Летящий на смерть

      Мингю проворачивает ключи в замочной скважине и проходит в относительно прохладный дом, скидывая тапки на входе. В середине июля погода не щадит совсем, поэтому ездить куда-то днём, когда солнце в зените — самоубийство. Но не для Кима после работы. Впрочем, свежие овощи сами себя не привезут, а ужин сам себя не приготовит. На часах почти пять вечера, и жара начинает спадать, но пока что всё ещё душно и солнечно. Мингю проходит на кухню с мыслями о том, что было бы неплохо поехать за покупками сейчас, но в это время уже закрываются его самые любимые бакалейные в городе. И ладно.       В просторном доме светло и прохладно, несмотря на то, что все двери, ведущие в сад, распахнуты настежь. Пусть после свадьбы Мингю и Джонхан официально съехались и начали жить вместе, но по желанию Юна в новый дом. Ким не очень хотел покидать свой и это решение далось ему нелегко, ведь в собственный дом было вложено много сил, денег и души, но что только не сделаешь для любви всей жизни? Глядя на развевающиеся ветром в комнате белые льняные шторы, Мингю слабо улыбается и чувствует умиротворение и благоговейную тишину. Именно тишину, несмотря на то, что она нарушается шелестом листвы из сада и стрекотом цикад.       Юн настаивал на доме с огромным садом и ближе к Ёсану, и Ким, конечно, удовлетворил все его желания. Естественно, не всё давалось Мингю легко: например, было тяжело согласиться на то, чтобы оформить почти весь дом внутри в белоснежный и добавить зеркала на каждом шагу, стене, столе, полке. Или что теперь у них есть огромный сад с множеством деревьев и различных трав. За этим всем ужасно тяжело, но, как оказалось, увлекательно следить и ухаживать. Отчасти первое время Киму было некомфортно. Особенно, когда начался странный кризис в отношении Джонхана.       Мингю любит Юна всей душой, и сейчас осознаёт, чувствует и принимает это абсолютно на все сто, после того, через что он прошёл сам. В одиночестве. Странно, но Ким первое время боялся, что надоест Джонхану или тот потеряет интерес, а по итогу это случилось именно с Мингю. С каждым днём Юн всё больше и больше падал в объятия и тепло теперь уже своего мужа, всё больше доверял, всё больше ластился и открывался. С каждым днём Джонхан всё сильнее влюблялся в Кима, в его глазах появлялись и появлялись новые звёзды и… Ким почувствовал предательскую приторность? Скуку? Разочарование? Да ещё и одновременно с переездом в новый дом, который по первому впечатлению скорее отталкивал и вселял тревогу. Всё это вселяло тревогу. Столько тревоги, что Мингю становилось тошно и больно. Разве можно? Разве должно подобное происходить, когда в его руках оказался сам, теперь уже Юн-Ким Джонхан? Разве может быть равнодушие к поведению того, кого пришлось добиваться всеми силами? Разве могут быть мысли об измене лучшему человеку в его жизни? Может, это всё потому, что теперь Джонхан его и никуда не денется, а в начале отношений приходилось прикладывать много усилий, чтобы дотянуться до звезды?       Так или иначе, но чем больше мятежных мыслей было в голове Кима и чем смутнее были его ощущения, тем больше он смотрел на Юна. Это вошло в привычку: в людных местах смотреть только на Джонхана, уделять ему всё возможное внимание, отдавать всё тепло, рассказывать и разговаривать обо всём на свете, даже если по ощущениям это было неправильным, а иногда тяжёлым занятием. Когда Мингю сомневался в своём выборе и хотел отречься — он делал Джонхану дорогие подарки, когда не было сил и желания общаться — он осыпал мужа комплиментами и поцелуями. Кима тошнило от всего того, что с ним происходило. Он ненавидел своё предательское восприятие за подобное отношение к Юну и всеми силами сопротивлялся тому, что не давало спокойно жить.       Мингю любил Джонхана не сердцем, а мозгом почти восемь месяцев, чтобы в конце концов проснуться с тем самым щемящим теплом в груди, что разлилось в груди в их первую встречу. Ежедневные напоминания о том, что в его руках самая ценная звезда на свете и любовь всей жизни, множество преодолений, ненависть к себе из-за желания уйти или изменить в итоге сделали своё дело. Киму удалось с этим справиться так, что Юн даже не заметил зимы в отношениях. И слава богу. Теперь у них двойная фамилия, на которой настоял Мингю из уважения к прошлому и личности Джонхана, общий дом и прекрасные отношения. Настолько прекрасные, что Ёсан, который чуть ли не ежедневно сталкивается с конфликтами, кои учиняют каждый из королевской семьи Юн-Кимов, не понимает, как два этих стихийных бедствия ни разу не повздорили друг с другом. От слова совсем. Они оба вспыльчивые, оба не терпят к себе ни малейшего неуважения, оба эгоцентричны, оба задают свои правила и законы, оба военные, оба властные, оба не переносят пререканий, оба мстительные и… И оба ни разу друг друга не обидели, хотя оба умудрялись ссориться и вздорить даже с самим Кан Ёсаном, не говоря уже о других обитателях Ассамблеи.       Хмыкнув собственным мыслям и разложив всё привезённое по нужным полкам и ящикам, Мингю прямо из кухни направляется в сад. В их доме почти всегда царит тишина, нарушаемая лишь погодными условиями, потому что Джонхан либо спит, либо сидит в какой-нибудь клумбе и созерцает цветы и насекомых, либо дремлет где-то под одним из деревьев. Юн очень много времени проводит на природе, и глядя на то, как он словно светится изнутри, сейчас Ким вообще не понимает, почему не хотел переезжать. Спокойствие и умиротворение защитника короны бесценны, и это определённо то, чего тот заслуживает.       Пройдя через пару клумб, густо усаженными ирисами, Ким замечает мужа в дальнем конце сада, под его самой любимой старой плакучей ивой, что юными ветвями достаёт до земли.       — Ты ведь обещаешь, что будешь любить меня в следующей жизни? Обещаешь, что не забудешь меня? — в серебряных, словно сияющих изнутри глазах «дракона» невыносимая тоска и боль, отражаемая в голосе дрожью. На густых ресницах слёзы, а на горящих щеках мокрые дорожки. — Только не забывай меня.       — Могу ли я забыть тебя, мой друг? — с лёгкой улыбкой Марс касается пальцами бледной кожи, а после переводит руку на уже ставшие родными блондинистые волосы. — Мы связаны кровной клятвой, и ты тот, с кем мы будем вместе до заката веков.       — Но и с ним, с ним тоже! Почему Законодатель…       Юн отрывает глаза от книги, что читал вслух Ёсану и не может сдержать мягкой улыбки.       — Вы снова тут? — Ким улыбается в ответ и опускается на корточки, чтобы дотянуться за поцелуем.       На риторический вопрос не следует ответа ни от Джонхана, ни от Ёсана, что, судя по всему, задремал у того на руках. Мингю настолько привык к Кану, что уже даже не обращает на того внимания ни когда тот в объятиях Юна, ни когда тот спит у них на диване или ковре у камина. Вот и сейчас, игнорируя летнюю жару, Ёсан уснул, лёжа полубоком на груди Джонхана и обнимая того поперёк талии, пока тот перекинул через его бёдра ногу. Ким не ревнует и не злится на тот факт, что главные королевские персоны проводят друг с другом много времени и часто друг друга касаются, обнимаются и даже изредка вместе спят. Их отношения на ином духовном уровне. Да и даже сейчас, с Каном на груди, Джонхан с нежностью целует мужа в губы, приоткрывая собственные.       Как бы там ни было, но чем дальше, тем больше Юн требует поцелуев, прикосновений и секса, которые теперь Мингю отдаёт с ещё большим удовольствием, нежели в первые разы. Те проклятые восемь месяцев привели Кима к настолько сильным чувствам, что любое взаимодействие с мужем окутывает душу как минимум теплом и лёгкой эйфорией. И это не говоря о том, что они идеально сошлись в сексуальной конституции. Им двоим нужно часто, много и страстно. Пусть даже секс с проникновением бывает довольно редко, если посмотреть на общее количество актов. Кому это мешало? Никому, как и сейчас Джонхану опустить книгу на траву и положить руку на заднюю сторону шеи мужа, упрашивая продолжить медленный, глубокий и ленивый поцелуй. Прямо как этот день.       Ким абсолютно не против. Он целует своего прекрасного так, как тот любит — неторопливо, влажно и совсем чуть-чуть напористо. Но недолго. Мингю отстраняется, чтобы с улыбкой убрать длинные блондинистые волосы Юна тому за ушко и ещё раз чмокнуть в губы, греясь не под ярким солнцем, а под самым тёплым взглядом на свете.       — Его Высочество уснул? — Ким говорит совсем тихо, но не шепотом. То ли из-за того, что единственный шум — стрекот цикад и шелест листвы, то ли из-за того, что Ёсан не подаёт признаков жизни. Разве что совсем немного морщит носик. Может, что-то снится, а может, карамельные пряди, что слабо треплет ветер, щекочат лицо. — Или опять меня игнорирует?       — Уснул? — Джонхан зачёсывает жёсткие волосы правителя пальцами, открывая его лицо, и усмехается. — Только что же что-то спрашивал. И кому я тогда читаю? Опять ничего не будет помнить.       — Что вы читаете вообще? — Мингю усаживается рядом по-турецки, поднимая книгу с травы. — «Сага о вечном: Законы звёзд»? О чём это?       — Какое-то фэнтези, которое Ёсан нашёл в библиотеке Хва, — Юн немного щурится и со слабой улыбкой рассматривает мужа, продолжая гладить Кана по волосам. — Там жил-был некий Законодатель, никого не трогал, пока его не нашёл Марс, главный герой и начинающий маг. У него шило в заднице и почти триста страниц он не даёт спокойно жить Законодателю, пытаясь выучить более классные магические техники, которые по итогу ломает. Не знаю, чем дело кончится, но сейчас в этой главе Законодателю приходится изменить мировой порядок и запечатать вообще всю магию, чтобы спасти Марса и уберечь других от возможных похожих проблем.       — С ума сойти, — вскидывает бровь Ким. — Расскажи потом чем дело кончится. Кстати, давно Ёсан вернулся? Как он? В порядке?       — Да вот ты уехал с утра и через час где-то он пришёл, — с тёплой улыбкой Джонхан опускает взгляд на своего монарха, продолжая гладить того по волосам. — На удивление в порядке. Я боялся, что эта поездка к матери Хва может откатить его к прежнему состоянию, но вроде бы всё хорошо.       — Надеюсь, это так, — Мингю тихо вздыхает и недоверчиво косится на Консула.       Всегда, когда у того что-то случается или происходит — это отражается на Джонхане, поэтому, в большинстве своём, проблемы Кана теперь автоматически становятся проблемами Кима.       Когда Мингю узнал, что Ёсан собирается поехать к матери Пака, чтобы рассказать ей правду о смерти генерала, Киму показалось, что у него аж в глазах потемнело. Полтора года они с Джонханом находятся рядом с Каном, из которых первый год был неимоверно тёмным и тяжёлым для Его Высочества и его окружения. Мингю по сей день восхищается силой и сиянием этого юноши, перед которым склоняются все без исключений, которого признают другие правители, который стал легендарным символом для их страны и мира. У Ёсана настолько хорошо получается править и вести какие-либо переговоры, что их страна почти оправилась от войны по всем показателям. Для многих война стала лишь неприятным прошлым, которое по ощущением больше не настигнет и не повторится. При этом Кан умудряется поднимать уровень жизни и на данный момент основных структур экономики, медицины и образования. И только члены королевской семьи в лице Юн-Кимов знают, в какой чёрной истерии это всё делал Ёсан.       Как он рыдал по ночам, как он громил собственный кабинет, будто раненый отчаянный зверь, как он засыпал и просыпался с мыслями о смерти, как он не справлялся с собой, при этом справляясь со страной. И почти всегда Джонхан был рядом. Каждый раз, когда мог, Юн прижимал Ёсана к груди и обнимал, гладил, разговаривал. Разговаривал с ним много и часто, не боясь услышать грубости, болезненную озлобленность или надломленные уставшие интонации и слова.       И Мингю, и Джонхан прекрасно понимали и видели, что у Кана тяжелейшая депрессия, и с одной стороны это давало шансы, ведь если душа и разум болят — значит, живые. Значит, ещё можно вытащить. А с другой стороны вытащить было неимоверно сложно, потому что юный Консул отказывался от какой-либо помощи, в том числе медикаментозной, и Юн понимал, почему. Правитель страны просто не мог открыться какому-то врачу и рассказать всё то, из-за чего разрывается его душа. Во-первых, Ёсану тяжело об этом говорить даже с Джонханом. Во-вторых, этого специалиста пришлось бы убить в тот же день, потому что никто, кроме королевской семьи, не должен знать то, что проживает Его Высочество. Пусть в таком состоянии Кану и стоило бы оказаться в стационаре под постоянным наблюдением врачей. Нет. Женатый на стране монарх не смеет отвлекаться на подобное.       Глядя на всё происходящее и оборачиваясь назад, Юн всё сильнее понимал Сонхва, который его спасал. Только сейчас он осознал смысл слов Пака о том, что даже если сейчас у Джонхана до невозможного болит душа, то это не значит, что так будет всегда. Это не значит, что с этим нельзя справиться.       И, возможно, защитные механизмы психики и времени начали постепенно исцелять Ёсана. Возможно, люди, находящиеся рядом, и страна обязали выжить. Возможно, Кан, сам не понимая зачем, по одним лишь просьбам Джонхана вытащил себя за шкирку из ямы. Так или иначе, но с каждым наступившим нервным срывом — следующий отодвигался всё дальше, а после них всё дольше дышалось свободнее. То отчаяние, что раньше накрывало с головой регулярно, начало возвращаться с такими опозданиями, из-за которых стал виден свет.       Бороться с нежеланием подниматься с постели, вести дела и вообще жить было всё ещё тяжело, но не так, как когда душили слёзы и воспоминания. Да и свет в лице Джонхана постоянно неугомонно рассеивал тьму.       Когда Ёсан поймал себя на мысли, что Юн любит его так, как Сонхва, только без физического влечения, а на каком-то ином уровне, желание оставить этот мир окончательно себя изжило. Джонхан оказался вторым шансом на любовь, только более мудрую и спокойную. Юн показал, как можно любить личность и душу, и что романтика здесь вообще ни при чём.       Кан сам не заметил, как начал чувствовать вкус еды, разные характеры своих доберманов и босеронов, тепло весеннего солнца, запах цветущих деревьев. Спустя год от всего наступила весна не только на Земле, но и в его душе.       Ёсан по-прежнему скучал по Сонхва, по-прежнему никого больше не видел рядом с собой и даже не пытался рассматривать, но вместе с тем и… осознал, что на нём свет клином не сошёлся? Что в мире есть не менее прекрасная любовь, которую ему подарили? Что есть человек, который его ни за что не предаст и выберет в любой ситуации и без Сонхва? Что он правитель целой страны и его любят миллионы? Что его окружает столько прекрасного?       Тоску по Южному Дракону никуда не деть, она останется с Великим Консулом до конца его дней, но вместе с тем ему не нужны вторые, третьи, десятые половины, чтобы быть Великим и сиять ярче солнца. Конечно, эти открытые переломы заживут не без шрамов, и через много лет Ёсан скептически скажет, что любовь и романтика переоценены, с грустью вспоминая то, по чему так скучает, но сейчас он рад, что эти переломы вообще начали заживать. Как и всё вокруг. Мингю сильнее всех, потому что по итогу на его совести были и есть обе коронованные особы.       Поэтому теперь все события и люди, которые могут раздражать Ёсана или Джонхана сами собой превращаются в его врагов. И кто здесь ещё защитник короны?       — Хорошо, Хани, — Ким ещё раз подаётся вперёд и целует мужа в лоб, после чего поднимается с травы. — Вы давно ели? Идти готовить? Что будете?       — Хм? — Юн склоняет голову набок. — Что-то нетяжёлое. Ты не купил тех лепёшек?       — Конечно купил.       — А красную рыбку?       — И рыбку, и моцареллу, и рикотту, и руколу. Вам всего?       — И побольше, — расплывается в улыбке Юн.       — Тогда приходите минут через пятнадцать.       — Хорошо, — Джонхан провожает Мингю взглядом и выдыхает.       Несмотря на жару и Ёсана на руках, из-за которого ещё жарче, Юн чувствует себя там, где и должен быть. Не просто дома, а в нужном месте. Вокруг цветущий сад с множеством стрекоз и бабочек, ещё не ушедшее летнее солнце и только лишь стрекот цикад и теперь уже звон посуды из кухни.       — Милый, — Джонхан ласково треплет плечо Кана и усмехается его сонному ничего не понимающему взгляду. — Котёнок.       — Какого чёрта?       — Ты давно уснул?       — Не знаю, я не засекал времени, — Ёсан раздражённо выдыхает и укладывается обратно на грудь Юна, сильнее обнимая за талию. — Я тебе мешаю? Ты хочешь уйти?       — Нет, я хочу оставаться с тобой, но Мингю сказал, что первый ужин будет готов минут через пятнадцать. Можем…       — Да.       — Что да?       — Угу, — Кан сонно трётся щекой и снова прикрывает глаза. Удивительный всё-таки человек, Юн-Ким Джонхан. Если плохо ему — плохо всем, если ему спокойно — спокойно даже Ёсану. — Поедим тут тогда, а не в доме, если ты это хотел предложить.       — Да, именно это, — Юн следует примеру своего котёнка и тоже прикрывает глаза, растворяясь в его спокойном дыхании, шелесте листвы и лёгком пощипывании кожи солнцем.

-Конец-