Асхель из дома удовольствий

      Асхель поплотнее укуталась в шаль из овечьей шерсти. Изо рта вырывались клубы пара. Ногам было холодно даже в новеньких сапожках.       Солнце пекло левую щёку Асхель, и это было единственным, что девушке нравилось. Ваартан сидел подле, прижимаясь к ней бедром и боком, и грел дыханием её руки.       Как и вчера, Кит’ни’дин был добр и весел.       — Не грусти, — сказал он, щёлкнув Асхель по носу. — Нам осталось недолго.       Асхель прислушивалась к фырканью лошадей и редким окрикам возницы. Всё лучше, чем слушать ненавистного хозяина. А он, с присущей лишь ему наглостью, понимать ничего не желал и то и дело склонялся к её лицу — то прядь волос поправить, то поцеловать в щёку.       Овилен слегка тряхнуло то ли на кочке, то ли ещё на чём. Кит’ни’дин обнял Асхель и притянул к себе.       Подмигнул:       — Так не упадёшь.       Девушка выглянула в окошко. Мимо неслись деревья, холмы… Вот овилен оставил позади небольшое озерцо. А там промелькнуло какое-то большое животное: лось или олень — Асхель успела увидеть только рога да тёмную тушу, грудью ломающую поросль, стремясь добраться до леса.       Кит’ни’дин видел лучше.       — Олень. Хорошо бы поохотиться. Но дела.       — Волки зато охотятся.       Кит’ни’дин обнажил в улыбке крепкие белые зубы:       — Боишься их? Вон как каждую ночь воют. То близко, то далеко.       — Нет, — Асхель грустно усмехнулась, — волков я не боюсь.       Она кривила душой. Но, по сравнению со страхом перед ваартаном, опасения насчёт волков — ничто. Асхель лучше бы убежала к ним в лес. Сожрут? Закончатся мучения.       — Думай о золотых серьгах с рубином. Или гранатом. О небо! Я до сих пор не определился. Кит’ни’дин поцеловал Асхель в губы.       — Думаешь, я такой плохой? Еду к будущей жене, а сам тебя целую? Так я тебя люблю, не её. Просто не дело, когда в доме нет женщины. Мне наследница нужна. Понимаешь?       Он снова поцеловал её.       Несмотря на холод Асхель стало жарко и душно. От прикосновений ваартана всё сильнее мутило.       Впрочем, поцеловав в третий раз, Кит’ни’дин отстранился. Только глаза его продолжали сиять. И насмешка, и нежность — всё враз.       Асхель поправила ворот, показавшийся ей слишком тесным.       Асхель уже засыпала, когда овилен резко остановился. Всхрапнули кони.       Девушка встрепенулась и выглянула в окошко.       Волки, что ли, напали?       Но она и ваартан всего лишь приехали.       Кит’ни’дин протянул руку и помог ей выбраться.       После долгой дороги ноги затекли, и Асхель испугалась: вдруг упадёт — и каатвану на руки. Но кровь быстро вернулась, и девушка устояла.       Кит’ни’дин не собирался отпускать её руку.       Такими их и застали высыпавшие встречать слуги.       Подмигнув Асхель, Кит’ни’дин принял из рук самого старшего из них кусок хлеба и кружку молока. Хлеб Кит’ни’дин разломил и половину отдал Асхель. А потом она допила молоко.       В степях Никабаахэ был похожий обычай. Только вместо хлеба гостю подавали кусок вяленого мяса, а молоко было овечьим или лошадиным.       Старый слуга поклонился до земли, коснувшись кончиками пальцев снега. Он был хорошо одет, даже на пальцах посверкивали серебряные кольца. Управляющий?       — Следуйте за мной, ваартан Кит’ни’дин. И ваша…       Кит’ни’дин улыбнулся.       — Служанка. Моя служанка. Не хотелось скучать в пути.       Лицо Асхель вспыхнуло. Служанка, как бы ни так.       — Как поживает ваарта Ват’хари?       — Только о вас говорит, ваартан, — ответил старик.       От взгляда Асхель не укрылась самодовольная улыбка Кит’ни’дина.

***

      Исключая усадьбу Кит’ни’дина, Асхель не бывала в домах винаийр, оттого дивилась.       Здешние хозяева ценили роскошь: даже завитушки, украшавшие стену прямо под потолком, были позолочены.       - Служанка? Значит, будет прислуживать за столом вместе с нашими слугами, - сказала хозяйка усадьбы, ваарта Айя’тих, на Асхель даже не взглянувшая.       На этом сказка кончилась.       При хозяйке, её муже и трёх дочерях Кит’ни’дин обращался с Асхель как с чем-то незначительным.       Девушку препроводили на кухню.       Третья дочь, ваарта Ват’хари, и правда оказалась красавицей. Густые каштановые волосы спускались чуть ли не до колен, на белом круглом лице сверкали ярко-голубые глаза — будто солнечные лучи проходили сквозь сапфиры. Алые губки беспрестанно улыбались. Одета Ват’хари была весьма скромно: в белое платье с длинными рукавами и закрытым горлом. Да и держалась она не столь надменно, как мать и старшие сёстры.       Может, Кит’ни’дин правду говорил: злой Ват’хари не выглядела.       Асхель то и дело поглядывала на неё, подливая вино господину.       Кит’ни’дин всё-таки оставил Асхель при себе, не дал вместе со многими другими слугами уйти куда подальше.       Ваарта Айя’тих, сидевшая во главе стола, подняла руку.       Муж расправил плечи, старшие прелестные дочки, что-то оживлённо обсуждавшие до того, умолкли.       Асхель хмыкнула. Видели бы старейшины и вожди из степей Никабаахэ.       - Я рада, что ты, Кит’ни’дин, наконец-то одумался, - хоть и негромкий, голос хозяйки усадьбы заполнил всё помещение. - Я долго ждала этого дня. Мы с твоей матерью дружили и хотели породниться через наших детей. И вот — ты берёшь в жёны мою Ват’хари.       Ват’хари густо покраснела, опустив голову, и Асхель подумала что она, должно быть, влюблена в Кит’ни’дина. Раз так, Асхель готова была Ват’хари пожалеть. Ещё не взяв в жёны, Кит’ни’дин предпочёл ей рабыню, прошедшую через толпы мужчин в доме удовольствий. Будет ли Ват’хари столь же добра, если узнает об этом?       - С величайшим удовольствием благословлю ваш союз. Осталось только определится со свадьбой. Вы, должно быть, желаете соединиться как можно скорее?       Ват’хари ещё ниже опустила голову. А Кит’ни’дин раздумывать не стал:       - До конца зимы остался один месяц. Нет лучшего времени для начинаний, чем весна. Я предлагаю заключить брак, когда треснет лёд на Теанте.       Ваарта Айя’тих хлопнула в ладоши.       - Да будет так!       Ват’хари наконец-то пришла в себя и кинула на Кит’ни’дина лукавый взгляд. Или она только притворялась смущённой, играла. Как знать? Взгляд Асхель зацепился за выбившийся из причёски локон, свернувшийся колечком на виске.       Рука дрогнула, и капля вина, сорвавшись, расплылась на плече Кит’ни’дина.       Кит’ни’дин заметил это, нахмурился, но ничего не сказал. Всё же Асхель похолодела. Порой сущие мелочи выводили ваартана из себя.       - Простите… - шепнула она.       Кит’ни’дин и бровью не повёл.

***

      Ночью случился звездопад. Асхель стояла у окна, смотря в чернильное небо, с которого срывалось серебро. Мороз изрисовал узорами оконное стекло; девушка дышала на него и рисовала пальцем, чувствуя себя ребёнком.       Звёзды летели и летели.       После ужина ваартан не стал ругать Асхель за пролитое вино. Девушка, однако, ждала грозы.       Ей сказали, что больше не нуждаются в её услугах, и отослали. Кит’ни’дин остался пировать с хозяевами и их дочерьми. Если он снова напьётся, то… Асхель гадала, что сделает ваартан: отвесит затрещину или возьмёт силой? Будучи пьяным, Кит’ни’дин не владел собой. Как она устала… Как Махитебенге? Где?       Асхель прислонилась пылающим лбом к ледяному стеклу.       Но на виске свернулся локон. Ват’хари после вина точно преодолела стеснение. Смеётся теперь, беседует с женихом. И не знает, что после Кит’ни’дин придёт к своей рабыне, и будет ей целовать руки да сулить золотые серьги.       Кит’ни’дин и правда едва стоял на ногах. Но был в превосходном настроении. Про каплю вина он напрочь забыл.       - Держи.       Кит’ни’дин протянул Асхель тарелку с остатками сладкого пирога. И как донёс, не обронив?       - Спасибо, - холодно поблагодарила Асхель.       Много ей нужно было сил, чтобы говорить с ваартаном так.       Его не смутил её тон.       - Жаль, я тебя не могу взять в жёны. Была бы второй женой. Но не имею права, увы. Даже ребёнка от тебя завести не смогу.       Кит’ни’дин положил голову на колени Асхель.       - Была бы ты мне ровней… Слушать бы никого не стал. Знаешь, как проходят наши свадьбы? Всё белое: ткани, цветы, серебро, белое золото… Белое брачное ложе. Белый у нас — цвет вечности, знаешь?       - Знаю…       - Я возьму в жёны Ват’хари, и мы будем супругами даже в посмертии… Замечательно звучит, не находишь? Молчишь. Не по нутру тебе моя будущая свадьба?       Асхель пожала плечами.       - Если это сделает вас счастливым…       Кит’ни’дин поднялся и, дыша винными парами, прижался губами к сомкнутым губам Асхель.       - Знаешь, я виноват перед тобой. Но на улице зима. Холодно. И ты холодна. А я люблю веселье, тепло, ласки… Я схожу с ума, когда думаю, что ты мне этого не подаришь. Увидел тебя впервые, подумал — какая красивая девушка, а в доме удовольствий обслуживает всякий сброд. Потом видел тебя в вишнёвом саду. Не дрожи… Да, я следил за тобой. Ох и хороша же ты была! Как солнечный луч, как огонёк в лесу, когда ты заблудился, замёрз — и вдруг понял, что неподалёку жильё.       Кит’ни’дин не удержался на ногах, упал на узкую койку Асхель, раскинул руки.       - Почему ты мне не ровня… - бормотал он, постепенно засыпая. - Были бы я и ты супругами в посмертии…       Асхель могла бы лечь рядом с ним. Для тепла да и кто спит на полу?       Она предпочла лечь на пол.

***

      Когда Асхель встала утром, то у неё ныли все кости.       Кит’ни’дин лежал на койке и храпел.       Приложив ладонь к горячему лбу, Асхель поняла, что заболела.