«Кровь его загоралась, как только он вспоминал о нём; он легко сладил бы с своею кровью, но что-то другое в него вселилось, чего он никак не допускал, над чем всегда трунил, что возмущало всю его гордость. <...> Вдруг ему представится, что эти целомудренные руки когда-нибудь обовьются вокруг его шеи, что эти гордые губы ответят на его поцелуи, что эти умные глаза с нежностью — да, с нежностью остановятся на его глазах, и голова его закружится, и он забудется на миг, пока опять не вспыхнет в нем негодование. Он ловил самого себя на всякого рода «постыдных» мыслях, точно бес его дразнил».
Даниэль ушёл по-английски: с одной дорожной сумкой и наспех собранными вещами, не попрощавшись; хлопнул дверью так, что задребезжали стёкла. Тэхён смотрел вслед уезжающему автомобилю и хмурился; в какой-то момент ему показалось, что мальчик тоже смотрит на него, но у дворецкого разыгралось воображение. Ким Тэхён был последним человеком, которого Даниэль хотел бы сейчас видеть. Тэхён стоял на пороге его спальни: не хотел ступать внутрь, но нужно упаковать оставшиеся вещи, а тех немало. Может, Даниэль вовсе не хочет ничего из этого забирать? Может, выбросит, стоит вещам оказаться у него в квартире, но господин Чон велел вернуть мальчику всё, что принадлежит ему по праву. В шкафу до сих пор лежали пустые подарочные коробки – Даниэль многое хранил: огромные подарочные обёртки, разноцветные банты, открытки к цветам с комплиментами, каких Тэхён никогда не слышал в свой адрес. Господин Чон умеет обольщать и подбирать слова под стать человеку. Он не просто платил Даниэлю деньги и покупал его – господин Чон всё ещё относился к нему как к мальчику, которому очень не хватало внимания. Неудивительно, что тот отчаянно хватался за своё место. Привык. Тэхён боялся, что мысли снова поглотят его, что сомнения не дадут спокойно спать ночами, но, собрав вещи Даниэля и оставив чемоданы у двери, он почувствовал необъяснимое облегчение. В ящике стола нашлось несколько фото, которые Даниэль делал на полароид. На них и господин Чон, и сам Даниэль, и даже одно совместное фото. Тэхён разглядывает их лица, неуверенный в том, что фотографии нужно вернуть. Стоит ли вообще напоминать кому-то об этом? За всеми делами с уборкой комнаты, сменой постельного, одеял и подушек, приведения комнаты в надлежащий вид Тэхён не заметил, как на улице стемнело. Спальня была хорошо проветрена, в комнате витал легкий цветочный аромат. Никаких вещей, пустой шкаф, заправленная постель, выстиранный и отутюженный тюль. Всё выглядит так, как будто здесь никто и не жил. — Господин Ким, — раздаётся за спиной Тэхёна голос горничной. Минджэ ещё нет двадцати, она даже в глаза ему боится смотреть. — Господин Чон просил позвать вас. Он у себя. Тэхён сверяется со временем – ещё нет шести. Ему велели быть готовым, но дворецкий готов всегда, только бы взять пальто... Господина Чона нет «у себя», Тэхён находит его в спальне уже переодевшимся, застегивающим часы на запястье и весело усмехающимся. Он кивает головой куда-то ему за спину, и Тэхён хмурится, оборачиваясь. На двери шкафа висит костюм; дворецкий вопросительно смотрит на начальника, понимая, что костюм, вероятно, предназначен для него. — Не задавай вопросов, просто надень, — Чон говорит расслабленно, хоть и выглядит немного уставшим. — Раз уж вы так рано вернулись, то лучше бы отдохнули и легли спать пораньше. — Мне пойдёт на пользу смена обстановки. К тому же вечер с тобой и есть приятный отдых. Про меня ты такого не скажешь? — у господина Чона явно хорошее настроение: он снова улыбается. — Я спрошу тебя об этом, когда мы вернёмся домой. Переодевайся. Тэхён за неимением выбора меняет костюм и рубашку с галстуком. На него из зеркала смотрит не дворецкий, а какой-то другой человек: костюм слишком праздничный, больше подходит для выхода в свет, но никак не для работы; а Тэхён слишком спокоен, даже в какой-то степени доволен тем фактом, что господин Чон наконец отдохнёт. Пускай в его компании, пускай это будет свидание, – неважно. Ничто не важно. Пригласили – согласился. Обратного пути уже нет, и в личных желаниях дворецкого обвинить некого. Когда Тэхён показывается господину Чону, тот несколько минут с прищуром разглядывает дворецкого: довольный как кот, улыбчивый. Единственное, от чего он избавляется, – галстук, за который Тэхён хватается, как за спасательный круг. Это будет выглядеть странно. Галстук придавал ему хоть какой-то адекватный вид: дворецкого, работника, помощника, кого угодно, – а без него... А без него рядом с господином Чоном Тэхён чувствует себя голым. Из-за какого-то галстука... — Отпусти, — ласково просит Чонгук, а Тэхён, нахмурившись, смотрит мужчине в глаза. Нервничает, переживает о том, что о них могут подумать люди. — Можно сегодня всё будет так, как хочу я? В следующий раз будет так, как этого хочешь ты, справедливо? — Тэхён отпускает галстук, наблюдает за тем, как Чон кидает его на кровать. — Жди меня внизу. Тэхён забирает пальто, случайно цепляется взглядом за собственную фигуру в зеркале. Он приходил в этот дом другим. Не таким взволнованным, в своём сером невзрачном костюме с красным платком в нагрудном кармане. Он был непоколебим, невосприимчив к ухаживаниям, у него выработался иммунитет. А сейчас его как не бывало; Тэхён позволяет себе этим переболеть, чтобы иметь устойчивость к вирусу, что носит имя его начальника. Всего лишь ещё один вечер в неформальной обстановке, они просто поговорят, больше узнают друг о друге. Станут ближе. Тэхён хмурит брови, опустив глаза в пол, пока ждёт господина Чона у двери, а тот спускается с шарфом в руках и протягивает дворецкому. — Зачем? — это шарф его начальника, пахнет им же – Тэхён не может. — Нагуляем аппетит, ты не против? Дворецкий скептически смотрит на мужчину, неуверенно забирает шарф и расстёгивает пальто, чтобы надеть тот под низ, а Чон усмехается: — Ну что ты за человек? — его взгляд падает на новый чёрный галстук, который Тэхён надел. — Для чего-то же вы мне их купили. — Как непрактично с моей стороны. И снова эта беззаботная улыбка и тёплый взгляд, который ненароком вынуждает Тэхёна оттаять. Господин Чон ведь ухаживает за ним не из злых побуждений, не из желания поставить галочку в списке уложенных им парней, – это не в его стиле. Чон стойко сносит недоверие дворецкого, его скептицизм, настороженность, потому что понимает, что Тэхён не обязан отвечать ему взаимностью. А как иначе добиться желаемого? Только через терпение. Человек, у которого в свои сорок собственный процветающий бизнес, наверняка хорошо знаком с данным определением. Они выезжают в город с водителем. Тэхён надеялся, что господин Чон сядет за руль: дворецкий не горел желанием слушать болтовню Ченле. Но, на его удивление, тот молчал всю поездку, даже Чон не смущал своими разговорами. Они оказались черт знает где: Тэхёну местность незнакома, он бы вообще заблудился в городе один. Он не знает Сеула, пользуется доставками, его максимум – проехаться на такси от дома до химчистки, бутика или рынка. Тэхён даже не знал, что в городе есть парк со все ещё зелёными деревьями, несмотря на холод, и даже с работающим фонтаном. Господин Чон явно наслаждается процессом: угощает дворецкого горячим чаем, купленным в кафе неподалёку, почти не задаёт вопросов, благодаря чему Тэхён расслабляется. Ему нравится слушать больше, чем говорить. Он снова так много узнаёт: о том, что родители господина Чона только недавно вернулись из Германии; что обычно они живут там всё лето и вообще любят путешествовать. Самым большим удивлением для Тэхёна стало то, что у господина Чона немецкие корни от его отца: тот родился и вырос в Гейдельберге, оттуда и знание немецкого, которым Чон редко, но пользуется в присутствии дворецкого. Это могут быть незначительные фразы, а могут быть целые предложения, значения которых Тэхён не знает. Может, оно и к лучшему. Ему хватает и тех комплиментов, которые он понимает. Они тоже звучат в разговоре. Тэхён смелеет, изредка задаёт вопросы: ему почему-то интересно знать, сколько лет уже вместе родители господина Чона. Он ненароком вспоминает своих. Мужчина молчит какое-то время, Тэхёну даже кажется, что он не должен был этого спрашивать, пока Чон не говорит: — Они вместе уже сорок пять лет, но всё ещё умудряются доводить друг друга и ссориться из-за мелочей, — Тэхён улыбается, Чон звучит задумчиво: — Ты первый, кто спросил меня об этом. Разговор не заканчивается даже в ресторане, куда привели Тэхёна. Дворецкий наконец чувствует себя спокойно, можно сказать, в своей привычной среде обитания. Бегло, без особого интереса пролистывает меню, не скупится на советы господину Чону, который не большой спец в мудрёных названиях блюд. Еду ему обычно заказывает либо секретарь, либо Тэхён, который уже было отказывается от винной карты, но, заметив выгнутую бровь начальника, не сдерживается и хмурится в ответ, забирая карту обратно. — Господин Чон, — этого всегда достаточно, чтобы выразить недовольство: Тэхёна понимают без лишних слов. — У нас свидание. У тебя, если хочешь, сегодня выходной день. Я никому не расскажу, если ты выпьешь со мной. Тэхён часто пробует напитки, прежде чем подать их к столу, особенно вина или шампанское, но он никогда не злоупотреблял такими вещами. Всё-таки ему не положено. Даже на свидании со своим начальником. — Два бокала, — буднично предлагает Чон, Тэхён не знает, удивляться ему или возмущаться. — Половина, — отрезает он. Даже это будет перебор. — Сойдёмся на двух. — Хотя бы один, — протестует дворецкий, совершенно забывший об официанте, который смотрит то на одного мужчину, то на другого. — Два. Первый – для лучшего усвоения еды. Второй – для душевного разговора. Да Тэхён окосеет с такими задушевными разговорами. — Один, — отрезает он, на что Чон щурится. — Три. Тэхён округляет глаза, не зная, что сказать. Он ещё никогда в жизни не спорил со своими начальниками из-за таких вещей. Конечно, бывало, те настаивали на том, чтобы дворецкий с ними выпил, будь то праздник или какое-то радостное событие, но всё ограничивалось одним глотком. Одним глотком! Никак не тремя бокалами. — Господин Чон, будьте снисходительны. — Если ты позволишь мне маленькую вольность после ужина. Тэхён тут же вспыхивает как свечка, косясь на не менее смущенного официанта. Дворецкий физически не способен краснеть, но он чувствует стыд вперемешку с необъяснимым возбуждением, додумывая, что маленькая вольность как минимум связана с поцелуем. Как максимум... Кто знает, что может прийти в голову господину Чону? Тэхён сам выбирает вино, отметает все предложения начальника довериться вкусу официанта. Он чуть ли не любовно смотрит на дворецкого, который строго указывает охладить, дать вину настояться, а только после этого подавать. Чон даже смеётся над его серьёзностью, подначивая Тэхёна: — Мне кажется, он и сам знает, что должен делать. — Инструктаж лишним не будет, — уверенно заявляет тот. — Какой властный мужчина, — Чон расплывается в улыбке. — Как же ты любишь держать всё под контролем. И Соён ещё что-то про меня говорит. — И госпожа Соён права. — Тоже считаешь меня властным? — усмехается он, а Тэхён поднимает взгляд, сталкиваясь с чужим. Считает ли он властным своего начальника? Не то слово. Господин Чон всех держит в ежовых рукавицах, несмотря на легкое общение с подчиненными. — Тебе это нравится, — даже не спрашивает. Чон говорит с легкой улыбкой на губах: самоуверенный, Тэхён бы даже сказал, наглый. Да, ему нравится. Он всегда восхищался людьми, которые бросали вызов судьбе, бедности, миру, доказывая в первую очередь самим себе собственную значимость. Восхищался теми, кто, столкнувшись с трудностями, не сваливал проблемы на других. Ему всегда нравились его начальники за стальной стержень, он многому научился, работая с такими людьми. У господина Чона сильный характер, однако же Тэхёна впервые привлекает не это, а некая жестокость, идущая в паре со справедливостью. Ему нравится искреннее спокойствие Чона, когда он решает важные вопросы, его рассудительность и умение быть простым человеком, с которым можно поговорить. С которым ты не получишь выговор, если укажешь, что он делает не так. — А знаешь, что мне нравится в тебе? — Чон выгибает бровь, глядя на дворецкого. Тот молчит. — Ты пытаешься быть строгим, может быть, жестоким в какой-то степени, но не можешь. Сострадание побеждает. Я бы и без уговоров выиграл этот один бокал – мне просто нравится наблюдать за тем, как ты показываешь характер. Со мной почти никто не спорит. — Боятся? — Разумеется, боятся. Ты почему не боишься? — Я не останусь без работы. — Утоли мой интерес. Что ты будешь делать, если всё-таки останешься? Тэхён долго молчит, прежде чем признаться: — Не знаю. Он не думал о том, что это возможно. Но, если на секунду представить, что у Тэхёна нет работы, он не знает, что будет делать. Не знает, куда пойдёт, чем будет заниматься. Он хорош только в одном – умении последовательно строить свой рабочий день. Бог знает, где могут пригодиться его способности. — Ты не думал о работе управляющего? В ресторане система почти та же самая. Работы даже больше, ты же любишь это делать, — усмехается Чон. — Делать что? Работать? — Командовать, управлять. Тэхён совсем тихо смеётся. Он действительно любит, когда всё идёт так, как он хочет. Его взгляд задерживается на колыхнувшемся пламени свечи, когда официант ставит перед ними закуски. Людей в ресторане немного, а те, кто есть, переговариваются едва слышно. И снова эта интимная атмосфера, тёплый, приглушённый свет в зале, цветы на каждом столике. Этот взгляд, из-за которого Тэхён сглатывает, не зная, куда себя деть. Всё это для него непривычно, давно забыто, сейчас происходит с ним снова. Неужели и тогда, с Квоном, он чувствовал то же самое? Ощущения настолько разные: Тэхён совсем не помнит своих первых эмоций от свидания в ресторане, зато этот раз, кажется, запомнит на всю жизнь. Когда официант уходит, разлив вино по бокалам, Тэхёну хочется выйти на улицу и подышать воздухом, которого не хватает. Атмосфера странная, совсем непривычная для него, сложная, потому что вызывает море противоречивых эмоций. Это и правда свидание, настоящее. Тэхён осознаёт это только сейчас. Не просто ужин, не просто разговоры. Это мысли о личном, это возможность понять, хочет он продолжения или нет. Нужен ли ему следующий шаг? — Тебе нравится проводить со мной время? — даже голос господина Чона как будто мурлычет для него. Тэхёну дурно. Он опускает глаза на свечу, ловит разбегающиеся мысли, собирается с духом, прежде чем признаться в первую очередь самому себе в том, что да, ему действительно нравится. Он не против. Такое для него в новинку. Тэхён едва заметно кивает, несмотря на то что ему тяжело признавать такие вещи. Он не стоит на месте, пускай совсем незаметно, но сам делает шаги навстречу человеку, который мчится в его сторону скоростным поездом. Тэхёна однажды просто задавят, если он так и будет бесцельно стоять. Его и так снесёт: сил свернуть с рельсов просто нет. — Как же тебе сложно признаваться в этом, — говорит Чон. — Но спасибо и за то, что хотя бы так даёшь мне знать, что мои старания не проходят напрасно. Тебе понравился последний сборник? Тэхён кивает уже более активно: последний сборник, подаренный господином Чоном, датирован девятнадцатым веком. Наверняка какое-нибудь коллекционное издание неизвестного автора, но какие же там мелодии... Тэхён бы никогда не вернул такой подарок. — У меня есть знакомый учитель, ты мог бы заниматься с ним, — предлагает Чон. — Я уже нанимал его для Адель. — Всерьёз заниматься музыкой? — Тэхён скептически смотрит на начальника. — Спасибо, но зачем мне это? — Разве это не твоё хобби? Не хочешь в этом развиваться? Хобби? Тэхён хмурит брови. Он просто играет время от времени, последние несколько недель – всё чаще, но это ведь ничего не значит. Да, ему нравится, да, в свободную минуту его всегда можно найти за инструментом, но... Выходит, это действительно его хобби. Когда он в последний раз играл так много? Уже не вспомнить. — Ты ведь любишь играть, — озвучивает очевидное Чон. — От занятий можно отказаться в любой момент. Хотя бы попробуй. Мне тоже нравится, когда ты играешь, — он признаётся как будто в чём-то очень личном: — В доме не так тихо. Тэхён на секунду позволяет себе вернуться к мысли о том, что господин Чон хочет семью. Наверное, ему не столь важно наличие партнёра, но важно, чтобы был наследник. Дворецкий хотел бы сказать, что, наверное, господин Чон был бы замечательным отцом для своих детей, но не станет же он давить на больное. Наверняка это не самая приятная тема для человека, у которого своих детей никогда не будет. — Сначала не стало отца, а после него – мамы. Я начал играть, — зачем-то говорит Тэхён. — Мне так было легче. Тэхёну кажется, что не только ему музыка приносит облегчение. — Какими они были? «Хорошими, — хочет сказать Тэхён, — самыми лучшими». Он улыбается, повторяя слова Чона: — Умудрялись доводить друг друга и ссорились из-за мелочей. А тот хрипло смеётся: — Эти родители. Вечер для Тэхёна проходит даже слишком хорошо. Почти никакой неловкости; Чон не стал настаивать на продолжении банкета после первого и единственного бокала вина. Дворецкому хватило и этого. Он совсем расслабился, мыслей не было, зато появилось желание согласиться на учителя музыки. Может быть, действительно хоть раз в жизни заняться тем, что Ким Тэхён любит делать, а не тем, чем должен. У Тэхёна лёгкая голова, минимум мыслей, когда они возвращаются домой. От вина его клонит в сон, в машине тепло, а дом... А дом стал Тэхёну чуть ли не родным. Ему всегда больно расставаться с теми домами, в которых он годами поддерживал порядок, и дворецкий никогда в этом никому не признается. Господин Чон с момента выхода из ресторана постоянно рядом: придерживает за спину, во время поездки до дома кладёт чужую ладонь себе на колено, лениво играясь с пальцами. Тэхён не возражает, но и никаких ответных реакций от него ждать не стоит. Почти никаких. Его разве что не приходится уговаривать или заставлять взять Чона под руку, когда они идут к дому. Когда господин Чон ведёт разморенного вином и теплом дворецкого до его спальни, но прежде, чем отпустить, расстёгивает его пальто. Тэхён томно моргает, глядя на мужчину, искренне уставший. Между ними не прозвучало ни слова за последние полчаса: и господин Чон, и он сам сказали слишком много за сегодняшний вечер. У Тэхёна впервые с кем-то столько личного – это не просто чей-то секрет, а секрет, который принадлежит ему, в котором дворецкий замешан. Никто из прислуги не знает, куда они уезжали, никто не знает зачем. Тэхёна в этом доме уважительно побаиваются, а потому не задают лишних вопросов. — Я обещал спросить, понравился тебе вечер или нет, — даже в тишине коридора голос Чонгука звучит едва слышно. Они стоят друг напротив друга, каждый рядом со своей спальней, и сейчас между ними нет пропасти. Тэхёну кажется, что той и не было никогда, он сам её придумал, не желая подпускать к себе человека. Всё ещё боится, сомневается, что поступает правильно, но он думал... Так долго думал, что с ним будет. Навсегда один на один с работой? Как грустно звучит. Может, ему стоит хотя бы попробовать. — Вы спрашивали об этом ещё в ресторане, — голос Тэхёна звучит ещё тише, как будто их кто-то может подслушать. Как будто у стен в этом доме действительно есть уши. Только господин Чон касается дворецкого так, словно уже совсем не боится спугнуть. Тэхёну и не страшно, когда чужая ладонь скользит под пиджак, останавливаясь на пояснице и прижимая к себе. Он только чуть поворачивает голову, не давая губам встретиться с его, и нос Чона тычется ему в щёку. Глубоко вздыхает, скользит по скуле, губы оставляют нежный поцелуй на шее. — Какой же ты недотрога, — шепчет Чонгук в место поцелуя, пуская мурашки по коже. — А мне иногда так хочется... Тэхён тяжело дышит, хватаясь за чужие плечи. Господин Чон не уточняет, чего ему хочется, наверняка всякого разного – дворецкий не вдаётся в подробности. — Ты и сам знаешь: я восхищаюсь твоим неуступчивым характером, — продолжает горячо шептать он, поднимаясь губами к щеке. И всё пространство вокруг них как будто сжалось, как будто нет никакого длинного и пустого коридора. — Но иногда я так хочу... — выдыхает уже в самые губы: — Тебя. И беспрепятственно целует, потому что Тэхён теряется в пространстве. Когда его подталкивают к стене, кажется, что он вот-вот упадёт, но его крепко держат, лаская губами, сплетая языки. Он чувствует, как узел галстука ослабевает, как ткань соскальзывает с шеи, беззвучно падает на пол, а господин Чон расстёгивает несколько верхних пуговиц его рубашки прямо во время поцелуя, чтобы после припасть влажными губами к шее. От Тэхёна пахнет чужим одеколоном, из-за шарфа пропахла вся его одежда, тяжелый запах не даёт вдохнуть полной грудью; руки несильно отталкивают сами, когда дворецкий чувствует зубы на своей коже. Его как будто хотят съесть. Может и так. Тэхён не испытывает ни малейшего укола совести, не позволяя перейти эту черту. — Что ты со мной делаешь... — шепчет Чон, тяжело дыша и уперевшись в стену позади Тэхёна лбом. — Чем больше дней проходит, тем чаще думаю о тебе. Как ты это делаешь? Вчера на совещании я должен был слушать о доходах корпорации, а вместо этого думал о том, что ещё тебе может понравиться, что ты любишь. Я – прагматик, никогда не верил в чёрную магию, но признайся честно: ты меня приворожил? Что ты смеёшься? Я спрашиваю абсолютно серьёзно. Смех этот скорее истерический: Тэхён не делает ничего, чтобы вообще нравиться хоть кому-то, не говоря о его начальнике. — Я влюблялся, — признаётся господин Чон, заглядывая дворецкому в глаза. Он выглядит серьёзным, хмурит брови. — Когда был моложе, я имел привычку сходить с ума. Однажды я чуть ли не потерял всё из-за этого. Тэхён удивляется, улыбка спадает с его лица. Он бы никогда не подумал, что господин Чон способен пойти на поводу у своих чувств. Кто угодно, но не он. — И теперь ты. Может, дело в твоей руководительской натуре, может, в том, что тебе не нужны мои деньги. Может, во всем сразу, но ты... — он как будто болезненно хмурится, скользя взглядом по лицу дворецкого, а ладонью – по его щеке. — Ты оказался таким живым. Мне так этого не хватает. — Господин Чон... — Я тебя не тороплю. Делай то, что считаешь нужным, — он касается лбом лба Тэхёна, дворецкий прикрывает глаза. — Ты знаешь, какими одинокими могут быть такие, как я. У меня нет ничего, кроме денег. — Вокруг вас полно людей, — напоминает Тэхён. — Вокруг тебя тоже, но разве ты не отдаёшь предпочтение мне? Хочется поспорить, но Тэхён не может. Он ведь действительно отдаёт предпочтение господину Чону. За ним столькие пытались ухаживать, добивались внимания, требовали, но только сейчас Тэхён не стал возражать против ужина. Даже свидания. Настоящего, романтического. Про поцелуи и вовсе нечего говорить. — И всё же мы находимся с вами в разных категориях, — заявляет Тэхён, а Чон вздыхает: — Верно, в разных, — он молчит какое-то время, прикрыв глаза, плотно прижавшись к дворецкому, а после устало говорит: — Ты свободный, тебя ничего не держит. Деньги – это свобода, да, но они же и мой якорь. Работа, работа, работа. — Может, вам стоит взять хотя бы недельный отпуск? — предлагает Тэхён. Чон снова тяжело вздыхает, отстраняясь. Плечи опущены: он как будто тащит все тяжести мира на себе одном. — Я возьму недельный отпуск, если ты поедешь со мной в Германию, — говорит тот, Тэхён непонимающе смотрит на начальника. — Даже не так. Ты едешь со мной в Германию. — Господин Чон, — хмурится Тэхён. — Поедешь в качестве дворецкого, если тебе угодно. У родителей там свой дом, за ним уже давно присматривают, но я не стану мешать тебе учить кого-то жизни. С удовольствием понаблюдаю, — усмехается он. — К тому же как же я буду без твоего кофе? — Вы всегда можете объяснить, какой кофе вам нужен. — Могу. Но я не получу такого удовольствия, если мне его подашь не ты. — Вы бываете довольно капризным, — смелеет Тэхён. Может, в нём говорят остатки вина, может, лёгкость момента. Тэхён не чувствует смущения, находясь к мужчине так близко: не совсем вплотную, но всё ещё глядя глаза в глаза. На чужих губах расцветает полуулыбка. Чон берет его ладонь в свою, повторяет уже привычный ритуал: целует выступающие косточки. — Спасибо за вечер, — шепчет он, снова вызывая в душе дворецкого вихрь необъяснимых чувств. — Я и правда отдохнул. Когда дверь за Тэхёном закрывается, он опирается на неё и прикладывается к дереву затылком, шумно вздыхая. Стягивая шарф с шеи, комкает его в руках, чтобы уткнуться в ткань носом. Он же просто ненормальный... А если кто-то узнает? Тэхён ещё никогда не прилагал столько усилий, чтобы взять себя в руки; чтобы переодеться, подготовиться ко сну. Шарф остался висеть в шкафу, а дворецкий замер, не успев лечь в постель, – гипнотизирует взглядом ящик прикроватного столика. Будет хуже, если кто-то узнает об этом. Он просматривает фотографии Даниэля, с которыми не знал, что делать, думает о том, что их нужно обязательно вернуть. Тэхён взял фото на сохранение, пока не придумает, как поступить. Выкидывать было жалко, а возвращать Даниэлю, напоминая о том, что было, показалось просто нецелесообразным. Ящик тихо задвигается обратно. Тэхёну не принадлежат эти воспоминания, он от них избавится. Иначе и быть не может.*****
Тэхён замер и выключил воду, когда ему показалось, что дверная ручка дернулась. Разумеется, после того случая, когда господин Чон ввалился в его ванную утром, он начал запирать дверь, но мужчину это, кажется, ни капли не смущает. Раздаётся стук, а после и голос: — Тэхён, открой дверь. Дворецкий, стоя в душе голый, не знает, смеяться ему или плакать. Господин Чон после их недавнего свидания, которое было несколько дней назад, взял привычку вламываться в комнату дворецкого с утра пораньше. Он может прийти и посреди дня, когда Тэхён, разобравшись с делами, возвращается за нотными тетрадями. Может бесцельно ходить по комнате из угла в угол, пока Тэхён заполняет ежедневник делами; пить кофе и комментировать ужасную по физическим ощущениям, но превосходную по душевным погоду за окном. Превосходную по душевным – потому что на улице давно минус, дожди закончились, начались холодные ночи. Когда Чон просыпается и даже едет на работу, солнце и не думает вставать – мужчине это нравится. Как-то он признался, что при свете дня чувствует себя более одиноким, а в темноте всё пространство как будто сужается. В темноте господину Чону комфортно. Тэхён искренне рад, что человек понимает и принимает свои ощущения, хоть они и довольно печальные, но иногда с искренним негодованием хочет спросить: «Какого чёрта, господин Чон?» — Я принимаю душ, — отзывается дворецкий, понимая, что его начальника данный факт вряд ли остановит. — Тэхён, — почти ласково говорит он, — дело срочное. Нужна твоя помощь. — Господин Чон, я не одет. — Мне сейчас не до твоих проблем. Дворецкий давится воздухом от возмущения. Злобно хватает банный халат, накидывает его, не забывая плотно завязать от греха подальше; всё это время его начальник настойчиво уговаривает открыть дверь. А когда та наконец открывается и Чон видит перед собой едва сдержавшегося от ругательств дворецкого, его лицо мгновенно преображается: оценивающим взглядом мужчина разглядывает халат, чему-то хмыкает, – эмоции неоднозначные. Тэхён знает, на что тот надеется, но кто он вообще такой, чтобы щеголять в чем мать родила перед своим начальником? Ему без галстука-то некомфортно. — Хотел узнать твоё мнение, но что-то оно меня уже не очень интересует, — задумчиво говорит Чон, проходя в ванную. — Господин Чон, — пока что вежливо просит Тэхён. — Могу я попросить вас перестать вламываться в мою ванную по утрам. Мужчина задумывается, стягивая с себя футболку. Собрался переодеваться при нем, ну разумеется! Ему-то смущаться некого. — Мне вламываться вечером? — вполне серьезно интересуется тот и всё-таки демонстрирует дворецкому две принесённые рубашки: серую и чёрную. Тэхён указывает на серую: знает, что от него не отстанут. — Это довольно нагло с вашей стороны. Одно свидание не значит... — дворецкий запинается на мысли, скользнув оценивающим взглядом по подтянутому телу. Господин Чон до сих пор занимается плаванием: поддерживает форму. — Не значит, что вы должны... — он прикрывает глаза и трёт пальцами лоб, собираясь с мыслями. А стоит снова взглянуть на Чона, у того на губах расцветает довольная улыбка. Тэхён разве что ногой не топает от негодования. — Будьте добры, прекратите ломиться ко мне по утрам. — Ты против моей компании? — он застегивает рукава рубашки и опирается бёдрами о раковину, пряча руки в карманы брюк. — Я против того, чтобы вы использовали своё положение моего начальника, чтобы доставать меня даже в душе. Чон хмурится, серьезно задумавшись над чужими словами. — Хочешь сказать: я злоупотребляю своими полномочиями? — Да, — отрезает дворецкий. — И ты против? — Я ничего не имею против, когда вы появляетесь здесь днём, но это... — Тэхён выглядит по-настоящему недовольным. — Это начинает переходить все границы. Я никогда не открою вам дверь в неподобающем виде, и мне неприятно, что вы настаиваете на этом уже третье утро подряд. Дворецкий говорил спокойно, как обычно с ним говорит сам господин Чон, если чем-то недоволен, и мужчина глубоко хмурится, глядя на него. Тэхёну на секунду кажется, что он сказал лишнего, но почему он должен молчать, если его личное пространство пытаются нарушить таким наглым образом? — Не ломиться по утрам, пока ты принимаешь душ, — констатирует Чон, и Тэхён даже удивляется, что с ним никто не стал спорить. Просьбу восприняли всерьёз. — Сказал бы раньше, что тебе просто неприятно, я бы не стал, — заверяет его мужчина. — Кто сказал, что я не могу ошибаться в методах? — Довольно глобальный метод – пытаться подловить собственного слугу голым, — Тэхён говорит спокойно, но Чон выглядит по-прежнему серьезно. — Я могу действовать сгоряча, а тем более глобально. Тебе ли не знать? Дворецкий прячет взгляд, внезапно чувствуя себя так, словно он скрывает от всего мира какой-то огромный секрет. Но уже действительно так: ему ли не знать, насколько глобальными могут быть методы его начальника. Тэхён осуждает его за наглость, но никак не за предприимчивость. Взрослый ведь человек, мог бы сам догадаться, что ведёт себя глупо. Что он там говорил? Будет выглядеть дураком перед другими, но Тэхён оценит? Не оценил. Значит, тактика сменится. Хорошо это или плохо, Тэхён узнает только со временем. Для него в последний месяц что ни день, то очередной сюрприз. И всё же он никогда не умел быть строгим со своими начальниками. Равнодушными к ним – да, но к господину Чону сложно оставаться равнодушным, особенно когда он смотрит так: внимательно, скользя взглядом с головы до ног и с интересом наклоняя голову, пытаясь разглядеть то, что не рассмотрел в прошлый раз. Тату Тэхёна – тема запретная. Ему не положено было светить такими вещами перед начальниками. Вряд ли бы его кто-то осудил, но ему самому это не по душе, и господин Чон снова пытается посягнуть на святое. Подходит ближе, вынуждая дворецкого скрестить руки на груди, как будто хочет спрятаться от мужчины подальше. Но смысла скрывать увиденное уже нет; господин Чон спрашивает: — Покажешь? — Не на что смотреть. — Ты ведь понимаешь, что ты последний человек, от которого ожидаешь подобного. — Я был молодым и глупым, — оправдывается Тэхён. — Ты всё ещё молодой и глупый, — хмурится Чон, на что дворецкий вскидывает недовольный взгляд. — Оскорбился? Думаешь, я не такой? — У вас опыт. — Поверь, Тэхён: я не тот, кто стремится к мудрости. Мои приоритеты заключаются в другом, — голос Чона меняется, взгляд смягчается. — Позволишь? Тэхёну неловко делиться такими вещами: тату для него многое значат, хоть он и считает их глупыми – это память о родителях. Дворецкий коротко кивает и не ожидает, что Чон опустится перед ним на колено, скользнув пальцами по коже чуть выше лодыжки. Тату почти идентичные: две рыбки, украшающие левую и правую ногу. На эскизе рыбы стремились друг к другу, замыкали единый круг собой, Тэхёну это казалось символичным. Его родители были идеальным дополнением друг друга: инь и ян. Чон, нахмурившись, разглядывает сначала одну татуировку, затем и вторую, скользя пальцами по левой ноге. Тэхён невольно покрывается мурашками, глядя на мужчину сверху вниз. — Ты не следишь за ними? — на него поднимают взгляд, и дворецкий качает головой. Он давно не обновлял тату, краски побледнели. — Это для красоты или есть какой-то смысл? — В память о родителях. — Серьёзное дело. Не хочешь обновить? Чужая ладонь внезапно скользит выше тату, по голени, Тэхён дёргается, в горле становится сухо, когда голос господина Чона чуть ли не заискивающе мурчит: — На тебе всё хорошо смотрится. Больше нет? Дворецкий смотрит строго перед собой, не желая опускать взгляд. Отрезает: — Больше не покажу. Чон вырастает перед ним с ухмылкой на губах: понимает, что его прикосновения не остаются без внимания. — Я хочу принять душ, — напоминает Тэхён, а чужая рука играется с поясом его халата. Мужчина мурлычет: — Я тоже хочу принять душ. — У вас есть свой. — Но в моём нет тебя. — А в моём не должно быть вас, — Тэхён забирает из его рук пояс и туже затягивает его. — Чем быстрее я приму душ, тем быстрее будет готов ваш кофе. — Не торопись. Как закончишь, спускайся и жди меня. — Господин Чон? — дворецкий непонимающе смотрит мужчине вслед. — Хочу извиниться перед тобой. — Но вы уже... — Не хочу оставлять у тебя неприятные впечатления о себе, тем более портить утро такими вещами. Поболтаем. Я не займу много твоего времени, обещаю, — Чон забирает принесённые вещи и скрывается за дверью. А Тэхён ругает себя за реакцию: за то, что только что злился, а теперь не может. Господин Чон мастерски играет с настроением дворецкого: выводит из себя, несмотря на то что Тэхён был уверен, что его неимоверно сложно разозлить; флиртует, ставя дворецкого в тупик; ловко меняет темы. Тэхён успел забыть, зачем тот приходил, а вспомнив, щелкнул замком, хоть и был уверен, что ломиться к нему никто не станет. От греха подальше. В его случае слова «грех» и «господин Чон» – синонимы. После душа Тэхён спускается на первый этаж, проигнорировав все инструкции начальника, идёт на главную кухню, чтобы сварить кофе. На часах пять утра, прислуга ещё спит, а Тэхён в это время обычно составляет список дел на день и проверяет дом на наличие недочетов, которые находит ежедневно. Может, он слишком привередлив, но это его работа. Ты обязан либо хорошо выполнять свои обязанности, либо не выполнять их вообще, если тебе «лень» или «не дано». Тэхён слышал, как господин Чон шёл на кухню, но дворецкий демонстративно не смотрел на него. Показывал, что он на этой кухне главный, что он всё равно будет выполнять работу так, как ему положено, игнорируя все поблажки. Господин Чон усмехается, качая головой: его ослушались, и он не удивлён. Тэхён привык делать всё по-своему. Тэхён остаётся непоколебимым даже в тот момент, когда чувствует ладонь на своей талии через пиджак, когда господин Чон становится позади него, буквально дыша в затылок, гуляя носом в уложенных волосах. Тэхён порой думает о том, что с повадками его начальника со стороны они походят на семейную пару: один постоянно чем-то недоволен, а второй – господин Чон. — Ваш кофе, — равнодушно говорит Тэхён, двигая чашку в сторону Чона, но тот не реагирует. — Будь хоть немного снисходительным ко мне, — говорит он дворецкому на ухо. — Я всего лишь пытаюсь найти к тебе подход – сам ты отказался давать мне подсказки. Мог хотя бы намекнуть. — Я могу и без каких-либо намёков сказать вам, что мне не нравится, — спокойно отвечает Тэхён. — Знаю. А о том, что тебе нравится, ты молчишь, — он кладёт на стол небольшую бархатную коробочку под цвет костюма дворецкого, который когда-то сам выбрал. — Тебе нравлюсь я, мои подарки, то, что тебе всё дозволено. Но когда об этом заходит речь, ты становишься таким скромным и молчаливым. Снова ничего не скажешь? Тэхён смотрит на коробку, знает, что подарок предназначен ему, но это впервые, когда господин Чон дарит ему что-то лично. Обычно он находил презенты на кровати или прикроватном столике: иногда с открытками, иногда без каких-либо подписей. Тэхён не стеснялся смотреть на вещи с предвкушением, потому что господин Чон как будто знает, что ему нужно, и последним подарком был ежедневник с именной ручкой, которыми дворецкий пользуется каждый день. Подарки всегда практичные и не лежат без дела. Они всегда нужные. Тэхён, не дожидаясь разрешения, тянется к презенту и замирает с ним в руках. Хмурится, глядя на коробочку: по весу это не тянет на украшения, тем более на запонки. Он корит себя за то, что испытывает такой сильный интерес к тому, до чего ещё мог додуматься господин Чон, который не говорит ни слова, доводя дворецкого до мурашек своим дыханием на ухо. Тэхён чувствует каждый вдох и выдох, на всякий случай окидывает кухню взглядом, прислушивается к тишине – никто ли не идёт. Только после этого позволяет себе немного расслабиться: они одни, никто не увидит, краснеть не придётся. Тэхён снимает крышку: в коробочке идеально уложенные в специальное отверстие карманные часы с выгравированными инициалами – его и господина Чона. — Ручная сборка, нержавеющий механизм, — говорит Чон. — Серебро? — Белое золото, — звучит с улыбкой. Это первый по-настоящему дорогой подарок, который Тэхён получил от господина Чона. Он не спрашивает о цене, знает, что это не четыре и даже не пять нолей. Однако Тэхёна больше впечатляет тончайшая работа: все инициалы выведены каллиграфическим почерком, механизм собран вручную, выходит, эксклюзив... С ума сойти. Он разворачивается лицом к господину Чону, глядя на подарок. Это действительно очень красиво, но Тэхён и двух слов связать не может, чтобы поблагодарить человека. Он не привык к таким вещам: откровенничать с кем-то по поводу своих чувств, говорить о том, что ему нравится, не умеет выражать благодарность, кроме как обычным «спасибо». Раньше он и не благодарил за такое, принимал как должное, а сейчас ему не просто показывают свою состоятельность или размер кошелька. Тэхёну делают приятно. Он достаёт часы из коробки, оглаживает пальцем инициалы и понятия не имеет, что должен сказать, кроме как: — Очень красиво. На губах господина Чона, до этого внимательно наблюдающего за чужой реакцией, расцветает улыбка. Тэхён не умеет выражать свои положительные эмоции в полной мере, чаще всего запрещает себе улыбаться, сдерживается, чтобы лишний раз не показать господину Чону, что он тоже умеет быть нормальным. Умеет улыбаться, смеяться, не быть таким деревянным по отношению к человеку, который проявляет к нему симпатию, и которую Тэхён принимает. Он умеет, но это сложно. — Прими в качестве извинений за мою неконтролируемую наглость. — Приму в качестве знака внимания, — поправляет его Тэхён, поднимая взгляд, и Чон неверяще щурится. Мужчина молчит какое-то время, но вскоре снова сокращает расстояние, уже привычно вынуждая дворецкого бегать взглядом по сторонам в поиске случайных свидетелей. Благо тех не наблюдается. — Знак внимания? — он говорит серьёзно, утробным голосом, упрямо пытаясь поймать чужой взгляд. — Ну, посмотри на меня, хватит бегать. Тэхёна бросает в жар, потому что он только что буквально признался в том, что принимает чужие ухаживания, что не имеет ничего против. — Я и так вижу, что тебе приятно, но ты впервые об этом говоришь, — продолжает Чон, когда Тэхён собирается с духом и встречается с ним взглядом. Кажется, что уверенным, но уверенность эта тает с каждым последующим словом: — Хочешь провести со мной выходные? Ты ведь можешь полететь в Германию не в качестве дворецкого. — Господин Чон, — Тэхён хмурится, опуская взгляд. Да разве он может? — Исполни мою маленькую прихоть: отдохни со мной. Тебе ведь нравится проводить со мной время. — Как вы себе это представляете? — вопрос больше риторический, но Чон всё равно отвечает: — Приятный отдых в приятной компании. Ты, я. Возможность узнать друг друга поближе. — Слишком... — Тэхён не может подобрать слово. — Быстро? Нелепо? Романтично? — Неправдоподобно. Чон хмурится: — Всё ещё не веришь мне? — Я говорю о том, что вы и работа – вещи неразделимые, — объясняет Тэхён, и мужчина заметно расслабляется. Дворецкий прекрасно понимает его настороженное отношение: господин Чон так старается угодить, пытается быть искренним... Он ведь пытается? Тэхёну кажется, что да. — Пока ты будешь рядом, я не притронусь к телефону. Тэхён, я ведь не заставляю. Просто вижу, что ты не можешь принимать такие решения самостоятельно, тебе тяжело оставаться со мной один на один в нерабочей обстановке, но разве тебе хоть что-то не нравилось? — он заглядывает дворецкому в глаза. — Нет? Вот и я думаю, что нет. Иногда мне приходится принимать решения за двоих, потому что ты боишься открыться или считаешь, что поступаешь неправильно с профессиональной точки зрения. Начальник и подчинённый абсолютно точно не ходят на романтические свидания, если хоть один из них этого не хочет. Или если подчинённый не боится потерять рабочее место; мы оба понимаем, что ситуации бывают разные. Ты, насколько я понял, не боишься и принимаешь мои ухаживания не из жалости, из чего я делаю определённые выводы. Мне их озвучить? Тэхён и сам понимает, что ведёт себя очевидно, даёт понять, что не возражает против чего-то большего, хоть и продолжает отталкивать. Ему тяжело быть в разладе с самим собой, своими чувствами, желаниями, которые он отказывается принимать. Да и разве ему может быть легко в такой ситуации? Для него это всё в новинку, чтобы человек признавался ему не в своих похотливых желаниях, а – как всё-таки невероятно звучит – во влюблённости. У господина Чона, должно быть, тоже полный разлад. С головой. Дворецкого впервые добиваются настолько усердно, как будто он и правда того стоит. Может, Тэхён чего-то о себе не знает? Или не видит? Он абсолютно точно не чувствует себя каким-то не таким или особенным. Знает, что хорош в своей работе, игре на фортепиано, ещё в кое-каких мелочах, но это и правда мелочи. Не такие уж важные вещи. Характером он тем более выделяется только если в худшую сторону – попробуй переспорь, – и Тэхён искренне не может понять, что в нём нашли необычного, что в нём может привлекать господина Чона, мужчину, которого дворецкий уважает за стальной стержень. Да за многое, раз уж на то пошло. Одна его выносливость чего только стоит, дьявольское терпение, каким не обладает даже Тэхён, который считал себя примером для подражания в этом плане. Какой же он пример, если прячет глаза и боится покраснеть от одного только взгляда своего начальника? Кажется, Тэхён забыл, что умеет быть уверенным в себе и непоколебимым. Он вздёргивает подбородок, глаза в глаза – сейчас точно выдаст что-нибудь дельное. Оправдает свою очевидную симпатию? Зачем, если она взаимная? — Мне сложно... — он хочет продолжить, но не знает, что сказать. Сложно делиться мыслями, выражать чувства, доверять, строить новые отношения спустя столько лет одиночества. Сложно открыться, быть откровенным, благодарным, взаимным. Ему столько всего сложно, даже выбрать из этого списка что-то одно, чтобы хотя бы закончить мысль. Но ему, кажется, и не надо этого делать: господин Чон понимает – Тэхён читает это во взгляде, пристальном, как будто мужчина очень серьёзно обдумывает его слова, что не были произнесены вслух. — Если ты попробуешь довериться мне хоть в чём-то, тебе станет легче, — Чон говорит с ним спокойно, тем самым тоном, которым решает все проблемы. — Ты ведомый, даже если думаешь, что это не так, и я пытаюсь тебя вести, но ты не даёшься. Упёрся рогами в землю вместо того, чтобы идти со мной рука об руку в одном направлении. Думаешь, мне весело добиваться чьей-то взаимности, чтобы после свести всё к шутке? Нет. Мне не нравится, когда в словах людей можно найти двойное дно, поэтому я чётко обозначил свою позицию: мне нужны долгосрочные отношения. Я хочу стабильности. Тебе сложно, но почему тогда ты бежишь от меня вместо того, чтобы хотя бы попытаться довериться? Страшно? — А вы как думаете? — сглатывает Тэхён. Разумеется, ему страшно. Разве это не очевидно? Он опускает взгляд, ругает самого себя, а за что? Не знает. По привычке. Господин Чон не церемонится: внезапно обнимает дворецкого, крепко прижимает к себе, как будто тот собирался от него бежать. Руки нежно скользят по спине, как будто успокаивают; губы касаются виска, там и мочки, совсем тихо шепчут: — Мой напуганный мальчик. Тэхён хочет возразить, отстраниться, сказать, что никакой он не мальчик, а мужчина. Но вместо этого прикрывает глаза, впиваясь пальцами в чужую рубашку, как будто ему стало легче оттого, что кто-то разгадал его тайну: он напуган, он всё ещё тот самый мальчик, который боится повторения. — Я ведь перед тобой ни в чем не виноват, — продолжает Чон. — Так почему ты принимаешь мои ухаживания как должное? Разве не видишь, что это от чистого сердца? — Вижу, — едва слышно комментирует Тэхён. — Тогда что тебя останавливает? Назови меня по имени. — Господин Чон, — невольно хмурится дворецкий. Он не готов переходить эту черту. Он не готов переходить ни одну черту, раз уж на то пошло, но иногда хочется нарушить правила. Как будто он ни разу не представлял, каково это: спать в одной постели с человеком, быть с ним на равных, что-то отдавать и получать взамен. Он тоже думал об этом некоторыми вечерами: перед сном или когда занимался музыкой... — Я ведь не враг тебе, — убеждает его Чон. — В первую очередь друг, потом – всё остальное. Неформальное обращение – это совсем не сложно, — он говорит куда-то в волосы, не отпускает. — Попробуй. — Господин Чон, я не могу... — Просто повтори: Чонгук, — мурлычет он своё имя на ухо, отчего Тэхёну дышать всё тяжелее. Он молчит, хотя слова хотят вылезти наружу, они уже на подходе: о том, что не надо его заставлять, не надо называть его мальчиком, думать, что ему нужна поддержка, он и сам прекрасно со всем справляется. Всё это вот-вот выплеснется из него неконтролируемым фонтаном эмоций, однако всё, что говорит Тэхён: — Чонгук, — на грани шёпота, прикрыв глаза, вслушиваясь в оглушающую утреннюю тишину. Плечи опускаются, когда он устало выдыхает, повторяя, как будто пробуя на вкус: — Чонгук. Почему так приятно звучит? Даже произносить приятно. Как будто человеку присваивается некая значимость. Для него уже не просто господин Чон: для Тэхёна есть и просто Чонгук. — Скажи ещё раз, — просит мужчина с легкой улыбкой на губах, отрываясь от дворецкого и заглядывая ему в глаза. Как будто он всегда мечтал услышать именно это. — Чонгук... — для Тэхёна даже это звучит интимно. Не господин Чон, а Чонгук. Не враг, не тот, из-за кого Тэхён стал таким, какой он есть сейчас, – стеной, человеком без эмоций и чувств, которые старался спрятать подальше. Господин Чон очень хороший человек. Он умеет обнимать так крепко, что Тэхёну в этих объятиях хочется расслабиться, отпустить себя, побыть немного потерянным. — Ты можешь ехать со мной в любом амплуа, — говорит Чон, целуя дворецкого в висок. — К счастью, Ким Тэхён, который работает на меня, и Ким Тэхён, который мне нужен, – это один и тот же человек. Тэхён устало выдыхает и очень хочет спросить: что происходит? Почему ему приятно быть для кого-то значимым, почему ему спустя столько лет хочется чувствовать себя особенным? Это необъяснимые моменты слабости: броня давно дала трещину, а теперь только и делает, что крошится. Взаимность – то, чего от него хотят; стабильности, отношений без злых умыслов. И как давно Тэхён думал о том, чего хочет он, а не его начальники? Тэхёну на секунду кажется, что он хочет того, что позволял представлять себе время от времени. Постыдные для него вещи, потому что он никогда не был мечтателем, не грезил о таких отношениях. Точно не о том, что в него влюблены и что влюблён он. В его фантазиях это всегда был человек, который просто не против быть рядом. Ни романтики, ни свиданий, ни поездок заграницу, ни презентов, ни сюрпризов, никакой влюблённости. В его мыслях и планах не было столько чувств, сколько он испытывает, он так не корил себя за это, не ломал голову ночами над тем, каково же это – снова влюбиться без страха быть оставленным. Тэхёну этого пережить уже не суждено. Страх этот с ним останется если не навсегда, то надолго, но хотя бы сейчас он ведь может попробовать... Пойти навстречу, не мучить человека своим скверным характером, не играть с ним в «хочу – не хочу». Тэхён ведь умеет быть решительным, организованным и последовательным, так почему он этим не пользуется? Он чувствует терпкость чужого одеколона; от осознания того, что он собирается сам... сам поцеловать господина Чона, потеют руки, спирает дыхание. Тэхён мучительно медленно расслабляет пальцы, которыми всё это время впивался в рубашку: как непрактично, ему же её потом гладить. Взгляд падает на чужие губы, Тэхён видит их как будто впервые. Они уже столько раз целовали его сами: уверенно, ничего не боясь, горячо, нежно, жадно, – из-за чего всегда бросает в жар. И сейчас бросает, стоит только представить. Стоит только Тэхёну дать понять, что он собирается сделать... Господин Чон ведь действительно понимает, сам приближается, касается губ дворецкого своими, мягко целует, снова заставляя Тэхёна трепетать. Когда же этот ад прекратится?.. «Вот бы это никогда не заканчивалось, — впопыхах думает Тэхён, — вот бы именно это чувство никогда не пресытилось». Быть живым – приятно. Тэхён поцеловал первым. Это для него тоже впервые за многие годы, это необычно, захватывающе, он почти утонул в собственной решимости. Ему отвечали без напора: целовали в ответ с блаженной улыбкой на губах, из-за которой у дворецкого бурлила кровь, волосы вставали дыбом, хотелось плюхнуться лицом в лёд, остудиться. Тэхён шептал его имя. Он не помнит, чтобы об этом просили, но шептал как умалишённый, едва слышно между поцелуями, пока его губы кусали. Кажется, просил остановиться – не знает кого: себя или господина Чона. Всё это опасно, может перерасти в нечто большее, чем поцелуи, – Тэхён понял это, когда почувствовал собственное возбуждение. Он не хотел, но это то, что дворецкий контролировать не в состоянии. На него действует всё: руки, комплименты в самые губы, поцелуи, наглый язык, скользнувший по его. Тэхён приходит в себя, когда слышит короткий и неуверенный стук по дверному косяку. Он даже не смотрит, кто пришёл, молниеносно отворачивается от Чона и нежданного посетителя, пряча от обоих пылающее лицо. — Пять минут, — говорит Чонгук, обращается он явно не к Тэхёну. Чон расслаблен: в голосе слышится улыбка; его не смущают сплетни, тем более его собственная прислуга. Он доверяет Тэхёну это дело: думает, что дворецкий в состоянии всех тут построить. Ну, если кто-нибудь хоть слово скажет о том, что здесь сегодня произошло, Тэхён не постесняется, и в лоб прилетит то, что плохо лежит. Он не импульсивный человек, просто не любит, когда его ставят в неловкое положение и застают целующимся с собственным начальником с утра пораньше на главной кухне. — Какой же ты... Mein Schatz, — Чон глубоко вдыхает его запах, прижимаясь плотнее к спине. Тэхён чувствует и его возбуждение тоже. — Господин Чон, — дворецкий пытается привести себя в чувства, жмурится, ощущая жар чужого тела, горячее дыхание в шею, из-за которого сам весь горит. — Только что я был Чонгуком, — мурлычет тот. — Знаком с творчеством Драйзера? — Тэхён в ответ качает головой. Он видел несколько книг на полке в кабинете, но не больше. — Он писал... Как будто о тебе, — усмехается тот. — «Единственное, что мне в вас не нравится, это ваше вечное: «Что скажут люди?» «Люди» не строят вашу жизнь. Прежде всего думайте о себе. Неужели вы допустите, чтобы между вами и вашим желанием становились другие?» Ты это допустишь? Позволит ли Тэхён указывать кому-то, как ему стоит жить? Да никогда. Но стыд никто не отменял. — Не допущу, — почти яростно выдыхает он. — А я – тем более. Не в моих интересах, чтобы между тобой и твоими желаниями становились другие. Я бы простил тебе себя, но не других, поэтому ты, — его голос становится ниже, хрипит, приказывает, — выходишь из режима самобичевания и строишь тех, кто себя плохо ведёт. Что я говорил? Станут бунтовать – мне нет до этого дела. Хочешь – увольняй, хочешь – учись жить с тем фактом, что рано или поздно весь мир будет знать, что я нашёл себе партнёра. Прислуга – полбеды. Подожди, пока об этом не начнут трещать СМИ, и поймёшь, что Лин – самая безобидная женщина в мире и наименьшая из твоих проблем. Тэхён чуть ли не стонет: их застукала Лин... Какое ему дело до СМИ? Он не собирается светить лицом, тем более пускай господин Чон известная личность, но лишь в определенном кругу лиц. Тех, кто интересуется бизнесом, экономикой, да теми же богачами. Сколько молодых девушек мечтает о принце на чёрной «ауди». Как будто Тэхён не замечал, как на них смотрели в ресторане, том же магазине и офисе. Ему не привыкать к завистливым взглядам, но то никогда не касалось людей, с которыми он выходил в свет. — Сделай новый кофе, — буднично просит Чон, оставляя самый последний поцелуй на шее. Нежный, отчего Тэхёна снова пробирает дрожь. — Этот уже остыл. Дворецкий после его ухода ещё минуту стоит в полной тишине, сверля взглядом столешницу. Ему будет нелегко, он понимает, но разве было легко до этого? Кофе так кофе, уволить неугодных – значит, уволить неугодных. У Тэхёна разговор короткий, особенно когда ему всё дозволено, и лучше бы Лин попридержать язык за зубами. Дворецкий уважает женщину, но за себя не отвечает. Ей бы помолчать и не попадаться на глаза ближайшие сутки. Так будет правильно. «Молчи и прячься, — думает Тэхён, выливая остывший кофе в раковину. — Молчи и прячься».*****
Мин Юнги – последний человек, которого Тэхён ожидал увидеть на пороге его дома. Да, его. Он вложил немало сил, чтобы привести поместье в надлежащий вид, а теперь продолжает добросовестно поддерживать в нем чистоту. И это не остаётся незамеченным: господин Мин указывает на то, что дом благоухает, как и его хозяин. Без комментариев не остаётся и сам Тэхён – ему дарят странный взгляд и фразу: «Ты улыбаться умеешь?» Дворецкий просто был рад видеть господина Мина спустя несколько месяцев после их расставания. Тот всегда был бесцеремонным человеком, редко держал язык за зубами, говорил о том, что у него на уме, не боялся осуждения, чужого негодования, злости. Он прямолинейный, но очень добрый человек; Тэхён, можно сказать, скучал. Для Мина он тоже, должно быть, изменился, – и сам не заметил, как это успело произойти. Его реакция не остаётся незамеченной для господина Чона, с которым Мин Юнги запирается в кабинете. Но сначала бывший начальник Тэхёна просит у него рюмочку коньяка, «по старой дружбе», и только после этого он в состоянии вести беседу. О чем они говорят, Тэхён не знает: он остаётся на кухне, указывая подать обед на двоих. С того момента как Лин застукала его с господином Чоном на кухне, прошло уже несколько дней. В доме полнейшая тишина: никаких тебе косых взглядов, нежеланных ухмылочек, Тэхён никого не заставал за какими-то нелепыми разговорами. Дом продолжает жить своей жизнью, Лин продолжает делать своё дело молча, выполняет поручения, желает доброго утра и приятной ночи. Тэхёну так спокойно. Он ожидал совершенно иной реакции, но с чего он взял, что его личная жизнь будет кого-то волновать? У той же Лин полно своих жизненных забот и проблем, возможно, ей некогда забивать голову такой ерундой, как то, с кем и где зажимается её начальник. Лишь бы стабильно платил деньги и не трогал лишний раз – очень выгодная позиция для всех. Тэхён с ней как никогда солидарен. Когда мужчины спускаются к обеду, господин Мин говорит: — Возвращайся, как только сможешь. Мина скучает. — Боюсь, у Тэхёна слишком много дел, — встревает Чон. — Брехня, — хмыкает тот. — У меня, между прочим, радостная новость, — улыбка красит его губы. — Угадайте, кто беременный? — Боюсь представить, — смеётся Чон, но Тэхён замечает смену его настроения. Мужчина улыбается, когда Юнги заявляет: — Я стану отцом. Мина ударилась в религию; ну, она всегда была с прибабахом, ты знаешь, — говорит он Тэхёну, и тот улыбается. — Захотела сделать тебя вторым отцом. Я её спросил: какого чёрта, Мина? А это её православные женские штучки. Ну, она беременна, ей можно быть странной, верно? А чем, собственно, не повод? — он косится на господина Чона, который выглядит уже менее радостным. О чём они говорили за закрытой дверью, для Тэхёна так и остаётся загадкой: он не лезет в бизнес и личные дела. И, судя по выражению лица Чона, те не говорили ни о чём хорошем. — Соберёмся, отметим. У тебя, разумеется. — Поговорим об этом позже, — хмурится Чон. — У тебя такое выражение лица, как будто на поминки собираемся. В конце недели чтобы был готов. Приду без разрешения, — пока господин Чон не видит, Мин подмигивает дворецкому, поднимая большой палец вверх. — Домигаешься, — Чон серьёзно смотрит на него. — Ты ещё паранджу ему купи. — Предлагал. Отказывается. — Вот чертяка, а, — он указывает на него пальцем и обращается к Тэхёну: — А я даже и не знал, что ты гей. Дворецкий хотел рассмеяться, но вместо этого закашлялся. Выходит, его ориентацию они тоже обсуждали, но что именно? Мин Юнги действительно очень бестактный человек. Всегда им был, таким и останется, а Чон качает головой. — Сколько, говоришь, он на тебя работал? — Прилично. Года полтора? — прикидывает в голове Мин, а Чонгук сочувственно смотрит на Тэхёна: — Соболезную. — Нет, ну что за человек? — вздыхает господин Мин. — Я к нему со всей душой, Тэхёна буквально от сердца отрывал. Он же у нас золотой ребёнок. Дворецкий хмурится: в этом он всегда был не согласен с господином Мином. Тот хоть и считал его профессионалом своего дела, но не стеснялся упоминать о возрасте. Пускай у них разница в пятнадцать лет, это не значит, что он ребёнок. — Ребёнку двадцать семь, и он тебя перерос ещё лет в пятнадцать, — буднично замечает Чон. — Какая же ты сволочь, — скалится Мин. — Вот поэтому мы и не сотрудничаем. — Вовсе не поэтому. Юнги отмахивается, потому что господин Чон всё понимает буквально; он и не пытается воспринимать его юмор. На обед Мин не остаётся, ссылается на то, что жене нужен постоянный уход, как будто он этот уход обеспечивает. Может и так. Может, его отношение к семейным ценностям изменится. Тэхёну хотелось бы верить в то, что он перестанет ходить налево и прожигать свою жизнь в казино. — Господин Чон, — хмурится Тэхён, проводив гостя, и мужчина поднимает на него взгляд. — Если у вас намечается встреча в конце недели, то стоит отменить поездку. — Отменить? — неверяще усмехается тот. — Теперь она тем более обязана состояться. Тэхён какое-то время молчит, приходит к своим выводам: — Вы что, сбегаете? От господина Мина? — Тэхён, душа моя, иди позанимайся своими делами, — ласково просит Чон. — Это некрасиво с вашей стороны. — Я сообщу ему, что уехал. — Когда будете уже в другой стране, — стоит на своём дворецкий, а Чонгук усмехается: — Ты что, строишь меня? Я поражён. — Может, это действительно не касается меня, но это на самом деле некрасиво с вашей стороны. У него будет ребёнок. Чон поднимает серьёзный взгляд на дворецкого: тот говорит, как будто это его личная обида. — Плевать он хотел на этого ребёнка, — замечает мужчина. Тэхёну неприятно слышать, но и отрицать его правоту он не может. Господин Мин не самый порядочный семьянин; однажды госпожа Мина уже была беременна. Радости семейной жизни ни один из них так и не вкусил. — Лишний повод выпить. Лучше я проведу время в по-настоящему приятной мне компании, строя собственную семью, чем буду любоваться секундным чужим счастьем, которое закончится после первой рюмки. Чон говорит жестоко, хмуро. Разумеется, его не устраивает такое отношение к семейным ценностям, каких у него быть не может. Завидует? Возможно. Тэхён не берётся утверждать, всего лишь помнит, как господин Чон относится к женщинам и как хочет детей, а потому и не разделяет политики господина Мина. Их отношения не назовёшь дружескими. Чон по-настоящему осуждает человека. Тэхён думал бы об этом весь день, может, следующий – тоже, если бы ему не резануло слух это «строя собственную семью». С ним пытаются строить семью. Они до пары-то не дотягивают – Тэхён продолжает сопротивляться, – а тут речь о семье. С ума сойти от того, насколько господин Чон в себе уверен. — Присядь, — просит Чон, и Тэхён понимает, что стоит просто так уже несколько минут. Он садится за стол по правую сторону от мужчины, а тот подзывает повара, указывая подать чашку чая. — Это моя работа, — напоминает дворецкий. — Его тоже. Ты занят, он выполняет мои поручения. Скажешь, это не логично? — Скажу, что если вы хотите повысить мою значимость, то необязательно приуменьшать значимость других, — мужчина в ответ тяжело вздыхает, Тэхён и сам понимает, что зря брюзжит. Никто никого не унижал, это всего лишь чай. Его задевает не это. — Извините. — Что тебя так напрягло? Мои слова о ребёнке? Семье? Я сказал то, о чём подумал. Никакой семьи у нас нет. Может быть, пока что. Может быть, ты никогда не будешь к этому готов, — буднично говорит Чон. — Не воспринимай мои слова всерьёз. — Вы хотите детей. — Ты этого боишься? Тэхён никогда не боялся таких вещей, но эти дети и не были его. Он хорошо ладит с ними, умеет ухаживать за младенцами, кем он только не был со своей работой: сиделкой, нянькой, психотерапевтом. Дворецкий вообще человек универсальный. Тэхён качает головой: не боится. Он просто не может себе представить, как это всё будет выглядеть. Хотя, наверное, может, просто не хочет. — Не боишься. Хорошо, — комментирует Чон, а перед дворецким ставят чашку чая. Мужчина кивает головой на выход, веля покинуть столовую, и они остаются наедине. Знает, что Тэхёну так проще. — Давай забудем сейчас об этом? Мы в неопределённых отношениях, хотя я бы уже предпочёл назвать это романом. Может, тебе нужно больше времени со мной, чтобы понять, что я настроен серьезно. У меня нет возможности быть с тобой ежесекундно и надоедать своим вниманием, да и вряд ли тебе это так уж нужно. Ты согласен со мной? — Тэхён коротко кивает в ответ – ему не нужно столько внимания. Он хочет времени и на себя тоже. — Тогда мы просто постараемся избегать этой... — Господин Мин хороший человек, — перебивает Тэхён. — Я понимаю, что вы относитесь скептически к его отношениям, но я знаю его. Он очень добродушный и наверняка всего лишь хотел поделиться с вами своей радостью. Чон уставился на дворецкого, переваривая информацию. Возможно, он думал, что Тэхёна так сильно напугало слово «семья», но всё совсем не так. Это не пугает, скорее вдохновляет. Он не возражает против подобных разговоров. Расстраивает лишь то, что человек относится скептически ко всему и не способен радоваться за других. Тэхён и сам не блещет эмоциями, но глубоко в душе он будет очень рад, если у господина Мина всё сложится наилучшим образом. Может, это его второй шанс? Никто не знает. — Мне поговорить с ним? — предлагает Чон. — Я не стану раздавать советы. — Я как-то неправильно выразился? — непонимающе хмурится мужчина. — Почему такая резкая смена настроения? — Всего лишь высказали мысль, — Тэхён говорит спокойно, разглядывая бледную жидкость в чашке. Сложно назвать это чаем. Хотя скорее он просто привык придираться. — И тебе не понравилось. Так и скажи. Тэхён, ты вводишь меня в заблуждение: я думал, дело в нас. — Не будьте так строги, — дворецкий отвык от такого отношения. — Он строит свою жизнь так, как считает нужным. Тэхён действительно очень долго работал с господином Мином, который, пускай и беспробудно пил время от времени, но всегда умел радоваться за других людей. — Ты и то более зрелый, чем он, — кидает Чон, но заметив строгий – впервые именно строгий – взгляд, смягчается: — Я был бы рад, если бы ребёнок изменил его. Ты прав: его жизнь, к счастью, не моя. О боже, неужели я тебя понял, — он удивляется почти всерьёз. — Однажды я доживу и до того, что ты сможешь высказывать мне не только то, что тебе не нравится. С нетерпением жду этого момента. — Мне нравитесь вы, этого не достаточно? — у Тэхёна страшно колотится сердце. Он не планировал быть откровенным – ему просто захотелось. Может, дать наконец понять господину Чону, что все знаки внимания не остались незамеченными; что Тэхён принимает, берёт ответственность и на себя. Его просили довериться – он доверяет. И действительно становится легче, когда на чужих губах расцветает полуулыбка: — И я уже готов положить к твоим ногам весь мир – только попроси. — Что же вы будете делать, если однажды действительно попрошу? — они сталкиваются взглядами. Тэхён не всерьёз – он спрашивает лишь из вредности. Господин Чон, кажется, это понимает. — Тэхён, schatz, тебе даже стараться не нужно. Помани пальцем – сведи меня этим с ума. Я как никогда готов к любой самой большой глупости в своей жизни. — Взрослый человек, а говорите о глупостях. Чонгук хрипло смеётся. — Да если бы не мои глупости, ты бы так и кусался. Думаешь, подпустил бы ближе, чем на расстояние пушечного выстрела, не будь я таким упёртым? — его ладонь скользит по столу, раскрывается, пальцы требуют руку. Тэхён всё ещё неуверенно, но протягивает свою, и его ладонь оказывается в чужой, зажатая, словно тисками. Губы мужчины уже привычно целуют тыльную сторону как будто с искренним наслаждением. — Всегда пахнут сладостями, всегда нежные... Пользуешься чем-то? Разумеется, пользуется. Кожа давно бы огрубела: руки постоянно сохнут из-за того, что Тэхёну приходится возиться с водой. Даже он чувствует аромат вишнёвого конфитюра, знает, что господину Чону нравятся ягодные ароматы. Давно заметил. — Крем. — Какой? Тэхён достаёт из кармана маленький тюбик, Чон щурится, разглядывая его. Он трется о ладонь, и дворецкий чувствует едва заметную щетину; мужчина о чём-то задумался. — Мне повезло найти тебя, — губы снова целуют ладонь. Шепчут: — Моё сокровище. Это настолько личное, что Тэхён невольно отводит взгляд. Такими темпами и голову потерять можно – он уже почти. Ведь нельзя такие вещи – как на духу, глаза в глаза. Да, господин Чон умеет обольщать, но в последнее время он только и делает, что задевает что-то личное в дворецком. Каждое слово отзывается приятным чувством, о котором Тэхён может думать до поздней ночи. Каждое прикосновение, жест, взгляд, случайная фраза. Человек всего лишь высказал мысль или своё отношение, а Тэхён чуть ли не позорной лужей растекается на стуле от одних только слов. Так ведь и недолго до того, чтобы почувствовать себя самым важным... Так ведь недолго и до того, что Тэхён уже никогда не сможет от этого отказаться.