Радуга

Прошло чуть меньше месяца, а Доума уже полностью признал, что наблюдать за невестой было действительно интересно. Например, ее повадки были разительно отличными от других девушек, которых демон знал раньше. Как догадывался он, это было потому, что те девчонки являлись чистокровными японками, а с этой... было что-то не так. Фудживара не была такой скромной, как они. Это доказывало то, что уже со следующей ночи она смирилась со смотринами, которые ей проводил радужноглазый. Хотя все еще не поворачивалась передом. Лишь спиной, боком. Но Доуме и этого пока было достаточно. Зато вся эта ситуация была весьма показательна. Хотя, может, это просто ее предусмотрительность. О`ни никогда не настаивал, только молча садился в углу комнаты и наблюдал. А девушке просто не было смысла спорить, ведь это было бы ей дороже. Умная. Догадливая. Также Рен была жуткой строптивицей. Когда Доума хотел приблизиться к ней, чтобы всего лишь прикоснуться, прижать, погладить по волосам, она тут же отходила, едва ли не хлопая его по руке. Возможно, сделай она это, то демон бы даже не разозлился. Даже бы весело посмеялся. Но позже, может и во время их небольшого ежевечернего "ритуала", он бы точно припомнил ей такую вольность парочкой глубоких царапин или укусов. Ему нравилась эта гордость и упрямость, но не нравилось, что невестушка проявляла это по отношению к нему. В конце концов, к ней пытались приставать многие работники и просто участники культа. Он увидел это однажды лично, случайно проходя мимо одной комнаты, в которой шатенка чем-то гремела. Кажется, это была кухня для помощников, и кареглазая искала продукты. Доуме-то они были не нужны, но служащим, как и невесте, он есть конечно же не запрещал. И когда Рен повернулась ко входу спиной, нарезая какие-то найденные овощи, сзади подошел один из юношей-садовников и обнял ее лишь на несколько сантиметров пониже груди. Фудживару же это однако ни возмутило, ни застесняло — она просто продолжала резать овощи и игнорировать это наглое поведение. Доумой овладела какая-то злость, и он даже не мог точно понять, на кого — мальчишку или женушку. Первого-то он конечно убьет сразу же, как только тот останется где-нибудь в храме один, а вот что делать с девой? Пожалуй, стоило посмотреть дальше. В конце концов, Рен все еще вызывала в нем интерес. И он был готов к любому ее действию. Парень начал что-то тихо говорить ей, спрашивать, предлагать, и Второй Высшей Луне показалось, что он услышал в обрывке фразы слова: "... Давай сбежим отсюда вместе...". Ах вот оно как. Мало того, что этот поганец покусился на его игрушку, так еще и был предателем. Такому точно умереть лишь самой лютой смертью. Однако Ласточка вдруг остановилась. Она напряженно вглядывалась в доску, на которой хаотичным узором красовались кусочки моркови. И вдруг она высоко подняла нож над головой, и внутри Доумы нечто возликовало. Боже, неужели она сейчас убьет его? Но этого не случилось, хотя жест явно показывал, что девице компания какого-то проходимца так же неприятна, как и ее мужу. Она просто очень сильно и глубоко вогнала нож в доску и резко развернулась, что-то быстро и приглушенно ответив садовнику. Он ухмыльнулся, а потом полез к ней, кажется, с поцелуем, но тут произошло нечто совсем непонятное — Фудживара будто испарилась из рук нахала, оказавшись за его спиной, причем с ножом в руках, и направляла его парню чуть пониже шеи, словно это был меч. Она прищурилась и снова ответила быстро и отрывисто, с характерным для ее состояния, когда она и впрямь готова была убивать, шипящим оттенком. Но теперь Доума все расслышал ясно. — У меня уже есть супруг. Ваш настоятель. — Этот... садист??? Ты поверь, он может с виду и ангелочек, но внутри — такое болото... — Не тебе в нем плавать. — Но я хочу вытащить и тебя. В конце концов, он тебя не достоин. И тогда Доума не выдержал, махнув веером и практически как чревовещатель проговорив: "Магия Крови: Зимние Сосульки", и на несчастного из ниоткуда упали ледяные колья, пронзив его без шанса на выживание. Но что было еще удивительнее — Рен никак не отреагировала на это. Да, в ее глазах было немного непонимания и замешательства, но она не стала поднимать панику, а просто удалилась из кухни, оставив готовку. Наверное, аппетит пропал. Возможно, Рен поняла, что это был он. Хотя блондин и не говорил ей, какими силами обладает, а уж тем более не показывал. Но при этом не догадаться, кто бы смог вызвать целое скопище сосулек из воздуха для личности, проявляющей излишнее внимание к девушке, считающейся здесь неприкосновенной, было бы сложно. Да, уже почти все в храме знали, что хозяин и странная новоприбывшая вроде как считаются теперь супругами. Кто-то даже умудрялся их с этим поздравлять. О`ни, как всегда, отвечал на такие пожелания милой улыбкой, а Рен сдавленно фыркала, если сидела в это время рядом. Как бы то ни было — про тот случай шатенка ни разу не упомянула, даже вскользь. А у Доумы внутри отныне поселилось что-то неприятное, гложущее его душу, но от этого чувства в груди почему-то становилось тепло. Он был рад, что эта гордость его невесты держит ее на правильном пути, но притом демону казалось, что этого мало. У него по-прежнему оставалась немалая доза недоверия, хотя теперь оно было более беспочвенно, чем в первые дни знакомства. К радужноглазому опять вернулись мысли о возможном поедании девушки, чтобы они уж точно оставались вместе до конца времен. Были соединены плотью, кровью, силой и жизнью, которой она бы наделила его. Но так было бы неинтересно. Сил у Второй Высшей Луны хватало и без Фудживары, а без ее постоянно, непонятно по какой причине хмурого и серьезного лица, было бы... скучно. И, опираясь на эти страннейшие мысли, Доума понял, что привязался к Рен. Привязался к ее обществу, что было самым главным. Сидеть и выслушивать проблемы и мольбы однообразных людей было так утомительно, но если рядом присутствовала шатенка, то он мог даже, игнорируя нескончаемые тирады гостей, наклоняться к Ласточке и трепать ее по волосам, позволять примерить на себя венок из кувшинок или просто спрашивать, как у нее дела, на что дева обычно бормотала что-то невразумительное, намекая, что ему стоило хотя бы сделать вид, что он слушает прихожан. И Доума делал. Как делал и всю жизнь. Привязался он и к необычной внешности. Глаза невестушки были необычной, миндалевидной, но не традиционно-узкой формы, как у всех. Да и волосы... Может, с ней приключилось то же, что и с тем пареньком, который гостил у Руя и убил одного из его "братьев"? Ну, молния там ударила или что-то в таком же духе. Это могло бы объяснить и ее странное поведение. Из тех слов, что сказала сама Рен, было известно, что в ней есть японская кровь, и много, но она была не единственная. Как понял Доума, она либо была полукровкой, либо в ней проявился ген какого-то дальнего не-японского родственника. Но ведь местная кровь очень сильна и перебивает влияние любой другой, так что девица что-то определенно не договаривала. И, наконец, он привязался к ее личности. Несмотря на кажущуюся холодность, девушка со временем стала все больше оттаивать. Она начала улыбаться, когда видела Доуму. А еще во сне она часто разговаривала, обращаясь при этом ко Второй Высшей Луне. Вместе они так и не спали. То внезапное заявление было всего лишь проверкой на сговорчивость и подколкой, чтобы узнать, как быстро и на какие эмоции можно спровоцировать кареглазую. Однако блондин все равно часто сидел рядом, слушая неразборчивое бормотание и свое имя. Сразу же после упоминания демона Рен начинала плакать. Могла она это делать и по полчаса. Потом, ненадолго просыпаясь, она утирала слезы, не понимая, что произошло, и снова ложилась. Доуму супруга не замечала, зато он все видел отлично. И просто разрывался от вопросов, что же такое все время снится Фудживаре. Еще он стал чувствовать острую потребность в касаниях этой девушки. Либо же собственных — к ней. Как к мягкому, пушистому питомцу, которого хочется затискать просто за его существование. Однако о`ни все же не позволял себе это сделать, ведь стоило ему приблизиться к Фудживаре, расставив руки, как все его существо требовало подчинения воле Музана — поглощения невинной. Видимо, это боролось его демоническое "Я" с еще существующим где-то глубоко человеческим. И этот голод нарастал с каждым днем, потому, чтобы отвлечься, Доума стал есть еще больше людей. Только теперь было одно существенное отличие: он поедал в основном мужчин и юношей. Девушки же внезапно опротивели ему. Исключением становились лишь женщины постарше, на которых демон и до встречи с Рен не обратил бы особого внимания ни в каком плане. Наверное, за такие усилия Кибуцуджи мог бы даже похвалить своего второго ближнего подчиненного, но как он отреагировал бы на Рен и такую своевольность Доумы, который позволил себе сделать смертную девчонку своей женой, пусть и на словах, а потом так отчаянно и бесполезно пытался заставить себя оставить ее в живых, причем пока что вполне успешно? Казалось бы, в недовольстве Музана этой ситуацией не было бы никакой логики, ведь жизнь Фудживары радужноглазый искупил десятками других, но ведь то, что происходило с ним, называлось "изменениями", а праотец о`ни четко дал понять, что изменения он не жалует. А значит, в лучшем случае Доума бы лишился своего поста, в худшем — жизни. Музан и так недолюбливал его и уже простил похожую историю с Котохой. Скорее всего потому, что ту блондин все же убил. Но с Рен намечалось другое развитие событий. И ради этой новой, непознанной жизни рискнуть стоило. Демон и впрямь старался как можно меньше прикасаться к шатенке и не давал никому, разве что маленьким девочкам-помощницам, которые охаживали ее, следили за здоровьем и обязаны были сообщать Доуме обо всем, что казалось подозрительным, будь то выходки самой Фудживары или действия кого-либо, направленные в ее сторону. Она была как любимая игрушка, которую не хотелось сломать, потому что другую такую же никто уже не подарит. Но все еще не как человек. Объяснить это отношение к ней было сложно даже для самого блондина. Возможно, потому что он уже привык не считать людей за людей, однако нечто новое, зарождающееся в голове, пронизывающее мозг, заставляло считаться его с какими-то желаниями и предпочтениями избранницы. А это уже значило многое. На самом деле, Вторая Высшая Луна не понимал, что с ним происходит. Вот что мешало ему взять и съесть эту девчонку? Что остановило? Что привлекло? Они ведь даже совсем не похожи. Он, старающийся быть вежливым и услужливым, и она, угрюмая и порой слишком дерзкая. Хотя, пожалуй, их что-то, да связывало — подозрение со стороны людей. Ведь ни Доуму на деле никто не любил, ни его зазнобу особо не жаловали. Они оба казались холодными до последней клеточки тела, только если хозяин храма скрывал это, то Фудживара даже не пыталась. Все же никакой человек в своем уме точно бы не выбрал кареглазую в спутницы жизни. И все верно, ведь демон и не был в своем уме. А, может, все дело в том, что он именно демон. О`ни и Охотники воюют веками, и за это время у них выработалась чуть ли не наследственная неприязнь друг к другу. Когда пожиратель видит человека, он первым делом чувствует отвращение. Ведь именно выходцы из рода людского истребили столько демонической братии. Только лишь через несколько секунд приходит дикое желание съесть. Самые низшие демоны даже чувствуют на пару мгновений страх, но все равно каждый из них переоценивает себя, в итоге умирая от клинков Истребителей. Демонические Луны до последнего не признают страх перед мечниками, ограничиваясь лишь абсолютной ненавистью и презрением. Но Рен... не отталкивала. Может, именно поэтому ее хотелось беречь, кто знает?.. Как ценный экземпляр какой-то невиданной человеческой мутации. Отродья Кибуцуджи до такого очень охочи. Доума даже мог поклясться, что такая, как Фудживара, ни за что бы не стала Охотницей на демонов, перед каким бы смертельным выбором ее ни поставила судьба. Она совершенно не выглядела как та, кто мог бы держать в руках оружие посерьезнее ножа, а уж тем более — убить им о`ни. Она же такая слабая, ей бы и никакое Дыхание не далось. Особенно радужноглазый понимал это, когда смотрел на девицу, пытающуюся что-то себе приготовить или починить одежду. Каждый раз ее обязательно ждал порез или укол иголкой, но шатенка не сдавалась, продолжая дела по хозяйству. Все-таки Ласточка не соврала — она правда не отличалась расторопностью и явно не занималась подобными делами прежде. Хоть Доуме и было на это все равно, ведь еду он не ел, а новую одежду, да еще и невесте, мог выделять хоть каждый день, но все же ему было крайне любопытно — а чем же тогда таким занималась все детство Фудживара, что не успела ничему научиться? Она не слишком была похожа на ту, что лениво бы валялась целями днями на татами, и было заметно, что дева очень старается, чтобы показать себя хорошей хозяйкой, но пока у нее выходило слабо. О`ни это премного забавило. Он ведь и так не ждал от нее ничего особенного. Ему было важно лишь постоянно держать ее в поле зрения. Но Рен вела себя будто бы настоящая жена. Пыталась, естественно. Однажды радужноглазый поинтересовался у нее, зачем она это делает. Девушка, отложив тряпку для уборки пыли, потупила взор и тяжело вздохнула: — Раньше у меня не было времени этим заниматься. У меня было странное двоякое чувство — мне и хотелось, и не хотелось бы видеть себя супругой и хозяйкой. Но в итоге я поняла, что это и впрямь лучший выбор. И это запутало демона еще больше.

***

Вороны стаей кружились под алеющим от рассвета небом, затянув траурную хриплую песню. Немного покружив над одной точкой, они разлетелись в разные стороны, но один, особо заметный из-за непонятной огромной вещи в клюве, приземлился на руку девушки, стоявшей у входа в город. — Какие новости? — встревоженно спросила она, понимая, что вороний хоровод явно не сулил ничего радостного. Слеза, выкатившаяся из глаза касугайгарасу, несшего заколки в виде бабочек, подтвердила это. — Столп Цветка погиб в бою с демоном, кар-р-р-торый управляет снегом и морозом, — выплюнув украшения в ладонь девушки, птица опустила голову, продолжая ронять слезы. — О нет... Столп Цветка... Канаэ... Девица зажала рот свободной рукой, вглядываюсь в пустоту горизонта и чувствуя огромную вину. — Я должна была пойти с ней, и тогда, возможно, она бы не умерла... Но я не могу больше. Это не в моих силах. Она поглядела на небо. Интересно, душа Истребительницы уже там? — Скажи, а Шинобу знает? — она обратилась к касугайгарасу Охотницы. — Она скар-р-р-о прибудет туда. Канаэ еще не погибла, но уже на грани смерти. Ее очень сильно ранил тот демон, но скар-р-р-ылся, как только появилось солнце. Девица слабо усмехнулась. — Это понятно. Передай тогда это Шинобу, — она отдала Ворону Уз Канаэ одну из заколок, а другую сжала в кулаке. — И пожалуйста, не говори ей, где вторая. Сделай вид, что потерялась. Крылатый кивнул и взлетел, оставив девушку одну. Что ж, ей не очень хотелось плакать. Просить у почившей Кочо прощение всю оставшуюся жизнь — возможно, но только не горевать по ней. Ведь это был ее выбор, идти и драться с Высшей Луной в одиночку, имея довольно слабые навыки, которые годились только в боях с Низшими Лунами. А вот девчонка, оставившая себе одну из заколок напарницы, вполне могла бы потягаться с кем-нибудь из Высших, пусть и низкоранговых. Когда она бралась за дело, то об ее жалости можно было и не молить. Странно, что при таких способностях ее не сделали Столпом. Возможно, она даже слегка завидовала Канаэ. Но она уж точно не толкала ее на смерть. А теперь ей нужно было идти, ведь эта выходка была последней каплей в море ее нарушений. Ее запросто могли и даже должны были убить, ну или в крайнем случае заставить совершить сеппуку. Но так как девица была совершенно не согласна с таким приговором, она решила больше не задерживаться, высоко подпрыгнув и по деревьям покинув ближайшую территорию сразу же после того, как отпустила ворона. Однако позже ей пришлось вернуться. На основании того, что под лезвиями аж пяти клинков было сложно этого не сделать. Настоящей же причиной было то, что мастерство сбежавшей внезапно признали очень ценным и просто необходимым в стычке с одним демоном, которого уничтожить не смогли даже Киноэ — Охотники, почти равные по силе Столпам, а сами Хашира были слишком заняты. Предательнице простили этот поступок и даже пообещали вернуть ей ранг, что позволило бы ей стать Столпом, если она выиграет эту битву. Кузнецы совершили чудо, практически за день выковав ей новый Клинок Ничирин, но он вдруг поменял расцветку. Если прошлый был белым, как снег, от созданного ею самой Дыхания Страха, то теперь он стал непроглядно-черным, что весьма опечалило кузнецов и озадачило Охотников. — Что же это значит, Ояката-сама? — сел на колени Кеджуро Ренгоку. Мечница хмыкнула и сама ответила ему: — Я придумала одну новую технику, но, видимо, она такая мощная, что полностью вытеснила предыдущую. — И что же это за блестящий прием? — ухмыльнулся Тенген Узуй. — Дыхание Тени. — Пожалуй, для человека, который так позорно скрывался от Организации почти полгода, словно тень, это было не трудно, — прошелестел со своей любимой ветки Обанай Игуро. Девица нахмурилась, но добродушная Мицури Канроджи, как всегда, решила заступиться: — Ну будет вам, ребята, она же не со зла. Совсем не со зла... И впрямь. Совсем. Шинобу Кочо в другом краю ряда Столпов лишь молча отвернулась. Она была единственной, кто на этом собрании не проронил ни слова и даже не взглянул ни на мечницу, ни на метаморфозы ее катаны. — Что ж, дети мои, — Кагая Убуяшики мягко улыбнулся, одарив этой улыбкой и главную проблему их собрания, — похоже, что теперь у нас одна надежда на нашу блудную дочь. Не желает ли кто-то из господ Столпов при свободном времени составить ей компанию в будущем сражении? Но все промолчали. О`ни, которого не могли одолеть даже матерые Истребители, был ребенком. Редкий случай. Но это дитя обладало довольно большим запасом крови Музана, хотя даже не являлось Демонической Луной. Его особенность заключалась в том, что он мог видеть лишь яркие, выделяющиеся предметы, и в том и была слабость Охотников, ведь они буквально пылали своей силой, да еще и клинки блестели на свету. Убивать ребенка было жалко. Девушка, впервые увидев его, поняла, что не может поднять меч. Он ведь был, был ребенком. Да и сейчас остается. Просто он болен. Кровь Кибуцуджи — это болезнь. Ее нужно было лечить, а не приканчивать больного. Организация двигалась лишь в одном, наиболее удобном ей направлении, не боясь рисковать ее членами и делая вид, что всем всех очень жаль, но ничего не поделаешь. Но здесь не было ни одного человека, который бы занялся лекарством для больных. Сестер Кочо нельзя было считать за таковых, они лишь делали настои для мечников, а Шинобу — яды для своего клинка. Но умирать все же не хотелось. Ни от этого бедного, страдающего от своей болезни малыша, ни от поспешных выводов Суда Столпов. Демоны боятся бояться. Такая вот смешная концепция. Ведь страх — это главный комплекс Музана, и потому его прихвостни должны были даже забыть об этом слове. А все Техники мечников основываются на четкости и точности. Каждый лишний штрих приближал к обессиливанию, поражению и смерти, но Дыхание Страха полностью состояло из этих лишних, обманных движений, заставляющих врага потеряться, оставить всякую осторожность и впадать в панику, пытаясь понять, откуда ждать удара. И когда демон был готов совершить свой выпад, девушка уже одним-единственным точным движением отсекала ему голову. Это Дыхание приводило только к победе, и даже Хашира когда-то признали это. Но теперь Охотница, словно предвидя свою поимку, успела придумать еще один стиль, названный ею Тенью. Он чем-то походил на Гром. Двигаться нужно было так быстро, чтобы противнику казалось, что ты стоишь на месте, но при этом все же его мозг отчаянно бы понимал, что это не так. Тогда можно было бы попасть в его слепую зону глаз и стать по-настоящему невидимой, как тень. А потом уже главное — точно попасть в цель, шею. Плохо было то, что катана от такой скорости просто трескалась и разбивалась, и именно так девушка и потеряла свое прошлое оружие. Она успела попрактиковать все пять кат, и ровно после последней меч сломался. Поэтому сейчас она боялась, готовясь к тому, что нужно было быть предельно внимательной и снова следить за каждым взмахом клинка, исключая ненужные. Демон был убит, Клинок Ничирин — цел, но мечницу так и не сделали Столпом по ее собственной просьбе. Каждый там гнушался ее и не мог смотреть ни с чем большим, чем с болезненной жалостью. Несмотря на то, что как мастер своего дела, она должна была попасть в число Хашира, как личность — не имела права носить форму и клинок и называться Охотницей. Она стала жить у какого-то доброго старика, познакомилась со многими из новой волны Истребителей, которые еще не знали об истории владелицы Дыханий Страха и Тени, в том числе и с аловолосым мальчиком, клинок которого также окрасился в черный. А затем снова произошел инцидент, заставивший ее исчезнуть навсегда вместе с ее идеями и предложениями.

***

Когда за окнами уже стемнело, последний прихожанин покинул храм, а помощники закрыли ворота, Доума и Рен сидели в комнате, предназначенной для приема людей. Фудживара шила какую-то куклу просто для того, чтобы чем-то занять себя, пока муж выслушивал действительно нудное нытье людишек об их мелких проблемах, да и затем, чтобы все-таки научиться держать иголку в руках. Ох, если бы эти смертные знали, что самая большая проблема была у этой тихой молодой женщины, которая вовсе и не думала жаловаться, то стали бы они вообще заходить, или сгорели бы от стыда где-то за порогом? Доума положил руку на щеку и по обыкновению стал следить за суженой. — Не хочешь спать? — вдруг задал вопрос он. — Нфет, хвочу одной дефтюфке, котофая мне помогает, кукву пофыть, — обрывая нитку зубами, умудрилась как-то проговорить кареглазая. — А, ну-ну, конечно, — понимающе кивнул мужчина и с улыбкой перевел взгляд на окно. На улице шел снег. Но им было тепло. — И как? Получается, душа моя? — он наклонился поближе. — Как видишь... — пробормотала девица и показала тряпичное нечто, на котором вроде можно было различить глазки и рот, — ... нет. Радужноглазый обожал, когда люди старались и стремились к своей цели, даже если она была обречена на провал. Если еще пару дней назад Фудживара только калечила себя, не зная даже, с какой стороны взять иглу, то теперь у нее получалось нечто, что даже почти было похоже на игрушку. Ее упорство сейчас выглядело просто прекрасным. Она и сама казалась лучше. Волосы растрепались и даже как-то соблазнительно струились неровными потоками по плечам, кое-где взлетая ввысь от своей лохматости. Плечи сгорбились, но взгляд, все еще серьезный, теперь излучал глубокое старание и корпение над работой, хотя сейчас он и поугас, стоило шатенке узреть плоды труда. — Еще неделька, и ты станешь настоящей швеей, — демон погладил невесту по голове. — Еще неделька, и я сойду с ума от того, что совершенно не понимаю, как шить и вообще делать женскую работу, ведь когда этому учились другие девочки, я... Доума навострил ухо, даже дыхание прервал. — ... не вылезала из болезней. Меня хотели закопать заживо, чтобы прекратить и мои, и родительские мучения, я уверена. Так вот в чем дело. Блондин и впрямь не ошибся — она такая слабая... Это было столь печально. И снова не потому, что о`ни жалел девицу, а потому, что это было слишком простое и скучное объяснение. Но оно было уж каким-то... очень правдоподобным, и почему-то именно это напрягало. — Ты болела с самого детства до... этого возраста? — хмыкнул Доума, вдруг поняв, что не знает его. — Мне двадцать, — посмотрела на мужа Рен. — И нет, мое здоровье поправилось к двенадцати годам, но потом у меня нашлись дела поважнее. Такие как, например, побег от родни. — О, как и мне! — хлопнул в ладоши демон, остановившись на первой фразе из предложения. — То есть, конечно же, я гораздо старше, просто обращен был в этом возрасте. Все эти сотни лет можешь не считать, ну или будем делать вид, что я на год старше, ведь когда старше станешь ты, то я в своем фактически остановленном возрасте останусь... Рен показательно тяжело и громко вздохнула, при этом улыбаясь. Это явно значило, что Доума немного заговорился, и он вернулся к словам девушки после ее возраста. И что-то его сильно смутило. — Но разве был смысл бежать, если ты не могла ничего делать по состоянию здоровья? — изогнул бровь он, сбросив улыбку. — Почему же они упрекали тебя? Фудживара замялась. — А давай будем думать, что я тогда немного приврала и на самом деле убежала по собственному желанию, так как была глупым и эгоистичным подростком? Точнее, я была просто глупой, — она опустила взгляд в пол, сжав свое творение так, что слабые швы затрещали. — Я стеснялась своего отца. Вот это уже больше походило на причину злоключений такой непостижимой особы, как Рен Фудживара. — Ты же давно понял, что я полукровка, дорогуша. Моя мать — японка, но мой отец приехал из заграницы, из Лондона. Не знаю, что он тут забыл, но у него было много денег, он нашел мою маму, поселился с ней в Асакусе и жил счастливо. Но потом деньги закончились, а новых он не мог заработать потому, что еле-еле понимал японский и даже с мамой в основном изъяснялся жестами. Поэтому они переехали в родную деревеньку матери, к ее родителям. В это время она уже была беременна мной, и вскоре после обоснования в новом доме она родила меня. Моя болезненность еще связана с тем, что в доме бабушки и дедушки, старом, разваливающемся куске дерева, все время было сыро и прохладно, и там болела и мама, и я сама. Рен взглянула на Доуму, который был весь во внимании, и отвела взор: — Моя настоящая фамилия по отцу — Куинси. Я так ее ненавидела, что взяла другую, причем даже не материнскую. Просто где-то услышала однажды и решила, что это лучше, чем то, что называли моей фамилией. Радужноглазый пожал плечами: — Я свою вообще не помню. Все Демонические Луны лишились настоящих фамилий, а некоторые вообще были названы другими именами. — А у тебя твое или фальшивое? — вдруг спросила Рен. — Не помню, — улыбнулся демон.

***

В спальне о`ни впервые не присутствовал при переодевании невесты, но зато пришел к тому моменту, когда она уже собиралась засыпать в одиночестве. И пришел он в юката. Рен даже удивленно захлопала глазами. — Что, так ужасно, милая? — он насмешливо оглядел себя, присаживаясь к ней рядом на футон. — Н-нет, ты... — она не знала, что сказать. — Просто ты не пришел пораньше, чтобы... А спать вообще никогда не ложился... — Ну, знаешь, я передумал, — он подвинулся еще ближе к девушке. — Сегодня мне что-то очень захотелось поспать с тобой. На самом деле это было опасно, ведь перед сном Доума не подкрепился, а последняя его трапеза была примерно часов пять назад. Конечно, не такой уж и долгий срок, но лежать целую бессонную ночь с теплым девичьим телом, от которого еще и пахло юдзу, было просто огромным испытанием для демонической натуры. И теперь уже Доума, как печально известная у о`ни Незуко Камадо, отвергал жажду плоти и пытался заглушить ее чем-нибудь другим. В конце концов, раз та девчонка смогла, то чем он, Вторая Высшая Луна, хуже? Он слышал, что она заменила питание человечиной на сон, и стоило хотя бы попробовать воспользоваться этой затеей. Оставалось надеяться, что Музану это не покажется странным. Фудживара-Куинси нервно терла локти, и мужчина лег на свою половину, глядя на избранницу теперь снизу вверх. Точнее даже, на ее спину. — Слушай, Рен-чан, а ты любила кого-то? Шатенка оглянулась, вопросительно и немного смешливо взглянув на покровителя. — Это ты так подводишь к совершенно другому вопросу? Ну ладно, отвечу — были такие люди. — Люди? Улыбка Доумы стала хитрой, и он оказался похожим на кота, которого веселило невесть что. — Ну... Хорошо, хорошо, — Рен вложила руку в протянутую на татами ладонь блондина. — Среди них есть и ты. Честно. Пальцы сжали хрупкие девичьи косточки, но ей не было больно, лишь все более и более стыдно. — Ладно, но не попрекай меня за это — ты единственный. Нравишься мне все больше и больше. Я никогда таких мужчин не встречала. Вот такой ответ демона уже вполне устроил. Можно было и наградить невесту за, как бы то ни было, признание в любви. — Как лестно, — протянул фразу о`ни. — Конечно, тебе-то на меня плевать, — огрызнулась вдруг Фудживара. Это было прямое попадание в неправильную мишень, но от того, что это все же произошло, и со следующим выпадом Рен могла не ошибиться, Доуме стало непривычно неприятно. Конечно, он не мог отрицать ее слов. Она правда не была ему нужна и он каждый день думал об этом. Но, если приводить пример все с той же игрушкой, то уж тут он делиться ни с кем не собирался, а значит, нужно было срочно разубеждать невестушку. — А ты так этого хочешь? — он тоже сел и протянул руки к девушке, пытаясь заключить ее в объятия, но она среагировала быстрее, переместившись на другой угол матраса. — Пожалуйста, нет, — чуть ли не слезно попросила она, отгораживаясь руками. Улыбка на лице Доумы снова пропала. Он впервые видел ее такой. Да еще и было в этих словах что-то мелкое, колкое... — Почему? В ответ на это девица расплакалась. Радужноглазый хотел снова попытаться подойти к ней, но она вновь отрицательно покачала головой: — Я тебе все расскажу, только пожалуйста, не приближайся. Доума вспомнил, как сам когда-то плакал в детстве, жалея бедных глупых людей, и плакал по-настоящему. После он разучился это делать. И сейчас, глядя на слезы невесты, он видел в ней себя самого, и оттого ее становилось еще более жаль. Ему тоже захотелось сделать вид, что он плачет, потому что плакать по-настоящему он уже не мог. Утерев соленые разводы, Рен всхлипнула: — Я... Я очень хочу обнять тебя, Доума. Хотела и в первый день. Я вообще люблю обниматься. Но я знаю, что ты делаешь с людьми, которые приближаются к тебе вплотную, — ее взгляд внезапно посуровел. — Я боюсь. Думаю, в этом нет ничего странного. Я не хочу умереть. Хотя идея именно таким образом быть с тобой единым целым довольно занимательна, я все же хочу жить снаружи, знаешь ли. Глупая же я, наверное, — она даже нашла в себе силы усмехнуться. — Непомерно, — сложил руки на груди блондин, состроив скучающий вид. — Я ведь так никогда с тобой не сделаю. У меня уже была возможность тогда, в нашу первую встречу, и разве я ею воспользовался? У лже-Фудживары смутно промелькнули воспоминания о том дне, о том, как демон правда ее обнял, всего лишь расцарапав предплечья и шею. Ну, еще укусил туда же. Но по сравнению с тем, что он мог бы сделать, это, несомненно, были мелочи. А от укуса Рен получила просто огромное удовольствие. Ей хотелось еще. Похоже, она все же была мазохисткой. — Но ведь ты можешь это сделать в любой другой раз, — она выжидающе и даже с каким-то вызовом зыркнула на о`ни. — Что тебе мешает? И теперь уже он не отвечал ей. Если б он знал сам. Может, это вообще кровь Кибуцуджи виновата? Вместе с ней он же передал всем частичку себя, а ведь Музан женат. И, возможно, эта самая деталь жизни праотца демонов вдруг решила стукнуть именно в голову Доуме? — Я уже давно хочу, чтобы демоны и люди жили в мире, и я не хочу, чтобы вы исчезли, не хочу, чтобы лишились своего "Я". Многие из Охотников, на самом деле, тоже желают первого, но я не хочу в целом терять такой вид, как "о`ни", со всеми вашими способностями и достоинствами. Но пока в вас живут злые помыслы Кибуцуджи, это невозможно. Вы все лишь его марионетки, а Истребители — марионетки Убуяшики. Эта кукольная война нелепа. Я люблю, но боюсь вас. И... неужели вот у тебя, к примеру, не было никаких других идей, целей и желаний, не связанных с приказами Музана? Пока дева произносила все этого, она не замечала, как улыбка Доумы становилась все шире, а взгляд — восхищенней. — Ты милая, Рен. Он подобрался к ней и все же посадил на колено, обнимая за талию. Фудживара не успела и пикнуть, но, впрочем, уже было не надо. Она обняла радужноглазого и положила голову ему на плечо. Не сумев сдержаться, мужчина обнажил один коготь и принялся чертить его кончиком линии на все тех же предплечьях шатенки, а когда его лицо оказалось вновь у ее шеи, она вдруг прошептала: — Укуси... Доума изумленно застыл, даже прекратив это телесное черчение. А девушка подняла к нему голову, заглянув прямо в глаза, и томно повторила: — Укуси, пожалуйста... В груди у Второй Высшей Луны снова разлилось что-то, но не просто теплое, а будоражаще-горячее. — Куда? — прошептал он ей на ухо. Закусив губу, Ласточка показала пальцем на ключицы. — Если тебе не сложно... О нет, ему не было сложно, особенно, если об этом просила такая пленяющая, внезапно ставшая максимально привлекательной, леди. Он был на удивление осторожен, не делая слишком больших ран да и не делая их в принципе, оставляя лишь еле заметные следы или совсем маленькие ранки, кровь с которых он тут же слизывал. Рен была на вершине блаженства. Она крепче вцепилась в его плечи, глубоко вдыхая после каждого нового укуса. — Этого достаточно? — поинтересовался радужноглазый у невесты. Фудживара даже не смогла ответить, вжавшись лицом в его широкое плечо и громко дыша. Усмехнувшись, демон оставлял теперь на ее коже поцелуи, двигаясь от ключиц по шее к чему-то очень привлекательному. Яркие, особо выделяющиеся на бледном мраморном лице, губы. Вторая Высшая Луна уже давненько задумывался об этом, но все не представлялось подходящего случая. Но сегодня было ощущение, что он добьется своего. И все действительно получилось. Опять же — зачем ему это было? Ведь он все равно не хотел Рен, а она, кажется, уже совсем распалилась. Если он сейчас сделает то, что задумал, она может и вовсе сойдет с ума. Было просто интересно, на что она готова пойти дальше. Медленным движением от подбородка девицы Доума прильнул губами к ее устам, поглаживая тонкими пальцами ее спину. Кареглазая же обвилась руками вокруг его шеи и ничуть не была против. Восторга еще большего, чем укусы, поцелуй не вызвал, что удивило и даже слегка расстроило о`ни. Суженая блондина спокойно и легко дышала, слабо двигая губами. Тогда оставалось лишь действовать так, как ему самому бы понравилось. Доума прижимался и снова отпускал уста девушки, а с каждым новым касанием все сильнее старался прочувствовать тонкую сеточку трещин и узоров на них. Все же было в этом что-то завораживающее и приятное. Он был бы не прочь повторять это почаще. И вдруг мужчина додумался, как же довести супругу до полного беспамятства. Он прикусил ее губу сначала слабо и сразу же почувствовал, как дернулось тельце девушки, но не от страха и боли, а очередного приступа удовольствия. Тогда он сделал это еще раз и еще, пока не почувствовал привкус крови. Теперь уже и Доума вкусил всю сладость поцелуя. Это же такая замечательная вещь! Он может и потакать странному предпочтению женушки, и не оставлять без удовлетворения себя самого. Когти залезли под горловину юката с задней стороны, принявшись снова оставлять розово-красные следы сегодняшней ночи. Радужноглазый вообще прекратил себя сдерживать, до крови сдирая кожу и сжимая ее, болезненно щипая, и Рен немного поскуливала, но сразу же возвращалась ко вполне счастливому состоянию, не отрываясь от губ партнера. Наконец они медленно опустились на футон, пытаясь отдышаться. — Спасибо... — прошептала на одном дыхании Фудживара, и Доума придвинул ее к себе, положив на свою руку ее голову. — Я же говорил, что поместимся, — он сверкнул глазами, а девушка, глядя в эти два омута, улыбаясь нежно и робко, немного прогибаясь в горящей и ноющей спине, хихикнула. — Я почему-то и не сомневалась.