Сложности субординации и деонтологии

      Идти к Женьке или Питону не имело смысла, там в первую очередь искать будут, Тёма это понимал. Да и неизвестно ещё, как встретят его давние друзья-товарищи. Хотелось навестить Руса, но он даже не знал, на каком кладбище того искать. Как-то так всё тогда закрутилось, что до похорон Тёма на свободе не задержался. Он понимал, что и сейчас не задержится — без средств ему не продержаться, да и сил после двух дней без еды и почти без сна надолго не хватит. Но ему надо было побыть одному. Совсем одному, так, как будто он сам себе хозяин.       И он собрался с силами и зашагал в сторону гаража. Три года там не был. Он не был уверен, что гараж вообще стоит.       Но тот стоял. И даже оказался открытым. Тёма заглянул — ребята копались в видавшем виды Хёндае. Вокруг были явные следы разрушений. Видимо, и здесь вода успела натворить дел.       Артём молча вошел и тихонько уселся на диванчике.       Ребята беззлобно переругивались и не обращали на него внимания. Запах металла, бензина и краски. Будто и не было этих последних лет. Будто сейчас вылезет из-под капота Рус и ухмыльнется: «Кто за пивом?» Но Руса больше нет.       Есть полковник — а нет, теперь уже генерал! — Лебедев. Валентин, мать его, Юрьевич.       Есть прошедшие сутки, в очередной раз переломившие его жизнь. Оно как бы не привыкать, не впервой же, сколько уж этих изломов по Тёминой жизни прошлось — не счесть. Такого в его жизни раньше не было. И не будет. Останется в памяти темным пятном боли, стыда и удовольствия. Останется ощущением беспомощности, облегчения и сопричастности. Потому что то, что делал с ним Лебедев, это же… пиздец какой-то! Он даже не знал, как это назвать. Нет, не минет, а вообще… С ума сойти можно! Но Лебедев… Он как будто любил его. Эти его осторожные уверенные движения, ласковые руки, губы… Так, наверное, любовью и занимаются? Тёма так Юльку не берег, как полковник его сегодня… Да не, какая к чертям любовь! Он же терпеть его не мог! На дух не выносил! Столько лет уже. Любовь, придумал тоже. Такие, как Лебедев, подобной фигнёй не страдают. Это такие, как он, никому не нужные, всё любовь ищут. Вот он сначала у Юли искал, а теперь у её отца пытается найти.       Докатился, убогий. Его терпят, а он любви ждёт. Придурок недолюбленный.       Но разве только терпит? Разве забрал бы в таком случае к себе домой? Разве столько времени готовил бы ему завтрак, будил бы на зарядку?       Артем вспомнил заботливые руки на лбу, прохладное полотенце на кипящей жаром коже. Встревоженный внимательный взгляд…       И эти же руки у себя между ног, у себя внутри… И голову над пахом, взгляд снизу вверх с членом во рту. С его — Тёмы — членом! Господи, как дальше жить-то теперь со всем этим!       В теле уже привычно стало собираться напряжение. Ещё не болезненное, но уже дающее о себе знать.       Тема мысленно выругался. Он-то решил, что уже всё, отмучился.       «Отмучился», и перед глазами склоненная голова полковника. Генерала, блядь. Жар его рта на болезненно ноющем члене, пальцы, нащупывающие в его теле нужную точку.       Напряжение в паху усилилось. Лучше не вспоминать о Лебедеве. А как не вспоминать, если все мысли и так только об одном и том же? Там, лежа на разоренной, влажной от пота постели, Тёма изо всех сил старался не кончить, — нет! — он старался держать рот на замке и не начать умолять Лебедева трахнуть уже его наконец. Из него просто рвалось: «На хуй Вооруженные силы, вставьте мне уже по-взрослому. Просто трахните меня уже, Валентинюрич!… Просто трахните… Просто выебите…»       Артем зажмурил глаза и застонал от стыда, от ужаса, от накатившего порывом возбуждения.       — Эй, ты чё тут делаешь?       Тёма посмотрел в сторону обращенного явно к нему голоса. На него надвигался незнакомый пацан, из малолеток явно. Эдакий шкафчик с антресолями. И с антресолей на Тёму уставились два крошечных серых глаза, почти невидимых из-под нахмуренный бровей. Незнакомых Тёма увидеть не ожидал, всё-таки свой район он знал. Три года назад. Но хорошая драка была бы неплохим способом отвлечься от тяжести в яйцах.       — Тя как звать, борзота?       Из-под машины послышалось шуршание, и на свет показалась изумленная башка Питона.       — Тёмыч, ты?       — Я.       — Ебать! Ты! Сукин сын! Блядь! Сань, свой это!       Питон в мгновение оказался рядом и, плюхнувшись на диван, стиснул Тёму в объятиях.       — Тёма, блядь! Жив! Сукин ты сын, Тёмыч! Живой!       Питон отпустил наконец хватку и, похлопывая по плечам несопротивляющегося друга, вгляделся в его лицо.       — Хреново выглядишь, друг.       — Зато ты красавец, Пит. Как вы тут без меня?       — Плохо, Тёмыч, — Питон махнул рукой. — Без вас с Русом ваще пизда. Мы ж думали, ты сидишь, Тём. Искали. Куда только не рыпались. И без толку. Уже решили, что тебя убрали, чтоб свидетелей не было. Или спрятали где и держат, как политического. А ты вот он, живой, — темные раскосые глаза заблестели выступившей влагой.       — Меня и спрятали, Пит.       —?       — Сбежал, — развел руками, не вдаваясь в подробности.       — Так, — Питон вскочил на ноги. — Раз сбежал, будут искать. Здесь прятаться бесполезно, найдут. Надо рвать куда подальше. Можно ко мне в де…       — Поздно.       Входной проём загородила фигура в безликой серой толстовке. Иван равнодушно оглядел пространство и троих замерших ребят. Рука Санька потянулась к брошенному было разводному ключу.       — Без глупостей. Артем, поехали. Ты же не хочешь неприятностей своим друзьям?       — Тём, всё о'кей. Сань, Жеку кликни.       — «Мы принимаем бой», — с каменным лицом передразнил Иван, спокойно, даже без ухмылки. — Артем, нас ждут.       Тёма поднялся с дивана, стараясь не демонстрировать свой стояк, и посмотрел на Питона.       — Всё нормально, Пит. Правда, — удалось даже улыбнуться или оскалиться, хер поймешь. — Я жив. Вот повидаться захотел. Соскучился. Ностальгия, так сказать, накатила.       — Тёмыч?       — Всё норм, Пит. Всё ОК. Пора мне.       — Куда, Тём?       — Вы держитесь тут, ребят, — Тёма поднял кулак «но пасаран». — Жеке привет. Ну, бывайте, свидимся ещё, может.       Питон шагнул к Артему. И вдруг стоявший в стороне Иван оказался между ним и Тёмой, а руку прострелило резкой болью в заломленном локтевом суставе. Рядом раздался шорох — у кинувшегося к ним Санька кисть так же сжали стальные пальцы, и бесполезный ключ упал на пол, тут же откинутый под диван Ваниным ботинком.       — Спокойно, парни. Спокойно, — ни единой эмоции в голосе, но одна его рука всё ещё держала в захвате сердито пыхтящего парня.       — Отпусти его, Терминатор. Я уже выхожу. Пока, ребят.       Иван выпустил малолетку из захвата и двинулся к выходу.        — Пит, кто это был ваще? — Саня, морщась, растирал руку.       — Это Тёмыч, Сань. Тёма Ткачев.       — Тот самый?       — Да, наш Тёма. Жив, оказывается.       Питон смотрел в открытую дверь, как Артём садится в машину и снова показывает ему «но пасаран».       «Недолго же получилось на свободе погулять, — горько ухмыльнулся про себя Артём. — Да и ладно, всё равно уже ноги еле держат. Не в гараже, так по дороге где-нить завалился бы, как бомжара какой». И он послушным теленком потащился за Коробановым.       Приехали за ним — неожиданно — не на лебедевском кроссовере, а на незнакомой скромной малолитражке. На таких обычно телки катаются, если денежных пап и папиков не имеют. За рулём оказался Гугл, встретивший их приход с радостной улыбкой идиота или… влюбленного придурка.       «Да нет, фигня какая-то. Это всё из-за чертовых гормонов везде амуры кажутся, — усомнился Тёма. — Совсем крышей поехал».       Но Иван уселся в машину и, глянув на Гугла, вдруг улыбнулся так же идиотски. Продолжая светиться ясным солнышком, Глеб осторожно вырулил на дорогу и поехал. С этими двумя точно было что-то нечисто. Впрочем, его им всё равно не переплюнуть.       — А как вы друг друга в постели называете? Гуглик и Терминатушка? — бросил наугад Тёма и получил в ответку два возмущённых взгляда.       — Не зарывайся. И держи субординацию.       — Это слово ругательное, попрошу его при мне не произносить.       — Тём, ну п-правда, чего ты?       — Ничего. Это у вас тут субординации. А у меня кто что хочет, то со мной и делает. Так что кому другому слова умные рассказывайте, а я парень простой, институтов не кончал. Куда меня, к Лебедеву обратно? Учить субординации?       — Сделай так, чтобы я не пожалел, что ты тогда выжил — заткнись.       И Тёма заткнулся, чувствуя, как тело оставляют последние силы и уплывает сознание.       Как перепугался Гугл, когда он потерял сознание, он уже не видел. Не слышал, как тот названивал Валентину Юрьевичу и Леониду Евгеньевичу. Не чувствовал, как Иван на руках переложил его позже в лебедевскую машину, сел за руль и рванул в НИИ.       Иван гнал по дороге на грани разумного, Глеб притих на соседнем пассажирском сидении, прикидывая мысленно, сколько промилле выпитого ещё бродит в его крови. Но уверенные и чёткие профессиональные движения успокаивали, а останавливать спешащую генеральскую машину для проверки никто не рискнул бы. С Иваном рядом вообще было как-то спокойно. Гугл тревожно оглядывался на бессознательного Ткачева и одним глазом, незаметно косился на Коробанова. Просто так, потому что хотелось, и почему бы и нет. Потому что тогда, после звонка Лебедева, решая в спешке куда ехать в первую очередь — за Артёмом или за лебедевским Ровером, когда Глеба трясло за рулем маминой машины, но он отказывался пускать за руль похмельного Ивана, тот сел рядом и улыбнулся ему: «Не бойся. Я же рядом. Поехали» и обхватил его руку своей горячей ладонью, сжимая и сдвигая рычаг скоростей. И это было круто.       — Гугл, это не моё дело, конечно, но что за херня вообще происходит? — ворвался в его мысли Ванин голос. — Что с ним? Почему он от Лебедева сбежал, у них же вроде всё… на мази?       На последнем вопросе Глеб удивленно уставился на Ивана.       — У кого — у них? У Тёмы? У Валентина Юрьевича? Что у них на мази? — казалось, глаза сейчас выскочат из глазниц и разбегутся в разные стороны. — Ты чё, Вань, пошутил?       — Не хочешь — не отвечай. Только не стоит думать, что я слепой и тупой…       — Я никогда и не… — растерялся Глеб.       — Вот и не надо, — припечатал Иван.       — Я вообще думал, что это вы с… Ну… Может быть, Валентин Юрьевич… Эмм… Ты с ним…       — Нет.       — Ну, я так и понял. Да, — затряс согласно головой и закусил губу.       — Так что у них?       — Так ничего. Я же говорил — над Артёмом проводят опыты, а Валентин Юрьевич это курирует и заодно приютил его у себя. Вот, собственно, и всё, — развел руками Глеб и посмотрел на застонавшего в этот момент Артёма.       — Тогда что сейчас происходит?       — Говорю же, не знаю. Полагаю, дело в последнем эксперименте: у Артёма в этот раз взбесились гормоны, в крови такой коктейль Молотова — это чудо, что он вообще осознаёт, что происходит. У него либидо должно быть повышенным до… Не знаю… Он когда про простит… про женщин лёгкого поведения у меня стал спрашивать, я ещё не знал, что происходит. А когда утром результаты в анализаторе увидел, первым делом подумал, что делать — в сексшоп бежать ему за… необходимым, или и правда искать ну… женщину. Но Валентин Юрьевич позвонил и сказал — всё в порядке, он присмотрит, и чтобы я не приходил в выходные. Я и не приходил, раз присмотрит. У него ж больше опыта в… ну… женщинах разных…       — Понятно.       — Да?       — Да.       — А мне — нет.       — Не было никаких женщин, Глеб. Я им смазку и презервативы привёз и тоже, как и ты, был отправлен на выходные, — о том, как стонал Ткачев, Иван говорить не стал. — Понял?       — Н-нет.       Они уже подъезжали к НИИ, а Ткачёв так и не очнулся. Встав у шлагбаума, Иван обернулся и посмотрел на Глеба. На языке вертелось: «Ну что тут непонятного, трахал товарищ генерал вашего подопытного кролика. Всё это время. А тот, как только пришел в себя, сбежал. Вот такие, брат, дела. Вы ему сексуальную игрушку предоставили, а я смазку». Но перед ним сидел совсем ещё мальчишка, умный, но наивный, и говорить ему такие вещи было бы большой ошибкой. Поэтому он просто кивнул в сторону Артёма и спросил:       — Не жалко его? Совсем же за человека не держите. Что вы хотите от него вообще?       — Я же говорил, профессор хочет найти, какой участок мозга отвечает за сверхрегенерацию, и понять, что в нём изменилось у Артёма после воздействия инопланетян. Это же открытие века будет — человечество сможет излечивать любые раны и болезни, а может быть, даже приблизится к бессмертию.       — Я правильно понимаю, об этом эксперименте знает ограниченное число людей?       — Ну да. Доступ к информации есть у Валентина Юрьевича, потому что он куратор, у Леонида Евгеньевича, потому что он заведует лабораторией, у профессора Шамирова, это он и изучает Артёма, и у кого-то сверху, кто ну… одобрил же кто-то.       — Тогда никакому человечеству никакая суперрегенерация не светит, если это настолько секретный проект, то его результаты получат избранные. И ни ты, ни я, ни остальные простые люди их всё равно не получат. Слишком уж это лакомый кусок. А ты, кстати, слишком много знаешь… Что там твой профессор уже нарыл?       — Он уже исследовал спинной мозг, теперь занимается головным, — растерялся Глеб. — Но это сложно, в головном мозге целых пять отделов — большие полушария, продолговатый мозг, средний мозг, мозжечок, промежуточный мозг. Ещё из мозга выходят двенадцать пар черепно-мозговых нервов, соединяющих его с органами чувств, мышцами и железами, расположенными в основном в самой голове, — в смятении Глеб уселся на своего конька, активно жестикулируя руками: — В продолговатом мозге находятся центры — дыхательный, сердечной деятельности, сосудодвигательный, рефлексов защитных, ну там — кашля, чихания, мигания, слёзный…       — О'кей, Гугл, — перебил его Иван, ему нравилось слушать Глеба, но они уже подъехали ко входу в здание. — В двух словах скажи, что нашли?       — Ничего. Поэтому всё ещё ищут.       Иван выскочил из машины и открыл заднюю дверь. К ним уже бежали сотрудники с каталкой для Артёма.