***
Долгие два месяца, одновременно медленные и скоротечные. Изо дня в день — выступления, затем — бессонные ночи и ленивые полдни в номерах отелей. Некоторые наотрез отказывались спать — например Ричард и Бонзо. Ими движет то похоть, то кокаиновые крохи. Кажется, после концертов у Джона внутри оставалось слишком много энергии, чтобы усидеть на месте, а Коул ошивался рядом со скуки, естественно. Сначала концерты. По-своему волнительные, мистические, заряжающие, доводящие до эйфории не только толпу, но и их самих. Потом бессонные ночи. От девушек нет отбоя — с болью в сердце (или не очень) приходится выбирать, но ровно до момента, когда кто-нибудь приносит с собой «затравочку» — водка, ликер, виски. Тогда на выбор девочки уже не остаётся никакого сконцентрированного внимания. Как по расписанию, кто-нибудь, да принесет полиэтиленовый пакетик — и как их ещё ни разу не поймали с поличным? — и чувство реальности насовсем смеркнет. Все мешается перед глазами и в голове в сплошную кашу, а потом засасывается в некий черный вакуум, оказывающийся сном… С утра — а точнее часов с двенадцати — Джимми болезненно разлепляет глаза, солнечный свет из окна обжигает роговицу. Тянет блевать, и настолько плохо морально и физически, что нет сил подняться. Он прогоняет работников отеля, стучащих в дверь с целью прибраться в его номере, и раздумывает, где в этот раз они найдут Бонзо, и в каком виде; на неизвестной улице или на крыше Тако Белл в пяти минутах отсюда, в украденных блестящих сапогах или в чем мать родила? «Главное, чтобы не в каталажке и не в обезьяннике. Хотя, мы его, наверное, даже с того света сможем выкупить.» Он на все сто процентов уверен, что кто-кто, а вот Джонси точно находится в полной безопасности. Вполне наверняка этот парень уже позавтракал. Роберт, наверное, все ещё в постели, проснулся и наслаждается жгучими воспоминаниями вчерашней ночи, пока под боком тихо спит привлекательная групи. …Снова тошно. Ничего не поменялось. Все были одинаково удивлены внезапному буму «Led Zeppelin», но разделились на лагеря весьма контрастных друг от друга взглядов: одни писали разгромные, часто неправдивые рецензии, а другие ходили на концерты и приходили в экстаз. Были и третьи, кто покупал пластинки и смотрел концерты по телевизору, да не всем дана такая роскошь. Такой резкий взлет к солнцу, очевидно, предвещал неприятности, о которых, к счастью или сожалению, пока никто не думал и не хотел думать. Большой человек по имени Питер Грант светился от счастья, наблюдая за каждым выступлением; когда он заглядывал в голодную до впечатлений молодую аудиторию, его лицо прямо выражало то, о чем он думал — «Я знал, что не ошибся, и сосите все, кто в нас не верил!». Он был единственным, кто контролировал себя с наркотиками и алкоголем, поучал Коула не вмешиваться в неприятности, когда тот лишь кивал головой. «Пусть ребята порезвятся,» обычно отвечал ему Рич, имея в виду и себя тоже. И они продолжали, с косяков резко перепрыгивая на белый порошок и обратно — на сигареты и огненное пойло. Штаты, штаты! Место, где сбываются все мечты, не так ли? Тур обещал быть таким же захватывающим — в определенной степени одинаковым и предсказуемым. Может, все это и понимали, но кокаин и женская красота помогали забыть. Утра Джимми сердечно ненавидел. Поначалу — из-за болезненного отходняка и холодеющего в отвращении от самого себя тела; потом, когда пузыря виски для опьянения перестало хватать — за звонкую, трезвую чистоту в голове. Сумбур и каша в определенной степени отвлекали от по-настоящему беспокоящих его вещей, которые лишь с переменным успехом удавалось затолкать в себя поглубже. Ведь куда приятней пораздумать о том, что внешние дела все ещё идут так, как он и планировал. Записанный второпях первый альбом расходится, как горячие пирожки, на каждом новом выступлении звучат свежие импровизации — и ощущаются они по-разному, даже несмотря на рутинные «до» и «после». Фанаты звереют от удовольствия и требуют новых песен — Джимми чувствует это нутром и временами размышляет над концептом второго альбома. Они меняют отель за отелем — каждый следующий дороже на пару сотен баксов — а везде все те же хрустящие от чистоты простыни, все те же бледноватые «с шиком» светильники у изголовья кровати или на прикроватной тумбе, все те же бутылки черного Джека оказываются пустыми возле постели или дивана на следующее утро. Джимми больше не пьянеет, а к кокаину относится настолько осторожно, что Ричард временами над ним смеётся. Аргументирует это тем, что даже «принцесса Перси не боится». Он прав. Ещё принцесса Перси великолепна в любом состоянии — и трезвой, и под кайфом. Чем громче зал орет в ответ на знакомые гармонии «Dazed and Confused» или недавней «Heartbreaker», обещанной в следующем альбоме, тем легче Джимми собраться во время игры. Нет, механическая память его никогда не подводила; даже отвлекаясь, он продолжает мести пальцами по грифу и, с восторженным желанием ударяя медиатором по струнам, заставлять ноты рвано, отчаянно звенеть. Однажды Джонси высказал Роберту свои наблюдения, мол, ему стоит попробовать вести себя ещё развязней во время выступлений. Такое ему к лицу. Все безоговорочно согласились — Джимми еле сдерживался чтобы не закричать от восхищения. Боже, дорогой, как же он тогда был слеп! Невинная мысль Джона Пола превратила их выступления в смертоносный тайфун из похоти, наглости и мистического очарования. То, что творилось на сцене было невозможно описать словами — можно понять и осознать, лишь услышав. Пейдж играл, терялся в звуке, как в тумане, замечал, как временами совершенно отключается от реальности и взлетает в небо. Эта эйфория била со сцены на людей фонтаном, и молодежь визжала, окончательно слетая с катушек. В нескольких словах — отлично проводила вечер. Роберт широкой, уверенной походкой исследовал сцену, то и дело зыркая на зрителя, как настоящий хищник. В такие моменты он определенно чувствовал себя королем гребаного мира. Пронзительный вокал прокрадывался в сердца, что открыты; в один момент нежно обволакивал, в другой — рвал в клочья мягкие ткани, а иногда заставлял бешено биться. Джимми был в числе этих безумных фанатов — крики его души звучали через струны. Он в секунду терял над своими чувствами контроль, стоит только Роберту вызывающе застонать. Мелодично, даже в определенном ритме — он осознавал, что делал, и кайфовал, ведь это часть безумного шоу! Что есть жизнь, если не шоу? Его непритворные, возбужденные стоны и крики заставляли фанатов биться в истерике, обливаться слезами — Джимми тем временем не отставал ни на шаг со своими неповторимыми гитарными соло, окончательно добивая впечатлительных зрителей, коих добрая половина зала. Старая, добрая гитара, всегда защищающая своего хозяина от навязчивых мыслей, ополчилась против него, играя в дуэте с чарующим, хрипловатым голосом. Единственное, в чем она смогла услужить старине Пейджи, это в сокрытии факта собственного возбуждения прямо во время выступления. Он специально наклонялся так, чтобы никто и не догадался, закрывал краснеющее лицо длинными волосами, ни на секунду не отвлекаясь от своей игры. …Роберт пел, гитара Джимми пела вместе с ним. Пейдж играл, и Плант тоже играл, но, кажется, лишь на нервах Пейджа… …Первым делом после пробуждения Джимми умылся и почистил зубы, надеясь полностью избавиться от мерзотного привкуса во рту. Его разум проснулся ещё час назад, а тело казалось непригодной для жизни рухлядью. Утро рок-звезды, ничего не скажешь. На память о вчерашнем прекрасная, высокая блондинка оставила на кровати свое кружевное белье — а в остальном в номере было жуть как пусто и одиноко. Прошло много времени с тех пор, как они с Робертом разговаривали на кухне. Много воды утекло за это время, и ощущение крепкой, дружеской связи между ними вновь усилилось. Плант и правда раскрылся Пейджу полностью — часто говорил, что не доверял свои истории даже Бонзо — и, когда они уединялись где-нибудь на пару минут с сигаретой или пузырем портвейна, пока их снова не затянет в полуночную кутерьму, Роб обязательно делился «новостями»; буквально в паре слов, а ощущалось равноценно выстрелу в упор из револьвера. Джимми чувствовал себя участником секретной организации, выслушивая удивительно красочные и лаконичные истории Роберта о своих партнерах — Рик, Заккельбери, наемный роуди, Фритц, какой-то Стив, и в два раза больше девушек… Пейджу было трудно уследить за именами, потому что зачастую выслушивал Планта пьяным. Он сомневался, что сможет выжить, если послушает его трезвым. «Стало быть, Роберт ещё безрассудней, чем я думал.» Только Джимми провожал его удаляющуюся с очередным незнакомцем фигуру. Только Джимми понимал, куда и зачем он уходит, пока все остальные были слишком заняты собой. Только Джимми знал всю правду и мечтал о сладкой лжи. Казалось, будто этот златокудрый парень совсем не думает о последствиях, не осторожничает, и, что самое удивительное, ему всегда и все сходит с рук. Неужели он настолько хорош, что никому и в голову не приходит рассказать обо всем прессе? Или он им угрожает? Что та, что другая версии Пейджа совсем не устраивали. Его вообще много чего не устраивало и вызывало больше эмоционального отклика, чем хотелось бы. Гитарист воображал свои мысли в виде спутанного клубка, настоящие эмоции волновались внутри и никогда его не отпускали, медленно развивалась паранойя; Джеймс уже не мог понять, провоцирует ли его Роберт, или он это сам себе надумал. В тот раз Плант показал Пейджу, что он куда более наблюдательный, чем может показаться на первый взгляд. Но недостаточно проницательный — главную тайну своего друга он, кажется, так и не проглядел. «Ему же лучше, мне же лучше. Все в плюсе, очевидно.» Джимми из прошлого вызывал у Джимми из настоящего лишь горький смех с привкусом гари на языке — такой наивный, по уши влюбленный парень, мог только умилять и с тем же отторгать. Мечта о нежной, долголетней любви, полной приятных воспоминаний и ласковых улыбок, адресованных друг другу — насколько она далека от реальности на самом деле? Джимми не торопился измерять. Страшно. Может, это и не любовь вовсе…? Внезапный грохот, будто небеса разверзнулись, вытащил Джимми из марева ядовитых опасений. Послышался испуганный крик какого-то мужчины, а затем он же проорал: — Блять! Моя машина! Джимми бросился к окну, и совсем скоро заметил кричащего мужчину рядом со своей помятой машиной: ее крышу, как непрочную жестяную банку, сдавил большой минибар. — Пошел нахуй! Будешь знать, мудило! — Джимми прыснул в кулак и согнулся от смеха. Бонзо, с покрасневшим от ярости лицом, недвусмысленно размахивал руками с этажа повыше. Сзади на его плечо опустилась рука и, сжав майку в пятерне, оттащила обратно в номер. — Ты идиот, идиот, Джон! Сейчас этот псих полицию вызовет! — это был Ричард. — Ты же понимаешь, что мне поебать?! Он сам напросился! — Буди остальных и валим к чертям собачим!!! Джимми зашёл внутрь, слушая все это через открытую дверь балкона, и ещё очень долго хохотал, до боли в животе и слез на глазах. Замечательное утро.***
Он так привык к бизнес-классу, что уже не представлял себе перелет в экономе. «Пока мы можем позволить себе скупить все места в бизнес-классе, но если вы, ребята, не сдуетесь к концу тура, мы сможем позволить себе личный самолёт!», говорил Питер без сомнения в голосе. Можно было подумать, что он, внезапно, делает слишком наивные выводы, но стоит поработать с Грантом пару дней, чтобы понять — он практичный человек и настоящий провидец. Но, как говорится, все по порядку. Салон, в большей степени, пустует, откуда-то исходит кривыми вибрациями музыка — по убедительной просьбе «Led Zeppelin» песни группы «Led Zeppelin» включать не стали; Рич, по жадности да по прилипшей к ней доброте душевной, позаботился о красивых девочках, готовых провести с музыкантами ещё пару дней в свободном плавании. Все же было шумно — благодаря Бонэму. Ему только дай повод замутить воду. Окружающие его девушки и друзья увлеченно наблюдали за ним, как за диким зверем на цирковом представлении, в то время как стюардессы, заметно уставшие от шума и бега, опустошали запасы алкоголя в самолёте ради «звездных» гостей. Джимми жался к иллюминатору в конце салона — кокаин не пошел, последние десять минут его жутко штормило, и его оставили расхлёбывать это, как утопающего за бортом. Он лишь наблюдал за весельем, но не принимал в нем непосредственного участия. Мысли о том, чтобы занять себе одну из групиз и удалиться с ней в туалет, его отвращали. Это определенно будет лишним. Тем более, Джеймс был занят тем, что ему никто не поручал; он ждал возвращения Роберта. Совсем недавно блондин, сияя обгашеной улыбкой, метнулся в сторону Джеймса, захихикав над его мученическим выражением лица. «Отвали, Роб, меня мутит.» «И не собираюсь, — пьяно ответил он и, неловко приблизившись прямо к его уху, снова усмехнулся над катарсисом на измученном лице. — Прикроешь тыл, Пейджи? Хочу пойти посмотреть, как проходит полет у наших многоуважаемых пилотов…» Его дыхание обожгло бледную кожу, Джимми тут же спрятал ее за ладонью и отвернулся, стараясь не выдавать свой стыд. «Ты угорел? Это опасно! — Он не на шутку заволновался. Такая дикая выходка будет стоить репутации не только Робу, но и всей группы следом. — Я не могу тебя пустить,» и Джеймс снова смутился, пытаясь понять, а не слишком ли он опекает шальную императрицу Перси. «Джимми, у нас столько денег, что я не только могу заставить их замолчать, мы можем выкупить их с потрохами! — он вздернул нос и выпрямился возле полулежащего гитариста. — Думаешь, я не умею быть аккуратным?» «Я не проверял, не знаю…» Плант окончательно надулся. «Знаешь что!» «Не шуми! Пожалуйста, — Он очень нехотя высказался громче обычного, и даже почувствовал укол вины. — Иди, я на стрёме.» За его благодарную улыбку Джимми был готов на многое. Таким образом, Джеймс чувствовал себя соучастником преступления, или, чего хуже, шухером, скрывающим скандальный акт девиации; он был настолько уставшим и пьяным, что плана на случай, если кому-нибудь взбредёт пойти искать Роберта, не было. До этой поры Пейдж не подозревал, что однажды будет испытывать ненависть к себе, как к постороннему человеку. Он стал податлив к ситуации, практически безвольным перед своим положением, смиренно наблюдающим, как человек, в которого он беспросветно влюблен, вступает в многочисленные половые контакты с кем угодно, но только не с ним. «А что я могу сделать?» Его кулаки разжались. И то верно. Роберт не рассматривает его в качестве своего постоянного партнёра, это уж точно. Смотрит на него, разговаривает с ним — по-дружески доверчиво. То, что стало навязчивой идеей для Пейджа, не имело никакого смысла для Планта. И пусть он и сделал этот логический, неутешительный вывод, сердце ныло, каждодневно по ночам его бил беспокойный тремор, а время от времени, после виски и рома, на глаза наворачивались соленые слезы беспомощности. …Когда Пейдж проснулся, в иллюминаторе уже совсем потемнело. Бесконечное одеяло облаков стало тёмно-синим, а в черноте неба засверкали холодные звёзды, тусклые и маленькие. По большей части Джимми увидел только свое отражение, и был несколько раздражён, что успел рассмотреть себя в подробностях — пьяного, уставшего и жалкого. Роберт тоже уставал, но даже тогда выглядел, как при параде — светился, излучал энергию, очаровывал расслабленным выражением лица, пушистыми ресницами и слегка приоткрытыми, розовыми губами. «Роберт Роберт Роберт Роберт Роберт -» За что вселенная низвергла на него такие тяжёлые мучения?! Этот вопрос остался неотвеченным. Пейдж метнулся с места, словно убегая от собственных мыслей, с целью пропустить сигаретку-другую в узком коридоре. Там нет окон, нет зеркал. Он мог бы не видеть себя и наслаждаться табачным дымом. «Плацебо! И ты это знаешь.» Жёлтые лампы освещали весь салон, Джимми со снисходительным интересом оглядел его. Неизвестно, сколько времени прошло, но компания, кажется, немного утихомирилась — он увидел, как Джонси тихо склоняется к стюардессе, а она с увлечением смотрит ему в лицо и чего-то ждёт. Бас Питера сливался с гулом самолёта, он, кажется, беседовал с Риком или Джоном. Девушки оставались там, вместе с ними; никто не обратил особого внимания на худую тень Джимми, проскочившую в коридор, а потом и за бархатную, красную штору. Проскочила искра, он зажёг сигарету. С первой же затяжкой мир вокруг стал на йоту чётче. Спустя несколько жалких минут ширму кто-то дёрнул. Это была одна из тех девушек, что они подцепили после концерта. Джимми обвел ее скептичным взглядом, а она ему улыбнулась. — Что же Джимми Патрик Пейдж здесь делает? — гостья изогнула бровь. — Даже рок-звездам нужен отдых, малыш, — выдохнул Пейдж. — Лететь ещё целый час… Позови, как надумаешь развлечься. — Я это учту… Трэйси, — ему понадобилось меньше секунды, чтобы вспомнить ее имя; он заставил себя подмигнуть, и это ей определенно понравилось. Вильнув бедрами напоследок, групи по имени Трэйси прошла дальше и исчезла. Да, она была соблазнительно красива. Да, она, очевидно, готова сделать что угодно для него. Но есть один большой минус — она не Роберт Плант. «Роберт Роберт Роберт Роберт Роберт Роберт Роберт Роберт Роберт -» Он считал, что было бы лучше, будь он одержим нечистью, а не Робертом: живым человеком, твоим лучшим другом, с которым вы каждый день видитесь, а на концертах переглядываетесь ради шоу так, что даже создаётся впечатление, что «шутка затянулась»; но эта магия единения все равно закончится, как только они спустятся со сцены. Ему хотелось быть в компании Роберта всегда. Оберегать от бед и тоски, помогать ему, любить и целовать и снова любить, дотрагиваться до его тела, слушать, как он мелодично стонет, позволять ему… Шторка резко дернулась, с ней дернулся и Джимми — это был Роберт. «О, нет.» Разумеется, он был рад видеть своего д р у г а, нет сомнений, но эта радость была болезненной на физическом уровне. Дымка розовых мечт притворилась табачным дымом с его приходом, взгляд Джимми быстро упал в ноги, губы сами растянулись в беспечной улыбке, хотя он отчасти все ещё злился на Планта за его безрассудность. По спине побежали мурашки — парень все ещё запыхался после своего «приключения». — Даже не спросишь, как прошло? — сказал Роберт чуть погодя, когда зажег собственную, длинную сигарету. Он переминался с ноги на ногу и, очевидно, все ещё был на взводе. Джимми неловко усмехнулся. — Рассказывай. Он игриво улыбнулся. — Ты зря беспокоился, они оба — жуткие фанаты, — затяжка, — да и не думаю, что им поверят, если они осмелятся вякнуть что-нибудь. В конце концов, когда тур закончится, мы сможем купить весь мир, Пейджи, а их молчание — и подавно. — Ты делаешь наивные выводы, — не удержался Джимми, нахмурившись, — я не поверю, что ты не понимаешь, насколько это опасно. — Он поднял глаза на Роберта, а тот в свою очередь только задорно усмехнулся и взгляд его убежал на дверь в туалетную кабинку напротив. — Чего смешного? — Ты слишком много беспокоишься, Пейджи. — Гитарист не успел ответить, Роберт продолжал. — Я люблю опасность. Сечешь? Она возбуждает посильнее мефедрона, — и он ещё раз медленно затянулся, — поэтому не надо останавливать меня. Не бойся. Джеймс тяжело выдохнул, принимая поражение — Роберт все равно его не послушает. Он запрокинул голову назад, уткнувшись в стену затылком, и закрыл глаза; совсем не заметил, как второй бегло изучил его лицо. — Понятно, — хрипло ответил Пейдж. Его сигарета окончательно истлела. У них есть деньги, чтобы покрыть недовольство стюардесс, так что он без лишней робости потушил ее об углепластиковую перегородку. Он устал, его слегка покачивало и клонило в сон. Рядом с Плантом на его лёгкие будто грузили тяжёлые камни и было тяжело дышать, но ему нравилось. Роб часто улыбался, любил шутить, застать его угрюмым было практически невозможно — разве что перед выступлением или после перепоя. Без него мысли ранили Пейджа ещё сильнее, чем с ним под боком: вызывали недомогание и тоску, при которой хотелось только пить, долбить, и, возможно, проливать скупую слезу. Поэтому он не уходил, стоял на слабых ногах, вслушиваясь в свое глухое сердцебиение, и пытался расслабиться, пока Роберт просто был рядом и докуривал. —…Они были жесть какие у них. — В смысле? — Он сонно моргнул. — Большие. — Вау. Что ещё расскажешь? Роберт театрально нахмурился, заставляя Джимми тихонько засмеяться. — Тебе не интересно? — Ну, как сказать… — Да брось, я просто издеваюсь над тобой, — хихикающий Роб получил локтем в бок. — Эй! Они ещё немного потолкались, как не поделившие что-нибудь школьники, и угомонились. Внутри у Джимми разлилось, как мед, приятное тепло. Такие вот редкие моменты взаимопонимания и близости лечили его леденеющую от одиночества душу. Пейдж их ценил, когда как Роберт, возможно, и не придавал им особого значения. — А если серьезно, — Плант сдерживал улыбку, — тебе правда не интересно? Джимми в одно мгновение из ласкового тепла бросило в январский холод. Тревога заклубилась глубоко внутри, надо было поддержать разговор. Вдох, выдох. — А ты расскажешь…? Пейдж сам не понял, почему это спросил. Ему в последнюю очередь было интересно, как какие-то там пилоты получали удовольствие. Но ведь это сфера, сплошняком сотканная из тайн и загадок — он тайны любит, а две любимые вещи вместе взятые — Плант и тайны — еще больше. Роберт причмокнул и улыбнулся так, что внутри у Джимми все затряслось от растерянности. — Ну хорошо. Представь, что сидишь на коленях перед человеком… Допустим, перед тем, кого любишь. Отпущенный в сторону Джимми взгляд был невероятно красноречив — он словно копьё пронзил его насквозь и вышел через спину. У Пейджа тут же кольнуло где-то в районе сердца. Зачем Роберт делает это? Неужели догадался? Тем не менее, стоило Джеймсу представить, как он сидит перед Перси на коленях, между разведенными в стороны ногами, по телу побежали мурашки. — И вот, значит, ты расстегиваешь ширинку. Слышишь облегченный вздох. Джимми не ожидал, что Роберт изобразит этот вздох. Что-то здесь не так. Вдох, выдох, вдох… Только Джеймс собрался вставить слово, как вдруг аккурат сквозь коридор промчался нетрезвый Бонзо, вероятно, имитируя пушечное ядро. — Эта стерва сперла мой кошелек! — кричал он. Ответом на его взбешённый ор стал смех с левой стороны. Это были все остальные. Только спустя пару секунд Джимми вспомнил, что совсем недавно мимо проходила Трэйси. Медленное движение вернуло его в реальность, снова. Роберт придвинулся ближе. «Что, мать твою, происходит?» кричал голос в голове, но Джимми был настолько заинтригован и напуган одновременно, что не смог и рта открыть. Музыка в салоне стала громче — или ему только так показалось. Когда приближение перешло все возможные дружеские границы, Пейдж запаниковал и отступил, лишь глупо ударившись спиной в стену. Вдох, выдох… Он и предположить не мог, что однажды окажется в столь глупой ситуации. Чего же он боится, раз объективной опасности нет? «Почему же так страшно?» Лицо Роберта просияло — его внимательный взгляд, очевидно, уловил движение каждого мускула на лице Джимми, что невероятно его позабавило. Затем он поравнялся с ним и тоже прислонился к стене, по правую сторону. Бледное лицо медленно, но верно краснело. — Потом ты достаешь член из его штанов. Можешь подержать его в руке, и ты сразу почувствуешь, как он пульсирует от возбуждения… Джимми хотел что-то сказать — в первую очередь для того, чтобы как-то остановить несущийся вперёд поезд «пиздеца». Но, кажется, кто-то сломал стоп-кран, и Роберт с увлечением продолжал шептать, чтобы никто, кроме Джимми, его не услышал. — Представь, как он течет в твоих руках, только потому, что это делаешь именно ты. Великолепное чувство, согласен? — его голос становится все бархатней и нежнее. Пейдж слышит, как он дышит. Он чувствует тепло его тела так близко, как никогда. Голова кружится, тело лихорадит. Вдох, выдох, вдох, выдох, вдох, выдох… Горячее дыхание раздражает чувствительную шею, и Джеймс понимает, что медленно, но верно его собственный член наливается кровью. «Прекрати это безумие. Остановись.» Ноги не слушаются, голос застрял в горле. Он не может и пальцем пошевелить, его успешно околдовали. Ему не верится, что Роберт делает это с ним. «Роберт Роберт Роберт Роберт Роберт Роберт Роберт Роберт Роберт Роберт Роберт Роберт Роберт Роберт Роберт Роберт Роберт, черт возьми, Роберт» Джимми готов кричать от эмоций. Руки Планта незаметно легли на его плечи, как ремень безопасности на случай, если Пейджи решит сойти с этих эмоциональных американских горок. Ему жизненно необходимо прикоснуться к самому себе, но Перси рядом, да и вообще, они стоят в блядском коридоре. По всему самолёту гудит музыка и нарастает шум от разборок. Здесь нельзя, здесь опасно. Но плана нет, идей, что делать — тоже. Он повержено прячет лицо за длинными волосами и молится всем известным демоническим сущностям, чтобы они избавили его от этих мучений. — А потом ты… наклоняешься ещё ближе, и берешь его в рот. А он такой большой и горячий… что аж челюсти сводит. Воздух в коридоре казался нагретым, как в сауне, Джимми робко разомкнул уже пересохшие губы, ведь вдоха через нос уже недостаточно. Такой Плант одновременно раздражает и возбуждает. Такой Плант, как вампир, вытягивает из него все силы, одно мгновение — и он не может сопротивляться его чарам, может только стоять и слушать, пока тело сотрясает крупная дрожь желания. Все мышцы в теле наливаются свинцом, а сердце вот-вот выпрыгнет из груди; он чувствует себя загнанным в клетку голодным хищником, которого снаружи ждёт долгожданное лакомство, но на него можно только смотреть и грызть локти. Шум в голове нарастает… …Джимми открыл глаза, и понял, что все закончилось. Плант отпрянул от него, убрал руки, улыбнулся — хитро, гадко. — Такие дела. А вот чтобы дальше все прошло хорошо, нужно набираться опыта. Смекаешь? Его трясет, в голове — белый шум. Вдох. — Блять, Перси… — его дрожащие ладони сжались в кулаки. Выдох. Из последних сил Джимми схватил Роберта за рубашку, дикими глазами осмотрелся вокруг и сразу же затолкал его в открытую туалетную кабинку. Через ещё одну секунду дверь за ними захлопнулась, повернулся замок. Вдох выдох вдох «Что я делаю, что я делаю, что я делаю, мать твою, что же я делаю…» Чтобы Перси не увидел паники в его глазах, он зажмурился. Сжимая в кулаках его рубашку, он притянул Роберта к себе и поцеловал. «Что я творю, что я творю, что я творю…» Вдох выдох вдох выдох вдох выдох вдох Пейдж отпрянул. Открыл глаза, испуганно вдохнул, вперился взглядом в губы Роберта. Руки Планта оказались на его щеках, и, не успел он сказать и слова, как они снова поцеловались. «Что происходит, мать твою, что же…» Роберт уверенным шагом повел Джимми спиной к двери, тот с гулом треснулся в нее затылком. Поцелуй стал тяжелее и грубее. Пока Пейдж дрожал в болезненном энтузиазме и пытался понять, куда ему деться, Роберт целовался все инициативней, контролируя их движения и фрикцию разгоряченных тел. Джимми не выдержал и глухо заскулил ему в губы — это было слишком. Слишком много, все и сразу. Мыслить не выходит, контролировать свой голос или дрожь во всех конечностях также невозможно. Он впадает в мучительно-сладкий транс, не позволяющий ни расслабиться, ни собраться с мыслями — остаётся лишь метаться с места на место. Плант с заметным рвением прижал его к двери, а между ног протиснул одно свое колено. Его разоблачили. «Твою мать, твою мать, твою мать, твою мать, твою мать, твою мать, твою мать…» От такого сильного возбуждения Джимми забыл, как думать, и доверчиво закрыл глаза, позволяя Роберту вытворять с его чувствами все, что угодно. Его игры, наполненные внутренней насмешкой и азартом, выводили, но с этим же и возбуждали до потери пульса. Нутро сводила приторная судорога — эйфория в честь такого события. «Это то, к чему мы пришли?» Тяжёлое дыхание и еле слышное поскуливание заполнило маленькую комнатку, за дверью продолжала гудеть громкая музыка и разговоры. «Это то, чего я так хотел? Это ведь оно?» Роберт смотрит на него, как голодный хищник, с жадностью заглядывается на ещё влажные после дикого поцелуя губы, не выдерживает, проводит по ним языком и рычит, а Джимми только робко поджимает их. Зрительный контакт становится тяжёлым и наполненным недосказанным… «Скажи уже что-нибудь.» Его глаза горят похотью. Голой, правдивой, неприкрытой, жгучей, как соль на открытой ране. Как долго он держал это в себе, сколько недель или месяцев прятал? Несмотря на это, Джимми смотрел именно на Планта, а не на свое собственное отражение. Нечто в этом взгляде сильно отличалось от того, что он ожидал увидеть. «Это ведь лишь похоть…?» Роберт вновь приближается, дышит с запахом табака в поджатые от стыда губы, затуманенным взглядом всматривается в красное лицо. — Перестань, блять, думать. Просто перестань. «Роберт. Роберт. Роберт.» Вдох. Вдох. Выдох. Вдох. Пейджу кажется, что ещё секунда — и он заплачет от безобразно невнятного счастья. Отчего колотится его сердце, как сумасшедшее, отчего тело кажется чужим, не своим, слишком чувствительным и отзывчивым, готовым среагировать на прикосновение одного изящного указательного пальца. Он чувствует на своих губах ухмылку. Смеётся сам, с трудом глотая выступающие слезы. Слова, которые так и рвутся наружу, растворяются в довольно громком стоне. Лицо Роберта меняется, он замирает. — Не шуми. «Роберт! Господи, Роберт…» Ноги подкашиваются, когда немного шершавые, теплые ладони, за которыми он так долго наблюдал со стороны, ловко заползают под рубашку, касаются его тела. Ему кажется, что Роберт способен почувствовать каждую выступающую косточку своими пальцами, и поджимается, но выставленное вперёд колено, так или иначе, не позволяет осуществить замысел в полной мере. Лицо Роберта прячется за его вьющимися волосами, но Джимми чувствует его раскалённое дыхание. Собственные руки хватаются то за его плечи, то прячутся на шее, а потом переползают на затылок и зарываются в копну золота. «И правда, как шёлк.» Влажные поцелуи покрывают всю его шею, ключицы, Плант спокойно и тихо интересуется, может ли поставить засос, а Пейдж в полном смятении мотает головой. «Больше. Пожалуйста. Больше.» — Пер… Перси, — почти беззвучно зовёт он, и блондин выпрямляется, прижимается ближе, наслаждаясь реакцией Джимми на измотавшую его фрикцию. — Чего ты хочешь? — с придыханием спрашивает он, и сердце Джимми ухает вниз в миллионный раз за все время, проведенное в этой кабинке. — Все, что угодно. Джимми ведёт, он сглатывает вязкую слюну, снова зарывается пальцами в густые, золотые волосы, с неприкрытым удовольствием вдруг их оттягивает, заставляя Планта немного отклониться. — То… что ты мне рассказывал… Он кусает губы, прячет за этим жестом улыбку — ведь Роберт вновь сияет, скалится, как довольный кот, и, кажется, загорается неподдельным энтузиазмом, когда Джимми нетерпеливо надавливает ему на плечо, заставляя опуститься ниже; и беспрекословно повинуется, медленно присаживаясь на колени перед ним, как настоящий профессионал — не спуская с Джимми глаз. Впрочем, он и есть профессионал. «Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста.» Он в спокойном темпе расстегивает сначала ремень — громко звенит его бляшка — затем ширинку. Облегченный выдох замирает и обрывается беспомощным мычанием — Плант проводит рукой по всей длине несколько раз, оценивающе разглядывает. От его внимательного «осмотра» хочется скрыться куда подальше. Колени сдают в то волшебное мгновение, когда Роберт, выждав совсем немного, берет его в рот. Горячо и болезненно приятно — перед глазами Пейджа вспыхивают множественные огни от экстаза. Он пытается податься вперёд, но Роберт ему не позволяет, впечатывая оголенными бедрами в стену. Холодно, а хочется туда, где раскаленно жарко и приятно. Плант с щепетильным вниманием обсасывал головку, ни одного сантиметра не оставляя без внимания. Его сосредоточению можно было позавидовать — Джеймс рассыпался на маленькие атомы, лишь наблюдая за ним. Роберт старается, и только для него. Смотрит только на него. По телу бесконечно бегут мурашки, одной рукой Джеймс плотно закрывает себе рот, чтобы, упаси боже, не выдать их обоих. Когда горячее тепло рта плотно накрывает его на всю длину, он опять не выдерживает и глухо стонет. Горячая волна поднимается снизу вверх, обескуражив и лишив его равновесия. Бархатные стенки горла жадно сдавили член со всех сторон, ногти Роберта вонзились в голые бедра, глубоко и болезненно. Джимми лихорадит, он исступлённо подаётся бедрами навстречу — Плант ему позволяет; кашляет, но не отстраняется, давая Пейджу полную свободу. Он уверен, что у него на боках останутся красные отметины, в напоминание об этом уникальном моменте, когда жадность, страсть и желание завладели ими. Губы Перси соблазнительно блестят, в уголках небесных глаз скапливаются слезы, и Джимми любовался бы этим зрелищем бесконечно, будь у него достаточно сил и концентрации. Сердце, тем временем, готово разорваться в клочья от такого напряжения. «Роберт Роберт Роберт Роберт Роберт Роберт Роберт Роберт Роберт Роберт Роберт Роберт -» Джимми не осознает, что бормочет это имя вслух; хрипящим, отчаянным шепотом, голосом человека, который вот-вот заплачет в истерике. Хотя, в случае Джимми, это будет сверхъестественное наслаждение. Рваные вздохи проскальзывают сквозь напряжённые пальцы, он физически не может сдерживать свой голос и чувствует себя абсолютно беззащитным перед собственным желанием. Оно как цунами сносит и уничтожает все, что встанет у него на пути — панические мысли превратились в жалкие осколки фраз и предложений, осторожность вымыло солёной водой из головы. Все, что имеет значение — это жар тела Роберта, его мягкие губы и скользкий язык, вытворяющие что-то невообразимое с его чувствительным телом. — Блять, блять, блять, блять… — бормотал Пейдж, замечая, как его собственный голос срывается с шёпота на полукрик. На децибел громче — и их точно услышат. Слабость и шокирующая дрожь в ногах, взрыв, перед глазами все на секунду померкло, в ушах зазвенело. Широко открыв рот, не в силах выдохнуть или вдохнуть, он запрокинул голову, испытывая оглушительный оргазм. Он кончил. Вдох и выдох… Глубокий вдох, глубокий выдох. Горячее тепло его покидает. Из-под опущенных, влажных ресниц Джимми наблюдает, как Роберт бойко поднимается на ноги и сразу же наклоняется над раковиной, сплевывает. Последняя волна удушающего жара накрывает Пейджа, он осознает свою наготу и неуклюже подтягивает джинсы. — Мы с тобой заперлись здесь, чтобы снюхать мефедрон, переданный групиз, предварительно решив ни с кем больше его не делить, — Роберт стал активно поправляться перед зеркалом, снова вспушать взмокшие волосы, так же оперативно вторым заходом прополоскал рот, пока Джимми все никак не мог справиться с пуговицами на собственных джинсах. — Алиби на случай, если кого-то из нас поймают. Пейдж все услышал и принял к сведению, но до того был вне себя, что смог только кивнуть. Внезапно он почувствовал, как его вновь притягивают к себе, смазанно и небрежно целуют, почти холодно. Он вздрагивает и поднимает испуганный взгляд на Планта. — Для друзей у меня другой тариф. Я даю им возможность самим выбрать, как расплатиться. Не забудь, Джимми, за тобой крупный должок. …Роберт выскользнул из тесного помещения, спиной закрыв за собой дверь. Гулкий стук каблуков растворился в гудящей музыке и в женских, крайне весёлых голосах. Оказавшись наедине с самим собой, Джимми тут же сполз по стене на пол и погрузил лицо в ладони. Голова не переставала кружиться даже с условной опорой в виде рук — состояние, не похожее ни на одно похмелье. Такой экстаз он ещё никогда не испытывал. Истерика дышала ему в затылок ещё несколько минут назад, но вместе с Робертом из кабинки выветрилось и напряжение. Сбивающие с толку эмоции рассеивались. Прилив и отлив, как у моря. Целостность картины вновь выстраивалась в сознании. Как и раньше, множество вопросов осталось без ответов, и появился еще один, превышающий по важности все остальные: какую расплату примет Роберт Энтони Плант?