***
Построение крова откладывается. Целый день уходит на то, чтобы убрать с берега останки, собрать их в одном месте, а затем сжечь. Джексон и Чонгук разделывают в это время крокодила. К их удивлению, Ноа присоединяется к ним. Всё так же молчаливо, но с ним дела идут куда быстрее. Девушки в это время уходят подальше, в противоположную сторону от самолета, и возвращаются лишь тогда, когда по лагерю уже разносится почти забытый всеми аромат жареного мяса. Настоящего мяса. Все пробуют сначала осторожно, принюхиваясь и хмурясь, но вскоре от крокодила не остается практически ничего. Наедаются до отвала. Неизвестно, представится ли ещё им такая возможность здесь. Лишь следующим утром они приступают к постройке, и на неё уходит несколько совершенно долгих, изнуряющих дней. Другой берег в самом деле оказывается практичнее и пригоднее для жизни, а пальмы на нём в своём большинстве куда ниже, чем на другой стороне, что крайне облегчает сбор плодов, да и в построении временного жилища это им тоже очень помогает. На то, чтобы транспортировать на другую сторону острова вещи, а также всё, что может понадобиться при строительстве, уходит практически день. Работают все, кроме, пожалуй, Дахён, на которую то и дело ворчит совсем не по-доброму муж. Остальные несут обломки самолёта, множество пальмовых веток, пустые чемоданы. Все, что может пригодиться. Рассредоточившись по берегу, они приступают к стройке. Кёнсу, Джексон и Ёнгук объединяют усилия, строя себе между пальм и кустарников простое укрытие, но с плотной крышей из веток и пальмовых листьев. Уён и Тэхён с Минджи тоже не слишком заморачиваются, делая что-то наподобие вигвамов из тех же веток с широкими листьями, палок, пледов и кусков самолетной обшивки. Намджун, Хосок, Кэти, Чимин и Дахён строиться решают вместе, на достаточном удалении от остальных, и лишь делая перегородки между своими «комнатами». Здесь им хорошо пригодились плотные длинные занавески из самолёта, когда-то висевшие в салоне между классами, а также покрытие, которым был выстелен пол и те же фрагменты обшивки, которая прежде была разбросана по всему берегу на месте крушения. Сокджин и Чжиын тоже делают что-то простое, беря пример с остальных, но даже на это у них уходит слишком много времени и сил. И нервов Джина. Он периодически психует, когда, казалось бы, нормальное на вид сооружение то начинает разваливаться, то и вовсе не хочет стоять так, как ему нужно. На помощь приходят Намджун с Чимином, и только втроем у них выходит что-то путное. Не строят лишь Ноа и Чонгук. Первый, как и всегда, с отсутствующим видом лицезрит океан, а подростка в лагере почти не видать. Он приходит лишь иногда, приносит что-нибудь из фруктов. Изредка ест приготовленную ими еду и никогда не ночует в лагере, каждый раз уходя, словно отшельник, но за то время, что находится со всеми, всякий раз успевает переругаться с братом. По итогу спустя неделю все постройки оказываются рассредоточены вдоль берега, близко друг к другу, но в то же время на достаточном расстоянии. Всё это начинает походить на кемпинг в диких условиях, о чем шутит Тэхён. Хосок за последние несколько дней приноровился ловить рыбу, и теперь это их с Тэхёном основное развлечение, которое, к тому же, ещё и полезное. Спустя неделю они уже знают, какая рыба вкуснее, а в какой слишком много костей. О мясе крокодила остается только вспоминать, но и рыба идёт на ура после стольких дней поедания одних лишь фруктов. Ноа всё так же хранит молчание, и Хосок всё чаще ловит себя на том, что пялится на парня, о котором не знает ровным счётом ничего, но отчего-то хочет узнать. Порой он думает, что это всего лишь жалость, потому что тот выглядит слишком уж отрешённо, слишком понуро и даже безжизненно, но в другое время ему кажется, что его к Ноа тянет. В груди теплится знакомое чувство. Пугающее. Чимин всё так же не находит себе места и окружает чрезмерной заботой Дахён, которая на это часто раздражается. Её состояние за прошедшие дни не улучшилось. Кажется, что оно стоит на месте, не считая инцидента с обмороком. Иногда её рвёт по утрам, иногда просто тошнит. Если не завтракать плодами хлебного дерева, то самочувствие куда лучше, поэтому она старается по утрам есть только фрукты: манго, бананы, кокосы. От рыбы тоже чаще всего воротит, хотя живот при виде её урчит. Это странно, ведь по вечерам она с удовольствием уплетает и жареные на огне плоды хлебного дерева, и рыбу и отлично этим наедается, без намёка на тошноту. Утром же порой ей сложно даже подняться на ноги из-за плохого самочувствия. Строительство заканчивается одним из вечеров, когда солнце понемногу начинает садиться за горизонт. Небо красит розово-персиковым. Волны шумно прибивают к берегу. Тэхён разводит костёр, на котором Чимин, Дахён, Кэти и Чжиын жарят на всех пойманную им и Хосоком рыбу. Каждому достаётся по целой рыбёшке и немного плодов хлебного дерева. Кэти шутит, что на вкус почти как «фиш энд чипс». Чимин чистит рыбу для Дахён, периодически поднося кусочки к её губам, и она ворчит, что он так сам останется голодным. Хосок сидит рядом с Ноа, всё поглядывая на него, чтобы убедиться, что тот действительно ест. Доевшие свой ужин Кёнсу, Джексон и Ёнгук прокалывают собранные кокосы, чтобы все смогли попить. За пресной водой сегодня никто не ходил — не до неё было. Всем хотелось закончить со стройкой до заката и отдохнуть уже как следует. Неделя выдалась самой физически выматывающей из всего времени, что они находятся на острове. Теперь же все сидят у костра, неторопливо жуют и так же неторопливо разговаривают.***
Вытерев после ужина руки, Намджун поднимается с песка и отряхивает от него свои брюки. Он не видел Чонгука со вчерашнего дня, волей-неволей начинает волноваться за подростка и решает пойти поискать его. Эти их перепалки с братом надоели уже всему лагерю, но и то, что в этой ситуации Чонгук оказывается изгоем, ему не нравится. — Заверните одну рыбину в бумагу, — просит он. — А ты куда? — Сокджин вытирает влажные от рыбного сока губы. — Пойду поищу Чонгука. — Придёт сам, не маленький, — фыркает Уён. — Чего за ним носиться. — Оставь его в покое, — смотрит на Уёна недовольно Минджи. Уён только вскидывает бровями на её выпад. — Хочешь, схожу с тобой? — интересуется у капитана Сокджин. Намджун пожимает плечами. Сокджин бросает взгляд на Чжиын, которая что-то увлечённо обсуждает с Джексоном и Кёнсу, сидя у костра между ними, и тоже поднимается с песка на ноги. — Надо бы ещё кресла притащить сюда из самолёта, — говорит Джин Намджуну, когда они в сумраке бредут вдоль берега. Он снял с ног обувь и идёт прямо по кромке воды, наслаждаясь мелкими волнами, которые омывают его ступни, так, что Намджун невольно за ним наблюдает. — Задница уже квадратная вечно сидеть на песке. — Да, можно, — кивает Намджун. — Завтра, может, займёмся этим. — Мы так обустраиваемся, будто нас не спасут, — тихо вздыхает Джин. Намджун поворачивается к нему. Сокджин выглядит поникшим, печальным в свете почти зашедшего за горизонт солнца. Один на один он не похож на слегка капризную звезду, какой порой ему кажется, когда находится в компании остальных. Наедине Сокджин снимает маску, перестаёт изображать безразличного, бесстрашного и брезгливого. Он съёживается, обнимая себя за плечи, и смотрит под ноги. Намджун видит, что ему тоже страшно. Больше, чем он показывает остальным. — Мне нечего тебе сказать. У меня нет никаких гарантий. — Чжиын всё выкладывает эти надписи «SOS» на песке… это же бессмысленно, да? Намджун кивает. — Если они не видят кусок самолёта, лежащий на берегу, то буквы из камней точно не помогут. Может, поможет трансивер, если получится его починить и если он поймает сигнал здесь. А пока нам нужно только ждать. Я уверен, они ищут. Не могут не искать. Особенно, если на борту был ты. — Я? — Представляю, какой общественный резонанс вызвало то, что ты был на борту самолёта. Ты же практически достояние Кореи. — Скажешь тоже, — издаёт невесёлый смешок Джин. — Так и есть. Думаю, в стране нет девушки, которой бы не нравился актёр Ким Сокджин. Даже моя младшая сестра раньше фанатела от тебя. — Раньше? А теперь что? — Теперь ей не до тебя, у неё муж и дети, — грустно приподнимает уголок губ Намджун, вспомнив о своих родных, но улыбка тут же стирается, а в горле пересыхает. В груди покалывает от страха. Он замолкает, и Джин какое-то время молчит тоже. Тихо идёт рядом, смотря себе под ноги и иногда касаясь его плеча своим. — Поклонницы так быстро взрослеют, — издаёт он негромкий смешок в конце концов, немного разряжая атмосферу вокруг них. Намджун в ответ выдавливает подобие улыбки, думая о том, что, наверняка, большинство из них и не знают, что у Сокджина есть Чжиын. Вернее, знают, конечно, ведь она его менеджер, но наверняка не догадываются, насколько они близки. Хотя Дахён что-то упоминала о том, что слухи о них всё же ходят. «Это не удивительно», — думает капитан. Джин и Чжиын красивая пара. Всем прекрасно видно, что он относится к ней по-особенному. У них даже имена до комичного похожи, как у самой настоящей приторно-сладкой парочки. Хотя как раз никакой пресловутой сладости он между ними не замечал. Разве что едва уловимый трепет и нежность, с которой можно относиться к близкому человеку, который тебе очень дорог. — Вы с Чжиын давно вместе? — интересуется Намджун, заполняя возникшую паузу. Сокджин смеётся. — Мы не вместе, Боже. С чего ты взял? — Нет? — Она для меня кто-то вроде сестры или лучшей подруги. Мы дружим сотню лет, серьезно. И вообще, ей, кажется, Кёнсу понравился. — Кёнсу? — морщится Намджун. — Мне показалось, что они поладили с Джексоном. Но Кёнсу?.. — Ну, он, конечно, выпендрёжник, но и Чжиын никогда не отличалась хорошим вкусом на мужчин, — усмехается Джин, качая головой. — Вечно её тянет на каких-то мудаков. Так что нет, мы не встречаемся и никогда даже не пытались. А что насчёт тебя? — Насчёт меня? — приподнимает брови пилот. — Ага. У тебя есть девушка? Парень? Может быть, ты женат? Намджун молчит некоторое время, обдумывая свой ответ, но после всё же отвечает честно. Чего уж тут скрывать. Они все равно на необитаемом острове, и неизвестно, когда отсюда выберутся. Какой ему смысл притворяться? — У меня нет парня. — Оу, — округляет губы Джин и делает паузу. На его губах начинает играть непонятная Намджуну улыбка. — У меня тоже. Они встречаются взглядами и оба усмехаются, никак не комментируя выясненные факты биографий друг друга. Какое-то время они бредут по берегу в тишине, продолжая едва соприкасаться плечами. Намджун размышляет о том, что это забавно — Сокджина обожает вся женская половина страны, а он предпочитает мужчин. Таблоиды взорвались бы, откройся такая правда общественности. Однако здесь, вдали от больших городов, людей, глянцевых обложек и новостных колонок, каждый из них, наверное, может расслабиться и побыть собой. Столько, сколько им отведено. — Там, кажется, Чонгук. — Сокджин указывает пальцем на очертания лежащей на песке мальчишеской фигуры, показавшейся вдали. — Да, похоже на то. Они прибавляют шагу, идя прямиком к подростку. Тот лежит на песке, подложив под затылок руки, и смотрит в небо. Они сразу замечают его влажно блестящие глаза и молча усаживаются по обе стороны от него. Чонгук тихо всхлипывает, реагируя на чужое присутствие. — Ну, и чего ты опять здесь делаешь один? — негромко спрашивает Намджун. — Ничего, — в ответ шепчет мальчишка. — Ты здесь сутки провёл? Почему ты вообще уходишь из лагеря? — Мне там неуютно. — Почему? Чонгук, к тебе все хорошо относятся, все переживают, что ты уходишь. Минджи, вон, постоянно о тебе спрашивает. — Из-за Уёна. Я не хочу находиться там с ним. — Он шмыгает носом и вытирает ладонью влажную щеку. — Дети, — вздыхает Намджун. — Это, должно быть, сложно, — начинает Сокджин, привлекая к себе внимание. — Но ты не должен чувствовать себя изгоем из-за него. Почему ты позволяешь ему это? Покажи, что тебе плевать на него. Я понимаю, это трудно для тебя. Но тебе нужно вырабатывать характер. Дай отпор. — Он уже дал отпор, — по-доброму усмехается Намджун, разглядывая почти зажившую губу Чонгука и практически сошедшие ссадины и гематомы. — И правильно сделал! Я бы ему ещё поддал на его месте. Он пользуется тем, что Чонгук такой весь нежный цветочек, который легко задеть и обидеть! Надо научить тебя драться, чтобы в следующий раз ты конкретно наподдал этому говнюку. Намджун смеётся, глядя на развозмущавшегося Сокджина. Даже Чонгук не удерживается от улыбки. — Ты умеешь драться? — спрашивает Чонгук у Джина. — А то как же! — А по тебе и не скажешь, что ты сторонник насильственных мер, — отмечает Намджун. — Я сторонник того, чтобы все получали по заслугам. И если он не может держать за зубами язык, то нет ничего плохого в том, чтобы ему съездили по морде для профилактики. — Спасибо за поддержку. — Чонгук шмыгает носом, но улыбается, снова стирая мокрые дорожки с лица. — Мы стройку сегодня закончили, кстати, — говорит ему Намджун. — Так что прекращай загонять себя и возвращайся в лагерь. Хочешь, поставим твоё кресло ко мне? Там хватит места для тебя тоже. И никакого Уёна рядом. — Правда? — Чонгук по-детски округляет глаза, смотря на капитана. — Правда, Чонгук. Давай, вставай. Он похлопывает его по плечу, и они втроём поднимаются с песка, чтобы пойти обратно к лагерю. Уже совсем стемнело, ярко светит Луна, отражаясь в воде так, что они хорошо могут разглядеть друг друга в темноте. — Вы с братом всегда не ладили? — интересуется Сокджин, когда Чонгук немного расслабляется и становится более разговорчивым с ними. — Всегда. Он ненавидит сам факт моего существования. В детстве я не понимал, почему, — вздыхает Чонгук, прикусывая нижнюю губу и смотря себе под ноги. — Потом мама мне объяснила. Всё потому, что отец был в браке с его мамой, когда я родился. Он был в Штатах в командировке, а Уён был ещё маленьким и с матерью оставался в Сеуле. И в Лос-Анджелесе отец встретил мою маму. У них была интрижка, служебный роман, в результате которого родился я. Из-за этого отец развёлся с матерью Уёна, она не простила ему измену. Он не был плохим отцом, наверное, но я видел его раз в год, и этого было недостаточно. Мне сложно было называть его папой. Мы слишком разные, слишком чужие. А Уён, он… всегда выговаривал мне о том, что я внебрачный ребёнок, ненужный, что я отобрал у него семью. Мама говорит, что в Корее иначе относятся к детям из неполных семей. Это, видимо, тоже сыграло свою роль. — Чонгук, ты же понимаешь, что это не так? Знаешь ведь, что ты ни в чём не виноват? Твоё рождение — это решение и ответственность двух взрослых людей. Уён поймёт это, когда станет старше, я уверен. — Намджун заботливо похлопывает его по спине. Чонгук расстроенно кивает. Все приветливо улыбаются ему, когда они доходят до лагеря. Сокджин усаживает у костра, Чимин отдаёт ему завёрнутую в бумагу жареную рыбу, Тэхён протягивает кокос с кокосовой водой в нём. Пока он ужинает, с особой прытью набивая рыбой желудок, уставший от фруктов, его кресло перетаскивают в бунгало Намджуна, а после Чонгук застилает его одним из пледов, радуясь, что это практически настоящая кровать. Может даже удастся выспаться как следует. Намджун отдаёт ему свёрнутую в несколько раз толстовку, и он подкладывает её под голову, блаженно прикрывая глаза. Впервые за прошедшие дни он засыпает почти безмятежно, стоит только принять горизонтальное положение.***
После ужина, когда все начинают расходиться по своим хижинам, Чимин задерживается у огня, чтобы накормить вернувшегося Чонгука да помочь Намджуну перетащить кресло подростка к нему, а после навести порядок. Костер продолжает гореть, освещая лагерь. В свою хижину он возвращается чуть позже. Дахён, переодетая в его футболку, в которой теперь спит, сидит на их сдвинутых разложенных креслах, из которых получилась практически двуспальная кровать, и в полумраке чиркает что-то ручкой на листе бумаги. Чимин снимает футболку, переодевает шорты и заваливается на постель. Мышцы болят от ежедневной физической работы, и он устало потягивается. — Что ты делаешь? — интересуется он у жены, двигаясь ближе и кладя голову ей на бедро. — Ты не помнишь, в июне же тридцать дней? — Да, тридцать. У нас рейс на Нью-Йорк должен был быть тридцатого июня. — Чимин зевает. — А что? — Я составляю календарь. — Зачем? — Он заглядывает в листок, смотря на ровные столбики цифр. — Чтобы знать, сколько мы здесь находимся. Какое число, какой день недели. Так, если в июне тридцать дней, значит, в июле тридцать один и в августе тридцать, так? — Нет, в августе тоже тридцать один день. — Ага, — задумчиво говорит она и продолжает записывать цифры в столбики. Чимин наблюдает за ней из-под полуприкрытых ресниц, разглядывая любимое лицо. Он проходится взглядом по её аккуратному носу с чуть вздёрнутым кончиком, по пухлым губам, которые она сосредоточенно прикусывает, по собранным в пучок длинным волосам. — Почему ты так смотришь? — отвлекается она от своих записей. — Я люблю тебя, — отвечает Чимин, смотря на неё со всей серьёзностью. — Я тоже люблю тебя, — шепотом отвечает она, даря ему нежную улыбку. Наклонившись, она касается его губ своими, тут же отстраняясь. Чимин в курсе, что ей слишком неловко от той мысли, что от других людей их отделяют лишь тонкие перегородки, поэтому ничего не говорит. Побыть наедине они могут только тогда, когда ходят на водопад, чтобы помыться. Всё остальное время она смущённо отстраняется от его попыток целовать её. Он смотрит на неё всё ещё хмуро, слишком серьезно для такого трепетного момента, и Дахён тоже невольно сдвигает брови. — Как ты чувствуешь себя? — задаёт вопрос Чимин. Он спрашивает об этом каждый день, а то и по два раза, и всё ещё боится отойти от неё и на шаг. — Нормально. Всё хорошо, милый. Она снова утыкается в календарь. Чимин поднимает голову с её бёдер, придвигается ближе и обхватывает ладонями её лицо, внимательно вглядываясь в глаза. — Обманываешь? Тебя утром снова рвало. — Всего один раз, — измучено прикрывает глаза Дахён. — Это из-за хлебного дерева. Я снова съела кусочек утром. Мне очень хотелось. Извини. — Это не из-за хлеба, Дахён, а из-за твоего сотрясения, — раздражается он. — Почему ты не воспринимаешь его всерьез? Если даже я вижу, как тебе плохо, то почему ты сама не хочешь понять, что это ненормально? — Чимин, я не думаю, что это сотрясение. Вернее, сначала я тоже так думала, но теперь не думаю. — Если ты думаешь, что меня это успокоит, то спешу тебя расстроить. У тебя все признаки сотрясения, — он касается затягивающегося шрама на её голове. — Нет, Чимин. У меня все признаки беременности, — подавленно выдаёт она. Чимин приоткрывает рот, огорошено смотря на неё и пытаясь осмыслить, что она только что сказала. Дахён беременна? То есть все эти дни, что он представлял себе, как останется один, как ему придётся хоронить свою совсем ещё молодую жену, с которой успел прожить в браке едва ли больше пары месяцев, она всего лишь была беременной? Да он сосчитать не может, сколько раз зарывался в чёрные мысли, сколько раз просыпался ночью в холодном поту, чтобы покрепче сгрести её в свои объятья, и сколько раз был на грани того, чтобы разрыдаться от беспомощности, пока её нещадно полоскало по утрам, а потом она не могла даже на ноги подняться из-за слабости. А она всего лишь ждёт от него ребёнка? Чимин начинает смеяться. Заливисто, запрокидывая голову назад и ощущая, как по щекам катятся слёзы облегчения. Дахён смотрит на него исподлобья, словно не понимая причины веселья, и пытается отстраниться от него, но Чимин притягивает её к себе ближе и принимается покрывать поцелуями её лицо. Дахён уворачивается, а он шепчет между поцелуями о том, как сильно её любит, как счастлив, что-то ещё, улыбаясь при этом как полоумный. — Чимин, чему ты радуешься… — болезненно спрашивает она, сведя брови и прикрывая глаза от его щенячьей атаки. — Мы посреди чёртового Тихого океана и… — Глупая, — целует её в губы Чимин. — Я думал, ты умираешь, а ты просто ждёшь ребёнка. Боже мой, ребёнка, Дахён! У нас будет ребёнок! — Это не точно ещё, я просто составляла календарь, и… — Это точно, я чувствую. — Он кладёт ладонь на низ её живота под футболкой. — Всё сходится! — и снова начинает смеяться, отчего его глаза превращаются в счастливые полумесяцы. — Так же, как до этого чувствовал, что я умираю? — скептически хмыкает она. — Нет, я просто не думал, мы же… ну… вроде не собирались так сразу. Откуда я мог знать, что ты можешь быть беременной! Я думал о худшем. — Я бы и сейчас так сильно не радовалась на твоем месте. У нас не завидное положение, ты же понимаешь? — Брось, Дахён! Мы будем родителями! Ну же, улыбнись! Из-за тонкой перегородки раздаётся голос Намджуна: — Дахён, если твой муж не успокоится, мы пойдём отмечать эту радостную новость прямо сейчас. — Прости, Намджун! — отвечает она, зажимая рот Чимина ладонью. — Там, кстати, две бутылки виски из самолёта уцелело, — продолжает капитан. — Если что. — О! — ещё больше оживляется Чимин. — Нет, Чимин, нет, — предостерегающе качает головой она. — Никакого виски. Тем более, мы его спрятали на крайний случай. И это явно не он. А сейчас мы ложимся спать. — Ладно, — с улыбкой вздыхает Чимин. — Спать так спать. Он укладывается головой на свёрнутый плед, утягивает Дахён на себя, заставляя улечься сверху, и, как бы она ни пыталась вырваться, не выпускает её из объятий, снова и снова целуя везде, где только может достать. Дахён не умирает. Она подарит им ребенка. С этими мыслями Чимин проваливается в самый безмятежный сон.***
Хосок стоит в проёме своей хижины, отодвинув портьеру, заменяющую входную дверь, и смотрит на то, как Ноа, улёгшись на кресло прямо под открытым небом, укрывается пледом. Сегодня за ужином у костра они сидели рядом, и Хосок спросил, не хочет ли Ноа перенести своё кресло к нему. Тот смутился, хотя пытался это скрыть, но покачал головой. Теперь Хосоку не по себе оттого, что у всех этой ночью есть кров, кроме молчаливого Ноа. Ему практически больно на него смотреть, такого одинокого и ко всему равнодушного. Он тихо вздыхает и думает о том, что сейчас с удовольствием бы закурил, чего не делал очень давно. Ему не слишком нравится то, что этот парень занимает столько места в его мыслях. Тот как неразгаданная тайна, и Хосок ничего не может с собой поделать. Его взгляд раз за разом возвращается к нему, равно как и мысли, поэтому, когда он не думает о крушении самолета или о доме, он думает о Ноа. Ночное небо тем временем затягивают тучи. Как и предположил недавно Намджун — кажется, к ним движется циклон. Хосок поднимает вверх голову и размышляет о том, будет ли сегодня дождь. Если будет, то они невероятно вовремя закончили с постройкой. Теперь главное, чтобы их настилы оказались достаточно крепкими, чтобы выдержать дождь или ветер. Будет обидно, если постройки разрушатся, а кресла промокнут. Простояв ещё немного, разглядывая чёрную макушку, выглядывающую из-под пледа, Хосок заходит обратно и укладывается на свою постель. Впервые за время, проведенное на острове, он будет спать не под звёздами и проснётся не от бьющего в глаза солнца. Сон, однако, сразу не идёт. Он ворочается из стороны в сторону, размышляя о Ноа и думая, стоит ли пойти и позвать его ещё раз. Может, надвигающиеся тучи станут достаточным аргументом? Но он отчего-то уверен, что снова получит отказ, и поэтому лезть к нему не хочет. Возможно, он и так выглядит слишком навязчивым, когда приносит ему фрукты и воду или когда зовёт его с собой на водопад, куда они по странно сложившейся традиции ходят исключительно друг с другом. Он понемногу начинает дремать, когда снаружи начинает шуметь дождь. Сначала кажется, будто тот ему снится, но когда он протирает глаза и присаживается, то понимает, что в самом деле начался ливень. Хосок наспех ныряет ногами в кроссовки и выглядывает наружу. Подскочивший со своего кресла Ноа собирает с него пледы. Он уже почти насквозь промок под дождём. Ливень действительно сильный. Он оглядывает кресло, которое теперь ни на что не годится — совсем мокрое. — Эй! Давай перетащим его ко мне! — громко говорит ему Хосок, подбегая и беря кресло за один край. Волосы моментально липнут ко лбу. Ноа смотрит растерянно, пока по его лицу стекает дождевая вода, но всё же берётся за кресло с другой стороны. Они затаскивают его внутрь тесной самодельной хижины, ставя впритык к креслу Хосока. Им чудом хватает места, чтобы поместить его туда. Ноа остаётся стоять в проходе, с него всё так же стекает вода, и Хосок присаживается к чемодану, доставая для них сухую одежду. — Вот, переоденься. — Он протягивает Ноа свитшот и штаны. — Сейчас застелем твоё кресло, а завтра на солнце просушим, если дождь прекратится. Хосок тоже переодевается в сухое, сложив мокрую одежду в кучу на входе, и достаёт из кармана чемодана пленку, которой чемодан был обмотан. Её как раз хватает, чтобы обернуть в неё кресло, и теперь оно вполне годится для того, чтобы на нём спать. Сверху он стелет на него один из своих пледов. — Укрываться придётся одним, — констатирует он, глядя на единственный оставшийся плед. Он залезает на своё кресло, расправляет плед, разворачивая так, чтобы укрыть им ноги и ещё оставить половину для Ноа, и хлопает по его половине постели. — Ложись давай. Ноа касается рукой своих мокрых волос, с сомнением смотря на сухую постель и всё ещё стоя почти в проходе. — Мои тоже мокрые. Ничего страшного. Высохнут. Ложись. Ноа ступает босыми ногами на застеленный широкими пальмовыми листьями пол и садится на край кресла, тут же подтягиваясь выше, забираясь на него с ногами и оказываясь с Хосоком нос к носу. Он укрывает его ноги пледом, так же, как свои, и тоже укладывается. Ноа смущённо отворачивается, ложась на спину, и закрывает глаза. Хосок смотрит на его профиль в темноте ещё немного и смыкает веки, на этот раз куда спокойнее, с чувством выполненного долга и без волнения о парне, о котором и вовсе не должен волноваться.***
Забыв, что спит не один, Хосок просыпается оттого, что сталкивается с чужими ногами под пледом. Ноа никак не реагирует, продолжая крепко спать, практически прижавшись своим носом к его носу так, что он ощущает его дыхание на своём лице. Стараясь больше не шевелиться, чтобы не потревожить чужой сон, он украдкой разглядывает лицо Ноа с его хрупкими, тонкими чертами. Тот выглядит трогательно и беззащитно, тихонько сопя и вздыхая во сне. Хосок невольно улыбается. Что-то знакомое откликается у него в груди каждый раз при виде него. Судя по тому, что сквозь плохо задёрнутую ткань пробивается яркое утреннее солнце, ливень закончился, и на смену ему пришла хорошая погода. В животе начинает урчать. За пределами их самодельной палатки понемногу начинают раздаваться голоса: кто-то уже встал и отправился добывать завтрак. По-хорошему, конечно, надо тоже пойти умыться да помочь с едой. Он мог бы наловить немного рыбы. Только Ноа, лежащий в нескольких сантиметрах от него, продолжает спать, а ему совсем не хочется его тревожить. Спустя время слышно тихие перешёптывания Чимина и Дахён. Та, кажется, снова плохо себя чувствует. — Эй, Хосок, ты спишь? — уже громче спрашивает Чимин, обращаясь к нему. — Нет, — с неохотой отвечает пилот, внимательно смотря на Ноа, ресницы которого начинают трепетать. — У тебя много воды? Ты не поделишься? — Пара бутылок вроде есть. Хосоку приходится встать, чтобы найти бутылки с водой и отдать их Чимину, вышедшему из своей части бунгало. Когда он оборачивается обратно, Ноа уже не спит. Он сонно осматривает место, в котором проснулся, и трёт глаза. — Доброе утро, — негромко произносит Хосок. Ноа едва заметно кивает и двигает задницу к краю кресла, чтобы с него подняться и выскочить наружу, оставляя его одного. Потерев рукой затылок и вздохнув, он принимается наводить порядок — встряхивает и складывает пледы в стопку, вытаскивает кресло Ноа на воздух, сняв с него пленку, чтобы оно могло просохнуть после ночного ливня. Самого Ноа уже не видать. Зато солнце и правда яркое и жаркое. Никаких туч. Костёр решили не разводить, оставив его на вечер, когда смогут пожарить рыбу и хлебное дерево. На завтрак довольствуются фруктами и кокосовой водой — уже не лезет, но есть приходится, чтобы выжить. Всё лучше, чем отсутствие еды. К завтраку Ноа приходит. Кончики его волос возле лица влажные, и Хосок догадывается, что тот ходил умываться. Рубашка на нём тоже надета свежая. Он усаживается на песок возле него, Хосок протягивает ему две половинки разломанного манго и пластиковую ложку. Ноа молча принимается есть, не смотря на него. А Хосок задается вопросом, придет ли Ноа спать в его хижину следующей ночью или вернется обратно на берег, предпочтя привычное молчаливое одиночество.***
Чонгук, отдохнувший и выспавшийся на удобном кресле в хижине Намджуна, довольно усаживается рядом с капитаном, игнорируя испепеляющие взгляды старшего брата. Ему за прошедшие дни еще ни разу не было так спокойно и хорошо, и даже Уён не сможет сейчас испортить ему настроение. Всё относительно, конечно, но рядом с Намджуном, который взял на себя заботу о нём, он чувствует себя намного лучше. Одиночество и потеря понемногу отходят на второй план. Он начинает свыкаться. По крайней мере, изо всех сил старается не думать обо всём этом. К тому же, его здорово отвлекает, к его удивлению, Тэхён. Раздражающий, взбалмошный, не знающий личных границ, но, кажется, добрый и не менее заботливый, чем капитан. В конце концов, кто ещё стал бы так печься о нём? Остальным, кажется, нет до него никакого дела, несмотря на заверения Намджуна об обратном. Большинство заняты своими проблемами и переживаниями. Чонгук не так хорошо их всех знает, ведь большую часть времени отсутствует, но когда находится поблизости, то с любопытством за всеми наблюдает. Ему нравятся Чимин и Дахён — они ведут себя дружелюбно со всеми, являясь своеобразным балансом. За исключением, возможно, Кёнсу — с ним в перепалки вступают даже они. К слову, Чонгуку и Кёнсу, и Ёнгук совершенно не симпатичны. Первый большую часть времени чем-нибудь недоволен и оспаривает каждое действие Намджуна, которого негласно большинство считает лидером, а Ёнгук просто кажется скользким типом. По большей части он отмалчивается и особо не отсвечивает, ковыряясь с трансивером, но выражение его лица порой заставляет Чонгука покрываться мурашками. Да и его голос тоже — глубокий, низкий, немного хриплый и слишком ровный. Как-то он сказал об этом Дахён, и та ответила, что ей он тоже не особенно нравится. Зато Хосока он вполне устраивает. Второй пилот и впрямь надеется, что он принесет им спасение, как только трансивер будет починен. А вот Джексон был их полной противоположностью несмотря на то, что с Кёнсу они являлись, вроде как, друзьями. Порой именно Джексон останавливал его, когда тот начинал переходить границы своим враждебным настроем. К удивлению Чонгука, с Кёнсу находит общий язык Чжиын, и он искренне не понимает, почему Сокджин позволяет ей проводить так много времени с другими мужчинами, общаться с ними. Кажется, даже Джексон на неё засматривается. Наверное, он совершенно ничего не смыслит во взрослых отношениях. Или, может, просто изолированная жизнь на острове делает свое дело. Слишком мало людей, слишком высоко напряжение и слишком тесен контакт. Они словно муравьи, загнанные в один спичечный коробок. Уплетая за обе щеки уже третий банан, Чонгук ведёт взглядом дальше, натыкаясь на молчаливого парня. Глядя на Ноа, он каждый раз становится чуточку грустным. Тот нравится ему в целом, потому что выглядит совершенно безобидно, да и к тому же, именно ему он назвал своё имя. Чонгуку очень интересно, почему же тот молчит. Это какое-то заболевание или следствие психологической травмы? Он слышал, что такое бывает. Может, Хосок знает? Кажется, они подружились. Ноа всегда либо один, либо со вторым пилотом. Они вместе сидят во время приемов пищи, вместе ходят на водопад. И место для ночлега, как он понял, у них тоже общее — утром Ноа выбирался из бунгало Хосока. Вспомнив о водопаде, Чонгук думает о том, что нужно бы помыться. Тело начинает чесаться. Он вообще с радостью ходил бы к воде каждый день, если бы не его неумение плавать. Может, следовало бы попросить кого-нибудь научить его? Как скоро в таком случае он смог бы самостоятельно плавать? — Я хочу на водопад сходить, — говорит он, облизав сладкие от фруктов пальцы. — Я бы тоже не прочь. — Тэхён выбрасывает кожуру в общую кучу и потягивается, разминая затёкшие от сидения мышцы. — Мы займёмся сегодня креслами? — обращается Сокджин к Намджуну. — Да, можно, — кивает капитан в ответ. — Креслами? — Чонгук заинтересовано переспрашивает, переводя взгляд с одного на другого. — Да, хотим кресла из бизнес-класса попробовать отодрать и перетащить сюда, чтобы было, на чём сидеть, — говорит ему Намджун. — О, я могу пойти с вами, если хотите. — Иди на водопад, тебе и правда не мешает помыться. Может, кто-нибудь ещё захочет пойти за креслами. — Я сегодня пас, ребята. — Джексон потирает снова разболевшуюся после строительства укрытий руку. Ёнгук и Кёнсу только хмыкают, что им за ненадобностью. Хосок говорит, что, может быть, присоединится. Больше никто желания заняться креслами не изъявляет, ссылаясь на усталость, которая ещё не отступила. Всё-таки, на постройку временных жилищ ушло много сил. Все работали на пределе возможностей. На водопад Чонгук отправляется снова с Тэхёном. Тот, как и в прошлый раз, с бесстыжей лёгкостью раздевается догола и плюхается со скалистого выступа в воду, сверкнув голой задницей. Через несколько секунд его голова показывается из-под воды, и он с ухмылкой смотрит на мнущегося Чонгука, который за это время успел снять только футболку и теперь снова чувствует сковывающее смущение. Почему это проклятое озеро со своим водопадом не могло быть мелким, чтобы он без труда мог ходить к нему в одиночестве? Тэхён приподнимает брови, намекая, что он его, вообще-то, ждёт, и Чонгук тянет вниз шорты, оставаясь в белых боксерах. — Ты снова в трусах собрался мыться? Чонгук, малыш, ты ведь уже большой мальчик и должен знать, что там мыть тоже нужно. — Тэхён с кривой усмешкой растягивает слова, и Чонгук прекрасно понимает, что его дразнят, забавляясь реакцией, однако ничего поделать с румянцем на щеках не может. — Слушай, ты что, гей? Какое тебе дело, мою я там или нет? — пыхтит от негодования он. — Я би, а ты? — улыбается он, и Чонгук ещё больше тушуется. — Иди к чёрту. — Он, бубня, опускается задницей на край выступа, того, что пониже, и спускает ноги, смотря на Тэхёна вниз. Тот подплывает ближе и вытягивает руки, показывая, что полностью готов его ловить. Чонгук двигает зад ещё ближе к краю, чувствуя, как неприятно цепляется за шероховатую поверхность ткань трусов, и зажмуривается перед тем, как спрыгнуть в воду. Он успевает нахлебаться воды, прежде чем Тэхён вытаскивает его на поверхность, и принимается кашлять, пока чужие руки обвивают его за талию. — Мне нужно… нужно научиться плавать. Желательно как можно скорее. — Чонгук вытирает ладонью глаза, которые с непривычки щиплет от воды. — Научишься. Мыло взял? Чонгук разжимает другую ладонь, показывая маленький белый кусочек. По старой схеме Тэхён тащит Чонгука к водопаду и оставляет у камня ждать, пока помоется он сам. — Итак, ты не ответил, какой ты ориентации, — понизив голос, обращается к Чонгуку Тэхён. — Не твоё дело, — бубнит себе под нос. Чего он к нему прицепился? — Ты же, вроде, спортом каким-то занимаешься в своей школе? Состоишь в команде? — Состою, и что? — Девчонки любят спортсменов. Да и некоторые парни тоже. — В голосе слышится ухмылка. — Никогда не поверю, что ты в своей школе не популярен. За тобой, наверняка, много кто ухлёстывает. — Я не встречаюсь. Тэхён хмыкает, заканчивает мыться и подплывает к Чонгуку, отдавая ему кусок мыла и подхватывая за талию. — Асексуал? Аромантик? — так же просто спрашивает он, выбивая у Чонгука из груди воздух. — Ты всегда такой бестактный? Ты лезешь не в своё дело. Какая тебе разница вообще, почему я не встречаюсь! Не хочу, может быть! — Я просто хочу узнать тебя, чего ты кипятишься? Это естественные вещи. Если ты вдруг асексуален, ничего плохого в этом нет, ты не должен стесняться. — Ты у всех малознакомых людей сразу пытаешься выяснить положение на шкале Кинси? — Только у тех, которые мне нравятся. Согласись, гораздо удобнее выяснить все сразу, чем теряться в догадках? — Тэхён несильно сжимает ладонь на его талии, и у Чонгука вспыхивают щёки. — К тому же, нас вряд ли можно называть малознакомыми. Сколько мы уже живём здесь? Вместе пережили больше, чем многие парочки за всю жизнь не переживают. С пунцовыми щеками Чонгук переворачивается в его руках, оказываясь к нему спиной, и молча принимается намыливаться, ощущая чужое дыхание на своей влажной шее. — Итак, продолжим наше увлекательное знакомство, — говорит он ему практически на ухо. — Ты состоишь в команде по… — Американскому футболу. — …по американскому футболу. У тебя красивое лицо, сильное сексуальное тело, — Тэхён коротко проводит одной ладонью по его спине вдоль хорошо развитых мышц, отчего Чонгук ведёт плечом, пытаясь её сбросить. — Часто ты получаешь признания в любви, а? — Иногда, — сухо отвечает Чон. — И ты никогда на них не отвечал? Чонгук отрицательно качает головой, яростнее зачерпывая в ладони воду и поливая себя, пока Тэхён держит его за талию. — Хорошо, ну, а как же вечеринки с льющимся рекой алкоголем? На них ведь такие как ты в самом ходу. Неужели тебя ещё никто не подцепил? — Слушай, мне это не интересно, ясно? Чего ты хочешь от меня? — Он устало вздыхает, принимается намыливать волосы, и пена снова попадает Тэхёну на лицо. Тот, плечом вытерев пену со своего подбородка, ловким движением разворачивает Чонгука снова к себе лицом, придвинув за талию ближе так, чтобы они плотно соприкасались животами. Чонгук дёргается, когда чувствует, как собственный член прижимается к низу чужого живота. — Да просто никак не могу поверить, что ещё никто не покусился на такую прелесть, — растягивает губы Тэхён, не выпуская его из рук. — Я тебе не прелесть. — Поцелуемся? — Ненормальный! Кэти целуй! Он, психанув, начинает дергано промывать волосы, пена с которых снова летит на лицо смеющегося Тэхёна. Чонгук мысленно объявляет бойкот, не отвечает больше ни на какие провокации и, как только оказывается на суше не без помощи всё того же наглого, невоспитанного хама, отворачивается. Он быстро переодевается в свежее белье, чистые шорты и футболку и, гордо вздёрнув нос, отправляется к лагерю, не оборачиваясь на шагающего позади Тэхёна.