***
Великобритания вошёл в класс один. Его взгляд, как и его шаг, устремился к врагам. — Доброго утра, — он натянуто улыбнулся, даже не с неприязнью, а с интересом. Такое обращение, впервые за последние годы, к Японии и Италии заставило их дар речи отняться какими-то высшими силами. — Я подсяду? — уже садясь, для вежливости спросил англичанин, — что ж, у меня есть для вас новость. Как вы предпочитаете её услышать? Прямо или издалека? У итальянца начали скрипеть зубы от злости. Только он было хотел спросить, что они сделали с его другом, как внезапно Японская Империя решил поддержать разговор: — Прямо. Ни к чему прелюдии, — как хорошо быть сдержанным и хладнокровным, чего не скажешь о втором. И всё же в последнее время ЯИ показывал свои эмоции. Однако их видели лишь близкие друзья. — Тогда скажу сразу. Ваша псина неуравновешенная и наш тупой качок трахаются, — это грубое обращение было совсем не в английском стиле. Его тоже переполняли злость и обида, он тяжело переносил такое. Ведь это происходит не первый раз. Он тоже человек и имеет права на эмоции, свои изъяны и чувства. Но вот неурядица: никто их не видит и не знает. Возможно, Великобритания просто не умеет правильно их выражать. Королевство Италия открыл рот, хотел что-то сказать, но не смог. Его глаза округлились настолько, что были похожи на две большие космические звезды. Такое заявление даже ЯИ не оставило без внимания: он сглотнул, чуть распахнув узкие глаза. — А источник данной информации? — деловито подобрал слова японец. Дипломатические качества в нём были ярко выражены, он всегда старался найти выход из ситуации путём разговора и выявления достоверной информации. — Автор попросил остаться анонимным. С одной стороны ответ был ясен. А с другой: не солгал ли? Но, а зачем ему лгать? Вел тоже выглядел как на иголках. Вопрос тогда в другом. Зачем этому кому-то врать? Вариант проверить был один: разговор с немцем. — И что с этим делать? — а это уже ввело в ступор англичанина. Не хотел разрывать дружбу с русским, она была выгодна, да и тем более это был единственный его друг, не считая Франции. Но, видимо, он просрал уже обоих. Ничего не став отвечать, он встал с места. — Решать вам, что будете делать с этой информацией, — улыбнувшись на прощание, одноклассник, накинув рюкзак на одно плечо, направился из класса вон. За всем этим со стороны наблюдал США, попивая сок в маленькой коробке, который он прихватил с собой по пути в школу. Апельсиновый вкус, который так прилюбился Америке, уже почти закончился. Он с грустью и вздохом посмотрел на коробку и отставил её на парту. С третьего ряда хорошо открывался вид на бурно что-то обсуждающих одноклассников. Он наблюдал за сменяющимися эмоциями на лице КИ и за дипломатическим талантом ЯИ, так и не поняв о чём идёт речь. Позже он всё узнает из уст дипломата.***
— В принципе так всё и было, — спокойно сказал ЯИ после рассказа. Рейх виновато смотрел в сторону. Оба понимали, что всё так получилось по определённым обстоятельствам. Будь итальянец на месте, разговор бы играл в других красках. Сейчас же обстановка спокойная, собранная, пусть и немного напряжённая. — Я бы хотел услышать, что ты думаешь по этому поводу, — самурай собирал информацию. Он хотел понять логику, причину, хотел услышать историю всего. Но немец не хотел, чтобы он слышал. Если он и врачу не говорил впечатлительного фактора, который и стал отчасти причиной, вызывавшей истерики, нестабильные состояния парня и проблемы, то он не может это сказать другу. Ему страшно быть непонятым, отвергнутым. — Мне бы хотелось выразить свои мысли, но я не могу, — за последнее время это была единственная искренняя фраза. Он честно признался, что не может выговариваться по такой причине друзьям. — Пожалуйста, — но японец настоял. Это заставило Рейха встрепенуться, почувствовать, что на него не плюют с высокой колокольни. Это вселило надежду, что его могут понять. — Я всегда его ненавидел, — отдалённо начал нацист, — с самого детства. Однако что-то пошло не так. Я не могу этого объяснить, правда. Конечно же я не хотел говорить, — он сделал смешок, наполненный отчаянием и виной. Утаивать такое от лучших друзей, чтобы они бесцеремонно узнали от врагов, гложило и давило, — я знаю, что мы втроём договаривались не сдруживаться с ними втайне друг от друга. Если я скажу, что у нас с Союзом немного иные отношения, отличающиеся от дружбы и другого, ты поймёшь это? — Не пойму, — честно сознался Япония, — но мне придётся это принять, так как я твой друг, — он сделал вздох. Ему не было грустно, не было обидно. Он понимал какого это, но не понимал суть отношений между заклятыми врагами. Азиату было в радость общаться с одноклассником и он не хотел рушить дружбу, потому что его друг поступает так, как хочет он, а не другие. — Что сказал Ит? — этот робкий вопрос беспокоил его с самого начала. ССовец переживал. Действительно переживал за дружбу с итальянцем. Его эмоциональность и обидчивость могли сыграть роль в продолжении дружбы, причем не лучшую. — Ему нужно время, — этим всё сказано. На успокоение и приход в себя всем нужно время, — думаю, мне пора. И так два урока пропустил, не хотелось бы проблем. Если что, ты всегда можешь написать мне. Я буду держать тебя в курсе. — Яп. — Что? — Спасибо.