Время шло. Снег таял, ветер становился теплее, на некоторых деревьях и кустарниках появлялись почки, зимние пуховики сменялись куртками легче. Приближался конец марта.
Весь месяц не происходило ничего. Все плыли по течению времени, не устраивали разборок, не планировали праздников, не веселились и не грустили. Учебные дни сменялись выходными, выходные — учебными.
Двадцать четвёртое марта — день рождения Третьего Рейха. Осталась всего неделя, чтобы дорогие друзья нациста приготовили ему подарок.
— Что думаешь?
— Пицца? Ты серьёзно?
— Не просто пицца, а лучшая пицца.
— Ит, это тебе бы понравилось, но не ему. Ему нужно что-то более… немецкое.
— Но он тоже любит пиццу.
Япония схватился за голову. Оказывается, выбрать подарок товарищу намного сложнее, чем казалось ранее.
Одноклассники стояли перед витриной дорогого ресторана и один из них рассматривал меню, где цены, мягко говоря, были по карману лишь двум знакомым: Великобритании и США.
— Давай лучше посмотрим что-нибудь не из еды.
— Но… пицца…
— Нет, Ит, нет.
Повсюду разные павильоны, глаза разбегались. Никто не хотел дарить дешёвое и ненужное, все с заботой и вниманием подходили к такому событию.
— А что будет дарить его хахаль?
— Понятия не имею.
— Тебе не кажется, что у них что-то не так?
— С самого четырнадцатого февраля, — Япония потёр затылок и задумался, но Италия быстро вывел его из мыслей.
— Кстати говоря, ты не хочешь поговорить…
— Нет, давай не сейчас.
Много раз с того дня итальянец пытался выведать причину подарка своей персоне, но все попытки оказались тщетны. Нельзя не сказать, что японец ему нравился, в какой-то степени больше, чем друг. Но статус дружбы уже давно закрепился за их отношениями и преодолеть грань общения, выйдя за рамки, было довольно трудно. К тому же самурай не совсем понимал свои чувства, не понимал также и чувства макаронника. Точнее, сомневался, правильно ли их понял. Кому было бы приятно облажаться и услышать отказ?
Раздалась мелодия звонка.
— Это Аме, moshi-moshi? — сначала обратился к Иту, а после, привычно сказав вместо «алло», самурай остановился. В трубке раздался голос американца. Покивав так, словно собеседник видел его лицо, вызов сбросили.
— Чего вещал?
— Сказал, по возможности заехать. Можно сейчас.
— Ну, едь, — хоть итальянец стал относиться ко всему спокойнее, ведь новый год заставил некоторые черты характера измениться, ревность иногда выливалась наружу.
— И ты тоже.
— А меня-то на кой чёрт?
Излюбленный дом Штатов пустовал. Каждый раз непривычно видеть такую громадину безлюдным местом. Понятное дело, что все гости не живут у американца, и он не устраивает каждый день свои посиделки.
— В общем такая тема. Все мы любим Рейха, да?
— А разве нет? — итальянец с подозрением посмотрел на говорящего, не догоняя сути дела.
— Как насчёт устроить ему вечеринку-сюрприз?
— А тебе лишь бы повод, — усмехнулся японец.
— Совмещаю приятное с полезным, — солнечные очки спустились ниже, и стало видно, как один глаз подмигнул знакомым.
— Знал бы его лучше, то не предлагал, — недовольно возразил Королевство.
— А что такого?
— Он не любит отмечать свой день рождения, — после такого заявления японцем, у Америки глаза округлились: такое возможно? Разве кто-то не любит отмечать свой день рождения?
В подробности Штаты решил не влезать, но решил: один разок можно и отметить, ему нужно развлечься.
— Давайте, один раз. Ему будет приятно. Вы делали для него такое?
— Нет. Он всегда просил не устраивать пышностей, — Ит почесал затылок.
— Мы ему не скажем, на то это и сюрприз.
Кое-как соратники немца согласились на такую авантюру. Возможно, решение выйдет им боком, но попробовать стоит.
Тем временем ничего неподозревающий немец сидел за мольбертом и рисовал, как это обычно бывало на выходных. Дни выдавались не очень. Ему так хотелось высказаться кому-нибудь, но, как известно, это дело он не любил. Поэтому оставалось лишь хранить молчание до поры до времени.
— Можно войти? — старший Германия сразу приоткрыл дверь после стука. В ответ получил лишь одобрительный кивок. Художник был не намерен отвлекаться от своего занятия.
— Хотел поговорить о твоём дне рождении. Будешь приглашать кого-нибудь или может сходишь с кем-нибудь куда-нибудь?
— Приглашать не буду, захотят — сами придут, — уверенность в том, что Яп и Ит придут к нему никуда не исчезала. Так всегда было, с самого начала их дружбы.
— Вот как, — каждый год одно и то же, — ну ладно. Просто если понадобится бюджет, то говори.
— Да, да, пап, — отмахнувшись, вновь принялся за своё творение.
Рейх был не из тех, кто гонится за пышными вечерами и отмечанием дня рождения. Он не считал это особенным днём. Когда считаешь, что твоё рождение — ошибка, как можно его отмечать? Когда считаешь, что не заслуживаешь счастья, любимого человека, лучших друзей… Именно так считал Рейх. Может быть, если дорогой человек к нему относился по-другому, всё было бы иначе. Но даже его он не хочет звать к себе в гости в этот день. Придёт ли он по собственному желанию?
Недоговорённость и недоверие гложило обоих. Никто не решался говорить открыто и на прямую. Возможно, эта черта была общей. Не хотели выливать свои мысли кому-то. Не стеснялись, а не видели в этом нужды. Верили в понимание без слов. Наивно, однако правда.
— Эй, — итальянец бежал по школьному коридору, догоняя нить судьбы своего друга. Советский обернулся и остановился.
— Что?
— Приготовил что-нибудь? — отдышавшись после минутного марафона, скорчившись, произнёс макаронник.
— В плане? — русский состроил недогадливую рожу. Он не забыл о дне рождении, но вопрос, построенный Королевством, был нечетким. Мало ли какой ещё может быть сокрыт смысл.
— Подарок, — теперь всё стало понятно.
— Пока нет, но есть идеи, — коммунист выглядел уставшим, даже напряжённым. Совесть мучила за то, что как-то по-иному относится к своей пассии.
— Окей, просто… Я переживаю за него, не сделай хуже, — итальянец смирился с их отношениями, но пойди что не так — никогда не простит СССР.
Советскому не оставалось ничего, кроме смирённого кивка.
В тот же вечер Советский напросился в гости к нацисту, дабы выведать информацию о том, что тот хочет получить. Но всё шло крахом.
— Я не собираюсь отмечать, — сидя напротив коммуниста, Германия делал наброски силуэта. Это уже стало обыденностью в их жизни: Рейх рисовал излюбленное и изученное «от и до» телосложение Союза. Последний с грустью смотрел на партнёра, наблюдая за его движениями. Кисточки, казалось, работали наизнос: все распушились; акрил заканчивался, это было видно по пустым банкам, стоящим на столе и под ним; ластик стирал плохо, что заметно по остающимся размытым следам от карандаша. И прочие другие мелочи брал себе на заметку русский.
Прошло минут десять после ответа. Ссовца также одолевала грусть. В голове всё не переставали крутиться мысли о полном недопонимании и о разрыве отношений. Он отложил карандаш, отложил бумагу.
— Давай поговорим, — с абсолютным спокойствием произнёс нацист.
— О чём? — для подтверждения ожиданий задал встречный вопрос гость.
— О нас и о твоих словах в феврале.
— Мне тяжело выражать свои чувства и мысли.
— Ты не думал о том, что нам нужен перерыв? Может, на дольше. Я не знаю, — после этих слов в груди русского начало бешено колотиться сердце. Это неправильно, не то, что он хотел. И, по виду, немец тоже этого не хотел. Что им движило?
— Может быть, — тихие два слова вырвались из уст, чему он мгновенно начал сожалеть.
— В таком случае я хочу побыть один.
Союз не стал сопротивляться. С такой же болью в сердце он встал с кровати и направился к двери, но будто невидимая сила его остановила.
— Я не умею проявлять чувства, потому что никогда не видел их проявления. Мне не нравится, как ведут себя парочки по типу Вела и Франц. И я часто не понимаю, чего ты от меня ждёшь. Я искренне надеялся, что у нас есть малое понимание и до сих пор надеюсь, что мы придём к большему. Я люблю тебя, держи это в голове. Говори на прямую, и ради тебя я буду делать то, что ты хочешь… В рамках разумного, — после этого он закрыл дверь, обулся и вышел из чужой квартиры. Рейх так и остался сидеть в своих мыслях. Но этот небольшой монолог дал пищу для размышления.
Нацистская Германия не любил розовых соплей, не любил романтику, но иногда его пробивало на такие моменты. Как говорится, на постоянной основе от чего угодно можно устать. Это было как подпиткой и приятным бонусом в проявлении союзовской любви.
А русский в тот момент понял, что иногда можно и давать это внезапно нацисту. Хотя бы в его день рождения.
На следующий день Рейх не явился в школу, он пошёл на приём к психологу. Раз в три месяца ему приходилось появляться, чтобы не выявить ухудшений. Женщина, которая являлась его психологом с девятого класса, была толерантной и прогрессивной, но никогда не слышала от Рейха о его личной жизни.
— У меня есть близкий человек.
— Правда? Рада слышать! Расскажешь о нём? — впервые психолог услышала что-то о личной жизни своего пациента. Впервые он рассказал то, что не рассказывал врачу.
Клетка диагноза пустовала два года, и впервые психолог начала понимать суть проблемы.
Неужели все врачи двигались не в ту сторону? Биполярное, шизофрения, депрессия, тревожное расстройство… Все догадки были не верны.
Пограничное расстройство личности — такой диагноз в тот день вписала в пустую клетку психолог. Часто с прл связывают зависимость от человека, депрессию, проблемы с пищей, нехватка внимания, импульсивность и прочие особенности. Именно это она увидела в данном разговоре с больным.
Говорить диагноз после сеанса она не стала, лишь сделала пометки, которые какое-то время останутся загадкой для Рейха.
С приёма забирал Германская Империя. Врач отпустила Рейха, и когда тот сел в машину, попросила на минуточку подойти Империю к ней. Поведала всё, что узнала из разговора и назвала точный диагноз.
Старшему Германии он был известен. После начала проблем со здоровьем у своего сына, он случайно наткнулся на статью в интернете с этим заболеванием. Ещё погодя, после огласки об отношениях сына, он вспомнил эту статью. Новость не оказалась для него неожиданной, ведь догадывался.
***
Общение сошло на нет. Несмотря на сильные волнения как друзей, так и второй половинки Рейха, с этим не могли ничего сделать. Нацистская Германия почти ни с кем не говорил и пребывал в своих мыслях.
— Завтра придёшь? — американец заигранно подошёл к немцу.
— Зачем? — на того даже внимания не обратили, продолжая что-то чиркать карандашом.
— Посиделки, — оглядев класс, дабы никто не услышал эту информацию, ведь вечеринка закрытая, взгляд США остановился на собеседнике.
— Повод?
— Без, — тут он заметил, как недоумевающий взгляд одноклассника поднялся на него.
— Подумаю, — чего было ожидать от человека, который день рождения проводит один? Только такого ответа.
Германии хотелось развлечься, он не подозревал, что эта «вечеринка» будет посвящена ему. Думал, затеряется в толпе, напьётся и расслабится. Куда лучше, чем грустить в одиночестве. Этим заняться он может в любой другой день.
— Супер, — потарабанив по парте, Штаты направился в коридор, где его ждали КИ и ЯИ, предварительно сказав Рейху, что пошли в столовую.
— Что сказал? — итальянец стоял в предвкушении, тем временем как японец по-своему сохранял спокойствие.
— «Подумаю».
— Так, ну, шансы есть. Сказал Союзу?
— Ага, только меня напрягает, что они не разговаривают уже дней пять. А завтра его день рождения, как бы чего не случилось.
— Каким бы толстолобым русский ни был, навряд ли он осмелиться испортить такой день, — проконстатировал факт японец. И был прав. Пусть они не общались так близко, но самурай мог понять настроения людей.
***
День рождения, как бы и что кто не говорил, всегда особенный день для каждого человека. Любому хотелось бы почувствовать себя особенным в этот день. Узнать, что твоё рождение — не ошибка, что твоё рождение — важно самым близким людям.
Третий Рейх стоял у ворот дома своего одноклассника. Он не стал наряжаться, оделся в повседневную одежду: джинсы, да футболка с накинутой поверх курткой на распашку. В кармане куртки лежала пачка сигарет, из которой перед входом вынул сигарету и зажёг.
— Когда бросать собираешься? — пока немец любовался вечерним небом, незаметно подошёл человек, окликнув до боли знакомым голосом.
— Когда рак на горе свистнет.
— Ха-ха, — знакомый закатил глаза и подошёл ближе.
Подарочный пакет он спрятал за спину: пока не время выставлять его на глаза имениннику.
Нацист осмотрел с ног до головы одноклассника, который в отличие от него принарядился и прихорошился. Сердце забилось чаще: хорошо выглядел, слишком хорошо. И от него приятно пахло: по всей видимости, одеколон был новым.
— А ты что здесь делаешь? — Рейх сделал затяжку и выдохнул табачный дым.
— Пришёл на торжество, — он облокотился о ворота, дожидаясь, когда сигарета стлеет.
Человеком, который встал возле немца, был Союз. Будучи сам курящим, ему не нравилось, что этим занимается ссовец. Потому что ему было не плевать и без того на слабое здоровье. Старался заботиться, только оказывали сопротивление.
— Что у тебя за спиной? — немецкий взгляд, рассматривая фигуру знакомого, скользнул на руки.
— Пакет.
— Какой?
— Подарочный.
— Для кого?
— Для тебя, — раз заметили, ничего делать не оставалось. Советский протянул руку. Третий затушил сигарету. Попалась ему на глаза открытка. Именно её он решил прочитать первой.
«Мне сложно говорить о своих чувствах. Ты первый, кто вытягивает из меня это. Первый и единственный. Только тебе я смог довериться. Я знаю, что часто могу быть тупым и не понимать разных намёков. Можешь говорить мне на прямую? И я сделаю всё, чтобы ты был счастлив. Ты особенный для меня и останешься таким. С днём рождения. Я люблю тебя.
Твой дорогой.»
Коммунист не отрывал глаз от читающего нациста. Он следил за реакцией и надеялся на понимание, а также волновался и мялся.
В следующий момент Рейх отцепил взгляд от бумажки. Его руки пробивала лёгкая дрожь: говорить всё на прямую — то, чего боялся ссовец. Он боялся, что если скажет, то напросится. Но эти слова дали понять, что всё совершенно не так.
— Произнеси последнее предложение в слух, — тихо и аккуратно, немного с стеснением произнёс.
— Я люблю тебя, — это был первый шаг к пониманию и принятию недостатков друг друга.
Облегчённая улыбка пронеслась на лицах обоих. Далее СССР подал Нацистской Германии руку и потащил в здание.
Войдя, они увидели много знакомых лиц: Италию, который в спешке нёс пиццу к накрытому столу в зале; Японию, который вслед за другом нёс напитки; Чехословакию и Югославию, которые смеялись над входящим итальянцем, потому что тот не замечал, что ширинка штанов расстегнулась; США, за всем следящего и руководящего куда что ставить; недовольного Великобританию, самого незнающего зачем пришёл, а рядом с ним Францию с двумя большими подарочными пакетами.
Глаза немца округлились по пять копеек, когда в помещении раздались громкие голоса, сказав хором:
— С днём рождения, Рейх.
