***
Кит’ни’дин поддался сладостному зову, и пошёл за Девой. У Девы вокруг головы горели рыжие кудри, и вся Она будто была охвачена пламенем. Кит’ни’дин не знал, кто она и куда ведёт, но шёл: послушно, будто дитя за матерью. Он не знал, чьё лицо у Девы. Может, Камали, Асхель, умершей матери или Самой Создательницы. Кит’ни’дин шёл, потому что нельзя было не идти. Волны плескали о борта лодки, и Кит’ни’дин задремал, выпустив из руки весло. Второе лежало на берегу. Скоро он вернётся в родную усадьбу. Увидит своих наложниц и обнимет Асхель. Наконец Кит’ни’дин определился: У Девы, за которой он шёл, было лицо Асхель.***
Асхель ещё никогда не пекла хлеб. И теперь, когда под руками набухало пахучее тесто, она поняла, что ещё ничего приятней не делала. Слабосильное солнце конца лета заглядывало в небольшое круглое оконце, и лучи лились на усыпанный мукой стол. Асхель безмятежно улыбалась, забыв о былых и грядущих горестях. Громко стукнула дверь, и в кухню ворвался разноцветный разноголосый вихрь. Первой девушкой была Камали, с венком на голове, с шаибриной в руках. За нею следовали прочие наложницы. Асхель испуганно вжала голову в плечи, ожидая, самое меньшее, брани. Но наложницы окружили её с весёлым гомоном и прибаутками. Из которых Асхель вынесла лишь одно: - На реку снова идти? А зачем? - Речных дев искать! - крикнула златокудрая наложница в голубом полупрозрачном платье. - Каких ещё речных дев? - изумилась Асхель. - В жизни о таких не слышала. - А! - махнула руками златовласка. - Ты же оттуда родом, где рек нет. - Как это — нет? - Асхель даже обиделась. - Просто они… Камали схватила её за руку. - Да хватит болтать! Гулять идёмте! Сегодня Теанте была ещё тише, ещё ласковей. Девушки разбрелись по поросшему лопухами берегу кто куда, и только Камали и Асхель были рядом. Камали осторожно опустила шаибрину на траву. - Это всё глупости, девочка. Я хотела их отвлечь. Чтобы поговорить с тобой. Асхель ощутила лёгкий холодок в голосе танцовщицы и внутренне напряглась. - О чём поговорить? - Не о чём, а о ком. О ваартане Кит’ни’дине. При звуке этого имени лицо Асхель исказило страдание. Камали заметила это и будто смягчилась. Её тёплые тонкие пальцы легли Асхель на подбородок. - Я ненамного старше тебя, но порой мне кажется, что я тебе бабка. Ты наивна, пуглива, многого не понимаешь… Например, не можешь определить, когда тебе лгут. А я в тот день солгала. Я ненавижу винаийр как народ всей душой, однако... Я полюбила ваартана Кит’ни’дина с первого взгляда и люблю до сих пор. Тогда-то у Асхель и пропала из-под ног земля.***
Куда ни глянь — озеро или река. Так жили икритоен от века до века, и считали себя народом большого счастья и большой удачи. Рыба, пушной зверь, ягоды, мёд… Красивые женщины и ладные, крепкие телом мужчины - почти сплошь черноволосые. Они никого не страшились. Икритоен не были ни домоседами, ни трусами, и могли за себя постоять. К тому же, их северный край занимал мало чьи мысли. Камали научилась плавать раньше, чем смогла правильно назвать себя по имени. Мать, красивая, молодая, высокая, терпеливо учила её. Мама, Оккива из рода Выдры, и сама плавала отменно. Даже когда пошла замуж за мужчину из рода Лесного Кота. Однажды Камали тяжело простыла, и долгих две недели лежала в жару и бреду, а когда пришла в себя, то с трудом узнала мать — та стала будто старушка. Страх подкосил Оккиву, и она много болела с тех пор. Может, поэтому не смогла убежать, когда… Нет, не ври, Камали. Мама не сбежала бы. Потому что ты была за её спиной! Отец лёг мёртвым, с распоротым животом, первым из их семьи. Даже старая бабушка, у которой давно отказали ноги, сумела укрыться на печи. Сквозь дым, огонь и боль девочка почти ничего не видела, но маму с небольшим метательным копьецом запомнила навсегда. Как и свой крик, когда маму быстро разоружили, опрокинули на спину, изорвали подаренное мужем платье и пятеро винаийр по очереди стали её насиловать. Сквозь пальцы бежала кровь. Девочка, которой едва исполнилось шесть лет, зажимала распоротую ногу, и звала маму, кричавшую и бившуюся в руках хохочущих чужеплеменных воинов. Камали вопила, пока одному из них не надоело и он не прервал свою забаву, подойдя к кричащей девочке и одним ударом чуть не вышибив из неё дух. Камали очнулась, когда в лицо ей плеснули холодную воду. - Приходи в себя, зверёныш, - сказали ей на ломаном языке икритоен. - Мама!!! - закричала Камали. - Мама!!! Мать была здесь же, в плену. Чуть живую, её приволокли в лагерь и бросили, в полной уверенности, что сбежать она не сможет. Оккива стонала и держалась за живот, изо всех сил прижимая друг к другу бёдра, между которыми запеклась кровь. Её красивое лицо с одной стороны раздуло, глаз превратился в узкую щёлочку. Вместо платья на ней кое-как висели окровавленные обрывки. И не было на её шее ожерелья из жемчуга, а на руках посеребрённых браслетов — то ли потерялись, то ли винаийр их забрали как трофеи. Камали чудом доползла до матери, свернулась у её чёрных от земли и синяков колен, и плакала так долго, что чуть было не ослепла. А потом мать ещё много раз насиловали и били, в числе других заставляли варить победителям пищу и потом чистить котлы… И на ночь, напоследок, находился воин, желающий задрать подол её нового платья. Хотя какого платья?! Рубахи до пят. - Беги… - много раз шептала Камали матери. - Ты взрослая, сильная, ты убежишь, я знаю. Мать грустно улыбалась, целовала её в чёрную макушку и неизменно отвечала: - Не могу одна. Только с тобой. Камали уже тогда много что понимала. - Я буду обузой. Мать качала головой, отвечая: - Ты — нет. Камали помнила и хорошее. Один винаийр, страшно опьянев, потащил было в кусты её, ребёнка, раздирая одежду и непристойно прикасаясь к голому телу. Это заметил другой. Вскочив, он выхватил меч, двумя прыжками оказался рядом, и, не медля, снёс товарищу голову. На рабском торгу Оккиву и Камали чуть было не купили вместе. Да у того мужчины не хватило денег. Много позже подошла женщина: красивая, но развязного вида. Грубо осмотрев Кемали, женщина сказала что хочет её приобрести. Что, мол, есть место, где из таких красивых девочек воспитывают прекраснейших девушек, в чью сторону любой мужчина голову свернёт. Оккива тут же поняла, о чём речь, стала рыдать и заламывать руки, упала перед женщиной в пыль… Женщина отошла, плюнув себе под ноги. И сказала, что отродье такой припадочной ей ни к чему. Но Камали всё же попала в один из домов удовольствия. Правда, пробыла там недолго. Что там! Всего ничего… Потому что ваартан Кит’ни’дин решил посетить дом удовольствия именно сегодня, и как увидел Камали, так тут же растаял, забыл обо всём и выкупил. Чтобы через девять лет сделать её своей любовницей.***
Лицо Камали горело, а руки тряслись, когда она закончила свой рассказ. Асхель слушала её ни жива ни мертва. - Пойми. Тот воин не допустил непотребства, которое и среди винаийр считается первой из мерзостей. Но ваартан… Он был ласков со мной, он обогрел меня, заменил и мать, и отца. Ни его, ни его воинов не было в нашем краю, Асхель. Я корила себя много лет, много лет пыталась заставить себя ненавидеть… Но моим глазам представал он: золотоволосый, красивый, как бог, с сильными руками, с ласковыми руками. Я уже говорила: он чудовище для тебя, для меня же… Ваартан дарил мне ткани, золото, жемчуг, на руках носил и ступни мои целовал. Я осознавала, что игрушка. Что равной ему не стану, не буду… Что он любит меня чуть больше, чем лошадь или собаку… Ухватив Асхель повыше локтя с такой силой, что та вскрикнула от боли, танцовщица сдёрнула её с песка, на который они обе уселись. - А тут появилась я?.. Камали отрывисто, зло рассмеялась. - Я вижу, когда мой хозяин не на шутку увлечён. Он смотрит на тебя такими же глазами, какими смотрел на меня. Но не бойся. Я не питаю к тебе ненависти. Смотри, небо, какое диво — передо мной соперница, а я не рву ей кос и не пытаюсь разодрать горло зубами!.. Так как она наивная дура, мечтающая о девичьих объятиях! Асхель испуганно вскрикнула. Вырвавшись, она отскочила подальше от танцовщицы и принялась растирать больное место, на котором уже проступали следы пальцев. - Я знаю, что когда ваартан… когда Кит’дин вернётся, в первую же ночь он позовёт тебя. Ради меня, Асхель. Пусть он будет доволен.