бомBITCHеские сплетни

      Походы к психологу помогают разобраться в себе, в своих желаниях, узнать что-то новое о своей жизни и о том, как воспринимаешь этот мир. Уже две недели стабильно посещая психолога, с конца мая по два раза в одну семидневку, разговоры с врачом натолкнули на мысль, что немца нет уже довольно много. Где он, что с ним, почему его нет — неизвестно. Зачем предупреждать о чём-то, ну правильно же?       То ли из-за долгого срока отъезда, то ли от остывшей обиды, но Советский начал волноваться. Раз в полгода с девятого класса немец пропадал на неделю или больше, причем когда он просто болел, то все знали, но когда что-то случалось, то никто не знал, где он и что с ним.       С очередного сеанса русский возвращался домой своим ходом. У отца работа, забрать не может. Спокойно доехав на маршрутке до своего района, зацепившись в ней с каким-то пьяным мужиком по поводу передачи за проезд, старшеклассник шёл по родным улочкам к своему подъезду. Мимо всегда приходилось проходить подъезд, в котором жил его одноклассник. Сколько бы ни ходил вокруг да около этой двери, так никогда не мог попасть на заход или выход истеричной звезды школы. Но не в этот раз. — Эй, — русский окликнул знакомый силуэт, уже заходящий в многоэтажку. Шаг ускорился чуть ли не до бега. «—Главное не упустить.»       Немец обернулся, вздохнув настолько устало, словно все силы покинули его лишь при одном русском в поле зрения. — Какого чёрта ты не отвечал на мои сообщения? Звонки? Ничего не сказал? Где ты был? — вопросы бы продолжались, если бы язвительность собеседника себя не проявила. — Замолчи, голова трещит от твоей быстроты, скорострел, — небольшая раздражительность промелькнула, но только в данной фразе. После — усталость, — во-первых, я был в больнице. Во-вторых, не увидел смысла сказать тебе об этом. — Что значит нет смысла? Ты издеваешься надо мной? — перебив, эти слова показались обидными. Они действительно были обидны. Заботишься так о человеке, ну да, косячишь, но любишь же, а тебе говорят «нет смысла» предупреждать о чём-то. «—Ну спасибо.» — Издеваешься надо мной ты, когда делаешь вид, что тебе на меня плевать, гуляя со своими девками, — фраза прозвучала как шутка… В каждой шутке есть доля правды. Рейх был на таблетках. Снова. Только не на таких сильных как раньше. Они помогали поддерживать состояние в нормальности, но от них повышалась раздражительность и головная боль. Поэтому воспринимая поступок Союза милым, о том, что завалил его вопросами и в принципе решил подойти, Третий решился выдать данную шутку. — Да ты блять… Иногда я настолько сильно хочу тебя придушить, ты не представляешь, — русский потёр глаза, узнав подобный тон. Разговор мог показаться напряжённым, но нет. Видимо, оба соскучились и оба подлечили свои мозги, обсудив свою проблему в отведённых для обсуждения проблем местах. — Поверь, представляю, — усмешка и минута молчания. — Мы же всё ещё вместе? — русский присел на лавочку, рядом уместился и немец. — Не зна-а-аю, — протяжно заявил нацист. Видимо, ответ был положительным, судя по интонации. — Да иди ты в жопу, пугать меня таким. — Я в жопу не хожу. — И я ещё идиот после своих каких-то слов. За своим языком последил бы, — в первой части фразы коммунист развел руками, будто обращаясь к воображаемой публике, а не к собеседнику.       Утро следующего дня выдалось навязчивым. — И какого хера? М? — стоял в дверях Королевство, и, грубо говоря, трахал мозги внезапной пропажей. Сзади красовался Империя, также грозно смотря на Третьего, и в своей привычной манере молчал. — Я как раз хотел написать извинения, — немец невинно улыбнулся, но затем возник вопрос, — а как вы, интересно, узнали? — Союз написал, — Италия протиснулся в дверной проём как танк, буквально отодвинув одноклассника. Наглость и упорство — друзья могут перенимать друг у друга черты? Видимо, могут. — Вы общаетесь? С каких пор? — следом прошёл Япония, на которого кинул взгляд Германия. — С тех самых, когда ты перестал выходить на связь, — спокойно произнёс ЯИ. Не то что говор макаронника. — Что ж, пройдём на кухню, — многообещающе. Неужели загадочно пропавший решил поведать свою тайну? Хотя бы частично, ну? — Как вы прекрасно, наверное, заметили, моему здоровью пизда. Психологическому, — доставая чашки под чай, начался рассказ. — Понятное дело, — вякнул КИ недовольно, ведь это они и так знали. — Ну так вот, я был на лечении, отдыхал от окружения и приходил в себя. — В дурке что ли? — была бы смешная шутка от итальянца, но нет. — Типа того. — Подожди, серьёзно? И с каких пор ты по ним такой путешественник? — тем временем японец, глядя на прямолинейные расспросы своего друга, просто молился, чтобы он замолчал, параллельно поражаясь с его недальновидности. Для самурая уже давно всё было очевидно. Увы, не все одарены подобной наблюдательностью. — Вот давай только не об этом? Я сказал, чтобы вы знали, а не чтобы допрашивали, — поставив перед гостями по кружке с чаем, Рейх уселся за стол.       Отца дома не было: работа. В последние дни он пахал как вне себя, словно избегая прихода в собственную квартиру. Избегая того самого разговора, на который может наткнуться в родных стенах. Было страшно рассказывать, не хотелось. Страшно вспоминать пережитое, поведывать о таком своему сыну. Если бы была возможность сделать так, чтобы и Веймар не знал той самой слабости общего отца, то он бы и ему память стёр. Но и в десять лет дети способны сохранить определённые образы в памяти.       Тихо на цыпочках уже в полночь Германская Империя пробирался сквозь тёмный коридор в свои спальные хоромы. Глупо надеяться избежать сына в столь раннее для подростков время. — Пап? — призраком с конца коридора раздался тихий отклик на еле слышные шаги. Нагнетающая атмосфера. Мягко говоря, от этого ГИ наложил в штаны. — Сын? — прокашлявшись от испуга, родитель выпрямился и продолжил путь как ни в чём не бывало. Только «ни в чём не бывало» было слишком наигранным. — Мы можем поговорить? — вот оно. Вечность избегать не получится, особенно когда живёте в одной квартире. — О чём? — взрослый завернул в ванную комнату. Повернув на полную кран, он попытался сделать так, будто не слышит голоса. — О маме, — Рейх повысил из-за этого голос. Ну не криком конечно же, просто чтобы было слышно чётче. Для отца и его тихий голос был настолько четким, что отдавал где-то глубоко в чертогах разума, так что громкость была лишней.       Старший Германия закрыл кран. Постояв секунд десять, повернулся, печальным взром посмотрев на сына. — Я правда не хочу тебе отказывать… — Так не отказывай. --…но я не могу, — в голосе близкого человека Рейх чувствовал боль. Некую скорбь по распавшимся отношениям, тяжёлые пережитки прошлого, так и не зажившие раны. — Однажды этот разговор состоится, и ты это сам прекрасно понимаешь, — как можно равнодушнее сказав, младший сын отправился обратно к себе в комнату. Его опекун не смог последовать за ним. Ему нужно было время. Сколько ещё времени потребуется, чтобы узнать правду? — Ну что? Он рассказал что-нибудь?

Meine Liebe

— Ничего.

Солнышко

— Ты планируешь его дальше доставать?

Meine Liebe

— Что значит доставать? Я не заслуживаю знать правду?

Солнышко

— Да не в этом дело. Мне кажется, ты на него давишь.

Meine Liebe

— С чего бы?

Солнышко

…Печатает — Союз, — что такое стучаться? В русской семье уважительный тон был на втором плане. Первый план — цель, с которой идёшь в комнату к сожителю. — Твою м-м-ПАП! — телефон, на экране которого печаталось сообщение, выпал из рук, приземлившись рядом на подушке. Ещё немого и место приземления было бы иное — лицо. — Ты только что матюкнулся? — Нет, — Советский чуть не подпрыгнул на месте. От испуга он резко сел, отчего в глазах потемнело. С нынешним образом жизни молодёжь стареет быстрее. — Предположим, — РИ с подозрительным взглядом посмотрел на сына. Материться при старших — грех. Ладно-ладно, не грех. Но по шеям получить можно. Если это не критический случай, когда происходит конкретный пиз... — Ты что-то хотел? — Да, у меня есть такая идея, — уже позабыв о недомате своего чада, монарх прошёл в комнату целиком и воодушевлённо сказал, — как насчёт выехать на свежий воздух? — Типа как поход? — Да. С палатками, шашлыками. — Ты же привык быть в городе и не особо любишь природу. — Так а кто сказал, что мы прям в суровую Сибирь поедем? — А куда? — Неподалёку от нашей дачи… — Нет. — Но я же ещё ничего не сказал, — взрослый нахмурился. — Твоя дача… — Наша, — брови съехали ещё ниже. — …наша дача, — Советский тоже состроил не особо довольное лицо, — похожа на второй дом. Точнее двухэтажную виллу. И вообще глупо называть это дачей. А ещё глупо туда ехать, называя это походом. — Не туда, а в близь. — Ты хотел сказать, поставить во двор палатки? Шутишь что ли? — Ну… — О боже, ты не шутишь, — кроме как стукнуть самого себя по лбу рукой, больше ничего не получилось, — В такой псевдо поход я не поеду. Ты хоть раз можешь выехать нормально на природу? — Ой, посмотрите на него. Знаток походный нашёлся. Ты сам-то хоть раз в нём был? — казалось, во взрослом мужике проснулся маленький ребёнок. — Вообще-то да. Во-первых, когда ты меня отправил в деревню, и когда я там жил у деда Московского Государства, он часто брал меня в походы. А во-вторых, прошлым летом я ходил в поход с Великобританией и Францией, если ты не помнишь. — А, ну, — урыл. — Так что либо мы идём в походный поход, либо мы остаёмся дома, либо ты идёшь один. — Я обдумаю это предложение. — Договорились. — Извини, с отцом говорил. Давай завтра встретимся и обсудим это?

Meine Liebe

— Окей.

Солнышко

— Я хотел показать тебе одно место, — русский шёл впереди. Путь был далёким. Куда они шли, один русский знает. — А я думал, на кой чёрт мы решили погулять в какой-то залупе.       Одноклассники прошли дом США. Он пустовал. Хозяина дома не было, вечеринок не устраивалось. Такое ощущение, что Америка просто съехал в другое место, забрав всех постоянных гостей с собой.       Шаг не был быстрым. Размеренная прогулка. На их везучесть, попали в самое пекло. Три часа дня, ведь дорога занимает целые плюс минус шестьдесят минут. Чтобы успеть в неизведанное место и провести там как можно больше времени, им пришлось выйти, да, в два часа дня. Следовательно, путешественники уже подходили к назначенной остановке. — Так и что ты планируешь делать с отцом? — Подожду немного, через пару дней спрошу снова. Мне нужно знать, понимаешь? Я уверен, что… — Что твои проблемы со здоровьем могут быть наследственными? — А мы точно правильно идём? — соскочил с темы. Вопрос мог бы и подождать, однако тот разговор Рейх решил закончить. К тому же он не хотел, чтобы весь их путь был напрасным, потому что СССР забыл дорогу. А какую дорогу только он и знает. — Правильно-правильно, — кругом шли дачи. Дорогие дачи. Действительно больше походило на усадьбы богачей. Можно подумать, что русский в тайком свистнул ключи от «загородного» дома у родителя, но нет. Их вилла, как называл её Союз, действительно была за городом, где вокруг был лес, а не равнина с огромными домами, называемыми дачами. Находился этот район далековато от города, но не за его чертой точно. — Мы на месте, — СССР остановился и вдохнул свежий воздух, заполнив им свои лёгкие. — Ну и куда ты меня привёл? — немец не разделил его счастья, всё ещё не понимая, что они тут забыли. — Увидишь, — русский взял за руку ровесника и толкнул калитку. Ведя за собой нациста по извилистой, но аккуратно выложенной дорожке, через деревья, больше выращенные как в парке, через несколько лавочек и пару беседок, наконец приблизился к одноэтажному с виду маленькому домику.       Коммунист глянул на партнёра, улыбнувшись и постучав в дверь. Она приоткрылась, цепь не позволила ей отвориться шире. — Пароль, — в проёме не виднелось света, достаточно жуткая картина. Лишь от слегка пробивающегося сквозь деревья луча солнца сверкнуло стекло, судя по всему, очки, надетые на говорившем. — Не позорься, играя в криминального типа, Вел, — русский закатил глаза и, услышав, что цепь спала, дёрнул дверь. — Не позорюсь. Это же весело, — закатил глаза в ответ Великобритания. — Да-да, считай как хочешь, — взгляд коммуниста перевёлся на ссовца, — пошли, — и он снова потянул за руку немца, застывшего в дверях. «— Куда я попал», — думал про себя Третий. Спускавшись в подвал, помещение всё сильнее освещалось. Смутно стало доходить, куда он попал. Минус первый этаж оказался огромным, похожим на настоящий клуб. Когда есть деньги, и не такое можно сделать. Три стола для игры в казино, пару столов для бильярда, даже чёртов мини бар со стойкой. — Это всё твоё? — рассматривая просторное помещение, Рейх обратился к англичанину. Он не раз слышал слухи о подпольном казино, ходившие в школе. — Моё, — гордо сказал тот и поправил очки с ухмылкой на лице. — Тебя же могут посадить, — с наигранной скорбью проговорил Третий. Всё же тут явно играют не просто так, и не пару человек, и не только близкий круг. Такое обустроенное место давало это понять. — Пускаю только проверенных людей. — Как ты узнаёшь, что они не сдадут тебя? Своим «паролем»? — никогда не упустит шанса подстебать одноклассника.       Тот в свою очередь насупился. Пришёл и подкалывает. «— Больше не впущу. Даже не проси, Союз.» — Скоро ещё несколько человек придут, мне наверху надо доделать дела. — Ух поглядите какой деловой. — Да замолчи ты, — хозяин нелегала окончательно пожалел, что согласился пустить нацистскую псину в своё «детище». — Мы тебя поняли, иди, — встрял Союз, и хорошо, что встрял. Ещё одно слово от нациста, и англичанин готов был бы на него накинуться.       Отношения Оси и Антанты изменились с нового года. Какой бы сильной была неприязнь, она превращалась в симпатию. Остался всего один год до окончания школы. Все разбегутся по своим жизненным путям, могут никогда больше и не пересечься. Все обиды и ссоры проходили, нарастало чувство тоски у всех. Может, для его появления было рано, но убрать было нельзя. Англичанин терпел немца. Нет, не терпел. Принимал. Не так как более близких для него друзей, подобных Франции и Союзу, но как важного знакомого. Поэтому все оскорбления переставали быть такими уж значимыми. — Иди сюда, — от просмотра данного места отвлёк голос. Немец направился к барной стойке. — Он не будет против? — видя, что русский разливает дорогой виски на две стопки, нацист как чувствовал: ничем хорошим это не закончится.       В ответ СССР ухмыльнулся и отрицательно качнул головой. Видимо, будет не против.       Время шло. Парни зависли у бара. Подтягивался народ, играла музыка. Это совершенно перестало быть похожим на любительское казино: многие посетители, среди которых была куча знакомых со школы и соседних учебных заведений в возрасте от пятнадцати до девятнадцати лет, ругались нецензурной бранью, просирая все, скорее всего, родительские деньги в пользу заведения и обыгравших их соперников.       Выпивки было много. От дорогущего виски до простого пива. Одноклассники начали с сильного, продолжили им же. Переходить на более слабый градус грозило похмельем и блевотиной на утро, оба прошли через это и просекли фишку алкоголя, запомнив последствия до конца своих дней.       Тихо мирно выпивая и становясь всё менее вменяемыми, начались разговоры по душам. Первый, естественно, начал Рейх, на которого нахлынула паранойя. — Союз. — М? — Скажи, только честно. Тебе интереснее проводить время с той… Как там её… — Нет, не начинай. Всё же хорошо было. Я с тобой, прямо здесь и сейчас. Ты мне интереснее. — Тогда почему? — разум затуманивался всё больше. Алкоголь — зло. Под ним не воспринимаешь адекватные ответы, как и не можешь задать внятные и адекватные вопросы. — Что «почему»? — Почему ты проводил с ней времени больше, чем со мной в последние дни учёбы? — Я не проводил с ней времени больше, чем с тобой. Она моя знакомая, я даже её другом особо-то назвать не могу. — Но я часто видел вас вдвоём. — Если и видел, то попадал на те моменты, когда от нас отходили Югославия и Чехословакия. Наедине я был с ней всего один раз, и то… — Всё же ты был с ней наедине. — …по её инициативе. Да блять, Рейх, — Советский закатил глаза, увидя, как тот поник на глазах. То ли начал злиться, то ли загрустил, то ли всё вместе — не разберёшь. Скорее всё сразу. Из всего окружения русского это был единственный человек, который мог в себе сочетать сто эмоций одновременно. — Я всё понял, — попытавшись встать и уйти в неизвестном направлении, немец покачнулся и спотыкнулся, приземлившись прямиком в руки партнёра. — Ты ни черта не понял и ты в хлам, — абсурдный разговор, абсурдная ситуация. Упавший даже не сопротивлялся неким объятиям, которые таили в себе больше функцию опоры. Коммуниста пробил смешок, наполненный грустью и безысходностью. Из-за бед с головой Рейха, подобные ситуации никогда не закончатся. Может они сократятся со временем, но не прекратятся полностью. СССР не мог его отпустить, но и при всём понимании всё равно пробивала злость и обида от недоверия со стороны.       Усевшись на соседнее место обратно, ссовец облокотился на русского. Явно не стоило столько пить. Его голову переполняли мысли, всё вокруг кружилось и плыло. Не в первый раз, переживёт. — Я вас понял, подвезу. Собирайтесь, — сзади раздался знакомый голос. «Спаситель» — подумал про него Союз. — Всегда в нужное время в нужном месте, Аме? — поднимая бухущего немца, обратился к спасителю не менее пьяный русский. — Я ваши скандалы уже за километр чую, — предположительно было преувеличение. Но порой казалось, что американец не только скандалы чует за километр, но и всё, что происходит с его знакомыми, друзьями и неприятелями.       На часах красовалась полночь. Вот прелесть, родители работают, даже не звонят. Один взрослый вообще избегает своего сына, не контактируя с ним лишний раз. Свобода да и только.       Ночная дорога, скорость, проветривание мозгов и тишина. Да уж, молчание повисло непробиваемой стеной. Рейх смотрел в окно, в очередной раз о чём-то думая; Советский поглядывал то на задумчивый силуэт, то на водителя, то на дорогу; Штаты парил электронную сигарету, внимательно следя за движением. — С каких пор ты, кстати, водишь? Ещё и трезвый на таком мероприятии… Ты точно трезвый же? — Да-да, — ухмыльнулся Штаты. Хоть как-то тишина была нарушена. Она, порядком, и самого «таксиста» раздражать начала, — в следующем году буду получать права, а пока только учусь. Точнее, в вождении нет ничего сложного, — он выдохнул пар и дёрнул за коробку передач, — ну, я по крайней мере быстро освоился. — А машина откуда? — От родителей, конечно.       Взгляд СССР перевёлся на Третьего: всё также неподвижно сидел и разглядывал виды за стеклом. Последовал тяжёлый вздох, и молчание вновь заполнило стены транспорта. — Благодарны, что подвёз, — захлопнув дверь машины, русский махнул рукой. — Обращайтесь. Скоро за бензин скидываться будете, — раздался смех и звук мотора, такси уехало. — Я домой, — слегка шатаясь, нацист поплёлся в сторону своего подъезда. — Я провожу, — хотел увязаться Советский, но его остановили. — Не надо, иди домой, — в его сторону не обернулись. Русский проводил глазами не противясь. В голосе Третьего чувствовался запрет и нежелание общаться с кем-либо, тем более с коммунистом. Не нарушить такой запрет — себе дороже.       На утро ждали весёлые вести и одного, и второго. — Какой поход? — нехотя проговорил Рейх, отказываясь вставать с кровати и что-то делать. У кого-то плохое настроение. Или похмелье? Да нет, вроде не тошнит. — Нас позвали в поход, и я принял приглашение, так что отвертеться не получится, — хороший план: одновременно быть с сыном и одновременно не иметь возможности на серьёзный разговор о своём прошлом. — Я не хочу, — немец не горел идеей куда-то ехать, но… — Завтра выезжаем, так что пакуй чемоданы на два дня.