великое и сияющее. Неудивительно, что Пак так вцепился в этого мальчишку и окрестил его своей душой. В конце концов, кто ещё будет на себе с такой гордостью и отвагой нести алеющую офицерскую форму чужой страны? Расцветший паучий цветок ликорис среди первого снега, не иначе.       Кан опускает взгляд на часы и фыркает из-за слишком холодного воздуха. Двадцать минут третьего. Поднимаясь на второй этаж администрации, полковник надеется, что все оставшиеся генералы успели доехать из столицы. Впрочем, все приглашённые и правда нашли возможность отложить свои дела. Ёсан заходит в кабинет, где висит абсолютная тишина и никто даже не говорит между собой. На Кана падают испуганно-шокированные взгляды, но вопросы не озвучиваются.       — Как хорошо, что вы все здесь, — полковник кивает Хонджуну и Юнхо, глядя на всех с абсолютным равнодушием. Честь он сегодня не будет отдавать никому. — Хочу обсудить с вами дальнейшие действия.       — Что Вы собираетесь делать? — сразу реагирует Ким и опускает взгляд на свои руки. Он знаком с Ёсаном здесь меньше всех окружающих, а его внешний вид сейчас не вселяет ни доверия, ни спокойствия. Только странный липкий страх.       Кан опускается в генеральское кресло и откидывается на спинку, медленно оглядывая всех присутствующих. На Уёне и Сане по-прежнему нет лица. Минги выглядит огорчённым, Юнхо и Хонджун раздражёнными. Сборище генералов, с которыми Ёсану когда-то не по себе было находиться в одной комнате. Сейчас же не по себе всем им. Но никто не воспротивится, ибо он готов обрушить небо на голову любому.       — Не думайте, что смерть генерала отменяет все планы. Даже не надейтесь, — Кан подаётся вперёд и упирается локтями в стол, глядя на Хонджуна со всем своим холодом, хотя обращается ко всем. — Я доведу его дело до конца.       — С чего Вы решили, что имеете на это право? — Ким вскидывает бровь и скрещивает руки на груди. Ему некомфортно и даже не хочется здесь находиться. — Я обещал верность и поддержку Сонхва, но не Вам. Вы не вызываете у меня доверия. Откуда мне знать, что Вы не сделаете хуже?       — Полегче, — несмотря на охрипший голос довольно строго произносит Уён. — Хочу напомнить Вам, что по закону Юстиции до назначения нового генерала, которым почти всегда становится его полковник, Кан остаётся временным генералом и принимает командование. Он сейчас на своём законном месте и Вы, господин Ким, не можете так говорить с генералом.       — Серьёзно? — Ёсан, честно говоря, не знал об этом законе и впервые слышит. Он переводит взгляд на Чона и старательно скрывает все вопросы.       — Есть отдельный свод законов для высшего командования, который не находится в открытом доступе. Во избежания намеренных убийств генералов полковниками ради погон это не озвучивается. Хотя, вроде как, всё ещё очевидно.       — Забавно, спасибо, — Кан благодарно кивает адмиралу и тяжело вздыхает. До него только сейчас доходит то, почему Пак повысил именно его до полковника, а не Джонхана. — Итак, господин Ким. По сути, свергать власть никто не имеет права, так что у меня этих самых прав и правда не больше, чем у Сонхва. У которого их было ноль целых ноль десятых. Я и не должен внушать Вам доверие. Вам всем, так или иначе, придётся отдать то, что вы все пообещали Паку. Вы же не думаете, что кто-то из вас сможет мне отказать и остаться безнаказанным? Я не Сонхва, я церемониться не буду. Ваши семьи, близкие, имущество, карьера и жизни под теми же прицелами, под которыми и были. Не изменилось ничего, кроме…       — Вам не кажется, что угрозы — не самое убедительное, что Вы сейчас могли сказать? — Хонджуна раздражает подобная наглость, однако он слушает Кана. Отказывать ему кажется и правда опасной затеей. Ёсан выглядит, как грёбаный псих, от которого непонятно, чего ждать.       — Завалитесь, генерал, и не смейте меня перебивать. И злить, — абсолютно спокойно выдыхает Кан, хотя внутри него вспыхивает море агрессии и желание вонзить уже свой нож в определённые рёбра. — Знаете что? Сегодня Консул убил Сонхва, Вашего близкого друга. Завтра он убьёт Вас за то, что даже нельзя будет назвать провинностью. Вы знаете, что именно господин Ким Тэхён заказал северному майору господина Юна просто потому что не хотел, чтобы генерал Джунхи был верен кому-то, кроме него? Вы ведь в курсе, что Сонхва был осторожен и не подавал поводов, кроме того ухода из зала. Вы действительно думаете, что он заслужил смерти? Нет? Однако вы получите её так же быстро, даже если каким-то образом разойдётесь сейчас со мной. А со мной вам ещё нужно будет умудриться разойтись. Ни у кого из присутствующих нет будущего без меня. Берите это во внимание, если сейчас решите открыть рот.       Ким опускает взгляд и поджимает губы. Ему не нравится Ёсан, но он не может спорить с этими фактами. Хонджун, как и многие из присутствующих и раньше не чувствовали стабильности, а сейчас, после столь открытого политического убийства генерала и подавно. Эти слова Кана ещё сильнее пошатывают уверенность в завтрашнем дне у всех присутствующих.       — Я, — Сан неуверенно подаёт голос и с трудом поднимает взгляд. Он не знает, насколько верен его выбор, но решает довериться сердцу. — Я думаю, господин Кан не худшая альтернатива. Мне довелось с ним работать, и в плане законов, обязанностей и ответственности он никогда не давал осечки. Мне понравился тот факт, что исполняя обязанности генерала в столице он делал даже ради моих войск всё, что было возможно. Со всей ответственностью. Хотя запросто мог проигнорировать или отказать моим запросам из-за моего скептического или местами грубого отношения. Нельзя не признать, что господин Кан прекрасно разделяет рабочие моменты и личные эмоции и поступает так, как должен.       — Мне кажется, что любые перемены лучше застоя и хуже уже не будет, — пожимает плечами Сон и закидывает ногу на ногу, глядя на других. — Я постоянно торчу где-то в красных точках и меня это изрядно подзаебало. Я хочу, чтобы кто-то что-то с этим сделал, пока я сам не разъебал Ассамблею, — Минги говорит это легко и играючи, с озорными чертями в глазах, останавливаясь взглядом на Хонджуне. — Вместе с Вами, товарищ Ким.       — Да Вам лишь бы что-нибудь «разъебать», — раздражённо передразнивает Хонджун и закатывает глаза.       — Я занимаю выгодную позицию сейчас и могу поднять много денег на войне, — Уён во избежание конфликта между генералами обращает внимание на себя. Он поднимается с места и задумчиво подходит к окну, от которого его тут же отгоняет Юн. Чон останавливается сбоку от генеральского стола. — Но меня напрягает тот факт, что Консул может приревновать меня к любому моему кораблю или столбу и лишить жизни просто потому что. Я не доверяю человеку, что относится к жизням, как к своей игрушечной собственности. Думаю, Консул не осознаёт в полной мере ни законы войны, ни законы правления. Ему власть досталась по наследству, а не по праву.       — Мне всё равно, — Юнхо смотрит на часы и ждёт, пока сможет уехать. — Кан был моим офицером целый год и не могу сказать ничего плохого. К тому же его солдаты хорошо к нему относятся, потому что у него потрясающе высокая статистика выживания. В сражениях было очень мало потерь, так что даже если за ним не пойдут солдаты Сонхва, в чём я сомневаюсь, то за ним пойдут его солдаты, которым досталась самая комфортная служба. В общем, решайте быстрее, но я думаю у Кана много преимуществ и поддержки, — Юнхо на самом деле всё равно, сколько там у Ёсана поддержки и он выдаёт этот аргумент только из страха за собственную семью и осознания того, что Консул слишком опасен.       Ёсан усмехается и отводит взгляд. Конечно, мало потерь, когда он не мог на полном серьёзе сражаться против родного севера и посылать на смерть пусть и южных, но своих солдат, от которых зависела его карьера. Кану всегда были крайне важны обе стороны, и сейчас подобное забавно слышать. Если бы они знали истинные мотивы столь гуманных стратегий Ёсана.       — Господин Юн, — Чхве поднимает несколько смущённый взгляд на Джонхана. Он никогда не общался с подполковником, но сейчас на фоне всех событий даже куда-то испаряется вся неприязнь. — Вы лучше всех знали генерала и как никто поддерживали его. И, скорее всего, Вы лучше всех сейчас понимаете Кана. Что Вы можете сказать об этой смене позиций?       — Я думаю, эта страна не заслуживала Сонхва, — Джонхан сам становится у окна за Ёсаном и упирается поясницей в подоконник. — Он был слишком большим альтруистом. И я не думаю, что общество заслуживает Кана. Вопреки всем его возможностям, как Вы и сказали, генерал Чхве, Ёсан действительно честно и исправно трудился. Слишком честно и слишком старательно. Он даже не вынес полказны, как некоторые, — Юн бросает беглый взгляд на Уёна и Минги и продолжает. — Хотя запросто мог бы. Не думаю, что им движет любовь к людям, но думаю, он справится намного лучше действующего правителя с той ответственностью, которую собирается возложить на себя. И я пойду за ним так же, как за Сонхва.       — Вам нужно время подумать или вы все уже готовы дать мне поддержку и верность? — Кан выдыхает и снова опускает взгляд на стол. Кто бы мог подумать, что он окажется в подобной ситуации.       — Как я понял, вопросы были только у меня, — Хонджун трёт свои ладони и раздосадовано улыбается. — И я поддержу Вас. Вы убедили меня.       — У меня вопрос, — Минги поднимает руку и немного подаётся вперед.       — Слушаю.       — Вы, часом, не ебанулись? — Сона этот вопрос беспокоит с того момента, как Ёсан вошёл в кабинет. У Кана слишком странно блестят глаза, он бледный, а окровавленная форма выглядит слишком жутко.       — Кто знает? — Ёсан усмехается и закидывает ногу на ногу. — Может, и ебанулся, а может, всегда был таким.       — Понял, — Минги сам не объяснит, что именно ему нравится сейчас в этом наместнике генерала, но силы духа в нём достаточно.       — Больше ни у кого вопросов нет? Никто не возражает? — Ёсан оглядывает присутствующих и, не встретив больше сопротивления, удовлетворённо кивает. — Тогда поговорим о наших дальнейших действиях. Кто-нибудь слышал, когда будут хоронить Джунхи?       — Завтра, — Ким опускает глаза. — В час дня. У Консула в планах посетить похороны.       — Отлично.       — Может, там его и…       — Нет, — Кан знает, о чём подумал Джонхан. — Не хочу таким образом. Это всё нужно сделать с должным официозом и заявлением о смене власти. Убийство исподтишка останется просто убийством.       — А в Ассамблее стёкла пуленепробиваемые?       — Да, абсолютно, — Хонджун откидывается на спинку стула и стягивает с генеральского стола листок. — Но в Ассамблее гвардейцы. Я сейчас нарисую расположение всех.       — Хани, — Кан тяжело выдыхает и прикрывает глаза. В голове всё уже готово, осталось только осуществить задуманное. — Нужно будет отчитаться о случившемся и всё оформить по закону. Притом по отчёту я буду убит вместе с Сонхва. И, как следствие, сделать так, чтобы Сонхва похоронили вместе с Джунхи. И меня тоже. Вернее, нужна моя могила, гроб, почести, все дела, раз там Консул будет. Организуй, пожалуйста, потому что вся эта информация должна пойти от тебя как от командующего частью после нас. И поприсутствуй на погребении. Сделаешь?       — Да.       — Хорошо. В таком случае нужно будет послезавтра ввести войска в столицу и зайти на огонёк к его Высочеству. Господин Ким, как лучше взять Ассамблею с наименьшими потерями?       — Ох, — Хонджун передаёт листок с небольшой схемой и обозначениями. — Я смогу отключить систему безопасности и убрать снайперов с крыши Ассамблеи и дворцового квартала, но не гвардейцев. Будет заметно и подозрительно, если кого-то из гвардейцев внутри здания не окажется на посту. Помимо прочего их не получится подкупить или чем-то переманить. Они все до единого преданы правителю и получают за это громадные деньги. Чуть больше каждого присутствующего генерала. Потому сопротивление они окажут. Это уже решайте сами как лучше. Только у меня есть одно требование. Без него я не отдам ключи от Ассамблеи.       — Какое? — Ёсан забирает схему и почти сразу передаёт ее Юну.       — У него есть младшая сестра. Я не смогу её, скорее всего, убрать послезавтра, это будет выходной день и у нее никаких занятий. Пообещайте, что не тронете её.       — Да без проблем, она мне не нужна, — Кан равнодушно пожимает плечами и кивает. — Она ни в чём не виновата… Да, и ещё. Нужно будет оцепить дом генерала и никого не впускать кроме меня и Юна под предлогом того, что ведётся следствие. Кто-нибудь, выделите на это людей. Я вернусь сегодня ночью в столицу и пробуду до послезавтра в доме.       — Я и этим займусь, — Джонхану спокойнее, если будут его люди. — Что-то ещё?       — Больше ничего пока что. У кого-то есть вопросы? — Ёсан устало трёт глаза тыльной стороной ладони.       — Генералам нужно будет явиться послезавтра?       — Да, обязательно. О времени я передам всем послезавтра с утра. До того момента занимайтесь своими делами, — Кан чувствует резкую усталость и тяжесть в голове. Хочется уснуть и желательно не проснуться. — Кто-нибудь сможет сегодня забрать меня в столицу?       — Мне в четыре часа нужно быть на учениях, — Уён опускает глаза на часы и хмурится. — Я могу приехать после.       — Если хотите, я Вас подожду, — отзывается неожиданно для многих Чхве.       — Подожди Уёна, — Юн щурится и не понимает, с каких пор Сан так хорошо относится к окружению Пака. Джонхан не доверяет сейчас никому.       — Всё в порядке, если господин Чхве сможет, — Ёсан поднимается с места и накидывает теперь уже точно своё пальто. Он направляется на выход из кабинета. — А теперь всех прошу на плац.       — Если ты не доедешь до столицы или Чхве тебе как-то навредит, — Юн отправляется вслед за Каном, но позволяет себя перебить.       — Не волнуйся. Я думаю, он искренен, — Ёсан мягко улыбается своему спутнику и снова выходит на слабый мороз. Второй раз за сегодня он идёт на плац и видит множество солдат. Кто бы мог подумать. — В конце концов я не дам себя в обиду.       Кан быстро взбегает на трибуну и старается не смотреть на то место, что уже не алеет из-за белого снега. Чистая невинность скрыла следы смерти.       Ёсан поднимает глаза на солдат и осознаёт, что понятия не имеет, что говорить. Он никогда не обращался к такому количеству людей. Тысячи глаз устремлены на одну лишь фигуру. Впрочем, это ни разу не пугает и не выбивает из колеи. Кан цепкий и знает, что его ум острее его ножа. А бояться уже нечего. Оттого он подходит к краю возвышения и опускается на корточки, вглядываясь в лица. Что испытывают эти солдаты, после того, как с утра на их глазах был убит любимый генерал? Ёсан видит у всех примерно одинаковые эмоции и гложущую тоску.       — Эй, — Кан обращается к молодому рядовому чуть младше его самого. — Что ты чувствуешь?       Никто из генералов не уехал раньше времени, всем интересно посмотреть на то, что Ёсан скажет теперь солдатам. А Джонхану особенно. Он с интересом следит за юным хищником, что впивается эмоциями в своих подчинённых.       — Я? — рядовой переспрашивает неуверенно и задумывается. Видно, что он подбирает слова и немного боится командующего. — Ничего. У меня уже нет сил, я измотан.       — Тогда почему ты пришёл сегодня сюда? Никого из вас не принуждали.       — Потому что я лучше попытаюсь что-то изменить, чем окажусь в безымянной братской могиле после очередной бойни.       — Хорошо, — Кан не может сдержать зловещей улыбки. Он поднимается и проходит вдоль трибуны и снова опускается, когда видит заинтересовавшее лицо. — Что ты чувствуешь?       — Хороший был мужик генерал, — хмыкает рядовой средних лет. — Жалко его. Всю жизнь коту под хвост. Теперь вообще не надеюсь увидеть жену. Без него нет шансов.       — Нет шансов? — Ёсан снова поднимается и ухмыляется, начиная медленно расхаживать по самому краю возвышения. Он повышает тон и чувствует азарт из-за множества внимательно следящих глаз. — Да, сейчас у вас нет шансов. Генерал с утра был прав, когда говорил, что у этой войны нет хорошей концовки. И знаете что? Его убили во время этой речи по приказу собственного правителя, — Кан останавливается и чувствует разгорающуюся внутри злость. Она полыхает алым гневом, разносясь по венам вместе с адреналином. — О каких шансах увидеть завтрашний день может идти речь, когда тот, кто должен вести к свободе и жизни сам же это всё и отнимает? Не может быть шансов, когда правительство убивает лучших генералов. Сегодня он, а завтра вы все, — Ёсану холодно говорить из-за мороза, а голос начинает хрипеть всё сильнее, так что он немного затихает, становясь прямо. — Действующий Консул неоднократно нарушал законы собственной страны, и генерал хотел покончить с этим. Он собирался заставить правителя отречься от короны и дать выбор людям. Генерал Пак считал, что править должен тот, кто избран богом и людьми, но никак не царской кровью, и я с ним согласен. Однако я не он. Я, ваш действующий до решения юстиции генерал Кан, собираюсь дать Консулу то, что он дал Сонхва. Красивую и эффектную смерть. Отправляйтесь за мной, и я совершу возмездие за того, кого вы любили. Отправляйтесь за мной, отбросив страх, и тогда, может быть, у вас всех появится шанс на завтрашний день. Отправляйтесь за мной, и я первым делом открою переговоры об окончании войны. Никто, — Ёсан снова повышает тон и чувствует себя сияющим. — Никто из вас не должен умирать только лишь из-за того, что один человек не может удовлетворить собственные амбиции. Никто из вас не должен умирать за эту землю, именуемую родиной, ещё и против людей той же расы и словесности. Никто, слышите, никто не должен отдавать свою жизнь в жертву. Каждый из вас ценен и важен, и пора переходить в эпоху, где конфликты будут решаться диалогами, а не мечом и огнём, — после столь громких слов Кан делает несколько глубоких вздохов и поднимает глаза и руку к белому небу. — Икона в крови, и почти некому верить в этот чёрный день, — Ёсан пробегается взглядом по первым рядам и слабо улыбается. — Но Бог любит вас, поэтому я здесь.       Кан замолкает и, кажется, на этом всё. Ему больше нечего сказать. Он скользит взглядом по лицам военных перед собой и не понимает, какую реакцию вызвал и что они чувствуют. Ёсан хмыкает и хочет уже сойти, как слышит Сана. Тот не кричит, просто в абсолютной тишине его слишком хорошо слышно.       — Юный орёл поднял голову из чёрного пепла. Когда этот орёл распростёр свои сияющие крылья, в воздухе распустились цветы мороза, и наступила холодная зима, — Чхве говорит странную вещь, после которой отдаёт честь и склоняется перед Каном так, как перед высшим по званию. — Да опустится корона на своё место.       И, наверное, Ёсан видит одно из самых прекраснейших явлений в своей жизни. Он помнит, как целый плац военных отдавал ему честь по приказу, когда он как-то приезжал к Джонхану. Сейчас же военные начинают вести рукой от виска к груди и склоняться абсолютно случайно и неравномерно. Как и почти все присутствующие офицеры. Следующими это делают Вону и Уён в знак поддержки, Юнхо и Хонджун — чтобы лишний раз никого не провоцировать, а Минги — потому что поддерживает слова Сана целиком и полностью. Не склоняется только Джонхан. Юн в очередной раз за день сдерживается, чтобы не заплакать, но теперь уже от гордости и переполняющего тепла по отношению к этому мальчишке. Северному двадцатидвухлетнему разведчику, перед которым склонились генералы и тысячи солдат.