Асхель из дома удовольствий

      Ночь подходила к концу.       В лёгких горело, ноги болели от бёдер до кончиков пальцев, но Махитебенге спаслась. Привалившись к дереву, она смотрела на раскинувшийся внизу город. Юное солнце готовилось улыбнуться с востока — небо шло розовыми и золотистыми полосами. Махитебенге опустила руки в снег. Пальцы тут же обожгла боль, но девушка вытерпела. Боль помогла ей осознать себя живой. Махитебенге схватила полную пригоршню снега и поднесла к губам.       Тут он был белый, пушистый, не то, что в городе.       Она ела его и чуть ли не плакала. Снег обращался в воду с кусочками почвы и травы, катился по раскалённому горлу. Теперь Махитебенге тошнило, но она бы не перестала.       Она ела снег, пока язык и губы не онемели.       В доме удовольствий времена года не имели значения. Ни Асхель, ни Махитебенге не могли радоваться ни зимнему снегу, ни вешней красе — было не до того.       А теперь Махитебенге смотрела с пригорка на полусонный город, припорошённый свежим снежком, и нежные цвета неба — и сердце пело. Спасшись от злых собак и не менее злобных братьев Лин’май, девушка будто бы снова родилась.       Рано радоваться.       Если бы Асхель сидела рядом, прижимаясь бедром к её бедру. Если бы они могли переплести пальцы… Они бы любовались этой красотой вместе, свободные.       У подошедшей к ней девочки была на диво бледная кожа, немного раскосые глаза и спутанные соломенные волосы. Она была бы красивой, если бы не разливавшийся на пол лица синяк и не опухшие от плача губы и веки.       Махитебенге продали в дом удовольствий недавно. Ваарта Гал’эри сперва не хотела её брать, назвала отвратительной. Но прежние хозяева Махитебенге как-то уговорили хозяйку. Махитебенге больше бы радовалась, если бы они убили её. Несмотря на малость лет, она понимала, что её ждёт.       - Уже обед, - сказала светленькая девочка. - А ты тут.       Что за забота о новенькой?       Нахмурившись, Махитебенге молчала. Она не верила в чью-либо доброту. Если даже солнце способно обжигать?       Не её. Так может, и этого заплаканного солнышка не стоит бояться?       Девчушка смотрела на неё с участием, и что-то новое постучалось в душу Махитебенге. Не плакавшая даже после побоев, она вдруг ощутила под веками песок.       Один лишь взгляд! Позже подумает Махитебенге. Один взгляд — и я растаяла.       Девочку не смутило её молчание.       - Пошли. Ты тут недавно, понимаю — боишься.       И протянула руку.       Немного помедлив, Махитебенге протянула свою.       - Как тебя зовут?       - Асхель. А тебя?       - Махитебенге.       - Махи… что?       Учить Асхель правильно произносить её имя было лень.       - Зови меня тогда так. А что? Стоит еда того, чтобы на обед идти?       Тени укрывали голые плечи, солнечные лучи скользили по светлым прядям, ещё более выцветшим. Теперь волосы Асхель были цвета ковыля. Опустив ступни в воду, Асхель улыбалась, смотря на маленьких рыбок, щекочущих ртами пальцы. Махитебенге тоже так делала — приятно, щекотно.       Сев рядом, Махитебенге положила подруге голову на плечо.       - Этой ночью… - шепнула Асхель, и голос её дрожал. - Ваарта Гал’эри сказала, что пора.       Никакие рыбки не помогут в такой беде.       Сердце Махитебенге словно рухнуло в пропасть.       Уже вечер.       Ночью, сказала ваарта Гал’эри.       При Махитебенге Асхель не притворялась безмятежной.       - Зачем я родилась?..       - Не знаю, зачем мы родились.       В утешение Махитебенге стала целовать согретое солнцем плечо с россыпью веснушек. Отодвинула волосы, прижалась губами к шее. Жилка билась пойманной рыбкой. Асхель всхлипнула. Обвив её талию, Махитебенге выдохнула:       - Я с тобой…       - И всегда будешь?       - Всегда буду.       Асхель слабо улыбнулась.       - Даже после?       - Это ничего не поменяет.       Воспоминания о её ласках спасло Асхель от худшей муки, но то Махитебенге узнала много позже. Как бы ни было страшно, противно, горько — Асхель вспоминала её руки и губы.       Может, память бережёт любимую и сейчас.       Махитебенге поднесла к губам новую пригоршню снега.       Солнце почти взошло — теперь небо было только золотым.       Лес дышал в спину Махитебенге морозом.       Лес тянется на расстояние, которое Махитебенге не постичь и умом, и где-то в его сердце прячут самое ценное, что у неё когда-либо было, есть и будет. Надо только вытерпеть грубость и тупость бродяг, придирки старого мерзавца Эвхага, руки и слюнявые губы в тёмных уголках города и страх разоблачения. Совсем немного потерпеть.       Махитебенге пошарила в снегу и нашла золотую монету.       Эту она оставит себе.       Старый хрыч не забудет, что она притащила ему золотую. Не забудет также, за что монету ей дали. Но надо же было уверить его, что она не утаит и золото, что она честная бродяжка и не собирается обделять товарищей. Даже если Эвхаг потребует, чтобы она и дальше ублажала винаийр на улицах города — придётся подчиниться.       Рано или поздно лес не станет препятствием.

***

      Ваарта Хат’ари не выдержала и ударила её по ногам палкой. Теперь на икрах Асхель остались большие синяки.       - Ты намеренно всё портишь! - кричала учительница. - Бесполезная, глупая девка!       Асхель знала, что ваартан тут за неё не вступится.       А ей и не нужна его помощь! Похотливый ублюдок! Асхель ненавидела его, как никогда раньше.       Заставляя ходить на уроки танцев и ублажать его в постели, ваартан показывал свою власть, не больше.       Камали — дура. Законченная дура.       Вытирая злые слёзы, Асхель сидела в своей спальне. На коленях лежали позабытые пяльцы. Ваартан потворствовал её маленьким желаниям, а что толку?..       Кит’ни’дин вошёл по-хозяйски, без стука.       Асхель съёжилась.       - Всё грустишь? Ваарта Хат’ари рассказала мне всё. Ты и правда намеренно? Ты ведь не такая уж глупая, понимаешь, что от тебя хотят.       - Тело не слушает. Это не для меня, ваартан.       Кит’ни’дин сел рядом, обнял её за плечи.       - А мне так хочется увидеть, как ты танцуешь. На своё тело не наговаривай — оно прекрасно.       Кит’ни’дин поцеловал её в висок.       - Будешь хорошей ученицей, я подарю тебе золотые серьги с рубином. Да, золотые. Ни одна наложница, ни одна служанка в этом доме не могла такими похвастаться.       Сегодня он казался нежным и кротким. Должно быть, той ночью выплеснул всю ярость вместе с семенем. Сукой больше не обзывает…       - У меня для тебя есть новости. Завтра я отправлюсь к своей невесте. Возьму тебя с собой. Поглядишь, какая она красавица. Она же будет твоей хозяйкой.       Асхель вывернулась из его объятий.       - Что-то много у меня хозяев. И было, и есть.       Кит’ни’дин хмыкнул.       - Не бойся: она не злая. Бить тебя я ей не позволю.       Конечно, бить Асхель имеет право только её ваартан.       Кит’ни’дин потеребил мочку её уха.       - Жаль, придётся прокалывать.       Поцеловав Асхель в щёку, он встал.       - Что-то ты бледная.       Асхель махнула рукой.       - Я устала от танцев.       Другого ответа он не поймёт.       На сей раз Асхель оделась тепло. Под сапожками весело хрустело — прошлой ночью выпал снег. Солнце наконец-то выглянуло. На выцветшем полотне неба оно казалось необычайно ярким. У Асхель заболели веки — так она щурилась.       Путь ей перегородила еловая лапа. С иголок свисал лёд, солнечные лучи дробились, проходя через него. Асхель осторожно отодвинула ветку. Полетел снег, осыпался на шапку девушки.       Асхель знала — осталось пройти немного и откроется красивый вид на Теанте.       Наверное, весело катится с пригорка на какой-нибудь доске. А лучше на санях. Кричать, визжать, есть свежий снег, смотреть в светло-голубое небо, пройтись по льду.       Светло, и мысли в голове светлые.       - Вот ты где!       Асхель взвизгнула. Кит’ни’дин подхватил её на руки, закружил так, что слетела шапочка. Тогда ваартан звонко, по-мальчишески рассмеялся. Отпустил Асхель и расцеловал в обе щёки.       - Что вы тут…       Он прервал её поцелуем.       - Я шёл за тобой, а ты не заметила.       От хорошего настроения не осталось ни следа.       - Зачем бы вам следить за какой-то рабыней? И гулять с ней?       Кит’ни’дин поднёс её руку к губам, поцеловал запястье.       - Видела бы ты свою красоту. Щёки румяные, глаза блестят… Смотрю на тебя и думаю: хорошо бы подарить тебе золотые серьги. С камнем пламенным, как твоя душа сейчас. Может, это не рубин будет, а гранат.       Он прижал Асхель к дереву, зашарил ладонями по телу.       - Ваартан…       - Порадуешь меня сегодня ночью, так я тебе за это куплю такие серьги. Только не будь холодна, как снег под нашими ногами. Обожаю тебя!       Асхель упёрлась ладонями в его плечи в тщетной попытке отстранить.       - Вы завтра едете к невесте.       Кит’ни’дин широко улыбнулся, показывая клыки.       - Она не будет мне мешать. Нам.       Он целовал Асхель, прижав сильным тяжёлым телом к дереву, а та думала только — хорошо, если бы он захлебнулся кровью, а она бы до последнего смотрела в его глаза, пока не угасла бы последняя искра жизни. Возможно, какая-то женщина растает, видя его красоту, забудет про всё остальное… Но только не она. Её разум не помутит ни влюблённость, ни желание. Она видела своего ваартана насквозь.