Ноябрь. Поздняя осень достаточно мрачное время. Не просто так у многих может начаться «осенняя депрессия», и видок за окном тому подтверждение. Но всегда ли вид в округе может поспособствовать этому?
Немец повернул ручку двери, огляделся по сторонам и медленно начал стягивать обувь, совершенно не подозревая, какой «кипиш» устроил своим уходом. В это время, пока подросток шёл по своему коридору, направляясь к ванне, все в школе обсуждали лишь эту тему. Больно были интересны другим чужие жизни. Конечно, в своих же ничего особенного не происходит. Но не это ли и значит, что немец особенный?
Вода стекала в воронку, направлявшую поток по трубам. Чёрные волосы падали на лицо парня. Как всегда он стоял в своей привычной позе (поставив обе руки на край раковины в стороны, чуть оперевшись на них, а также наклонив вниз голову), когда после очередного происшествия ему нужно было отойти и подумать. На его лице могли отображаться разные эмоции: боль, потеря, страх, истерика. Но отображалась только одна — равнодушие. Человеку нужна одна последняя капля, чтобы перейти грань с чрезвычайной эмоциональности в апатию. Эта апатия, которая стала поглощать ещё одну человеческую душу, проникала в самые глубины сознания, утягивала за собой, манила по бесконечной тропинке сквозь лес отчаяния. Человек, испытывающий частые приступы паранойи, в такие моменты не может распределить мысли, подумать трезво и рассмотреть варианты, которые могут представить лучший исход событий. Например, что его лучшие друзья всё поймут, они поговорят с ним. Или хотя бы забьют на это, оставшись возиться с собственными жизнями. Но лишь один вариант был в голове — конец.
Он ничего не сделал с собой, лишь умылся и вытерся полотенцем. Далее он направился на кухню. Включил электрический чайник, предварительно залив в него воду, достал чашку, сунув в неё пакетик с чаем. Сахар не хотелось добавлять. В окне на кухне вид со второго этажа выходил на детскую площадку, кусты, лавки… Это чувство отличалось ото всех других: ноябрьская осень, тусклый свет, серое небо, лужи после недавнего дождя, утро, которым ты вернулся со школы, даже не отсидев занятия, один дома. Никто не потревожит, ты можешь делать всё, что захочешь. Сам себе устроил такой выходной, хоть и вынужденный.
Закипел. Он спокойно, не дрожа, налил себе чашку крепкого чёрного чая, немного подул на кружку и сделал глоток. Голова повернулась в сторону окна, снова. Пролетели вороны и послышался отдалённый их крик через закрытое окно. Они сидели совсем рядом, если быть точнее, под лавкой и на ней возле подъезда.
Силуэт промелькнул к двери и в ту же секунду раздался звонок домофона. Опустошённый и уставший, Рейх, не заметив человека снаружи, пошёл открывать дверь.
— Франция, — послышался голос. Сначала немец не поверил, но открыл дверь. Зачем? Почему? В голове начали всплывать совершенно другие вопросы, не затрагивающие тему дружбы.
— Мы можем поговорить? — француженка была явно запыхавшаяся. Вместо лица нациста первым делом она увидела спину, которой он резко повернулся, как она вошла. Подросток уходил обратно на кухню и вместо ответа по пути махнул рукой в сторону, как в знак согласия.
Девушка разулась и прошла за ним.
— Чай? — его глаза, спокойная интонация голоса, плавные движения, слегка болезненный вид. Будто наведался в гости к болеющему простудой однокласснику. Даже не скажешь, что он куда-то выходил, что-то произошло, с кем-то говорил.
— Если можно, наверное, — гость растерялась. Вид, в котором уходил Рейх, и вид, в котором он сейчас, слишком отличаются друг от друга, — я не могу не спросить насчёт твоего состояния. Ты в порядке? — но прежде чем он успел ответить, француженка продолжила, — он поступил как последний мудак. Я всё понимаю, но такое я не понимаю. Мне надоело.
— Мне тоже, — перебил хозяин квартиры. Надоело — что? Поняли без лишних слов — вражда.
— Я не знаю, как могут отреагировать твои друзья, но, по правде сказать, с Италией я ладила раньше неплохо. Не знаю, почему так произошло. Вообще, он и с нами неплохо дружил, в смысле со мной и Великобританией, в начальных классах.
— Не знал этого, — он сделал глоток, отставив после кружку и налив новую для дамы.
— Мне всё равно, что скажет теперь Вел. Я понимаю, твоё состояние и то, в каком ты положении…
— Мне не нужна жалость, — больше всего Рейху был мерзок жалкий вид. Ненависть, что его жалеют, закипала каждый раз, как этот чёртов чайник при нагревании воды. Но голос его был также спокоен, даже строг.
— Давай дружить? — долгая пауза была как до этих слов, так и после. Просто и чётко.
Кто бы мог подумать. Человек, который потерял надежду, приобрёл новую дружбу. Так бывает часто. Когда отчаиваешься окончательно, опускаешь голову, теряешь надежду, пусть и были ещё варианты, то обретаешь что-то новое. Материальное ли, в собственном познании ли. Но обретаешь.
— У меня была замороженная вишня. Всё хотел достать, но забывал. А твой берет такого же цвета напомнил, — проскользнула слабая улыбка.
***
— Может хотя бы в магазин зайдёшь? Цветы там купишь, шоколадку, — после призадумался, — ну, в качестве извинений.
Грозный взгляд впереди идущего развернулся и направился прямо на возглашавшего. Тот лишь растопырил руки в стороны и скорчил удивительное непричастное к собственным словам лицо.
Шаг продолжился. Ускорялся до приближения к пункту назначения. И всё-таки слова югослава зародили что-то, похожее на план. Русский свернул в сторону магазина.
— О как мы теперь заговорили молча, — утрировал СФРЮ.
— Ты бы молча говорил, вот это было бы классно, — мгновенная колкость прилетела в ответ.
Красноармеец уже входил в магазин и направлялся к отделам с конфетами. Он знал немецкий вкус, что он любит, что не любит. Яблочный пирог красовался на витрине с выпечкой. Вот это и подойдёт в качестве извинений. Но не будет ли этого мало?
— Значит, такие вкусы у нашего немецкого друга? — всё попятам ходил югослав, то усмехаясь, то попыхаясь. Эту фразу сопроводил тяжёлый и раздражённый вздох.
Очередь, на которую ушло минут десять, окончательно вывела из себя русского, который уже был готов крушить и метать. Дверь магазина открыл он с явным стуком об стену. Благо утро — не такое популярное время для покупок, из-за чего там никого не оказалось. Обошлось без травм.
Тут-то Югославия и понял, что ему не стоит это комментировать. Иначе в стену он впечатается так же, как и эта дверь.
Немного придя в себя, что было заметно по снижению громкости русских шагов, Югославия решился спросить:
— Так всё же что ты решил? Предложишь встречаться как в этих самых романтичных драмах? — он также шёл позади, потому что не поспевал за резким и спортивным Союзом.
— Я не знаю, — ответ был краток. Ясен и понятен.
— Что ты планируешь ему сейчас говорить?
Из подъезда, куда направлялись парни, вышла знакомая девушка.
— Не понял, — Советский проморгался, подумав, что ему причудилось, но подходя ближе окликнул, пока она не ушла совсем. Югославии ничего не оставалось, кроме как наблюдать за картиной.
— Да. И я не хочу ничего плохого для него, — размеренно и серьёзно. СССР знал, когда не стоит возражать этой даме, — и да, тебе, наверное, лучше не стоит сейчас идти к нему.
— Но я купил пирог, — он мотнул рукой с пакетом.
— Знаешь, это выглядит смешно и глупо.
— Не смешно, Франция, — нахмурился. Хоть и сам понимал, о чём шла речь. Сначала поматросил, так сказать, и бросил, а теперь купил любимый пирог.
— Как бы этот пирог, — мысль француженки была не закончена.
— Жди меня здесь.
— Хорошо, мой повелитель, — Югославия покорно кивнул головой, затем последовал смешок.
Тем временем, Третий наблюдал из окна. В голове он уже представил эту встречу. Как бы ни было ему больно, но иначе он поступить не мог. Разговор с новой хорошей знакомой помог ему немного оттолкнуть плохие мысли. Прибывая в спокойном и собранном состоянии, нацист пошёл открывать дверь, встречать гостей. Снова.
Прошло какое-то время. Может, минут пять. Совсем мало. А Союз уже выходил из подъезда.
— Брат, — мысль СФРЮ продолжена была Францией:
— Ну ты же меня не дослушал.
Весь злой, в яблоке и тесте, Союз подошёл на расстояние, на которое хорошо открывался вид немецких окон. Средний палец, который показал русский, отправился следом в карман. Без объяснений, шаг его устремился домой. Франция и Югославия слегка посмеялись и отправились обратно в школу. В окне хитро ухмыльнулась немецкая физиономия и скрылась за шторой.
Забавная ситуация вышла, несмотря на неприятные обстоятельства. Зато именно она удивила немца и не дала потеряться где-то в глубине себя.
Осадок странности остался до самого вечера. В его душе были смешанные чувства. Нацист лежал на кровати и смотрел в потолок. По телевизору шёл какой-то фильм, не особо волновавший невнимательного зрителя. Из раздумий вывело присланное сообщение на телефон и отправитель, видимо, был уверен, что в школе Рейха не увидит.
— Я завтра зайду. Яп
