***
Несомненно, эта цитата Марка Аврелия стала проходить квинтессенцией последних дней. Впоследствии эти «околопоказные» дни складывались в одно целое плохо, как некачественный калейдоскоп. Картинка сыпалась. Подготовка шла полным ходом, Милко штормило. Катя говорила себе, что должна переждать эту бурю, показ закончится и все наладится. Она решила отстраниться от всех посторонних мыслей и чувств, кроме рабочих. Входя утром в кабинет Снежаны, она старалась не смотреть на фотографию Никиты, хотя удержаться было невероятно сложно. Когда Снежана отвлекалась на телефонный разговор, она украдкой начинала рассматривать фото ребенка, силясь найти знакомые черты. Рот, нос, и даже форма ушей не были похожи на Андреевы части тела, хотя через какое-то время Катя решила, что у мальчика разрез глаз, пожалуй, отцовские и еще улыбка. Снежана больше не набивалась в подруги, приобрела немного отстраненно-надменный тон, поэтому кто все же является отцом Никиты, Катя решила не выяснять. И поставить точку. И забыть Андрея окончательно. Но, стоило ей закрыть глаза- как она видела их двоих — отца и сына, идущих за руку. Они смеялись и выглядели абсолютно счастливыми. Катя, воспитанная пуританским папочкой, даже не допускала мысли, что мальчика может воспитывать кто-то еще, кроме родных отца и матери, и поэтому в ее фантазиях и снах Снежана и Андрей уже спешили к венцу, чтобы не травмировать душу ребенка. А как иначе? — твердила она себе. Но сердце отказывалось признавать этот факт. Сердце любило, тянулось и страдало по Андрею. Особенно обострилась эта болезнь в его отсутствие. Голос, руки, взгляд… Их встречи. Катя металась по постели и засыпала под утро.***
Милко продолжал истерить. Чем ближе был «день Х», то есть выпуск новой коллекции — тем нестерпимее становился его характер. Коллекция называлась "Первый бал" - то есть должны быть представлены вечерние и коктейльные платья. Катя помогала ему в мастерской и при этом участвовала в кройке. Но далеко не все шло гладко. Милко мог порезать Катину работу, бросить на пол, топтать ткань ногами, если видел какую-то ошибку. Когда такой припадок случился с ним впервые — Катя очень испугалась. Она побежала за водой. Но Милко, как капризный ребенок — швырнул стакан с водой в стену. Тогда Катя взяла его за руку (причем ее поджилки тряслись как в тот момент, когда она решила соврать отцу про монастырь), погладила ее, успокаивая разбушевавшегося гения, и, к ее удивлению, истерика сошла на нет, как сдувшийся шар. Катя отвела Вукановича в его «мастЕрскую», отпоила гения валерьянкой и любимым чаем и оставила полежать на диване с холодной тряпкой на лбу, а когда вернулась в цех и подняла поруганную ткань — обнаружила, что ошиблась как раз в том самом месте, в котором Вуканович совсем недавно битый час объяснял правильную раскладку ткани. Работать с этой тканью было невероятно сложно. Натуральный шелк, тончайший батист, не терпевший прикосновения грубых портновских ножниц, а требовавший раскрой специальным скальпелем, который лично смастерил Маэстро, органза, атлас... К тому же на одно платье могло пойти 5-10 метров ткани. Впоследствии таких истерик было несколько, но Катя больше не успокаивала Милко, а сразу хватала ткань в поиске брака и собственных ошибок, а уж потом приступала к «гашению пожара» истерики. Потом, под зорким взором модельера, который стоял, как коршун, над столом, Катя все переделывала. И видела, насколько преображалась модель. Несомненно, сама бы она до таких трюков с тканями в жизни бы не догадалась. Однажды она сама сорвалась, наорала на Милко, потом в сердцах сказала, чтобы он взял один выходной и не маячил на производстве. Милко вдруг очень заинтересовался этой идеей: — А и правда, душа мОя! Пожалуй, я так и сделаю. Тем более, Рональд давно просит меня уделить ему хоть немного времени. Катя сделала свой обычный жест рукой, который использовался при каждом упоминании Рональда, мол, хватит, меня подробности личной жизни не интересует. Милко удалось взять себя в руки и вместе они проработали пару интересных идей.***
В этой катавасии как-то удалось приглушить собственные страдания по Андрею и даже мысли о его возможном отцовстве отошли на второй план. День Х близился, а Андрей все не появлялся. И Катерине он не звонил. Он звонил Снежане. И та ворковала и смеялась битый час, а Катя закрывала уши изо всех сил так, что слышала только пульсацию крови. Но все же работа есть работа, Катя справлялась со своими основными обязанностями, а вечера проводила на производстве. Однажды она вернулась из банка, и подумала, что у нее слуховые галлюцинации от переутомления. В кабинете Снежаны она услышала голос Андрея. Голос смеялся и что-то говорил. Сердце радостно запрыгало. Она дико, неимоверно соскучилась! Но, заглянув в щелку двери в кабинет Снежаны, не поверила своим глазам. Андрей находился в тесной близости от начальницы, пиджак валялся на столе. Рубашка была небрежно расстегнута, в вырезе блестела цепочка с крестиком, а тонкие руки Снежаны обнимали его шею. Андрей, как показалось Кате, очень нежно смотрел ей в глаза, а она была готова на него запрыгнуть и повиснуть. Потом случилось нечто ужасное. Они стали целоваться. Катерина зажмурилась и отпрянула от двери. Села в ступоре на свое место. Даже странно, почему под ней не разверзается пол и она не улетела прямиком в ад. — Все, хватит, — сказал голос Андрея. — Я должен ехать. Хочу поехать к Милко, проверить, как идет подготовка к показу. — Но, Андрюша… Я так скучала по тебе! — Снеж, не начинай. По-моему, мы уже все давно выяснили. (После паузы) Не обижайся. — Я не обижаюсь. Я хочу сказать, что… очень ждала тебя. Мне не хватает тебя, Андрей. Да и Никита скучает. — По-моему, свой отцовский долг я исполняю исправно. — Да, конечно, но ты же знаешь, как мальчику не хватает общения с отцом. Он постоянно спрашивает о тебе. — Я сказал ему, что скоро привезу ему подарок, и по-моему, мы поняли друг друга. Он сказал, что будет ждать. (Опять пауза). Снеж, прости, но попытка привязать меня к себе ребенком плохая идея. Ты же знаешь, что я люблю другую женщину, мы не можем быть вместе. Снежана вздохнула. — Я все понимаю, но все же… Не могу ничего с собой поделать. Ладно, проехали. Прости меня. Мы пообедать вместе сможем? — Не знаю, у меня сегодня много дел. Снежана, ты молодая, интересная женщина. Я уверен, что скоро ты встретишь того, единственного, кто тебя полюбит. Пока! — Подожди, Андрей. Кто эта женщина? — Это неважно. Я пошел… Я позвоню! Андрей вышел в приемную. — О! Катенька! Здравствуй…те! Почему вас нет на рабочем месте? Он оглянулся на дверь в приемную, как бы прикидывая, могла ли Катерина слышать разговор. Катя подняла на него насмешливый взгляд. Поразительно, как она читала его мысли, как раскрытую книгу, и ни одним мускулом не выдала своих собственный чувств! Она выхватила взглядом перемены в Андрее. Волосы лежат по другому — явно сменил мастера по стрижкам. В углу глаз наметились морщинки. Да и сам взгляд изменился. Но в животе разлился холодок. Все равно она безумно соскучилась! Несмотря ни на что. — Я была на производстве. Вы надолго приехали, Андрей Палыч? — Нет, на один день. У меня появились неотложные дела в Москве и я хотел навестить Милко. Сможете составить мне компанию? Темный пытливый взгляд не отрываясь, наблюдал за Катиной реакцией. Катерина и бровью не повела и улыбнулась. — К сожалению, именно сегодня маэстро взял отгул. Очень он уж нервничал последнее время, я боялась, как бы он не заболел. Поэтому Милко Вуканович сегодня отдыхает. Но вы поезжайте один, Андрей Палыч, сами все посмотрите. — Я бы хотел, чтобы ВЫ составили мне компанию. — УВЫ, я не могу, — в тон ему ответила Катерина. — Слишком много работы. — Что, даже не пообедаете со мной? — Нет, Андрей Палыч. НЕ пообедаю, по той же причине. Она сделала вид, что изучает какой-то очень важный документ на мониторе компьютера. — А как ваш отец поживает? — Ничего, жив-здоров. — Не ссоритесь? — Слава богу, у нас пока перемирие. На западном фронте без перемен. Ей показалось, что Жданов облегченно вздохнул. — Очень жаль. В смысле, жаль, что вы не хотите составить мне компанию на производство. А ведь это ваша прямая обязанность как правой руки Милко. — Если вам так нужна компания, попросите Снежану. Она в курсе всех дел. Жданов нетерпеливо дернул плечом, что являлось признаком раздражения. — Ладно, Катенька, я должен ехать. Рад, что у вас все хорошо. Он ушел.***
Господи, почему ей так плохо? Буквы на экране прыгали, и, чтобы окончательно не разреветься, Катерина решила немного пройтись. Она потянулась за пиджаком и сумкой, но ее остановил телефонный звонок. — Екатерина? — спросил в трубке незнакомый мужской голос. — Это Рональд. Я звоню по поручению Милко. Вы не могли бы заехать к нам домой? Это очень важно. — Господи, что случилось? — воскликнула Катя. — Ничего серьезного… Вам лучше приехать. Сами все узнаете. — Еду! Катя схватила пиджак и сумочку, сказала Снежане, что едет к Милко, она попросила перезвонить, если что-то случилось серьезное. Катя пообещала и быстро выскочила на улицу.***
Рональд был молодым человеком лет двадцати восьми, он был младше Милко лет на восемь. Черные волосы небрежно свисали на лоб, он был прекрасно сложен и держал в руках узел из кухонного полотенца. — Проходите в комнату, он вас ждет. А я сменю лед. — Что… Что случилось? — Проходите в комнату и сами все увидите. Катерина вошла в спальню и сразу увидела костыль около кровати. Милко лежал, правая нога его была устроена выше и голеностоп зафиксирован бинтом. — Господи, что с тобой? — воскликнула Катя. — Ерунда… Поиграл с Рональдом в хоккей. Завтра я встану на нОги и поеду на работу! — Никуда ты не поедешь! — сказал Рональд, входя в комнату со свежим льдом. — Держи. Врач прописал беречь ногу! — Перелом? — испугалась Катя. — Нет, что ты! Просто подвернул и надорвал связку. Неудачно упал на катке. — Как ты голову не снес, — бурчал Рональд. — Говорил же — аккуратно! А ты носишься, как метеор! — Ну, не злись, дорогой. Я увлекся! — Увлекся он… Ты меня до инфаркта доведешь! На-ка, держи. Он протянул узел Милко. Тот встал и неуклюже стал держать узелок со льдом около ноги. — Пожалуй, я сам, — отстранил его Рональд. — Вот так-то лучше! Они остались втроем, Рональд, скрючившись в три погибели около ноги Милко, сам Милко, вытянувшийся на постели и Катерина. — Можно, я подержу? — попросила Катя. — Пожалуйста. Рональд выпрямился и подал ей узел. — Кофе будешь? — спросил он. — Не откажусь, — ответила Катя. — И мне принеси! — Принесу, — буркнул Рональд. — Несчастье мое! Он вышел из комнаты. Катя наклонилась, пытаясь поудобнее пристроить на ноге узел со льдом. — Больно тебе? — Терпимо, — отозвался Милко. — Что случилось? — Ничего, — удивленно ответила Катя. — С чего ты решил, что что-то случилось? — Я тебя читаю, как жУрнал, — ответил модельер. — Опять этот несносный Андрей? Катя помолчала, кусая губы, делая вид, что пристраивает лед на ногу. — Ну? Не мОлчи, прошу тебя. Слова дались неожиданно тяжело. Катерина даже не поправила «жУрнал» на «книгу». — Он сегодня приехал… — И? — Я видела, как он целовался со Снежаной. Милко охнул и откинулся на подушку. — Ты хочешь сказать, что они снова вместе? — Нет… Он сказал, что между ними все кончено, что он любит другую… И еще, я узнала, что Никита — его сын. — Господи, я уже бог знает что подумал! — всплеснул руками Милко. — И что из этого всего расстроило тебя? Все тоже самое я тебе уже давно говорил! — Милко, я… Я не знаю! Я совсем запуталась! А вдруг он там, в Питере, встретил кого? Пусть он решил разорвать отношения со Снежаной, хоть я считаю, что это неправильно… Вдруг он полюбил кого-то? — Чушь! — фыркнул модельер. — Кто тебе сказал, что разрыв со Снежкой это неправильно? — Она же мать его сына! — И что с того? Господи, большей чуши я еще в жизни не слышал! Типичная женская ошибка — привязывать мужика дЕтьми! — Ты так считаешь? Лед начал таять и вода просачиваться сквозь тряпку. Катя рассеянно перебирала потекший узел между пальцами. — Да, я так считаю. Ты со своим папА и не можешь считать Иначе, но поверь, что это не так. Насколько я знаю Жданова, ребенка он не бросил. — Да, я так поняла, они общаются с сыном. — Это нормально, душа мОя. Многие так живут. И это, кстати, говорит о порядочности Жданова! — Прости, но я так не считаю! — И совершенно нАпрасно! Рональд принес две чашечки кофе и забрал у Кати растаявший лед. Милко подал ей полотенце. — Послушай, душа мОя… — произнес он после паузы. — Почему ты не признаешься ему в любви? — Я? Я должна признаваться ему в любви? — Если ты не сделаешь этого, то будешь всю жизнь мучиться и страдать… И упустишь свое счастье. Да, да, не смОтри на меня так! Я вот первый признался Рональду в любви! И ни капли не жалею. — Милко, сегодня ты прям гуру… Гуру отношений. — Так и есть, душа Моя! У Милко богатый жизненный опыт. — Но как это? Я не смогу! — испугалась Катя. — Я постоянно отталкиваю его… А теперь должна признаваться ему в любви? Где логика? — Эх! Логик ты мой! Кроме логики в жизни есть еще чувства! И нужно поддаться им. Кстати, я даже знаю, как это лучше всего делать! — И как же? — На пОказе! Он наверняка приехал на пОказ. Который будешь представлять… Ты! Разорвавшаяся поблизости бомба не оказала бы такого эффекта. Милко, довольный, откинулся на подушку. — Как это я? Ты головой на катке не ударился случайно? — Нет. Я на полном серьезе! Половину из всех мОделей сотворила ты! — Я только воплощала твои идеи! — Не только. Мы работали над коллекцией вместе. Ты вполне этого заслУжила. — Подожди, Милко. Я немного не поняла! Ты хочешь, чтобы я эту коллекцию представила от своего имени? — Да, ты все правильно поняла. — Нет, нет, я так не могу! Прости, но это какой-то бред! Катерина от возмущения начала ходить по комнате. — Послушай, — тихо сказал Милко. — Я нахожусь в трезвом уме и памяти. Я хочу, чтобы эту коллекцию представляла именно ты. Это хороший старт твоей карьере. Ты теперь можешь уйти из Зималетто и выпустить собственную линию одежды. Обещай мне кое-что! Сядь, пожалуйста. Катя подошла к постели и села. — Ты заслУжила это. Бездарному ученику я бы не позволил и прикоснуться к этим мОделям. А ты… В тебе я вижу свое продолжение. У Кати защипали глаза. — Боже мой! Ты правда, так думаешь? — Абсолютно. И еще… Ты сможешь уйти из Зималетто, и больше никогда не видеть Жданова. А можешь признаться ему в любви и быть счастливой! Решение только за тобой! — Честно говоря, я опасаюсь! Я никогда не представляла показы! — Так это дело нехитрое. Выйди в конце, поклОнись, прими овации и цвЕты. Дай пару интервью журналистам, в которой расскажешь о коллекции. Справишься! Он молчал, и улыбался своим мыслям. — Представь, если я выйду на подИум на костылях, то внимание прессы будет приковано к моей нОге, а не мОделям. — Да… Наверное, ты прав. — Это сто процентов. Я очень хорошо знаю эту братию. Они не погнушаются ничем, даже моим некрОлогом. Организацией показа занимается Снежанка, тебе ничего не придется делать. — Хорошо, Милко. Я могу подумать? — Конечно, можешь. Думай до показа. И скажи Снежанке, чтобы обязательно перезвонила. — Хорошо, Милко, скажу. Она меня, кстати, просила перезвонить, если с тобой случилось что-то серьезное. — Так, не надо звонить. Я сам ей позвоню, пожалуй. А то, я представляю, что ты там наплетешь! — Ничего я не наплету. Просто скажу, что у тебя травма ноги. — И Снежанка сляжет с Инфарктом! — Хорошо! Как скажешь. Я могу поехать домой? — Поезжай, дорогуша. И обещай не реветь в подушку! — Хорошо, — улыбнулась Катя, зная, что такие обещания не работают. Она пожала Милко руку и пошла к двери. — Уже уходишь? — осведомился Рональд. — Да. У меня еще сегодня куча дел. Пусть Милко выздоравливает! И бережет ногу! — Об этом я позабочусь! Хорошего вечера! — Взаимно. Дверь за Катей закрылась. Она сбегала вниз по лестнице с легким сердцем, зная, что будет делать дальше. И от этого как камень свалился с души. Этой ночью в подушку она действительно не ревела. Но перед тем, как лечь спать, она позвонила Снежане и сообщила о травме Милко.***