Любое занятие можно убить рутиной, даже самое любимое, приносящее удовольствие и счастье – стоит лишь поставить на поток, и до омерзения рукой подать. Хидан, конечно, вряд ли ответственно мог заявить, что убивать всех подряд – его любимое занятие, но в десятку лучших точно входило. Но теперь – опостылело, механизм действий один и тот же – Какузу не даст шага в сторону ступить – приди, найди, убей, принеси. Цели, преследуемые Пейном, его тоже мало заботили, деньги – тем более, и он помнил, почему он здесь. Фактически – из-за Какузу, о котором он так ничего и не узнал, хотя прошло несколько месяцев. Точнее, узнал: что он занудный, скучный и бесконечно упрямый.
Не хотелось верить, что Хидан свернул со своего пути из-за такой бесполезной херни, и потратил кучу времени ради чужих интересов. Но в моменты, когда он задумывался об этом, он просто вздыхал, понимая, что тратить это время ему все равно некуда, так что возможность перекинуться с кем-то словечком, не испытывая жажды этого «кого-то» убить – уже неплохо.
- Откуда ты родом? – однажды спросил Какузу, совершенно внезапно и неожиданно. Они не вели никаких разговоров, только тащились с очередным трупом по лесу к пункту обмена. Видимо, Какузу о чем-то усиленно раздумывал, и его раздумья вдруг привели его к этому вопросу.
- На протекторе не видишь знак, что ли? – ворчливо ответил Хидан, не испытывая особого желания этот разговор поддерживать.
- Я на тебя не смотрю.
Звучало, почему-то как оправдание, но Хидан отвечать не стал. Это, вообще-то, немного обидно. Хидан всегда смотрел на тех, с кем разговаривает, смотрел в глаза, но Какузу всегда отворачивался рано или поздно, а уж обращаясь к нему сам не смотрел и подавно. Это уже начинало походить на какую-то манию, нельзя же так старательно отводить взгляд всякий раз, стоит только на Хидана взглянуть. Какузу смотрел в глаза Пейну, Итачи или Кисаме, да кому угодно – кроме Хидана. И да, это обидно.
Иной раз хотелось возмутиться, докопаться, вывести – но результат всегда один, а портить и так действительно паршивые отношения не хотелось. Хидан смотрел на него искоса, следил за направлением его взгляда, и иногда ловил в красно-зеленых глазах такую тоску, что она, будто живая, опутывала ему шею тугой лентой и душила, хотя ему не принадлежала. И опять – в голове десятки вопросов и банальных слов, но ни одно так и не было озвучено, задыхаясь в обреченности.
Начинались дождливые дни, один за одним – приходила осень, а их путь пролегал через Страну облака. Сырость и влажность мерзко облепляла кожу, дышать становилось тяжелее, будто и впрямь пробираешься через бесконечное облако – в воздухе слишком много крошечных капелек воды – кажется, словно тонешь, не в состоянии вдохнуть достаточно, чтобы хватило кислорода. Обстановка сейчас в этой стране немного накалилась – сплошь патрули, делегации из других стран, и до черта нанятых для охраны вельмож шиноби из крупных стран и деревень. Продвигаться приходилось крайне осторожно, избегая крупных дорог, и уж тем более деревень, так что о нормальных привалах и ночлегах речи не шло. Хидан копил недовольство, раздражаясь от всего, что его окружало, но понимал, что ничего не поделаешь, и Какузу, даже если бы захотел пойти ему навстречу, ничего бы не смог предпринять.
Небо опять прорвало, толща воды вылилась, будто копилась годами, они оба промокли до нитки в считанные минуты. Если бы Какузу свернул в сторону возможного для привала места буквально на пару-тройку минут раньше, им могло бы повезти и этого можно было бы избежать. И, конечно, Хидан мысленно уже перебрал ему все косточки, но не сказал ни слова. Наконец показалась пещера, к которой они направлялись, место глухое до невозможности, и здесь можно чувствовать себя в какой-никакой безопасности. Какузу выпустил маски, развел большой яркий костер с помощью одной из них, бросил у него плащ, и привалился к стене с книгой в руках. Как всегда – ни слова.
Снимая плащ, бросая косу на землю, Хидан старался не издать ни одного лишнего звука. За время, проведенное в этой стране, Хидан наблюдал, и смог сделать вывод, что Какузу здесь крайне некомфортно. Наверняка в одной из деревень этой страны нашелся бы неплохой заработок, где-нибудь скрывается беглый шиноби, но Какузу даже книгу-бинго ни разу не открыл. Он не смотрел по сторонам, не сверялся с картой и не искал пути – он будто знал здесь все наизусть, и тщательно избегал любых людных мест. Даже сейчас – в его руках не книга дорогой добычи, а какая-то затасканная книжонка обычного чтива, которую он наверняка уже читал. И после всего увиденного, у Хидана не осталось сил молчать.
- Какузу, что за хрень с тобой? – спрашивает он, и садится на землю прямо перед ним.
Какузу упрямо делает вид, что не слышал вопроса, и ему совершенно плевать на внезапно оказавшегося перед ним Хидана.
- Слышь, - Хидан делает резкое движение, выбивая ладонью книгу из чужой руки, - Поговори со мной.
И в любой подобной ситуации он бы уже утирал рукавом кровь из носа, или дожидался, когда дыра в груди зарастет, но сейчас Какузу практически не реагирует. Он заторможено тянется рукой к лицу, прикрывает устало глаза, и душит тяжелый вздох.
- Чего тебе надо от меня, - наконец говорит он, только убеждая Хидана в своей несвойственной усталости.
- Ты будто отключаешься. Даже за ублюдками не охотишься, что не так? Тебе здесь не нравится?
Будто «не нравится» - достаточная причина, чтобы вести себя настолько несобранно. Какузу хмыкает, и откидывает голову на стену, смотря на высокий свод пещеры.
- В этой стране деревня, в которой я вырос. Я ненавижу все, что меня здесь окружает.
- О, - Хидан замирает с выражением осознания на лице, и упирается руками в землю, откидываясь на них, - Почему Пейн послал тебя на эту миссию тогда? Наверняка он знает, что тебе не в кайф тут шарахаться.
- Это не причина, чтобы отказываться от поставленной задачи.
- Пф, а что причина? Есть кому выполнить ее за тебя, зачем себя мучать?
- Никто никого не мучает, Хидан, меня просто все раздражает чуть сильнее обычного, - Какузу отмахивается, и на миг пересекается с Хиданом взглядом. Не остается и капли сомнений, что «чуть сильнее» - нехилое такое преуменьшение, и Какузу болезненно щурится практически каждую секунду, находясь здесь, его глаза устали и будто помутнели, затухая от постоянно нависающего над ним груза.
- Ты себя видел? – Хидан резко тянется рукой, хватая Какузу за запястье, - Давай уйдем отсюда. Пусть Сасори или Кисаме сюда тащатся. Ты выглядишь как дохлая собака.
- Отстань от меня, – Какузу вырывает руку, пытаясь подняться с места, но сам чувствует свою усталость, ему тяжелее дышать и практически невозможно держаться на ногах. Все как чертов водопад обрушилось на плечи, всю дорогу он вспоминал – не мог не вспоминать – былое само лезло в голову, насильно заставляя вспомнить, как он жил здесь, бывал и гулял, кто окружал его, и кого теперь нет. Он так долго держался, в целом, он смог бы протянуть, не показав своей опустошенности, но чертов Хидан с его чертовым внимательным взглядом… все испортил.
Хидан поднимается на ноги и оглядывается, но в пустой пещере ничто не способно помочь. Краем глаза он замечает странно лежащий в углу камень, достаточно большой и круглый, и это странно – как он сюда попал? На обломок не похоже, выглядит так, будто его принесли сюда. Хидана заедает любопытство, и он надеется, что может найти что-то, что поможет его напарнику отвлечься, так что он подходит к камню и пытается сдвинуть его с места. Слишком тяжелый, камень едва пошатывается, но катиться никуда не собирается. Снова пробегаясь по пещере взглядом, Хидан замечает маску воды, свернувшуюся у выхода из пещеры калачиком – и это тоже, кстати, странно, обычно маски полны энергии, стоят на карауле, вглядываясь в горизонт, и никогда не спят. Хидан подходит к существу, касается его глиняной маски рукой и начинает ей тихо объяснять, что надо сдвинуть камень, но у него не хватает сил. Он не уверен, поймет ли она его, послушается ли, но это ему тоже интересно выяснить – когда еще такой случай представится.
Какузу бессильно наблюдает за этими молчаливыми хождениями Хидана по пещере, следит за ним взглядом, наконец рассматривая и улавливая мелкие детали, на которые он никогда не обращал внимания. Он намеренно на Хидана не смотрел – он чувствовал, что стоит ему обратить на него свое внимание, стоит только раз заметить, как перламутрово переливаются седые волосы при свете костра, и как Хидан проводит по шее рукой, когда устает – все, не будет ни шага назад, ни секунды, проведенной в тишине и покое. Потому что сердца начнут отбивать такой ритм, при котором не уснешь, как ни старайся. И он знал это, знал с первой чертовой встречи, когда черная игла убила одно из его сердец, но кто же знал, что Пейн отправит его на родину, и его так сильно начнет душить той, давно забытой, прошлой жизнью, что ему придется слепо положиться на Хидана, убеждаясь, к своему удивлению, что ему не все равно.
Ему даже хочется немного подыграть, Хидан все равно не узнает, он мысленно говорит маске следовать за ним и делать все, о чем просит жрец. Маска нема и беззвучна, лишь шуршит немного черными нитями, поднимаясь на лапы. Хидан радуется – черт дери эти искорки в малиновых глазах – и идет впереди маски, оборачиваясь на нее и объясняя, как лучше толкать этот дурацкий валун.
Какузу знает, что Хидан найдет за этим камнем. Потому что он знает эту пещеру, помнит ее до мельчайшего камешка – ноги привели сюда сами, в какой-то момент он и впрямь будто отключился, двигаясь по какому-то внутреннему компасу, и теперь они здесь, в глупой, богом забытой пещере, в которой он прятался в детстве. Это было так давно, живший недалеко барсук уже умер от старости, оставляя после себя потомство таких же нелепых барсуков, бегающих теперь по округе. Дерево у входа в пещеру накренилось и наполовину высохло, но когда-то оно было тонким изящным, едва распустившим первые зеленые листья. Он помнит пещеру, но не помнит причин, из-за которых оказывался здесь, потому что они были запрятаны очень глубоко еще тогда, в те времена, и достать самостоятельно уже не получится.
Громкий стук эхом разбивается о стены, камень, пошатнувшись, наконец поддался и откатился в сторону, оставаясь недалеко от костра. Хидан смотрит в показавшийся темный проем, склонив голову, поглаживает глиняную маску пальцами. Она ускользает из-под его руки, медленно тащится назад, на свое насиженное место и грузно падает на землю. Остальных масок не видно – они патрулируют территорию вокруг, но ей одной почему-то тяжело, и существо вытягивает лапы, укладываясь на бок.
Какузу прячет лицо, склоняя голову – понимает, что теперь Хидан точно не угомонится.
- Зацени, Какузу! Там светится что-то, - Хидан проводит руками по своду прохода в скале, удивляясь, как он не обвалился до сих пор, - Пойдем?
- Иди.
- Ну не, - жрец подходит и начинает тянуть Какузу за руку, - Поднимайся, увалень, пойдем. Там что-то интересное.
Приходится поддаться, встать и позволить Хидану себя тащить вперед. Какузу, проходя мимо костра, стягивает капюшон с маской и бросает возле плаща, зная, что сейчас они будут только мешать, ему ведь известно, что там, в этой норе. Его бесит вся ситуация, его бесит, что он позволяет Хидану тащить себя куда-то, но у него правда не находится сил этому противиться. И Хидан не задает вопросов, хотя он каждую секунду ждет, что Какузу очнется и оторвет ему руки. Такая резкая смена настроения сбивает с толку, но он подсознательно стремится это исправить, потому что, хоть прожил и немало лет, в его памяти еще остались ощущения и чувства, от которых хочется помогать другим.
Свод здесь значительно ниже, стены уже, приходится немного пригнуться, но в целом идти не трудно. Хидан так и тянет Какузу за руку, хотя в этом уже нет нужды. Здесь совершенно темно, но впереди что-то едва различимо мерцает ярким синим цветом, то затухая полностью, то разгораясь с новой силой. Проход заканчивается, Хидан ступает в небольшую пещеру, темную и глухую, но центре ее он видит маленькое озеро, возможно, невероятно глубокое, как и большинство подземных водоемов в этой стране, но у берега довольно мелкое. Он не может знать, что в Такигакуре можно попасть только через сложную систему подземных туннелей и пещер, но Какузу прекрасно помнит об этом, и о том, что никогда не заходил в эту пещеру снаружи, как пришли сегодня они.
Приходится щуриться, Хидан вглядывается в водную гладь, пытаясь разглядеть, что там светится. Кажется, на самом дне лежит яркая светящаяся жемчужина, своим светом добивающая до самой поверхности. Он садится на корточки, дотрагиваясь до воды – она не теплая, но и не такая уж холодная, по крайней мере, точно теплее мерзкого дождя на улице.
- Местечко охуеть, - заключает он, оглядывая влажные стены пещеры, - Что там светится, как думаешь?
- Звезда, - говорит Какузу, заходя в воду по колено и закрывает глаза, - Там осколок давно умершей звезды.
- Откуда ты знаешь? – Хидан следует за ним, становясь рядом, и закапывается пальцами ног в холодный вязкий ил на дне озера.
- Подводный туннель из этого озера ведет в Такигакуре.
Хидан вовремя гасит желание рявкнуть, что он понятия не имеет, что за Такигакуре, и какая нахрен разница, и вспоминает протектор Какузу. Знак этой деревни он никогда не встречал за всю жизнь, а потому спрашивал у Итачи, что это за деревня и в какой стране. Про страну ему Итачи так и не сказал, иначе Хидан догадался бы о причинах такого настроения гораздо раньше.
- Здесь тебе тоже не нравится?
- Не знаю. Это древнее место, но здесь лучше, чем снаружи.
Вода спокойная и гладкая, лишь от их движений по ней пробегает мелкая рябь. Звезда, покоящаяся на глубоком дне, вспыхивает и тухнет в одной ей ведомом ритме, и Хидан задается вопросом, сколько же Какузу лет. Он садится в воду, снова намочив едва высохшие штаны, и смотрит по сторонам – от всполохов синего света, искажаемого водой, стены окрашиваются во множество оттенков голубого, бирюзового и глубокого синего, отложения соли в сколах стен мерцают, как драгоценные камни. Эти мерные вздохи умершей звезды успокаивают, краем глаза он видит, что Какузу садится рядом и выпускает из руки черные нити, погружая их в воду. Он сидит почти не двигаясь, только едва заметно дыша, и Хидан не упускает момента, чтобы разглядеть его лицо, пока пещера освещена лазурным светом. Какузу выглядит спокойнее, но он хмурится, как и всегда, не сводя глаз с водной глади. Его мятного оттенка глаза светятся, как у кошки, отражая яркий свет звезды, и у Хидана на миг сбивается дыхание от того, насколько это выглядит загадочно и опасно – два ярких нефритовых огонька будто тянут к себе, как свет той далекой звезды.
- Никогда не получалось дотянуться до нее, - наконец произносит он спустя несколько минут тишины, и нити возвращаются к нему в руку, восстанавливая шов.
- Этот туннель не самый популярный, да? Иначе кто-нибудь попытался бы ее оттуда достать.
- Пытались, и многие погибли. Из-за нее чуть не случилось войны, но мне всегда было на это плевать.
Тишина оглушала, Хидан не знал, что сказать. За все это время у него накопилось много слов, но ему казалось, что Какузу сочтет его кретином, если их высказать. Сейчас, конечно, Какузу не настроен на препирательства, и не станет отрывать надоевшему напарнику голову, но задавать ему свой самый главный вопрос Хидан все равно не хотел. Он чувствовал себя слишком наивным, и решил, что ему достаточно этого момента тишины и спокойствия. Может, ему никогда не удастся сказать все, что хочется, но он все равно не думает о будущем, живя только сегодняшним днем.
- Пошли, - Какузу встает, разбрызгивая воду вокруг, - Мы и так отбились от графика.
Хидан закатывает глаза, протяжно постанывая от недовольства, но замечает, что на лице Какузу появилось на миг что-то, похожее на ухмылку. Он чувствует, что помог, не зря старался, и это невероятно приятно отдается в груди чем-то теплым и колючим, как шерстяная кофта.
В пещере совсем тепло – костер разгорелся, согревая их укрытие, плащи высохли. Маска воды тоже стала чувствовать себя лучше, поднялась на лапы и двинулась им навстречу. Хидан, не удержавшись, снова тянет к ней руку, проводит по гладкой поверхностью ладони и слегка улыбается. Ему нравятся эти маски, они кажутся ему животными, вроде собак или кошек, в голове с трудом укладывается, что внутри них бьются сердца Какузу.
Дождь закончился, но ночь уже успела накрыть все непроглядной темнотой, так что было решено не двигаться никуда до утра. Какузу снова сел у стены, но, подумав немного, подозвал к себе маску огня, опираясь спиной на нее, и Хидан, глядя на него, решил удобно разлечься на водяной, тем более, что, как ему казалось, он с ней уже подружился.
--
Связной ждал их в небольшой деревне, недалеко от пещеры. На улицах почти никого – полдень, местные жители поглощены работой в полях, бездельничать некому. В свитке указан единственный на деревню бордель, там их и ждал один из завербованных шиноби, имевший важную для Пейна информацию. Хидан как всегда стоял у двери со скучающим видом, пока Какузу забирал письма и бумаги, отсчитывал деньги за проданные данные и потягивал горячий чай. Днем в борделе не особо весело – гостей нет, работницы отсыпаются, хозяин тоже дремлет в мягком кресле у стойки.
Из-за угла вдруг показывается женщина, судя по всему, главная заведующая по развлечениям – ее глаза ярко подведены черной как смоль подводкой, ресницы густые и длинные, а губы накрашены сочной красной помадой. Она красива, не смотря на возраст, выглядит утонченно и изящно, но ее повадки выдают ее прошлое. Бросив взгляд на Хидана, она идет ближе, качая бедрами в обтягивающем халате, и машет ему рукой медленно и заманчиво. Он кривится и вздыхает, отворачиваясь в сторону. Заметно, что ей никакого дела до его реакции, она цепляется глазами за Какузу замирает, на мгновение растеряв всю свою изящность и осанку, ее глаза округляются, и, когда Какузу прощается с шиноби и встает из-за стола, она быстрым шагом бросается вперед, протягивая к нему руки.
- Это ты? Это точно ты, ни у кого больше нет таких глаз! – она шепчет, но получается слишком громкое шипение, и Хидан слышит ее слова. Он насторожено вглядывается в ее лицо, в любой момент готовый выхватить из-за спины косу.
Какузу долго смотрит на нее, не меняясь в лице – но ведь из-за маски толком и не поймешь – медленно отцепляет ее пальцы с длинными ногтями от своего рукава и пытается уйти, но она хватается за плащ, не желая его отпускать.
- Почему ты нас бросил?! Ты – чертов предатель, мерзкая тварь! Почему ты до сих пор жив!
- Он не хочет с тобой разговаривать, разве ты не видишь? – угрожающе спрашивает Хидан, возникая рядом и твердой рукой заставляя ее отцепиться от плаща, - Лучше заткнись, иначе пойдешь на убой для моего Бога.
Она смотрит непонимающе, переводя взгляд со спины Какузу на Хидана, какое-то осознание рождается в ее голове, и взгляд становится издевательским. Ее руки подрагивают, на запястьях звенят браслеты, и она, сложив на груди руки, ехидно посмеивается.
- Пошел ты, - язвительно шипит она, - Вы все сгорите в аду.
По дороге от борделя до леса Хидан не может заставить себя молчать, в голос возмущаясь невоспитанностью бордельных дамочек, маскируя свое любопытство и волнение. Тут и спрашивать не надо – эта женщина тоже, очевидно, кусочек прошлого Какузу, и Хидан просто пытался съехать с темы так, будто это просто одна из этих девиц, не обладающих должным воспитанием. Он понимал все без слов и видел, что Какузу ему благодарен.
Какузу же предпочел не делать больше привалов, одним днем добраться до границы и решить все оставшиеся дела, связанные с миссией. А после убраться из этой чертовой страны как можно скорее, давая себе слово больше в нее не возвращаться.
--
Выдался редкий солнечный день среди дождливых осенних, и Хидан валялся в самодельном гамаке, натянутом меж двух деревьев прямо у входа в Убежище. Почти все сегодня сидели без дела – Пейн с утра не явился, пропадая где-то, а Конан полномочиями раздачи миссий не обладала, да и не стремилась.
Из проема показался Дейдара, лениво шаркающий ногами, и, заметив Хидана, направился к нему.
- Прохлаждаешься? – громко спрашивает он, заставляя Хидана вздрогнуть и заворочаться в гамаке.
- Делать нехуй, - ворчит Хидан, свешивая руку, - А ты чего?
- Жду, пока Сасори вылезет из своей мастерской. Сгоняем в деревню, выпить хочется, сил нет, - Дейдара усаживается на землю и опирается спиной на дерево, - Как у вас дела? Я думал, вы друг друга поубиваете гораздо раньше.
- Да мы ж бессмертные, - лениво отвечает Хидан, - Да и он не такой уж хуевый напарник, как я думал.
- О, что я слышу, - весело тянет Тсукури, опять запихивая в рот какую-то еду, кажется, финики, - Никак он тебе нравиться начал?
- Ну он просто нормальный тип, че ты цепляешься, - Хидан вытягивается в гамаке, глядя в сторону леса и улыбается, зная, что Дейдаре не видно его лица, - Главное, что нас хер кто убьет, так что у нас тактики в бою такие – ты б охренел, если бы увидел, вы так не сможете, лошары смертные.
- Мххм, тактики… - жуя, бурчит Дейдара, и посмеивается. Из дверей выходит Сасори и, увидев Дейдару, взмахивает деревянным хвостом, - Я погнал. Бывай.
Хидан снова остается один – свежий ветерок тихонько дует, шурша листьями начинавших желтеть деревьев, из леса тянуло свежестью и влажностью, пахло травой и хвоей. Такие дни Хидан любил больше всего – возможность поваляться где-нибудь, обдумать все, что произошло за последнее время, упорядочить мысли и успокоить любопытство. Он старался с Какузу не сталкиваться в их редкие выходные, чувствовал, что на него накатывает непонятная меланхолия, стоит только увидеть его лицо. Его к нему отношение постепенно прояснялось, до Хидана начинало доходить, что он чувствует, что значит эта колючая усталость в груди, стоит только про Какузу вспомнить. Только слово никак не приходило на ум – возможно, Хидан не хотел его вспоминать, чтобы не пасть его жертвой окончательно.
Так глупо, за всю жизнь он ни в ком не нуждался, не страдал от отсутствия родителей, друзей, не страдал из-за их смерти, ему было плевать на все и всех – даже на других последователей его веры, которых он встречал когда-либо. Никакого сочувствия. Он и одиночеству-то удивлялся, когда оно только начало ему царапать душу – какие люди, зачем они ему? Но оно давило не из-за людей, оно давило потому что в душе вдруг зародилось маленькое и скромное желание быть кому-то нужным. Оно обрастало новыми постулатами: помогать, быть рядом и спасать кого-то от такого же одиночества. И Хидан выяснил, что это желание не просыпалось ни разу, до нынешнего времени, стоило только увидеть Какузу тогда, почувствовать, как умирает его сердце практически у Хидана в руках, как он понял, что это именно тот человек, для которого это желание росло так долго, тщательно подпитываемое ощущением одиночества и брошенности.
Но Хидан не допускал даже мысли, чтобы об этом рассказать. Он видел своими глазами, каков Какузу, он мог представить, что последует, стоит ему только рот открыть на эту тему. Тогда, в пещере, ему показалось, что с ним какой-то другой Какузу, не эгоистичный вредный говнюк, а несчастный и такой же одинокий, как он сам. Но это было лишь мгновение, которое закончилось, и больше не повторилось – все вернулось и стало как раньше, со ссорами, препирательствами и вечными спорами, где останавливаться, что есть и где спать.
Тем не менее, Хидан больше не обижался. Он смотрел и наблюдал, никогда не теряя бдительности, и готов был прийти на помощь, как только увидит что-то похожее на угрюмую тоску в красно-зеленых глазах. Просто так, без просьб и лишних слов – как выяснилось, так проще – и Какузу это знал. Между ними тянулись бесконечные расстояния, пересеченные черными нитями, и теперь, казалось, эти нити друг к другу тянутся, как бы эти двое не упирались. Конечно, им невдомек, что каждую свободную минуту они оба думают об одном и том же, стараясь не смотреть друг на друга, боясь показать другому вопросительный взгляд, или дать услышать пропущенный удар сердца.
Хидан забивал тишину болтовней, Какузу слушал ее, растворяясь в тихом голосе, но не отвечал. Хидан и не ждал ответа, рад был лишь тому, что его слушают – а он видел, что Какузу слушает, как бы ни скрывал этого – и иногда он касался Какузу ненавязчиво, обращая внимание на себя, требуя ответа на какой-нибудь дурацкий вопрос. Когда его побеждала усталость, на привале, он всегда мельком поглядывал на Какузу и искал его светящиеся в темноте глаза, отражающие теплый свет костра, вспоминая, как это выглядело восхитительно красиво в той лазурной пещере. Слова, невысказанные тогда, повисли мертвым грузом где-то глубоко внутри, и всеми силами он пытался заглушить их, решая, что это все не для него, но от некоторых вещей нельзя убежать. В судьбу он не верил, и ни в предсказания, ни в пророчества, он верил только своему Богу, сведущему во всем, и без сомнений вверял свою жизнь ему. И последнее время, в такие моменты тишины, когда Хидан слушал свое сердце, и мог разобрать мерный шепот Джашина, еле различимый, будто издалека - тот сказал ему, что только готовый умереть за чужую душу сможет успокоить свою.
