///
Пак ощущает себя странно, когда паркуется перед управлением разведки и остаётся ждать в машине, выстилая нежным взглядом свою уходящую звёздочку. Ёсан объяснил, что посетит генерала Джунхи днём, в ходе рабочего дня при всех свидетелях, а после ещё раз ночью. Для Кана это самый верный способ переговоров со спорными личностями. Во-первых, ночью спокойнее и искреннее, во-вторых, если что-то пойдёт не так, то запросто можно будет соврать и сказать, что встреча была только днём. Даже свидетели есть. Сонхва согласился, потому что это и правда звучит складно и логично. Однако не стоит даже надеяться на то, что всё пройдёт гладко. Это генерал разведки Пак, и он не будет играть по чужим правилам. Ёсан проходит в управление и специально спрашивает у одного майора Джунхи, с которым они знакомы в одностороннем порядке, где его кабинет. Полковнику нужно чтобы как можно больше людей видели и знали, что он здесь. Оттого он намеренно «спонтанно» встречается взглядами с теми офицерами, которые точно находятся на службе у Пака. Да и с посторонними тоже. Кан мастерски успевает заглянуть в глаза человеку, запомниться, и притом создать вид, что всё это было случайно. Или же, если нужно, полковник напротив умеет быть незаметным и бесшумным. Впрочем, разведчика из себя он уже никогда не выгонит. — Можно? — Ёсан заходит сразу после короткого стука не дожидаясь ответа, и тепло улыбается генералу, что даже не поднял взгляд. — Вы уже зашли. — Вы заняты? — Кан подходит к столу и касается его кончиками пальцев со своего края. Только тогда Джунхи поднимает глаза. Он медленно скользит взглядом по рукам, красной рубашке и останавливается на генеральском пальто. Этот мальчишка совсем сумасшедший. — Да, занят. — Чудесно, — Ёсан разворачивается на каблуках и направляется к двери, не глядя и сдержанно помахав рукой. — Я как раз хотел сказать, что у меня нет времени и я зайду позже. До вечера, генерал. Пак приподнимает бровь и тупит взгляд. Что это было? Джунхи откидывается на спинку кресла и неловко смеётся, глядя вслед юному полковнику. Он подобен весне. Тоже приходит с севера, привносит в серую холодную жизнь краски и цветущие ароматы, а после сбегает непостоянным ветром. Юный смелый разведчик, что так самонадеянно крутит хвостом перед теми, перед кем не следовало бы. Джунхи почти восхищён. В машину Ёсан возвращается с каменным холодным лицом и выдыхает, когда чувствует себя в безопасности. Он умеет строить из себя общительного обворожительного юношу, что невербальными жестами за самое короткое время расположит к себе и привяжет. Но это требует больших ресурсов и энергозатрат. Кан далеко не такой, каким кажется в подобные моменты. — Всё в порядке? — Пак сразу проворачивает ключи в зажигании и опускает взгляд на часы. — Да, всё прекрасно. — Куда мы сейчас? Уже почти четыре, Вы ещё не проголодались? — Вообще можно, конечно, поесть, но я бы хотел прогуляться, а только потом ужинать. — Вот как? — Сонхва неспешно трогается и выруливает на центральную дорогу. — Есть пожелания? — Да! — Кан переводит взгляд на улицу и крепче кутается в пальто. — Хочу либо в Кёнбоккун, либо в Мёндон, пока я жив или не депортировали на Север. Полтора года здесь уже нахожусь, а всё никак туда не попаду. — О-о, какой интересный выбор, — Пак задумывается и слабо хмурится. — Ну, дворец королевской династии сейчас закрыт для посещений абсолютно всех, а вот в собор Мёндон я смогу провести. — Почему всё закрыто вообще? Красивые же места. — Консул помешан на безопасности и беспокоится о памятниках и дворцах. А Мёндон просто кафедральный собор, в котором уже три века коронуют Консулов, — Сонхва слабо улыбается и умиляется интересу Кана. — Он всегда закрыт для всех, кроме священнослужителей, проводящих там службы, правителя, королевской семьи и наивысшего офицерского состава, так как генералы отдают присягу новому Консулу во время его коронации. — Тогда тем более в Мёндон! — Ёсан оборачивается и с нескрываемым интересом смотрит на генерала. — Вы уже представляли себя в нём в роли следующего Консула? Признавайтесь, представляли? — Честно говоря, я всегда так сильно увлечён решением поступающих проблем, что даже не задумывался о подобном. Но на самом деле, — Пак не может сдержать смех, — мне кажется, Сан обязательно попытается утопиться в святой воде, лишь бы не отдавать мне присягу. — Сан уже давно смирился с Вами, — Кан тепло улыбается в ответ, снова бессовестно рассматривая профиль генерала. — Но да, лучше убрать подобное из вида. Кафедральный собор, что настолько интересен Ёсану, находится не слишком далеко от части, но время поездки пролетает крайне быстро. Полковник и сам не заметил, как начал выпадать в собственные глубокие мысли из-за Сонхва. Кан готов часами лежать в тёплых объятиях, разговаривать или даже просто смотреть на генерала. В его обществе Ёсан ощущает себя в полной безопасности и спокойствии. Это именно то, что он любит так же сильно, как воздух или воду. Спокойствие. А Сонхва, как кажется полковнику, ключ к нему. Пак оставляет машину недалеко от нужного места и покидает её. Он тоже сегодня без формы, и даже пальто, в отличие от Кана, надел не офицерское. Оттого генерал похлопывает себя по карманам, пытаясь вспомнить, не забыл ли он дома документы. — Вы не видели, куда я дел удостоверение? — В левом внутреннем кармане же, — Ёсан ждёт, пока Сонхва в этом убедится, закроет машину, и только после этого отворачивается. Он хотел бы взять Пака под руку, но вспоминает, что они всё ещё офицеры почти в центре города. — Что именно привлекло Вас в этом соборе? — а вот Сонхва касается пальцами родной талии. — Вы религиозны? — Нет, — Кан поднимает глаза на очертания, что выглядят для него абсолютно прекрасными, и глубоко вдыхает почти зимний влажный воздух. Ёсан чувствует себя величественно и царственно перед огромным белым кафедральным собором, который, казалось, возвышается не только над пустыми и охладевшими зданиями в городе, но и над целой страной, охваченной зверством правителя и пожаром войны. Остроконечные шпилевидные башни расположены по всему периметру, выделяя и оттесняя собор от внешнего мира, делая его обособленным, гордым и непричастным к мирским заботам. Центральный фасад представляет собой массивный портал с тяжёлыми рельефными и позолоченными арками, именуемый «Вратами Гигантов» и декорированный бюстами святых и фигурами животных и демонов. Над главными вратами, по бокам, расположены гранёные, с резкими углами и выступами выбеленные апсиды, создающие иллюзию опоры, держа на себе всю конструкцию монументального и прекрасного во всём здания. Они словно передние могучие когтистые лапы величавого и чудовищно флегматичного дракона, покрытого сотнями шипов. Ровно по центру фасада Кан замечает необычные и отчасти причудливые часы, установленные вглубь каменной стены. Циферблат их окаймлён почерневшей фигуркой василиска, его центр украшает небольшой, такой же потускневший витраж с изображением черепа и ворона, а витиеватые стрелки остановились ровно на трёх часах, создавая приятный глазу контраст между чёрным «нутром» и сияющей даже при затянутом тучами небом позолотой. Ёсану нравится подобная архитектура и такие мелкие и наверняка что-то значащие детали. Ему давно хотелось посмотреть всё лучшее, что есть на Юге. В подобную серую и холодную погоду что Ассамблея, что Мёндон, что другие белые здания кажутся будто сияющими изнутри. За ними продолжают ухаживать даже в войну, и среди пыльных бесцветных зданий белоснежные шпили пронзающих небеса башен со множеством небольших пиков, напоминающих издалека колючки, кажутся нереальным. Оконные проёмы башен отличаются сложнейшей архитектурой — трёхстворчатые окна разделены ажурными каменными переплётами, изображающими четырёхлистники и ветви лозы. Сама башня увенчана перламутровой статуэткой двуглавого орла и полностью облицована стеклом с серебристым геометрическим узором. Центральное высокое стрельчатое окно визуально вытягивает собор ещё больше, и при приближении кажется, что одно из главных культурных достояний всего Юга полностью перекрывает собой небо. Подобные детали приводят Ёсана в эстетический восторг, и хочется раствориться в этом искусстве. Во всех фасадах расположены витражные двухстворчатые оконца, формой под стать самому большому. Кан всегда хотел там оказаться в солнечный день, чтобы увидеть всё цветное сияние изнутри, но и при таких обстоятельствах освящённая цитадель выглядит грандиозно. Конечно, полковник может пробраться куда угодно и как угодно, но каждый раз, как наступал выходной или свободное время, предпочтение отдавалось отдыху, а не культурному наследию. — Мне кажется, что подобные здания выглядят невероятно. Я давно хотел попасть сюда. Религия меня не интересует, — Ёсан даже говорит тише, полностью поглощённый видом буквально искрящегося красотой и величием здания, к которому они приближаются. — Значит, Вам больше нравится архитектура, чем, допустим, изобразительное искусство? — Сонхва в восторге от разговоров с полковником так же сильно, как от секса с ним. Слушать Ёсана и осознавать, что тот делится своими чувствами — потрясающе ценно. — Да, картины меня вдохновляют меньше, чем подобные масштабные памятники. У них совсем иная энергетика. Картину писал один человек и, возможно, несколько лет. А собор этот строили, переделывали и дорабатывали веками. И то его не так давно облицевали белым камнем. Сколько сил и стараний было вложено в подобные творения? — Красота в глазах смотрящего, и мне просто интересно, сколько в Вас ещё этого великого и всеобъемлющего, — Пак показывает своё удостоверение постовым гвардейцам на входе, и те расступаются перед генералом, пропуская внутрь. Однако Сонхва пропускает вперёд полковника. Конечно, туда нельзя Ёсану, но генералу немного всё равно. Он открывает дверь перед Каном и проходит следом. Свечи ещё теплятся живым огнём после службы, а внутри витает ненавязчивый запах ладана, от которого Пак тихо фыркает. Ему не очень интересен сам собор, зато интересен Ёсан, что благоговейным взглядом теперь рассматривает архитектуру изнутри. Ровной колонной стоящие своды высотой почти в тридцать метров выполнены в бело-золотых тонах, прямо как тронный зал Ассамблеи. Каменные орнаменты и некрупные статуи горгулий в стиле барокко венчают стены и шесть капелл, и это решение кажется Кану крайне интересным, потому что снаружи купол выполнен в ренессансе. Устремлённые ввысь арки, поражающие своим торжественным великолепием, делят весь зал на три части, в конце каждой из которых находятся алтари, полностью выполненные из чёрного мрамора. На массивном мраморном выступе в центре расположен крупнейший во всей стране орган, обрамлённый десятком барельефов в виде самых разных, не похожих друг на друга химер. — Здесь, и правда, красиво, — Ёсан подходит к левому алтарю и скрещивает руки на груди. Икона богоматери, заточённая в золотую раму, от которой ореолом расходятся кованые лучи. Подобно солнцу, она окутана величием и сиянием. Правда, старым и уставшим, но и в этом есть свой шарм. — Это копия? Я не знал, что эта икона здесь в столице. — Не знаю, — Пак подходит и становится совсем близко сзади, оглядывая Марию. — Этот собор один из двух близнецов. Второй, почти такой же — в Вене. Он более старый, и во время войны оттуда вывезли эту икону. Правда, как всегда случается с ценными вещами, произошла путаница, и теперь непонятно где оригинал. Вывезли ли его сюда, а там оставили копию, или же всё-таки вернули истинную икону домой. — Странно, что никто этого не выяснил, — Кан делает полшага назад и касается спиной Сонхва. — Думаю, по итогу никто не признается, где копия. И экспертам не позволят. Вена сейчас к этому агрессивно относится, — Пак зарывается носом в надушенные волосы Ёсана и прикрывает глаза. Тот почти сразу же уходит, оставляя за собой благоухающий шлейф, и генералу вообще не нужны никакие другие произведения искусства. В комнате, где будут собраны все мировые шедевры, Сонхва будет и дальше смотреть только на одного единственного человека, равнодушно игнорируя всё остальное. — Вена… Кстати, — Кан переходит к кафедре, игнорируя центральный алтарь. — Почему Джонхана называли Венским Дождём? Это очень странный псевдоним. — Не знаю, попробуйте спросить у него. — Он Вам не рассказал? Как так? Ёсану было интересно посмотреть на кафедру этой страны. Местный символ церковной диктатуры, который здесь пустует, потому что ещё прошлый консул объявил свою власть божественной, и, как следствие, отсутствие другого представителя Бога. Однако даже Консул всё ещё не имеет права восседать на этом троне. Насколько Кан знает, это можно делать только епископу или же тому, кто короновал правителя, потому что их права примерно уравниваются, и их обоих считают божественными представителями. А сама кафедра прекрасна. На спиральной лестнице к трону высечены выразительные горельефные бюсты, стойки которых обвиты колючей лозой. Это занятно. Они носят психологический характер, потому что это не портреты непосредственно четырёх святых, а изображения четырёх темпераментов. Таким образом Августин Блаженный является на самом деле меланхолией, Амвросий Медиоланский представляет сангвиника, Иероним Стридонский — холерик, Григорий Великий олицетворяет флегматичность. И каждое лицо старается эмоциями и жестами передать свою суть. Кану интересно посмотреть на того, кто придумал развернуть в церкви прямо на символе власти вкрапления науки в лице психологии. Нагло, дерзко и красиво. Перила лестницы, ведущей на кафедру, имеют изображения ползущих жаб и ящериц — аллегория борьбы добра и зла. Ёсан склоняет голову набок и в очередной раз поражается тому, как люди готовы положить тонны сил и времени как своих, так и чужих просто чтобы возвыситься над другими. Оставив кафедру, Кан снимает с себя пальто и бросает его на ближайшую лавку. Он оборачивается на Сонхва, но тот с крайне умным видом всё ещё у иконы. Полковник лукаво улыбается, отправляясь к главному алтарю. Пак был целиком и полностью погружён в свои мысли, пока бездумно смотрел сквозь Богоматерь. Он давно перестал обращать на неё внимание, размышляя о том, что, возможно, изменит после получения власти. Первым делом Сонхва избавится от монаршества и права на власть по наследству, а следом и от некоторых изживших себя традиций. Слишком много планов, что обрываются тихим голосом Кана. — Генерал. Пак оборачивается и в очередной раз умирает из-за своей звезды. Ёсан вальяжно сидит прямо на столешнице главного алтаря, ещё и поставив пятку на её край. На нём та самая местами полупрозрачная рубашка, рукава которой по-разному закатаны. Один совсем высоко, и на этой руке высокая полупрозрачная перчатка, что закреплена тугим ремешком. Второй же закатан до локтя, и перчатка короче, без ремней. Кольца в тусклом горении сотен свечей игриво смеются переливами камней, а Кан глазами. Он просто сидит на главном алтаре кафедрального собора страны, что поражает своей красотой, размером и масштабом, и откидывает голову немного назад. Сонхва видит всю эту картину с алтарём, что вздымается фресками, золотом и витражами до высочайших сводов, и закусывает губу. Генералу в эту секунду кажется, что не Кан у него в руках, а ровно наоборот. Ёсан же видит, как бессилен перед ним Пак, и не может не упиваться радостью и любовью к себе. Ну, и может, самую малость к этому мужчине, что начинает медленно подходить. Но Кану мало. Глядя из-под ресниц, Ёсан неторопливо поднимает руку и прикусывает край перчатки, начиная стягивать её с себя зубами. И Сонхва не понимает, что он должен с этим делать, и откуда в Кане не просто бесы, а самые настоящие хозяева Ада. — У Вас всё хорошо? — Пак подходит в упор, и чувствует себя канистрой с бензином, в которую уронили спичку, потому что Ёсан разводит ноги, чтобы между них вжались. — Да, а у Вас как дела? — Кан специально медленно стягивает каждый палец перчатки по отдельности, глядя в глаза напротив. — Мне плохо, — Сонхва приподнимает брови и одновременно с тем хмурится, чувствуя себя совершенно бессильным перед полковником. Настолько ничтожным, что кладёт руки на колени Ёсана, и от этого словно прошибает током. — Только не говорите, что Вы пришли в церковь, чтобы заняться сексом. — Что-то не так? — Кан не может перестать улыбаться. Он проводит рукой в перчатке по плечу генерала и с удовольствием чувствует, как сжимаются на его бёдрах пальцы. Второй раз за день. — То, что Вы на алтаре в церкви перед десятком икон? — Сонхва притягивает ещё ближе к себе за бёдра и медленно выдыхает. Он и сам не понимает, почему заводится даже не с полуоборота, а с одного взгляда. Однако внутри растекается горячая тяжесть. — И вы ещё спрашиваете, что не так? — А вы лапаете меня на алтаре в церкви перед десятком икон, — Ёсан облизывается и немного подаётся вперед. Он прикрывает глаза и почти целует, но продолжает шептать в губы. — И Вам очень нравится. — Вы сумасшедший. — Да, — Кан неторопливо проводит языком по нижней губе генерала, всё ещё ощущая дрожь в его руках. — А ещё я молод, совершенно прекрасен и у меня нет ни стыда, ни совести. Потому не могли бы Вы хорошенько меня оттрахать? Ради всех святых. Ёсан уже смирился с тем, что ему нравится секс с этим человеком. Он вообще не видит смысла отпираться и отказывать себе в желаниях, когда им можно потакать. Оттого Кан стонет прямо в губы, когда его медленно и тягуче целует генерал. Сонхва сразу же углубляет и внаглую принимается ласкать язык и кусать губы, теряя голову окончательно. Нет даже желания попытаться себя сдержать. Особенно когда Ёсан сползает со столешницы, вжимается промежностью в бедро генерала и начинает тереться, совсем слабо постанывая. Пак никогда бы не подумал, что в этом мальчишке может быть столько чертей и огня. Даже больше, чем в самом генерале, потому что в отличие от Сонхва, Кан вообще не чувствует никаких уколов совести. Всё, что сейчас на уме Ёсана — это руки Пака, что сжимаются на его ягодицах, и нога, которой тот сильнее вжимается. Кан старается не скулить в поцелуй слишком громко и навязчиво, но совершенно не сдерживает себя. Даже все взоры икон не остановят от желаемого. Просто Ёсан знает о том, насколько Сонхва жадный собственник, и чем больше он демонстрирует свои ощущения, тем больше их будет доставлено. Рукой в перчатке полковник проводит от плеча до ремня брюк Пака, и сразу же принимается за него. Ёсану кажется, что он расстёгивает любой из ремней генерала даже быстрее, чем он сам. Вот и в этот раз пара мгновений — и Кан уже забирается рукой в штаны. Сонхва отстраняется и глухо рычит в губы, когда ощущает, как его член обхватывает рука в тончайшей сетке с немного прохладными кольцами. Это слишком непривычно, но не сказать, что неприятно. Скорее хочется отстраниться сильнее и посмотреть, как Ёсан работает ручкой. Впрочем, в этом нет необходимости. Пака ждёт ещё лучшее зрелище, потому как Кан несильно толкает в плечо и заставляет отойти на шаг, после чего намеренно ловит взгляд Сонхва и медленно опускается на колени. — Генерал, у меня есть с собой смазка, потому я просто хочу взять в рот, — Ёсан игриво улыбается и не отводит взгляда, пока достаёт член и поглаживает его пальцами. Он приближается и касается головки языком, тут же отстраняясь. — Будьте послушным и не делайте лишних движений, ладно? Я и сам буду старательным. — Вы взяли с собой лубрикант? Неужели? — Пак тяжело выдыхает и упирается одной рукой в столешницу алтаря, наконец, рассматривая то, как самая красивая рука в перчатке гладит член. Кажется, он конченый фетишист, потому что весь этот Ёсан не оставляет и шанса. — Вы серьёзно? — Меня жутко возбуждает тот факт, что Вы даже сейчас в перчатках, и Ваши руки чисты, — Кан неторопливо вылизывает головку и иногда целует её, опаляя горячим дыханием и языком. — Я подумал о том, что Вы сможете подготовить, и ко всему прочему оттрахать пальцами где угодно. Это ужасно сексуально, — и будто в подтверждение своих слов Ёсан обхватывает головку губами, начиная с удовольствием посасывать. Если достаточно возбужден, то даже минет начинает приносить удовольствие, и Кан не скрывает этого. Он стонет с членом во рту и старательно работает языком, неторопливо двигая головой. Ёсан всё ещё не умеет принимать глубоко, но до середины удаётся вбирать в рот, и Сонхва действительно приходится сдерживаться. Он кладёт вторую руку на затылок и только поощрительно гладит по волосам, которые хочется сжать и потянуть на себя. Пак обожает как принимать, так и делать глубокий минет, но Кан и правда хорошо старается. Он уже довольно быстро двигает головой и ласкает языком так, как может. Ёсана кроет возбуждением оттого, что он получает удовольствие, пока отсасывает в грёбаном соборе и сжимает свой член через брюки свободной рукой. Ему действительно нравится секс вне дома, даже если он сам часто в нём отказывает. Но по подбородку стекает слюна, а на уголках глаз появляются слёзы оттого, что иногда Кан всё же старается взять глубже. Он и не против это сделать, но подобные техники требуют слишком много времени и тренировок. — Эй, — Ёсан отстраняется и снова принимается вылизывать, надрачивая у основания. — Я бы с удовольствием довел Вас до оргазма только ртом, но тоже хочу получить своё. Однако мне всё равно хочется принять в рот. Кончите потом в него? — Блять, — Сонхва закусывает губу и тянет за волосы наверх. Он не выдержит, если тот продолжит в том же духе. Подняв Кана на ноги, генерал разворачивает его спиной к себе и вжимается грудью в лопатки. Он начинает несколько нетерпеливо расстёгивать брюки без ремня, в очередной раз вдыхая аромат волос. — Где Ваша смазка? — В заднем кармане, — Ёсан упирается руками в столешницу алтаря и немного прогибается в спине, когда с него стягивают штаны. Уже даже не волнительно. Остаётся только чистейшее возбуждение и потребность. Разве что Кан оборачивается, чтобы посмотреть, как генерал снимает свои перчатки, и тот делает это демонстративно вызывающе. Так же прикусывая ткань за кончики пальцев и неторопливо стягивая. Пусть от возбуждения и сводит низ живота, но кто бы знал, как приятно смотреть на заворожённого Ёсана. Полковник всё ещё влюблён в непростительную красоту Сонхва, и в этом он готов признаться. — О чём Вы думаете? — Пак выливает немного прозрачной жидкости себе на пальцы и усмехается голодному взгляду. — О том, что мои глаза хотят съесть Вас, — Кан опускается грудью на чёрный мрамор, заводит руки назад и раздвигает ягодицы. Он тихо, но сладко стонет, получая сразу два пальца, и сильнее прогибается в пояснице. Ёсану нравится то, как Сонхва довольно техничными уверенными движениями растягивает без лишнего дискомфорта или боли. Более того, его пальцы умело находят простату и без фанатичности её массируют. Пак предпочитает делать это членом, поэтому когда добавляет третий палец и начинает двигаться быстрее и жёстче, то специально меняет угол. Кан, конечно, умеет разжечь пожар и заставить выть от желания, но Сонхва способен и этого чертёнка вынудить хныкать и подаваться даже пальцам. И даже когда Ёсан просит заменить пальцы членом, Пак не перестаёт дразниться. Он обильно смазывает себя и приставляет головку ко входу, несильно ею надавливая. — Генерал, — Кан судорожно дышит и сжимает свои ягодицы, которые всё ещё держит. — Что? Вы что-то хотите? — Сонхва ухмыляется и толкается членом между ягодиц, слыша огорчённый выдох. — Вы же знаете, что я не стану просить. А я знаю, что вы не уйдёте никуда со стояком, — Ёсан хищно усмехается в ответ и заглядывает за своё плечо. — Вы невыносимы, — Пак хмыкает и сдаётся. Может, он бы и поиграл ещё, но член ноет от потребности, как и всё остальное. Сонхва входит довольно плавно, с удовольствием глядя, как проникает до упора. Он вжимается бёдрами в своего мальчика и останавливается, чтобы тот привык. Даже если они делают это довольно часто, внутри всё равно слишком узко и жарко, а генерал всё равно внимателен к своему драгоценному. Даже если Пак не собирается быть ласковым. Кан же жмурится от долгожданной заполненности и того, как глубоко ощущается Сонхва. Ёсан не совсем понимает, в какой момент времени подобные сомнительные ощущения стали ему не только нравиться, но и быть необходимыми. Он только сейчас убирает от себя руки и немного приподнимается. — Эй, что Вы недавно говорили о том, чтобы я Вас взял, заботясь только о себе? — Пак со слабой ухмылкой наблюдает, как полковник дрожащими руками расстёгивает пуговицы своей рубашки и облизывается. — Я хотел бы попробовать тот темп, который будет самым приятным для Вас, — Кан скидывает верх и открывает плечи, но не снимает полностью. Он заметил, что генерал обожает смотреть на спину или вниз во время секса при такой позе, потому и здесь преподнесёт себя в лучшем свете. — Неважно, понравится мне или нет. — Откуда такие желания? — Сонхва закусывает губу, глядя на эти плечи и открытую часть спины. Он пробно толкается в первый раз, и не получив никакого сопротивления, начинает неспешно двигаться. — Почему Вам хочется подобного? — Ах, я, — Ёсан закусывает губу и жмурится. Ему хочется спокойно отдаться Паку, а тому снова приспичило поговорить. Кан не горит желанием объяснять, что ему хочется ощутить то, каким именно Сонхва может быть на самом деле и что он в себе сдерживает. Не хочется в принципе как-то объяснять потребность ощутить, из-за чего руки генерала так часто дрожат, а взгляд испепеляет. Потому он шипит и бросает злой взгляд. — Заткнитесь и трахайте меня, а не мой мозг. — Ау, — Пак с удовольствием проглатывает эту прелестную грубость и только сильнее веселится. — Хорошо, душа моя. Сонхва опускает взгляд вниз и начинает набирать темп по собственному желанию. Раз тому так хочется, то разве может генерал отказать? Ни за что в жизни. И Пак для удобства обнимает рукой без перчатки за талию, а второй упирается в чёрный алтарь. Генерал выбирает быстрый и рваный темп. Как правило, Сонхва методично выходит почти целиком и возвращается до упора, чтобы Ёсан прочувствовал всё в полной мере. Однако сейчас ему приятнее и вкуснее вдалбливаться быстро и с силой. И по тому, как Кан падает грудью на столешницу и закрывает себе рот ладонью не совсем ясно, всё ли хорошо или нет. Ёсан со всех сил сдерживает стоны, пока второй рукой безрезультатно царапает мраморную столешницу, чтобы хоть немного выместить переполняющие чувства. — Всё нормально? — Пак всё же замедляется, но вскидывает бровь, когда полковник испуганно оглядывается. — Нет! Не останавливайтесь, — Кан выпаливает это, и сам не очень осознанно начинает насаживаться из-за потери темпа. — Пожалуйста, сделайте так ещё. Ёсан с облегчением стонет, получая обратно те же толчки. Его сводит с ума то, как Сонхва без остановки долбит простату, пусть это даже несколько болезненно. Но как же хорошо. Как же Кану потрясающе приятен такой сумасшедший темп, который не даёт подумать ни о чём другом. А когда Пак ещё и вжимается грудью в спину, одновременно с тем начиная кусать и покрывать грубыми поцелуями плечи и шею, то Ёсану приходится прикусить ребро ладони. Не хотелось бы привлечь внимание гвардейцев снаружи слишком громкими стонами. Но контролировать их всё тяжелее, темп становится ещё более безжалостным, а глаза сами закатываются от удовольствия. Кан полностью обездвижен и вжат в алтарь кафедрального собора, пока его с самой жестокой скоростью трахают без остановок. Ёсан и не думал, что это будет настолько хорошо. Он ожидал чего-то более болезненного или неприятного. Однако сейчас он на грани и понятия не имеет, что с этим делать, потому что Сонхва, как показывает опыт, может хватить ещё надолго. Вот только учитывая оговорённые условия, Пак скорее всего не остановится, если его мальчик кончит. Кан понимает, что ему не избежать сверхстимуляции в таком темпе, когда взгляд застилает белыми вспышками, а ощущения накрывают, как цунами. Ситуацию усугубляет ещё и то, что Сонхва начинает срываться на ещё более рваные и быстрые толчки. Неизменно каждый раз только то, что Пак вбивается до упора глубоко внутрь. Генерал действительно берёт так, как ему бы хотелось. Судорожно выдыхая на шею, пока всё это время не сбавляет темп. Ёсан, пусть и пытался сжать себя у основания и оттянуть свой оргазм, но всё равно кончает себе в руку первым. А Сонхва и правда полностью это игнорирует. Пак замечает, как дрожит его мальчик и с какой силой впивается зубками в свою же руку, но продолжает. Он испытывает какое-то странное немного садистское удовольствие, когда ощущает полную власть над тем, кто им правит, притом ещё и заставляя плакать от всех этих эмоций. Сонхва не знает, каким образом Кан собрался в таком состоянии заканчивать ртом, но к своему приближению всё же замедляется. Чем ближе подступает собственный оргазм, тем более аккуратные и чувственные толчки требуются в первую очередь для себя же. — Г… Генерал, — Ёсан всхлипывает и с трудом собирает мысли в кучу, пытаясь взять себя в руки. — Вы же… Вы же не забыли, о чём я Вас просил? — Нет, — на самом деле Пак бы с радостью забыл и закончил сейчас внутрь, но они не дома, и такой возможности нет от слова совсем. Потому Сонхва отстраняется и выходит, довольно резко поднимая Кана со стола. Тот несмотря на крайне разморенное состояние первым делом натягивает обратно брюки, сам разворачивается и снова опускается на колени, чувствуя небольшое облегчение. Ноги слишком долго были в напряжении и дрожали. Генерал лишь приподнимает свою выправленную рубашку и выжидательно смотрит. Ёсан поднимает немного заплаканный плывущий взгляд и рукой, в которую сам же недавно кончил, обхватывает член. Кан берёт головку в рот и принимается довольно хаотично, что неудивительно для его состояния, ласкать языком и сосать, параллельно с тем надрачивая у основания. Паку требуется совсем немного времени, чтобы с глухим рыком кончить, и Ёсан находит это зрелище ужасно сексуальным. Сонхва, что загнанно дышит, заламывает брови, жмурится и сжимает одной рукой свою рубашку, открывая напряжённый пресс. Кан не может сдержать своего желания провести по нему рукой в перчатке, пока языком и губами собирает сперму, проглатывая её. Ёсан и сам не понимает, почему чувствует столь глубокое удовлетворение от того, что когда-то казалось ему неприятным, если не мерзким. Впрочем, разве это важно, если всем всё нравится? Кан опускает глаза и всё ещё не может успокоить дыхание. Он крайне лениво достаёт платок из другого кармана и протягивает его Паку даже не глядя. Тот самую малость приводит себя в порядок, одевается и опускается на одно колено рядом. Приподняв лицо Ёсана за подбородок, он чистой стороной платка осторожно стирает слёзы, остатки семени и слюны. — Так и что это было? — Сонхва с нежностью рассматривает своего измотанного мальчика и принимается вытирать его руку. — О чём Вы? — голос несколько хриплый и дрожащий, но до одури сексуальный. — О Вашем желании заняться сексом в церкви, — Пак усмехается и не может отказать себе в удовольствии поцеловать полковника в губы. Абсолютно нежно и ласково, без тени брезгливости. Кану нравится, и он лениво отвечает, приоткрывая губы, хотя сам же довольно быстро и отстраняется. — О, генерал, — Ёсан улыбается и всё ещё вызывающе смотрит, немного вскинув подбородок, — почему Вы спрашиваете о подобном, будто это только моё желание? Вы ни на секунду не задумались, прежде чем сделать это со мной перед всеми святыми. Так и что это было? М? — полковник передразнивает, и когда Сонхва заканчивает убирать лишнее, поднимается с колен и продолжает приводить себя в порядок. Пак встаёт следом и с теплом наблюдает за тем, как полковник накидывает обратно на плечи рубашку, застёгивая до сих пор подрагивающими пальцами. Ему ещё никогда не хотелось сказать о своих чувствах так, как сейчас, и даже все внутренние страхи и переживания кажутся незначительными. — Хотите знать, что это было? Я люблю Вас, — Сонхва был уверен, что не произнесёт этого, но сердце, судя по всему, посчитало иначе. Он видит, как взгляд Кана замирает в одной точке, и тот слабо улыбается. Хочется извиниться за сказанные слова, потому что внутри стойкая уверенность, что Ёсан не готов к этому разговору. Пак чувствует то, что ожидал. Странное нервное волнение и сожаление. — Это Ваши проблемы, — Кан подбирает свою перчатку и тихо выдыхает. Он и правда не готов к подобным открытым проявлениям чувств, а уж быть с Сонхва нежным в выражениях и подавно не собирается. Но, вопреки внутреннему отторжению подобного, Ёсан подходит к генералу и обнимает того одной рукой за шею, а второй за талию. Он утыкается носом в шею и прикрывает глаза. — Но отвечая на Ваш вопрос о том, что это было… Вы когда-нибудь ощущали острую потребность в чём-то? Когда Вы думаете об этом, и у Вас в душе распускается весенний сад? Когда Вас не заботит ничего на свете кроме этого? Когда Вам кажется, что если не получите, то сойдёте с ума? — Да, — Пак тихо смеётся и обнимает родную талию в ответ. — Конечно. Именно это я почувствовал, когда впервые увидел Вас. — Мх, — Кан хмурится и хочет отстраниться. Это не то, что он хотел бы слышать, но Сонхва прижимает к себе и в порыве нежности начинает усыпать самое красивое лицо поцелуями. — Ну, прекратите, я Вам не Ваша кошка. — Моя душа, — Пак напоследок несколько раз целует в носик, подбородок, губы, щёки и заканчивает на родимом пятнышке. — Более не смею Вас мучать. — Так-то лучше, — Ёсан фыркает, но слабо улыбается, выбираясь из объятий. Он забирает своё пальто и, амплитудно провернув вокруг себя, надевает его. — А теперь ужин. — Что бы Вы хотели? — Сонхва следует за полковником к выходу из собора, чуть не забыв свою белую перчатку. Хорошо, что она выглядит слишком инородно на освящённом чёрном мраморе.///
— Вы уверены, что всё же стоит с ним говорить? — Пак чувствует беспокойство за свою звёздочку и совсем не хочет отпускать одного. Правда, тому совершенно всё равно. — Может, поедем домой? — Вы уже десять раз это спросили, — Кан поправляет волосы, глядя в зеркало заднего вида и собирается выйти, как Сонхва берёт его за руку. — Пожалуйста, милый, будьте осторожны. И давайте договоримся, что либо Вы спускаетесь через пятнадцать минут, либо я иду за Вами. — Давайте двадцать? — Восемнадцать. — Хорошо, — Ёсан мягко улыбается и опускает взгляд на часы. — Тогда сверим время. — Двадцать два сорок три. — Да, отлично. В таком случае, дедлайн — в три минуты двенадцатого. — Это же по итогу двадцать минут… — Всё, — Кан быстро чмокает Сонхва в губы и выходит из машины. — Я ушёл. Пак снова смотрит вслед и отрицательно качает головой. Что за сумасшедшее создание? Генерал цокает языком и лезет в бардачок. Не то чтобы он думал о худшем, но, достав пистолет, начинает пересчитывать патроны в обойме. Ёсан же подходит к чёрному ходу управления без постовых и облегчённо вздыхает, когда его ключи всё ещё подходят. У Кана есть дома много ключей, и всегда волнительно, вдруг замки сменили. Но нет. Хотя странно. На месте Джунхи полковник бы менял всё каждый месяц. Тихо пройдя в здание, Ёсан прижимается спиной к двери и прислушивается. Ему нельзя терять времени, но было бы неплохо и не попасться никому на глаза. Впрочем, по ощущениям всё тихо, и он бесшумно ступает по деревянному полу, избегая скрипа. За это время Кан пытается морально настроиться. Джунхи непростой кадр, и это заставляет собрать все силы и способности. Ёсан умеет доставать нужную информацию путём правильного поведения, но к Паку он пока что не понимает как подступиться. Вернее, понимает, но уверенности в успехе нет абсолютно. Хотя учитывая то, что бывший любовник Джунхи — Юн, то возможно получится добиться от него чего-то, если вызвать в нём интерес. Это настолько опасно и маловероятно, что Ёсан уговаривает себя не бояться. Но проблема в том, что на столь опытного генерала разведки не подействует больше ничего. Он переиграет в чём угодно и поставит мат, Кан уверен. Только шанс задеть чувства хоть и маленький, но остаётся. Полковник снова стучится для вида и заходит раньше, чем успевает прозвучать ответ. Джунхи на том же месте, только его офицерский пиджак и верхние пуговицы рубашки расстёгнуты, галстук ослаблен, а наградная лента свисает с плеча. Окно открыто, и Пак курит прямо в кабинете, пока просматривает какие-то фотографии. — Добрый вечер, генерал, — Ёсан приветливо улыбается и старательно надевает маску той личности, что подготовил для Джунхи. — Здравствуйте. — Как Ваше ничего? Вы всегда так допоздна? — Кан расстёгивает своё пальто и внаглую двигает кресло, в которое садится. Перед столом Пака их стояло два, одно из которых теперь прямо напротив генерала. — Или потому что меня ждали? — И то, и другое. Обычно я забираю работу домой, — Пак зажимает сигарету в зубах и складывает все фотографии в одну стопку, кончиками пальцев осторожно её уравнивая. — Вот как? Мне очень приятно, что Вы меня подождали. — Ну, так, товарищ Лю, о чём хотели поговорить? — Джухни поднимает взгляд на юношу и выравнивает все бумаги в руке в идеальную стопку постукиванием по столу. — О всяком разном, — Ёсан медленно выдыхает и старательно представляет Джунхи как самую желанную любовь всей своей жизни, чтобы глядя в глаза напротив выдать достаточно нежный и ласковый взгляд, который спустя несколько секунд отводит в сторону и вниз. — Я бы хотел понять причину, по которой вы с генералом Сонхва находитесь в конфронтации, — когда Кан возвращает взгляд, он смотрит теперь уже на губы Пака и слабо улыбается. Джунхи же решает опустить глаза на стол, видя перед собой прекрасного психолога. Он всегда уважает своих соперников и врагов, и именно потому всё ещё находится на плаву. А с Каном ему шутить не хочется. Северных разведчиков здесь достаточно, но никто ещё не брал бразды правления над генералом. Для Пака их отношения так и выглядят. — Лучше расскажите мне то, что Вы имеете с генерала, — Джунхи тушит сигарету в пепельнице и подпирает подбородок рукой. Он так же, как и «полковник», смотрит на что угодно, но не в глаза. — Вы даёте ему возможность. А он Вам? Я действительно не понимаю Ваших мотивов. Поделитесь, и я поделюсь с Вами. — Генерал, — Ёсан специально немного замедляет речь и тянет это с тёплой улыбкой, продолжая «влюбляться» в Пака, чтобы не разрушить, но хотя бы взволновать его даже своей энергетикой и харизмой. — Нам необязательно ставить друг другу условия, чтобы поболтать. И о каких возможностях Вы говорите? — Ну, как же? Вы даёте Паку возможность любить, наслаждаться, чувствовать счастье. Но что с этого имеете Вы? — Оу, — Кан не думал, что его так быстро поставят в тупик. Он хлопает ресницами и отводит взгляд в сторону, судорожно думая над ответом. Не очень хочется говорить, что его просто удерживают угрозами. Но если опустить этот момент, то что он имеет от взаимоотношений с Сонхва помимо взаимных симпатий? Наверное, стоит ответить так, как ожидает генерал. — Я имею защиту, власть и выгодное место в этой войне. — Вы хотели сказать опасное? Вы буквально попадаете вместе с ним под удар, — Джунхи щурится и слабо улыбается, наблюдая за этим мальчишкой. В какой-то степени его восхищает уверенность, сила характера и самооценка Кана. Мало кто может прийти в логово зверя и пытаться навязать условия игры. — Вы совершили опрометчивый выбор. — Не все выборы зависят только от нас. Иногда вариантов не так много, — Ёсан закусывает губу и строит огорчённые глазки, снова вешаясь взглядом на Пака. — Я ужасно не хочу находиться здесь или где-либо ещё, — Кан выбирает драматизацию как поворот в их диалоге для того, чтобы Пак слегка отвлёкся. — Если бы Вы знали, как мне бывает тяжело в том, что я переживаю. — Даже не представляю, — Джунхи выдыхает и полностью соглашается со словами о выборе, но не совсем понимает, почему Ёсан резко переходит на свои чувства. Это и правда немного сбивает с толку. — Так в чём причина конфликта с Сонхва? — Кан наклоняется слегка вперёд и смотрит теперь уже пристально. Он равнодушен к генералу и ужасно этому рад, потому что и так слишком тяжело стараться смотреть без привычного холода и отвращения ко всему живому. — И почему по итогу Джонхану становится плохо, когда он слышит любое упоминание Вас? Ёсан улыбается, видя, как Джунхи еле заметно меняется в лице. Он коснулся его чувств, и, как следствие, почувствовал уверенность. Кан прекрасно знает, что когда человек испытывает из-за другого боль или деструктивные эмоции, то он подсознательно признаёт возможную власть над собственными чувствами. И это ниточка, за которую ухватывается Ёсан, хоть и рискует с неё оборваться. — Видите ли, — Пак немного раздосадовано морщится и достаёт из стола пачку сигарет. Он прикуривает и только тогда продолжает. — Сонхва стал крайним. Я почти не имею претензий к его личности или прошлому. Так сложились обстоятельства из-за ухода и выбора Джонхана. Я злюсь и переживаю то, что переживаю, — генерал смотрит на красную папку на своём столе и касается её кончиками пальцев. Именно из-за неё он решает говорить честно. Всё теряет смысл в лучах заката. — Потому что мой любимый человек ушёл именно к нему. Ещё и возненавидев меня, хотя я не был виноват в тех обстоятельствах. Или же был? Я не знаю? — Джунхи откидывается на спинку кресла и поднимает довольно уставший разбитый взгляд. — Недавно я узнал, что Его Высочество заказал северянам тот самый обстрел леса, в котором находился на задании Джонхан. И я понял, почему не мог сменить исполняющего снайпера. Если раньше я не знал, что я мог сделать для Юна и как избежать тех событий, то сейчас не знаю вдвойне. И мне, — постепенно взгляд Пака теряет фокусировку, и Ёсану кажется, что тот смотрит сквозь него. — И мне ужасно больно. Во мне настолько разрушительные бури и ураганы, что внутри не осталось ничего. Скоро так же будет и снаружи. Совсем скоро. Оттого я с Вами и говорю и соглашаюсь насчёт того, что не всегда есть выбор. — Подождите, но, — эта информация сваливается как снег на голову. Вот уж точно чего не ожидал услышать Кан, так это подобных откровений. — Это точно? Откуда Вы узнали подобное? — Генералы должны быть преданы Консулу, — после недолгого молчания отвечает Джунхи. — Оказалось, он всего лишь приревновал меня к тому, с кем я был в отношениях. Кстати, — Пак усмехается и сам подаётся вперёд. — скажите спасибо, потому что когда Его Высочество поинтересовался отношениями Сонхва, я не назвал Вашего имени. — Почему? — Ёсан поднимается с кресла и обходит стол, упираясь бёдрами в столешницу рядом с Паком. Полковник смотрит сверху, чувствуя какие-никакие уверенность и доминирование в этом диалоге. — Почему Вы вообще не уничтожили Сонхва, если давно могли это сделать? — Не все слухи сходятся с действующими фактами. Я не такой страшный, как обо мне говорят. Или такой. Честно говоря, я и правда несколько раз порывался отправить по его душу кого-нибудь. Нет, я и правда такой, — Джунхи смеётся и трёт переносицу. — Но в любом случае мне нужно было бы убить вместе с ним и Джонхана, чтобы тот не прирезал меня следующим же утром. Но вот незадача. Я никак не могу забрать жизнь Юна. У меня не поднимется на него рука. Да и я не так боюсь смерти, как сделать ему действительно больно, — генерал затягивается табачным дымом и упирается локтями в свой стол. Он слабо улыбается и с теплом рассматривает юного разведчика, что забрался под потолок власти. — Знаете, мне приятно думать о том, что такая необычная и довольно… я бы даже сказал, могущественная личность как Вы — тоже разведчик. Я в армии уже пятнадцать лет. Это больше, чем половина Вашей жизни. И знаете что? Давно не встречал настолько наглых, самовлюблённых и отчаянных людей. У вас прирождённый талант. Там, где уже сгорел бы другой, Вы чувствуете себя хозяином положения. Жаль, что Вы слишком наглый, самовлюблённый и отчаянный. Это может Вас подвести. Ёсан обращает внимание на часы Пака и отмечает, что у него осталось всего шесть минут. — Генерал, — Кан закусывает нижнюю губу и совершенно не понимает, почему Джунхи вдруг с ним так открыто ведёт диалог. — Не совсем понимаю, о чём Вы. Может, мы… — Вы прекрасно понимаете, — Пак неторопливо встаёт с места и привычным движением тушит почти докуренную сигарету в полной пепельнице. Он тихо смеётся и сначала поправляет галстук и рубашку, а после застёгивает пиджак и ленту. — Почему Вы играете со мной? Впрочем, я понимаю. Но тогда почему Вы так неосторожны? — Джунхи делает шаг вбок и становится прямо перед Каном. Теперь уже он смотрит сверху. Генерал и сам не ответит, почему ему так грустно от того, что этот мальчишка на грани поражения. Он слишком хороший игрок, чтобы так просто вылетать из сражения, и Пак пытается увидеть его шансы. Джунхи скрещивает руки на груди и смотрит так, словно перед ним его собственный ученик или последователь, который точно мог бы расцвести ещё ярче и величественнее, но всего лишь оказывается не в тех обстоятельствах. Ещё и столь наивен. Пак не станет его спасать, но он сделает Ёсану подарок в несколько секунд и, возможно, донесёт ещё что-нибудь сейчас. — Послушайте, — Кану некомфортно под таким абсолютно прямым и открытым взглядом. Он вжимается в стол, но старается продолжать держать лицо и спокойствие. — Я не хотел бы… И снова Джунхи его перебивает, но теперь уже крайне резким и быстрым ударом в нос. Он не сильный и не особо болезненный, потому что они на слишком близком расстоянии друг от друга, но почти молниеносный, отчего Ёсан не успевает среагировать. Но он успевает заблокировать второй удар и попробовать уйти из своего положения в целом. Кан не ожидал подобного поворота событий, но у него хорошая реакция и всё ещё холодный ум даже в подобных ситуациях. Однако немного страшно. Всё, что успевает полковник — блокировать удары и захваты, и это очень плохо. Оборонительная позиция всегда губительна. А генерал, оказывается, крайне хорош в рукопашном бою, даже если и пропускает пару ударов в ответ и позволяет разбить себе бровь и скулу. — Никогда, слышишь, — Пак раззадорено ухмыляется и рычит почти сквозь зубы. — Никогда не забывай о дистанции, — его забавляет, как этот львёнок остервенело и с ледяным взглядом противостоит более опытному бойцу без тени страха на лице. Джунхи отдаёт честь его навыкам и реакции. Старательный мальчик, который точно не заслуживает своей участи. — Уважай своего врага и никогда ни к кому не приближайся без абсолютной уверенности, — генерал делает паузу в своём монологе, когда Кан самую малость ошибается и позволяет схватить себя за запястье. Для других это даже не стало бы возможностью, но Пак крайне умело и неожиданно для Ёсана заламывает его руку и разворачивает к себе спиной. Джунхи не собирается причинять существенного вреда полковнику, но пару раз лицом о свой стол прикладывает. Не в полную силу, конечно, чтобы не портить красивые черты Кана, но достаточно, чтобы тот потерялся на несколько секунд в пространстве. — Так вот, — генерал немного тяжело дышит и неиронично думает о том, что вступать в рукопашные схватки после стольких лет курения и без разминки не лучшая идея. Впрочем, он всё ещё хорош. — Не стоит приближаться к кому-либо без абсолютной уверенности в своей безопасности. Ибо что ты теперь будешь делать? Ёсан рвано дышит сквозь зубы и жмурится от боли в плече и танцующих перед глазами звёзд. Он знает, что делать в подобных ситуациях и таких захватах, но Джунхи физически сильнее, и это точно будет болезненно. Очень болезненно, потому Кан хочет немного собраться с силами. Буквально несколько секунд, пока генерал болтает и увлечён нравоучениями. Ёсан, конечно, с ним согласен, не стоило подходить настолько близко. Но что уж теперь? Только он почти готов начать освобождаться от захвата, как отвлекает тихий скрип дверных петель. — Так-так, — Сонхва скептически выдыхает и даже не удивляется увиденному. Ему хочется произнести «я же говорил», но это, наверное, точно не то, что сейчас хочет услышать Кан. — У вас тут всё в порядке? Джунхи тихо выругивается и зло выдыхает. В принципе, он уже смирился с тем, что ничего хорошего в этой жизни точно не будет. Но всё равно не очень приятно это понимать. Он даже не знает, что сейчас сделать. Просто отпустить Ёсана? Сказать что-нибудь Сонхва? Поговорить с ними двумя? — Да, у меня всё нормально, — Кан старается держать свой голос ровным, понимая, насколько сейчас абсурдно звучит. — Ну, хорошо, — Сонхва кивает и отворачивается к выходу. Он открывает дверь левой рукой, но не выходит. Только правой достаёт из внутреннего кармана пистолет с глушителем и без лишних промедлений, слов и движений разворачивается, совершая выстрел навскидку. Одновременно с тем Пак захлопывает дверь, оттого Кан даже не сразу понимает, что произошло. Только когда хватка сзади ослабляется и слышится звук падающего тела, до Ёсана доходит. Сонхва проворачивает щеколду замка, закрывая их изнутри, и вздыхает. Он неторопливым движением убирает пистолет обратно и достаёт из другого внутреннего кармана уже свой платок, несколько раздражённо глядя на полковника. Тот старательно сдерживает болезненные стоны и медленно поднимается, разминая плечо. Его губа и нос кровят, а пальцы рук дрожат. — Мой мальчик, — Пак ужасно зол, но сейчас он бережно берёт свою звёздочку за талию и отводит того к софе у стены. Сонхва усаживает Кана и опускается напротив, белоснежным платком с осторожностью принимаясь вытирать кровь. — Как Вы? Голова кружится? Тошнота, шум в ушах, слабость есть? — Нет, всё в порядке, — Ёсан опускает взгляд и чувствует себя странно. Что-то похожее на чувство вины и провала. Он снова кому-то проиграл и не справился. Ещё и генерала пришлось убить. К горлу подступают слёзы, которыми Кан давится. Ему хочется домой, хочется убежать от всей ответственности и обязательств и просто спрятаться под одеялом, чтобы его никто не знал в этом мире. Ёсану кажется, что он ни с чем не способен справиться достаточно хорошо, и по щекам безвольно бегут слезы. — Душа моя, — Пак говорит совсем тихо и подсаживается ближе, принимаясь собирать теперь и слёзы. — Что такое, милый? Чем Вы расстроены? — Я же сказал, что у меня всё под контролем. — А, ну… ну, да, — Сонхва не может сдержать слабой усмешки, и слава богу, что взгляд полковника всё ещё опущен. Пак снимает с себя перчатки и ласково обхватывает ладонями лицо своей звёздочки, чуть его приподнимая. — Там было прям видно, конечно, что у Вас всё под контролем. Но родной, ему не стоило проявлять в Ваш адрес какую-либо агрессию. Уверен, это он начал, и я зол. Как он посмел Вас касаться? — Сонхва совсем невесомо и со всей нежностью касается здорового уголка губ лёгким поцелуем и аккуратно обнимает Ёсана за плечи. Ему хочется забрать всю тревогу и смятение из своего родного, потому генерал нежно прижимает к себе и гладит по волосам одной рукой. — Всё хорошо, моя радость, пожалуйста, не переживайте. Сейчас я быстро осмотрю кабинет, а после мы с Вами вернёмся домой. Вы примите ванну, я сделаю вам зелёный чай с мёдом и выпьете его под одеялом. Только не беспокойтесь. — Консул заказал северянам Джонхана, потому что не хотел, чтобы у Джунхи кто-то был. Джунхи мне сказал об этом. На этом всё. Больше ничего полезного я не узнал. Рука Пака на волосах замедляется. Он прикрывает глаза и пару раз целует Кана в родимое пятнышко. — Понятно. Тэиль рассказал мне тогда на допросе, что знал по этому вопросу. Он сказал, что с севером связывался по этому вопросу южанин, который вроде как не военный. По крайней мере, разведчики не подтвердили его причастность к южной армии. Скорее всего, это был кто-то из личной гвардии консула. Учитывая то, что расследование Хёнджина было на предмет королевского двора и там было очень много всего о гвардейцах, всё становится на свои места. Консул не доверяет в полной мере никому, но всё же делает большую ставку на своих придворных личных телохранителей. Значит, нужно будет лучше обсудить вопрос о гвардии с Хонджуном. Спасибо, милый, это действительно ценная информация. Я, честно говоря, не ожидал, что вскроются такие карты. Единственное, что привлечёт внимание Сонхва при беглом осмотре кабинета — красная папка на столе генерала, что окажется пустой, и фотографии с вечерней разведки, на которых не найдётся ничего интересного.