***
Стыдно признаться, но он был даже рад, что все окончилось именно так, и нет теперь нужны идти под венец с той, которую он вовсе не желал видеть своею супругой. Гостей Василий поручил управляющему и слугам: — Свадьбы сегодня никакой не будет. Проследите же, чтобы все было как нужно. — Не извольте беспокоиться, пан! — услужливо поклонился ему управляющий. Сам Василий больше всего хотел в тот момент помчаться в Червинку, дабы узнать, что с Ларочкой. Бедняжке было так больно… Да и стоит ли удивляться: упасть с лестницы и сильно удариться — это вам не шутки. Но матери сделалось плохо, и он был вынужден остаться с ней. О Ларочке, в конце концов, есть ему позаботиться. А он сможет поехать к ней завтра, когда матушке станет немного лучше. Доктор заверил его, что пани Косач нужен покой, поэтому следует оберегать ее от всяческого рода волнений и скандалов. Василий, поблагодарив доктора, проводил его до дверей, еще раз навестил матушку, которая, приняв лекарства, уснула, и отправился к себе. Людмила сидела на его кровати, поджав ноги по-турецки; растрепанная в расстегнутом и весьма уже помятом свадебном платье. — Что ты здесь делаешь? — устало спросил он. — Зачем ты так? — тихо проговорила она, поднимая на него заплаканные глаза. — Почему, — процедил он сквозь зубы, — ты устроила столь безобразную сцену? Ты хоть понимаешь, что могла убить Ларису?! — он подскочил к ней, рывком поднял, поставил перед собой и принялся трясти, как грушу. — Жалко вам ее, верно, Василий Федорович? — всхлипнула Людмила. — Да не стоит беспокойства, ничего ей не сделается! — Зачем тебе все это?! — закричал Василий. — Мало тебе покалеченной Ларисы, так ты и мою мать чуть было не довела до сердечного припадка. — Да ваша распрекрасная Лариса сама кого хочешь доведет! — Людмила оттолкнула его, ударила кулаком по плечу. — Она сама во всем виновата! Чего ради она притащилась сюда?! Хотела поиздеваться надо мной — вот и получила по заслугам. Жаль, не до смерти убилась, гадюка! — Замолчи! — Василий, не в силах выслушивать подобные грубости, отвесил Людмиле увесистую оплеуху. Она, схватившись за щеку, отвернулась, но стоило только Василию сделать шаг (на миг ему сделалось совестно за то, что не сдержался), Людмила резко развернулась, быстро взглянула ему в глаза и тут же бросилась на шею. — Васенька, — жарко зашептала она, обнимая его, — ну прости ты меня! Ведь дело все в том, что я тебя полюбила больше жизни. Ты… не любишь меня, знаю. Эта ведьма тебя приворожила, видно, на всю жизнь — сердцу не прикажешь! — Хорошо, что ты это понимаешь, — вздохнул Василий. Людмила же в ответ лишь теснее прижалась к нему: — Да и ладно! Я теперь уж на все готова. Любишь ее, желаешь — так помирись и женись на ней, Васенька! Но… и меня не бросай! Она, Бог уж с нею, тебе будет законной женой, а я, как говорится, той, с кем хорошо время провести. Кто завсегда приголубит, развеселит, утешит! — Что ты такое мелешь, Люда? — широко раскрыв глаза, воскликнул он, глядя на нее с изумлением. Она рассмеялась: — А то ты не знаешь, что благородные паны все, как один, женятся, чтоб, на людях чинно-благородно все было, да чтоб не осудил никто. Друг перед другом красуются: мол, мы — семья добропорядочная, все у нас хорошо. А для развлечений и утех полюбовниц держат: актерок там всяких, модисток, гувернанток… Иногда даже и в своем доме, чтоб далеко не ходить. Твоя-то, конечно, рядом меня терпеть не станет, но я не гордая, согласна на домишко какой крохотный али на квартирку в городе. — Ты спятила! — Неужто в твоем семействе по-иному было? — хмыкнула она. — Не поверю! Да что там далеко за примерами ходить: на бабку мою, отцову матушку, взгляни. Крепостной девкой была, при жене хозяина состояла, потом за детьми хозяйскими ходила. И самого пана ублажала. Видать, шибко в том преуспела, коли он вольную ей выписал… Ей и сынку ее заодно, батюшке моему. Так и я — вся твоя буду и ничего взамен не попрошу, Васенька! Только не бросай, не отказывайся от меня! Василий вновь попытался оттолкнуть ее, но она лишь крепче стиснула свои объятия, прильнула к нему, с жадностью принялась целовать его. Вновь, как тогда, в Киеве, когда они с Людмилой вернулись домой из театра, и она уговорила его остаться, он почувствовал непреодолимое желание. Она была горячей, жадной до ласк особой и всегда знала, как вызвать у него ответную страсть. Руки его скользнули по спине Людмилы, замерли на миг на талии, спустились ниже… Василий притянул Людмилу к себе, ответил на ее поцелуй… Когда все окончилось, он с сожалением посмотрел на нее, укрыл одеялом, вздохнул и поднялся с постели, стараясь не разбудить. Ночевать он ушел в старую спальню брата. Там было тесно и не прибрано, но оставаться в одной постели с Людмилой он не хотел. Ему было стыдно. Следовало сдержаться, отослать ее, попытаться убедить, что меж ними все кончено, и ничего больше не будет. Впрочем, на другой день она сама, первая заявила ему об этом: — Прости! Я сама знаю, что наговорила и натворила глупостей. Не сдержалась. — Это ты прости меня, — отозвался он, пряча глаза. — Я обязан был держать себя в руках. — А знаешь, — вдруг улыбнулась она ему, — спасибо тебе за такой подарок. Будет мне теперь, чем утешиться. На том они и расстались. После он заплатил отцу Людмилы отступные, вздохнул с облегчением и обрадовался несказанно: вот теперь-то он наконец сможет обрести счастье с той, кого любит по-настоящему.***
Ларочка простила его, они вновь стали встречаться, вскоре она дала ему согласие стать его женой. Василий был на вершине блаженства! Они с Ларочкой сыграли свадьбу, и вот казалось бы, жить теперь да радоваться. К сожалению, безоблачного счастья почему-то не случилось, и Василию иной раз мнилось, что кто-то проклял их семью. С другой стороны, он, разумеется, мог понять Ларочку; почему она, скажем, так противилась тому, чтоб Марьюшка и Варенька жили с ними. Как там ни крути, но Марианна своим поведением всех их изрядно скомпрометировала. К тому же, Ларочка обмолвилась как-то: ей не по себе оттого, что до сих пор никак у нее не получается понести дитя. — Родная ты моя! — обнял ее Василий. — Ну зачем ты так близко принимаешь это к сердцу, мы с тобой женаты всего-то несколько месяцев! Вот увидишь, и у нас с тобой в скором времени родится наследник! — Ты говоришь прямо как моя мать. — Значит, это правда: тебе нет нужды волноваться. Со временем Ларочка привыкла к присутствию племянниц в доме. Она стала более мягкой и терпимой с ними да и с матушкой заодно, и Василий вздохнул с облегчением. И вдруг — все полетело в тартарары. Он как чувствовал, что не стоило отпускать Ларочку одну в эту самую Белоцерковку, откуда она вернулась сама не своя. Буквально с порога она отдала слугам приказ собирать чемоданы. — Я ни минуты больше не останусь в этом доме! — заявила она. — Милая, что стряслось? — спросил Василий. В ответ Лара залепила ему пощечину, обозвала мерзавцем и низким лжецом, а после уехала в Червинку. На другой день она прислала за своими вещами, передала с посыльным приказ своим служанкам вернуться к ней, а ничего не понимающему Василию было сказано, что отныне Лариса Петровна не желает иметь с ним ничего общего, и в скором времени она непременно подаст в Киевскую епархию прошение о разводе. — Васенька, что случилось? — допытывалась у него матушка. — Я решительно ничего не могу понять! — он же мог лишь развести руками в ответ. — Очевидно, кто-то наговорил моей жене какой-то ерунды, а она поверила. — Но такого попросту не может быть! Это же ребячество какое-то, — вздохнула матушка. — Я обязательно все выясню, — решила она. И вот — такая неожиданная развязка. Людмила, чтоб ей провалиться совсем, встретила Ларочку в Белоцерковке и наплела невесть чего. Как могла Ларочка поверить во все эти глупости? Или же… Людмила и впрямь вот-вот станет матерью? Он был совершенно растерян, все так запуталось, что и не разберешь. Василий твердо решил поговорить с Ларочкой и все выяснить. Именно поэтому он собрался и поехал в Червинку на следующий же день после того, как там побывала его мать. Встретили его холодно. Управляющий, переминаясь с ноги на ногу, заявил, что пани Ларисы Викторовны, дома нет, когда приедут — неизвестно, у нее де много дел в Нежине, у молодой хозяйки, Любови Андреевны, мигрень разыгралась, а Лариса Петровна велели пану Косачу лично передать, ежели приедет вдруг, пусть убирается на все четыре стороны. — Вы уж меня простите, панэ, но я только то, что хозяйка мне велели говорю — слово в слово. — И все-таки, — вздохнул Василий, — скажите ей, что мне очень нужно ее видеть! — Ох! — покачал головой управляющий. — Уж будет мне, верно, на орехи, но… Продолжая бормотать себе под нос, он ушел, а Василий остался ждать в передней. Ларочка спустилась в переднюю, смерила мужа испепеляющим взглядом, покачала головой и указала ему на дверь: — Ты плохо понимаешь речь человеческую? Убирайся вон! — Лариса, я прошу тебя, — умоляюще сложил ладони вместе Василий, — выслушай меня! — Я довольно уж наслушалась и насмотрелась. Все кончено! Я завтра же отправляю прошение о разводе. И очень надеюсь, оно будет удовлетворено в скором времени. А нет… я не успокоюсь. До Государя Императора дойду, коли нужда будет. — Но так нельзя, Лариса! — вскричал он. — Ты же ничего не объяснила мне, не дала возможности оправдаться перед тобой. Она зло прищурилась, посмотрела на него в упор, после чего резко шагнула к нему, схватила за запястье и потащила за собой. — Идем! — бросила Лара через плечо. В малой гостиной, куда она привела Василия, Лара указала ему на диван у окна, сама же, затворив за собой поплотнее дверь, приблизилась и встала напротив, скрестив руки на груди: — Ну, и что ты хотел мне сказать, Васенька? — произнесла она. — Говори. Я — вся внимание. — В сущности, — передернул плечами Василий, — это ты должна была бы мне объяснить, почему ушла столь поспешно, да еще со скандалом? Я решительно не могу понять, чем обидел тебя. Вернее… — Ах, ты не можешь понять, святая простота! — всплеснула руками Лара. — Хорошо. Тогда позволь мне задать тебе вопрос. И уж будь любезен, Василий Федорович, ответь мне откровенно: ты… был с этой женщиной, с Людмилой Константиновной Остапчук? — имя Людмилы она произнесла так, будто оно было неприятным на вкус. — Ларочка, тебе же известно, что… меня с Людмилой связывало… Это произошло случайно, мы с нею поддались слабости, и потом… — Эту сказочку я уже слыхала! — перебила его Лара. — Ты встретил ее, — она, не отрываясь смотрела на него, четко выговаривая каждое слово, будто диктовала, — когда мы поссорились, и назло мне (и я в том сама была повинна) сошелся с нею. Потом мы с тобою помирились, и тут она заявила, что беременна. Ты решил жениться на ней ради ребенка, дабы тот родился в законном браке, а потом — оставить ей дом, деньги, не знаю, что уж там еще! Тогда ты уже жил со мной. Ты клялся, что «слабости» вы с этой женщиной поддались только лишь раз! Когда ты жил в Киеве. Потом была та свадьба… А после ты просил у меня прощения и вновь клялся, что ничего более вас с Людмилой не связывает. И вот теперь я узнаю, что эта дрянь носит твое дитя! Да, — голос ее чуть дрогнул, — я не смогла уехать из имения Катерины Степановны, не поговорив с этой… поганкой. И она все подтвердила. Ребенок — твой. — Ларочка! — Василий поднялся, подался вперед и попытался взять жену за плечи и обнять ее, но она отшатнулась от него. — Выслушай же меня, умоляю! — Выходит, — вздохнула она, — ты не отрицаешь. Она не солгала. Но тогда получается… забеременеть она должна была несколько позже вашей с ней встречи в Киеве. Так сколько раз вы с нею еще «предавались слабости»? И когда это было?! Когда ты мне клялся в любви и просил моей руки, да? Василий опустил голову, принялся старательно изучать узоры на паркете: — Прости меня, Ларочка! — прошептал он. — Я люблю тебя! — Когда? — не требующим возражения тоном, продолжала настаивать Лара. — В тот… тот день, когда была свадьба, — вздохнул Василий, поднимая глаза на жену. — Прости! — повторил он. Лара резко отвернулась от него и отошла к окну. — Уходи! — процедила она сквозь зубы. — И забудь сюда дорогу, понял? И меня забудь. Навсегда. — Ларочка… — Пошел вон! — резко повернувшись, выкрикнула она. — Или я слугам велю выставить тебя за дверь. Видеть тебя больше не желаю, ясно? Василию пришлось уехать ни с чем. Он по-прежнему ничего не мог понять: да, он виноват, но почему Ларочка столь нетерпима, почему говорила с таким презрением? Верно, он повел себя легкомысленно и, бесспорно, заслуживает осуждения. Но Ларочка ведь говорила, что любит его! Она же сама тогда согласилась, чтобы он женился на Людмиле, согласилась потерпеть, пока родится ребенок, даже пошла на то, чтоб стать его любовницей. И вот теперь с такой легкостью позабыла об этом…***
Василий не находил себе места уже третий месяц. Лара по-прежнему не хотела его видеть. Он еще несколько раз приезжал в Червинку, чтобы поговорить с женой и убедить ее простить его и вернуться домой, но Лара всякий раз отказывалась, и больше не пожелала его принять. Больше того, его даже не порог не пустили. Всякий раз к Василию выходил кто-нибудь из прислуги и передавал пану, что хозяйка де велела ему ехать домой и не возвращаться боле в Червинку никогда. Однажды Василий попытался встретиться с Ларисой Викторовной, дабы попросить у нее поддержки. Он приехал к ней в контору при заводе, и она согласилась побеседовать. Увы, разговор этот успехом также не увенчался, поскольку пани Червинская заняла сторону дочери. Она прямо заявила Василию, что ей очень бы хотелось, чтоб дочь ее примирилась с мужем, но раз сама Ларочка уже все решила, значит, так тому и быть. Она не сможет переубедить ее, а кроме того, нельзя ведь сказать, что Ларочка не права. Матушка убеждала Василия успокоиться и заняться своей жизнью и хозяйством, поскольку ей одной очень тяжело. Племянницам хорошо было бы нанять учителей и гувернанток, затем пора подумать об урожае. Да и дела в лавке тоже не след пускать на самотек. Однако, Василий мог думать лишь об одном: что ему следует сделать, чтобы Ларочка простила его. Когда Василий узнал, что Григорий Петрович, который все это время жил в Белоцерковке, наезжая в Нежин лишь изредка, вернулся, то несказанно обрадовался. Он отправился к Григорию домой в тот же день, но к сожалению не застал, тот отправился в Червинку навестить родных, а Василию, на случай, ежели будет спрашивать, велел передать, что вернется на другой день. Еле дождавшись утра, Василий отправился в лавку, надеясь застать Григория Червинского там. — Я счастлив видеть вас, Григорий Петрович! — обрадованно воскликнул Василий, пожав ему руку. — Мне нужно сообщить вам кое-что очень важное, Василий Федорович, — отозвался Григорий. — Что-то с моей Ларочкой? — встревожился Василий. Григорий Петрович отрицательно покачал головой: — Что касается Лары, то она не желает тебя видеть. И знаешь… мне теперь иной раз кажется, что брат мой был прав тогда, когда ты приехал в Червинку мириться, а он хотел спустить тебя с лестницы! — Григорий Петрович, прошу вас! — вздохнул Василий. — Я кругом виноват, да, не отрицаю, но Лара слишком уж приняла к сердцу эту мою… интрижку. — Тебе известно, — строго взглянул на него Григорий, — что Ларочка была беременна? — Когда? — захлопал глазами Василий. Григорий хмыкнул: — Полагаю, ты и сам можешь догадаться: в то время, когда ты собирался жениться на другой. Она и на свадьбу твою поэтому поехала… Была в отчаянии, хотела то ли сказать тебе обо всем, то ли просто дать понять твоей жене, что любит тебя… То падение окончилось для нее печально: дитя твое она потеряла. — О боже! — Василий закрыл лицо руками. Бедная Ларочка! Вот теперь понятно, почему она разозлилась на него. Ей тогда было так больно, она страдала, а он в это самое время… — Почему же она ничего мне не сказала? — прошептал он. — Думаю, — пожав плечами, отозвался Григорий, — не хотела причинять лишнюю боль. Ни тебе, ни себе. Наверное, мне тоже не следовало говорить тебе об этом, тем более сейчас, когда оно уже не имеет никакого значения. Но без этого, думаю, трудно будет понять, почему Ларочка так болезненно отреагировала на твою, как ты только что выразился, интрижку. — Господи! — простонал Василий. — Ларочка… милая моя! Какой же я подлец! И как мне теперь… Я не заслуживаю прощения, я достоин одного лишь презрения! — Людмила родила дочь, — прервал Григорий его покаянную речь. — На прошлой неделе. Девочка здорова. Сейчас она на попечении Катерины Степановны. В Белоцерковке. А Людмила… скончалась. Василий перекрестился, он не знал, что еще сказать: — Как… как же так?.. — только и смог вымолвить он. — Роды тяжелые были, потом горячка. Несчастная почти сутки мучилась и… — Все там будем! — вздохнул Василий. — Отец твоей бывшей любовницы исчез в неизвестном направлении. Сказал, что не желает слышать ни о дочери, ни о внучке. Впрочем, он так и не узнал, что родилась именно девочка, уехал за несколько недель до ее рождения. Так что теперь у бедной малышки остался лишь один близкий человек. Ты. Василий сжал ладонями виски: у него раскалывалась голова от всех этих новостей. Ему было жаль несчастную Людмилу, он не хотел, чтобы она испытывала такие муки, и уж тем более — не желал ей смерти. Но с другой стороны, пусть ему самому и было немного стыдно, он думал еще о том, что пожалуй, теперь Ларочка сменит гнев на милость. Что же касается ребенка, то Василий совершенно не представлял, как поступить. Матушка его наверняка сказала бы, что место девочки в Косачевке, и она, вне всяких сомнений, права. Но… если Василий привезет девочку сюда, то Лара окончательно отвернется от него, а он не может этого допустить. Лара нужна ему! Без нее он попросту не сможет жить, поэтому должен сделать все, чтобы она простила его. Если же отдать девочку на воспитание, пожалуй, так будет лучше для всех. И для малышки — в первую очередь. Кроме того… — Вы сказали, — исподлобья взглянул он на Григория, — что сейчас о девочке заботится Катерина Степановна? — Именно, — отозвался тот. — Замечательно, — обрадовался Василий. — В таком случае, могу ли я просить вас о помощи, дорогой Григорий Петрович?