О боже! если бы Гирей В ее темнице отдаленной Забыл несчастную навек Или кончиной ускоренной Унылы дни ее пресек, — С какою б радостью Мария Оставила печальный свет! Александр Пушкин, «Бахчисарайский фонтан»
Хромая, Камали взобралась на горку. Оттуда хорошо был виден другой берег Теанте, но сейчас он утопал в туманной дымке. Ветер нёс кристаллики льда. Под ногами крошились заиндевевшие травинки. В изуродованной груди спёрло дыхание, и Камали остановилась, привалившись к обломанному дереву, полным ртом ловя морозный воздух. Скоро наступит зима. Ваартан, сочувствуя её увечьям, подарил ей накидку на плечи, новые сапожки, расшитые золотой да серебряной нитью и шапочку, вязанную из козьей шерсти. Но был с ней холоден, и старался лишний раз на неё не смотреть. И не мудрено. Камали больше не красавица и больше не сможет танцевать. Танцам ваартан повелел учить Асхель. Что жаловаться — Камали знала, что замена ей готова давно. Близость зимы была в радость дочери икритоен. Камали любила сугробы и мороз. Пусть зима придёт быстрее, пусть быстрее унылую землю укроет пушистый снег. Раскинуть бы руки да шагнуть с горы… Камали подавила горький злой смех. Она обещала любить и обещала служить. Ей нельзя умирать. В лесу третью ночь завывала волчья стая, прибывшая в эти места две седмицы назад. Но ни сюда, ни на берег Теанте они не сунутся. Как не подойдут к спрятанной под сенью сурового соснового бора усадьбе ваартана Кит’ни’дина. Там их ждала бы смерть - ваартан любил охоту.***
- У тебя тонкий стан, красивые руки, а у тебя не получается? Это неправильно, Асхель. Девушка, вздохнув, вернулась на место. Сидящие по обе стороны от неё на пёстрых коврах музыканты с шаибринами тоже, казалось ей, смотрели на неё осуждающе. В тёмном проёме показалась женщина. Асхель знала — это Камали. Бывшая танцовщица приходит сюда тайком, но надолго не остаётся. От неё осталась лишь тень. Они снова не разговаривают. Ни враги, ни подруги. Учительница, ваарта Хат’ари, лёгким шагом подошла к Асхель и легко ударила тросточкой по её бедру. - У тебя и ноги хорошие. Твоя судьба — танцевать. Да, будет нелегко. Учатся обычно с малолетства. Но мне это не важно. Ты должна быть больше, чем просто наложница, больше, чем шлюшка из дома удовольствий. Ты, Асхель, теперь служительница красоты. Музыканты — играйте. Асхель — всё с самого начала!***
Однако ночью «служительница красоты» была только шлюшкой. Кит’ни’дин как мог ласково убрал волосы с заплаканного лица Асхель и с досадой спросил: - Мне тебя бить? Асхель всхлипнула: - Да что хотите… Он взял в ладони её лицо. - А мне не хочется бить тебя. Я от тебя безума. Ты же это знаешь. Живёшь, как тоарван — не работаешь, только смотришь на красивое, учишься танцевать да гуляешь в сопровождении прислуги. - Если это всё, чего мне нужно желать… Асхель отвела взгляд. Кит’ни’дин уложил её на спину. Положил руку на низ живота. Девушка напряглась и, подавляя очередной приступ рыданий, закусила губу. На сей раз до крови. Кит’ни’дин задумчиво стёр пальцем вишнёвую каплю. - Ты округлилась. Так тебе лучше. Молодец, что хотя бы хорошо ешь. Мне не нужна заморённая тень. Асхель не желала на него смотреть, и это выводило Кит’ни’дина из себя: кого она видела перед собой?.. Не слугу же какого-нибудь вроде Иквара, которого он приказал отвести подальше в лес и привязать к дереву совершенно обнажённого. Или права была ваарта Гал’эри в своих намёках, что Асхель женолюбива? Но тут она послушно раздвинула ноги, позволила его пальцам скользнуть внутрь её сухого лона. Вот, - говорил её поступок, - как я тебя желаю. Не уступка, но горькая насмешка. Кит’ни’дин не привык сдаваться. Поэтому он вытащил пальцы, склонился между коленей Асхель и, преодолев гордость, стал целовать внутренние стороны её бёдер. Асхель кусала руку. Ваартан обильно смочил её слюной, но слюна успела подсохнуть, и проникновение вышло болезненным. Таким, что девушке показалось, будто ей в лоно сунули горящую палку. И на сей раз тень Махитебенге не явилась, чтобы добрые воспоминания отвлекли от творимого с её телом ужаса. Кит’ни’дин громко дышал сзади, крепко сжимая её талию. Асхель рванулась, но воин держал крепко. Он сказал ей с хриплым смешком: - Никуда не денешься. Поцеловав её в затылок, Кит’ни’дин продолжил двигаться. Пока медленно, но Асхель знала — надолго хозяина не хватит. Он нашёл её руку, крепко сжал… Замер, и девушке показалось, что хозяин вот-вот выйдет из неё, давая несколько мгновений передышки — но не тут-то было. Кит’ни’дин вошёл глубже, вскрикнув ей в волосы. Когда сухо — ещё и туго. Асхель судорожно вдохнула свежий воздух. Окно было открыто, потому что Кит’ни’дин любил холод. Он засыпал в нём, даже если дыхание вырывалось изо рта облачком. Сильный, закалённый — Асхель с ним не тягаться. Но и расслабиться не получалось — слишком уж было больно. Асхель не просила остановиться. Не просила брать её медленней. Это всё равно, что уговаривать камень. Кит’ни’дин, охваченный желанием, более ни на что не обращал внимания. Она может кричать, стонать, плакать — он не прекратит. - Хорошая моя… Мокрые горячие поцелуи посыпались между сведённых лопаток Асхель. - Ваартан… Кит’ни’дин со всхлипом вышел из неё, заливая семенем ягодицы. - Чего тебе, Асси? Девушка вывернулась. Так её звала только Махи-гай! - Не называйте меня так! Не называйте! Кит’ни’дин бросился на неё и прижал к кровати. Асхель сумела освободиться, потому что после соития он чуть ослаб. - Зачем ты сопротивляешься? Я обожаю тебя, хочу всегда. Хочешь, второе ожерелье подарю? Одной рукой Асхель закрыла груди, а другой треугольник волос внизу живота. - Нет. - Хоть свою красоту от меня не прячь, - сказал Кит’ни’дин, отводя её руки. - Да хоть бы сгинула та красота! Как её потеряла Камали!***
Когда утром Асхель зашла в комнату Камали, бывшая танцовщица сидела за столиком и писала. Зло зачёркивала строки, и снова писала. Её тёмные густые брови (подобные здесь, на севере страны, называли «соболиными») сходились на переносице. Камали и сама как соболь или хорёк: подвижная, ловкая. Была. Камали подняла голову. Увидела Асхель и вспыхнула. - Зачем ты пришла? Сердце Асхель дрогнуло от жалости. Потерявший женственные нотки голос Камали другого чувства вызвать не мог. Как и осунувшееся лицо и круги под глазами. Однако и такой Камали оставалась красавицей. Если бы не Махитебенге… - Прости, что потревожила. Я хочу знать, как твоё здоровье. - Благодаря лекарю моего ваартана отлично, - холодно ответила Камали. Но листы отложила и сунула перо обратно в чернильницу. Теперь Камали одевалась просто: в длинные закрытые платья. Перестала носить украшения. Сквозь крашеную шерсть платья было видно, что грудь у Камали теперь одна. - Как тебе помочь?.. - Мне твоя жалость не нужна. Если ты за этим пришла… Асхель низко опустила голову. Это из-за ваартана Кит’ни’дина Камали так груба. Почему? Асхель много раз задавала себе этот вопрос и не находила ответа. Почему для Камали он — любовь и мечта? Разве она не видит, что ваартан относится к ним чуть лучше, чем к зверям бессловесным?.. Видит. И продолжает любить. - Что оскорбительного в жалости? Камали скривила губы. - Кто бы другой меня пожалел — я бы отнеслась к этому терпимей. Но меня жалеешь ты! Он пожелал, чтобы ты стала танцовщицей вместо меня. Он зовёт тебя разделить с ним наслаждение… Тут Асхель не выдержала. Вскочив, она закричала: - Ты знаешь, что я не могу наслаждаться! И всё же говоришь мне такие слова! О небо, я не понимаю тебя и никогда не пойму! Камали указала ей на дверь. - Убирайся. Асхель выбежала за ворота и только тогда остановилась. Впереди белел засыпанный снегом лес. Стражники у ворот лениво зевали, смотря на неё как на диковинное животное. Гадали, наверное, что хозяйской любимице надо в одном платье и без шапки на морозе. Асхель упала на колени в пушистый снег и отёрла им пылающее заплаканное лицо. Дура! Какая же Камали дура! Холод пробрался под подол, и Асхель от души пожелала, чтобы он убил все её женские органы. Лучше бы она родилась мальчиком. Тогда бы её просто задушили. Или выкинули в лес, на съедение диким зверям. Но ей не посчастливилось родиться женщиной. Две судьбы у женщин-полукровок: или быть утехой для многих, или стать вещью для одного.