бомBITCHеские сплетни

— Простите, парни, — виновато глядя в парту, говорил нацист, после некоторых ругательств с их стороны. Но вот раскаянность была наигранной, — у меня не было возможности предупредить, а потом уже решил сюрприз с возвращением сделать, — подняв глаза, он посмотрел на итальянца и японца. Глаза были пустые, словно не живые. Зрачки расширены. Улыбка, обнажающая клыки, выглядела более чем пугающе, нежели дружелюбно. — Да ничего, мы понимаем, — Фашистская Италия хотел сказать совершенно другое, но, растерявшись, отчитывать друга дальше не решился, посмотрев ему в глаза. Аура запрета на лишнее слово отдалась дрожью в его теле. Даже всё время до этого равнодушный Япония не смог остаться в стороне: по нему похоронным маршем прошли мурашки. — Ты уже поправился? — настороженность в голосе ЯИ выдавала, что его чуйка заподозрила неладное. — Да, почти. Горло немного болит, всего-то. Обычная простуда, — отмахнулся Третий. Он был слишком спокойным. Спокойным и не таким, как раньше. Даже в девятом классе, когда на нём лица не было, он не вёл себя так странно: стеклянные глаза, поддельная улыбка, сонное состояние, как в транс вошёл и до конца не вышел.       Японская Империя и Королевство Италия переглянулись, когда их друг отвёл взгляд в окно. «Болит горло? Что за бред?» — подумали оба, ведь хрипоты в голосе совсем не слышалось.       Вот ещё одна странность: шёл уже четвёртый урок, а немец всё время смотрел в окно, да ещё и таким тупым взглядом, не моргая, в одну точку.       За этой картиной наблюдал Советский Союз весь день. Издалека, правда, и исподтишка. — Ты какой-то не такой сегодня. Обрадовался появлению того? — подметил с явным презрением англичанин. — С какой стати он мне сдался? — поняв, что в открытую глазами терроризирует немца, русский, вздрогнув, обернулся к знакомому. — Да так, показалось, — хитрая улыбка не несла в себе доброго посыла, — сам знаешь, что может произойти, если сдружишься с этим ущербным, — парень кивнул в сторону сидящего ничего неподозревающего нациста и провёл по своей шее большим пальцем слева направо. Жест означал, что перемирию их не быть. Предательство компании, так сказать. Две противоположные стороны считали себя врагами, а значит и о дружбе никакой речи быть не могло. Так было заложено со средней школы.       Закатив глаза, красноармеец показал средний палец другу, от чего тот рассмеялся. Ответ Союза был показателем, что ему совершенно плевать на интересующую фигуру. Ну как показателем: поддельным и убедительным.       За действиями двух компаний наблюдала с коридора девушка: она стояла чуть подальше входа в класс и открывался ей вид на первый и второй ряд парт, от чего прекрасно было видно нужных людей. Рядом с ней стоял парень, одноклассник. Чёрные очки из-за отсутствия хорошего освещения были надеты на голове. Слегка прищуренные необычного фиолетового цвета глаза смотрели на китаянку. — Ну так, что же ты решила? — произнёс американец. Китай, постояв ещё с минуту молча, развернулась к юноше. — Я позвала его прогуляться на выходных, — начала она издалека, — и, думаю, скажу ему о чувствах. — О «чувствах»? — усмехнувшись, сложил руки на грудь, — не смеши меня. — Молчи! — воскликнула азиатка и резким движением руки закрыла рот собеседнику. Тот развёл верхние конечности в стороны, мол, не при делах, невинно улыбнувшись сквозь чужую ладонь. Хватку ослабили. — Ты знаешь, что говорить об ЭТОМ в школе не желательно, — приблизившись к уху знакомого, Китай шёпотом проговорила фразу, смысл которой был понятен только им двоим, специально сделав акцент на «этом». Под «этим» подразумевался тайный план коварной девчушки пробиться в «элиту» школы, а то есть в компанию Союза. Обыграв спектакль с тем, что парень ей нравится, ведь самооценки у неё было хоть отбавляй, и считая, что каждый второй парень бегает хвостиком за её юбкой, она бы начала встречаться с ничего неподозревающим русским, а будучи уже его девушкой и входила бы в близкий круг Великобритании и Франции. Ну, это по её мыслям. Какие привилегии давала дружба с неразлучниками? Всё просто — неприкосновенность и восхищённые опасающиеся взгляды остальных учеников. Популярность, за которой гоняется большинство подростков. Не это ли чудесный план стать знаменитой, пусть и не во всемирном масштабе, а малых кругах?       Америка являлся доверенным лицом для азиатки. Она обсуждала эту коварную идею только с ним. Он приходился ей как советчик и помощник. Дружба со Штатами, конечно, тоже приносила долю популярности, но страха не вселяла. Чёрт знает какие ценности и желания у подростков. У каждого свои тараканы в голове.       Мирная обстановка разрушилась в один миг. Обычная сентябрьская среда стала роковым днём для многих находящихся людей в учебном заведении. Пока ученики десятого класса сидели в своём кабинете на уроке, в коридоре поднялся шум: мужские голоса басовыми тонами кричали, заходя во все классы. Точное количество этих мужчин в чёрном было неизвестно. Вот и до класса главных героев добрался один. Незнакомец держал в руках автомат, судя по всему, заряженный, потому что выстрел и пробитый потолок никак не могли навести на мысль о постанове. — В актовый зал, живо! — и наставляя ружьё на каждого присутствующего, террорист стоял у входа и следил за покиданием помещения каждого ученика.       Сказать, что испугались все — ничего не сказать. Страх не обошёл ни единого человека, он проник до глубины души, не собираясь отступать, лишь нарастая. Не понимая, что происходит, все ученики следовали всем указаниям: идти, не рыпаться, не делать лишних движений, не разговаривать, вплоть до не дышать и не моргать. Одно не то движение и ты труп. В прямом смысле слова мертвец.       Польша и Италия, сразу было видно, в силу своего пугливого и впечатлительного характера, были готовы закричать от страха и расплакаться. Но поляк сдерживал себя как мог, а вот второй сам бы не справился, если бы не его друг: японец взял его за руку, чтобы тот сохранял хоть минимальное спокойствие. Японская Империя ценил обоих товарищей, но знал, что Рейх может за себя постоять, а ранимый макаронник — нет. Он не был слабаком, но его эмоциональность играла большую роль в поведении. Благодаря таким заботливым действиям со стороны азиата, тёмно-русый мог сдерживаться и молчать в тряпочку, крепко впившись своей рукой в чужую.       У Франции и Великобритании была точно такая же ситуация, как и у товарищей нациста: крепкая мужская рука изо всех сил держала ладонь дамы сердца. Какими бы они ни показались хулиганами, было в них что-то человеческое: их взаимная любовь.       США выглядел довольно спокойным. Никто не знал его настоящего, никто не видел его правдивые чувства и эмоции: образ популярного парня, мечта всех девочек, закрепился за ним так плотно, что, видимо, он и сам стал верить в то, что превосходит всё своё окружение и ничего не боится, не имея ни единой слабости. Позади него, с той же выдуманной гордостью, шла и Китай.       Все ученики были напуганы до чёртиков, многие не сдерживали себя и начинали лить слёзы. В данной ситуации плач не был слабостью. Это служило признаком желания жить.       Позади всех шли двое — Советский Союз и Третий Рейх. Русский поглядывал на своего врага. Его не настолько пугала ситуация, не настолько пугали люди, которые в любой момент могут прикончить именно его, не настолько пробирали до дрожи костей и детские слёзы. Точнее, все страхи ушли на второй план. Сосредоточился на другом, не придавая значения всему вокруг. Он боялся того взгляда… равнодушного наплевательского взгляда нациста, который покорно и безэмоционально шёл по приказам мужчин. Его глаза были бездонными, не было ни лёгкого блеска, ни животного страха. В них не было отражений эмоций. Никаких. Он находился словно в другом месте, не здесь, словно не замечал происходящего или… не понимал? Это не казалось шоком от испуга, это им и не являлось. От такого и сам начнёшь терять голову, думать, что всё это сон, ведь все плачут, а один он выглядит вот так. Именно эта картина больше всего была жуткой для Советов, именно из-за этого он почувствовал себя как во сне. Немалую роль в этом сыграла и его бессонная ночь.       Их загнали в актовый зал. Собрали всю школу: и учеников, и учителей, и уборщиц — всех без исключений. С людей не спускали взглядов и прицелов. Десятый класс завели тогда, когда большая часть школы уже была в нужном помещении, поэтому им достался угол около входа.       Директора отвели эти люди куда-то в коридор. Дальнейшая его судьба была неизвестна. Первым застреленным оказался молодой учитель физкультуры, попытавшийся на свой страх и риск выхватить оружие у одного из террористов. Делай добро — получай пулю на смерть.       Спустя время, преступники расходились. Их численность, находящаяся в актовом, снизилась до трёх. Никто не знал, где бродили остальные, но сомнений не было — неподалёку.       Пока захватчики отвлекались на свои дела и изредка поглядывали на взрослых, два врага запрятались в массе своих одноклассников. Именно они были ближе всего к выходу и более чем не заметны, ведь их загораживало ещё три ряда ровесников и на год постарше.       Со временем поведение немца, как подметил рядом сидящий с ним красноармеец, менялось. Оно превращалось в пугливое и живое. Коммунист не понимал, что творилось с его одноклассником, и, задумавшись, осматривая каждого человека вокруг, он почувствовал касание чужого плеча до его. Это плечо принадлежало нацисту. Сильная дрожь немецкого тела испугала Советов ещё больше, что заставило глаза округлиться и повернуть голову. Почему именно русский? Он оказался ближе всех. — Мне нужны таблетки, — слабый, дрожащий шёпот последовал из аристократичных уст, объясняя всё происходящее с ним. Тишина.       В страхе прошло несколько часов, пока одна из учителей женщина не стала умолять жестоких принести хотя бы воды для младшеклассников. Ей пригрозили и, к сожалению, не пальцем.       Мужчин в чёрном осталось двое, и пока они вели «мирные» переговоры с учительницей, еле-еле на цыпочках выходили из помещения парни. Самые отмороженные десятиклассники, причудливый дуэт — Союз Советских Социалистических Республик и Нацистская Германия.       Их контакт был будто телепатический: они понимали друг друга по глазам, без слов. Что выйдет из этой опасной вылазки из заложников — они не знали. Идя на верную смерть ради нациста, Союз не понимал, что творит.       Затаившись за обратной стеной актового зала, для начала они осмотрелись и убедились в том, что их пропажу террористы не обнаружили. Пока что. Террористы то не обнаружили, а вот одноклассники и остальные, кто уже отошёл от страшного шока хоть на небольшую долю и замечал не только незнакомых мужчин, с удивлёнными и чуть ли не раскрытыми ртами глядели вслед скрывающимся за стенкой смельчакам.       Один с трудом уже мог ходить из-за истерического приступа — действие психотропных препаратов закончилось, он с ужасом в стремительном темпе начал не только осознавать происходящее, но и вспоминать, с чего началось это состояние. Другой, в таком же испуге, придерживал своего врага за руку, тянув в направлении класса. В коридоре было ни души. Слишком лёгким оказался путь до кабинета. В кабинете также — пусто.       Дверь, ведущая в класс, находилась в самом дальнем конце на том же этаже, что и актовый зал. И, на большую удачу, она была открыта, из-за чего лишних звуков можно было не издавать. Когда они зашли в класс, Рейх сразу полез за таблетками, стараясь держать себя в руках, а Союз стоял на стрёме, прислушиваясь к каждому шороху вне класса.       Препараты были выпиты, спокойствие возвращалось. Но ненадолго: обеспокоенное лицо Советского, на котором был отчётливо виден страх, заставил прислушаться к тишине: доносилось слабое тиканье в одном из рюкзаков, лежащих на одной из парт третьего ряда. Советы аккуратными шагами приближался к Рейху: уж если помирать, так рядом. Из-за услышанного звука, когда русский уже подошёл к парте нациста, ссовец, поднимаясь с полуприседа, не обратил внимание, как задел задвинутые жалюзи, которые издали громкий звук. В последний раз парни испуганно переглянулись, одновременно сказав «дерьмо». В следующую минуту в окно прилетела пуля, разбив стекло и попав чётко в «яблочко».